Умру, потому что люблю

Часы пробили двенадцать. За окном повисла серая пелена, говорившая о том, что хорошей погоды не предвидится. И опять же,  это как посмотреть, кому вьюга мать, а кому мачеха. Антонине   же , только что проснувшейся после тяжелого загула и протиравшей  глаза, было абсолютно все равно. Все тело ломило, словно по нему пробежало стадо слонов. Правда, она не знала, как это будет, если наступит даже один, но была уверена, что по ней топталось  именно целое стадо, в животе бурчало. Хотелось  есть, а еще больше пить. Она представила , как живительная влага попадает ей в рот, стекает по пищеводу и застонала. Затем села в кровати и поежилось. Бр-р-р… Было холодно. Пальцами  босых ног Тоня повозила по грязному, заплеванному полу, выискивая тапки. Наконец они нашлись. Неопределенного цвета, с лохматыми дырками на пальцах.. Она вступила в них, давно немытыми  руками погрузилась в , забывшую шампунь и воду, шевелюру, почесала, потянулась и поднялась , направляясь  на кухню.  Открыв кран, она подставила рот под струю и принялась жадно пить. Вода стекала по подбородку,  шее, оставляя светлые дорожки, падала на грудь.  Тоня ежилось. Было холодно и неприятно, но она не могла оторваться  от холодной,  заставляющей ныть зубы,  жидкости.  Удовлетворив свое одно желание, Антонина принялась заглядывать во все уголки в поисках чего-нибудь съедобного. И вот в  давно стоявшем   без дела шкафчике  она обнаружила сухую корочку хлеба. Радостно Антонина вытерла ее  о потрепанную, нестиранную  сорочку и, налив воды в металлическую кружку,  принялась макать корочку в нее и с наслаждением  жевать.  Скоро  последний кусочек был проглочен. Она с сожалением  посмотрела на свои руки и  только теперь отправилась в ванную. По пути , взглянув на себя в  осколок зеркала, чудом сохранившийся  на стене, она кокетливо улыбнулась.
–А я еще ничего, хоть и пятьдесят семь уже. Не зря Зинкин хахаль  Семка  вчера с меня глаз не спускал, а она, дура, злилась, –Антонина натянула сорочку так, что  обрисовалась вся ее костлявая фигура,– да, и фигурка, как у молоденькой, а Зинка – толстуха. И с чего ее прет?  Жрать нЕчего.  У меня хоть пенсия, а у нее и того нет,–  думала  Антонина,– хм… интересно, чем все закончилось вчера и как я оказалась дома,–она покрутила головой,– ничего не помню. Что же  мы пили  такое, что память начисто отшибло. Была водка, потом кто-то принес еще пузырек…Не помню… Ну и ладно , не больно –то и хотелось все вспоминать.
Она устала любоваться собой и решила, что надо поспать еще немножко, а потом  уже идти  и поискать что-нибудь  , дабы поправить  здоровье. Антонина добрела до своей кровати и внезапно споткнулась. И вовсе не потому, что ноги не удержали, что было бы, конечно, не удивительно, а потому что на своем ложе  только с другой стороны из-под одеяла выглядывала чужая тощая, чумазая  пятка. Взгляд побежал дальше . Невысокий  холм  возвышался на ее постели. Во рту опять пересохло. Спать почему-то расхотелось. Мысли поскакали, будто  вспугнутые солнечные зайчики. Кто? Откуда он взялся и когда успел? Может он  мертвый? Она  пальцем дотронулась до холма. Затем тихонько отвернула уголок одеяла. На спине лежал человек, лет сорока ,совершенно обнаженный,  острый , небритый подбородок его торчал вверх. Дыхания слышно не было. Тоня  с силой ткнула его, на этот раз, в щеку. Человек хрюкнул и открыл глаза, поморгал ресницами.
-Чего надо?- в хриплом голосе  его звучало недовольство.
Антонина даже подпрыгнула от такой наглости. Воткнув руки в худые бока, она взвизгнула:
–Ничего себе! Завелся непонятно как в моей постели и еще возмущается! А ну, вылезай! Вылезай, я сказала!-она огляделась, но поскольку ничего на глаза не попалось,  сняла тапок и замахнулась.
–Э-эй! Ты потише. Сама привела, а теперь гонит,– бурчал недовольно человек, защищаясь от сыпавшихся на него ударов,–с  ума сошла? Ты меня сама привела,  и мы решили жить вместе.
-Я?! Сама?!А ты откуда взялся?
-Во  дает!–он покрутил головой,– ты че, мать, совсем ничего не помнишь?
–Какая я тебе мать!– успокоившаяся было, Антонина опять взорвалась. Она помнила, что она женщина! И только что любовалась собой в зеркале, а этот облезлый козел…,– ах ты!,– она опять замахнулась.
-Ты чего? Это так говорится,– пытался успокоить ее человек,– конечно, ты еще ничего,– он ухмыльнулся,– в постели сегодня так зажигала, что любой молодой фору дашь.
Последние слова нЕсколько угомонили Антонину.
–Ничего не помнишь?–натягивая потрепанные брюки, спрашивал он.
Тоня качнула головой.
–Меня к Зинке приятель привел, мы пили, а потом ты сказала, что берешь меня себе. Мне ведь жить нЕгде, а  у тебя хата, пенсия…
Антонина покивала головой. Она не вдумывалась в слова, которые ей говорил  вдруг  появившийся жилец. Горела душа, хотелось…Ах, да вы и сами все понимаете.
–Слышь ты, как тебя там….–она поскребла рукой грудь.
–Толя я .
–Толя, а выпить у тебя ничего нет? Подлечиться бы…
Толя хитро улыбнулся.
–Как не быть? Я запасливый,–он нагнулся и вынул откуда-то из-под кровати бутылек с мутной жидкостью.
–Что это? Откуда? – Антонина жадно сглотнула и протянула руку.
-Самогон. У Зинки вчера позаимствовал , когда все в отключке были.
-Вот ты какой,  жучара…
-Но-но…Не получишь ничего , если будешь обзываться.
–Ах, не получу!– кулачки Тони сжались,–а ну вали отсюда подальше! Это мой дом. Тебе здесь делать нЕчего.
-Что ты , что ты… Я же пошутил,– заюлил Анатолий,–будем жить как муж и жена и, подумав, добавил,–ну, жена , неси посуду.
-Сейчас-сейчас,–Тоня подскочила, засуетилась и  вскоре выставила прямо на кровать две видавшие виды, кружки.
Руки тряслись,  и Анатолий долго прицеливался, чтобы не пролить чудодейственную влагу. Наконец, попал,  и жидкость потекла в кружки. Тоня с подозрением смотрела на это действо. И вот процесс завершен.
–Поднимем бокалы,– произнес Анатолий, с такой нежностью глядя на свою кружку, будто перед ним находилась его возлюбленная.
–Э…Нет! Так не пойдет!– Антонина все время заглядывавшая то в одну кружку, то в другую, топнула ногой,– кого обмануть хочешь?!
–Это как?
–А так! Не поровну разлил!
–Как смог , так и разлил,– недовольно пробубнил Анатолий.
-Дели снова,–приказала женщина и толкнула его в грудь.
-Ты чего это?– разозлился приятель и поднял кулак, чтобы ответить обидчице, но  та уже схватила его кружку и залпом выхлебала. Блаженная улыбка залила ее опухшее лицо.
–Вот тебе,– ехидно заметила она,– будешь знать , как жульничать. У нас такое не поощряется. Еще и Зинке скажу, а пока,– она потянулась к другой кружке.
–А! Значит так ты!–размахнулся Анатолий, но , заметив движение Тони, быстро  схватил кружку и проглотил содержимое.
–В нашем кругу  мы делим все поровну. Понял? Если вздумаешь по-другому, голову оторвут и собакам выбросят.
Увидев, как вздрогнул Анатолий, Тоня хрипло засмеялась:
–Держись меня, муж. Не пропадем.
Так и жили бы они , перебиваясь с хлеба на водку , подвешивая периодически фонари друг другу, не поделив в очередной раз что –нибудь, отрываясь по полной, получив пенсию. И всё бы ничего, всё как у людей было , как говаривать любила Антонина, хвастаясь молодым мужем, если бы в один из зимних вечеров, когда они согреваясь жались к друг другу в темноте,  не открылась дверь и на пороге  не возникла Саша- единственная дочь Тони, уже забывшей о  том, что у нее таковая имеется и не сразу узнавшая  ее.  Антонина долго вглядывалась в темноту.
–Ты кто?
–Ха… ,– ухмыльнулась дочь,– неужели не узнаешь? Я так изменилась?– Саша попыталась заглянуть в осколок зеркала, но покачнулась и осторожно опустилась на пол,–да, давно не виделись… Чего в темноте-то? Встречай , мать, дочь любимую.
Саша сбежала из дому будучи еще совсем девчонкой,  сейчас же сидела на грязном полу женщина неопределенного возраста, но…
–Она ведь дочь, значит ей где-то тридцать пять,–смекнула Антонина, покосившись на приятеля. Уж очень внимательно тот приглядывался к Сашке. Тоня ткнула его в спину:
–Чего сидишь? Свечку зажги.
–Свечку?– удивилась Сашка.
–Свечку-свечку,– сердито ответила мать,– свет отключили. А ты на долго? Когда уедешь?
–Надоела  уже?–Саша хихикнула,– так навсегда…
–Как это навсегда?- подскочила Антонина,–Где-то шлялась и на тебе, явилась…
–Я домой пришла. Здесь мой дом и здесь буду жить,– гостья попыталась подняться, но ноги разъезжались.
–Нет! Не будешь!–завопила мать,подступая с кулаками,–ты видишь, что лишняя здесь!
–П-почему лишняя?–икнула Саша,– я ведь дочь.
–Утром уходи. Поняла? –Антонина дернула ту за воротник куртки и дочь , не удержавшись, завалилась на бок, будто мешок.
-Тоня! Тоня, успокойся,- Анатолий урезонивал разбушевавшуюся сожительницу,– девочка ведь домой пришла.
-Ах, ты, козел!–Антонина повернулась к нему,– уже заглядываешься на молодую!
–Да, ни на кого я не заглядываюсь,–буркнул Анатолий, отводя взгляд.
–Ах, так! –Антонина подскочила к столу, схватила нож,– ведь я люблю тебя! 
–Тоня!– Анатолий отодвинулся в угол, табуреткой защищаясь от расходившейся  женщины,–Тоня!
–Что , Тоня? Испугался? – она шмыгнула носом, пьяным голосом пропела :
–Мой миленок, как теленок…, –и  продолжила,– вот умру, останешься без пенсии,– она всхлипнула и… ткнула себе в живот.
Заверещала Саша, Анатолий бросился к соседям. Долго стучался, просил вызвать скорую.
Рану обработали, заклеили, сделали укол и уехали.
–Заживет…,–бросили на пороге.
Она и правда скоро зажила, а Антонине пришлось смириться с тем, что перед глазами сожителя постоянно теперь мельтешит  молодая соблазнительница, так она теперь называла дочь.  Смириться-то смирилась, но следить продолжала зорко. А как же иначе? Такова жизнь. За любовь бороться надо.