Они чрезвычайно ранимы...

Михаил Булгаков обидчив и легко раним. Другой не обратил бы внимания. Любовь Белозерская. // …он был раним и, конечно, очень чувствителен, иначе бы не был поэтом. Наталья Рождественская. // Ранимые мы, чуть-чуть сумасшедшие. Художника обидеть может каждый. // Людмила Маяковская, старшая сестра поэта, сравнивала брата с нелегальной брошюрой: «На обложке что-то скромненькое, нежное, а внутри революционные лозунги. А у Володи всё наоборот». // Я видел хороших поэтов, жал руку, глядел им в глаза. Не вызнал особых секретов, но вот что имею сказать: они чрезвычайно ранимы, тупое – им до смерти аж! А что они свыше хранимы – так это наивная блажь. Алексей Кузин. // Обидеть Довлатова легко, понять его трудно. Сергей Довлатов. // Настоящий художник всегда болезненно раним. Именно эта ранимость и не даёт ему погрязнуть в повседневности, заставляет «парить» над ней. Андре Моруа. // Я всегда очень хорошо чувствовал людей. Запросто могу вообразить себя на месте другого. Понятна психология поведения. Это называется эмпатией, и у меня она от рождения. Вилле Хаапасало. // Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь долгие годы всех приходивших к нему исповедать сердце своё и жаждавших от него совета и врачебного слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений, сознаний, что под конец приобрёл прозорливость уже столь тонкую, что с первого взгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тот пришёл, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, и удивлял, смущал, почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, прежде чем тот молвил слово. Амвросий. // …инстинкт, поднявшийся до проникающего знания. Юрий Нагибин. // Я как-то физически чувствую людей. Лев Толстой. // Моё сердце чувствует и способно чувствовать всё, что может трогать душу. Александр Радищев. // Я всё физически чувствую. Я настоящего художественного естества. Всегда мир воспринимал через запахи, краски, свет – и как остро. Боже мой, до чего остро, даже больно! Этого не понимали в Толстом, не понимают и во мне, оттого и удивляются порой моей страстности, «пристрастности». Для большинства даже и до сих пор «народ», «пролетариат» только слова, а для меня это всегда – глаза, рты, звуки голосов, для меня речь на митинге – всё естество произносящего её. Иван Бунин. // Страдание о несчастиях, несправедливости людей, о бедности их, о заключённых в тюрьмах, о злобе людей, об угнетении – всё это действует на его впечатлительную душу и сжигает его существование. Софья Толстая – о муже.