Глава 17

17.
      Следующее утро словно соткано для Кати из тишины. Она просыпается в безмолвии, нарушаемом только перезвоном свиристелей, клюющих рябину за окном, звонкими голосами синиц и бойкими – воробьев. Давно, почти полгода еще не доводилось просыпаться в столь благодатном молчании, состоящем только из звуков, гармонично сочетающихся с тишиной в квартире.
      Сквозь темно-бежевые, под бархат, шторы слабо пробиваются солнечные лучи – и солнечными зайчиками дрожат на большом напольном ковре и на обоях – бледно-розовых, с золотыми розочками и полосками. От середины до потолка стены оклеены под розовато-золотистый мрамор, и узкая бежевая полоска с узорами разделяет и в то же время соединяет эти два вида обоев. Кате очень нравится такое сочетание, да и сама комната нравится. Она большая, с красивыми креслами, с уютной стенкой светлого дерева; люстра в виде колокольчиков уютно и добродушно посматривает на Катю с потолка.
     Катя встает и в одной ночной рубашке подходит к зеркалу. Спокойный крепкий сон, покой на душе и тихая радость, которую она испытывает, отразились на ней: вид у нее сегодня гораздо лучше, чем вчера. На бледном лице появился румянец, оно даже как-то приятно округлилось, а темно-серые глаза смотрят ясно и весело.
     Катя надевает на себя длинный халат с соловьями на сине-розовом фоне, подпоясывается кушачком и причесывается перед зеркалом. Потом аккуратно убирает подушку, одеяла и простыни в стенку, складывает диван и кладет на него прямоугольные валики – словом, придает ему первоначальный вид. Затем она покидает гостиную и идет в кухню. Там на солее, в прозрачном круглом судке с такой же крышкой – несколько бутербродов с сыром и колбасой, и лежит записка: «Катюша! Бутерброды – тебе». Катя улыбается, прячет записку в карман халата и ставит чайник разогреваться.
     В скором времени она уже пьет кофе с молоком и ест бутерброды. Он еще не может поверить до конца, что спасена, - так долго длилось ее мучительное рабство. Она с бесконечной благодарностью думает о Грише, как она называет про себя Григория Степановича. Он кажется ей необыкновенным человеком, которого все должны глубоко уважать и любить. Его дети также очень ей понравились; они держались с ней так просто, вежливо, доброжелательно. Ей становится немного грустно, ведь у нее нет детей. Когда она в двадцать лет вышла замуж, выяснилось, что зачать ребенка ей мешают какие-то «спайки». Ее молодой муж хотел ребенка – и был разочарован. Через пять лет они развелись. После у Кати было еще двое мужчин, но оба они были женат, и она это знала; но после смерти родителей ей порой казалось невыносимым оставаться одной в пустой квартире, и она радовалась даже бесперспективным связям. Но и эти связи оборвались: Катины друзья были военными, и, согласно приказу начальства, переехали в друге города вместе со своими семьями. С каждым из них Катя жила около двух лет. А после было семилетнее затишье, когда она вела почти монашескую жизнь, работая медсестрой и встречаясь только с приятельницами. Поэтому она едва не сошла с ума от счастья, когда в ее жизни появился Сергей. Она влюбилась в него без памяти, как еще ни в кого не влюблялась (во всяком случае, ей так показалось), – и была уверена, что он любит ее не меньше, чем она его.
       Сергей… она поморщилась и вздохнула с облегчением: больше она никогда не увидит его! Слава Богу, она от него освободилась. Она с чувством крестится на образ святого Николая Чудотворца в углу кухни, залитой солнцем. И ей всё равно, что ее тело ноет от синяков, которые он наставил ей за последние несколько дней, и что левое колено посинело и распухло: она ударилась им о твердый снег, когда он вчера толкнул ее.
      У нее теперь будет новая жизнь, и этаж жизнь будет прекрасна: Катя твердо убеждена в этом. Но, коленом, конечно, следует заняться - после ванной. Она принимает ванну и тщательно моется. Наконец-то она может спокойно вымыться в ванной, ничего не боясь, не вздрагивая при каждом звуке, не связанном шумом воды.
      Помывшись, Катя возвращается в гостиную, находит свою аптечку и делает себе примочку и перевязку. Средство хорошее, проверенное. К завтрашнему дню опухоль должна пройти – и боль вместе с ней. Потом, чувствуя себя отдохнувшей, чистой, словно обновленной, она сушит волосы феном. Когда волосы высыхают, ею овладевает любопытство. Ей хочется увидеть ВСЮ квартиру, получить окончательное представление о том земном рае, в который она попала, чтобы действительно почувствовать себя «как дома».
      Она открывает дверь в одну из комнат и несмело входит. Ей сразу становится ясно: тут живут Гришины сыновья: Никон и Даня. Она с улыбкой рассматривает книжки, сложенные стопкой на Данькином столе: «Чучело» Железнякова, «Журавленок и молнии» Крапивина, испанские и итальянские сказки, книжечки с отрывками из Гюго: про Гавроша и Козетту. Все эти книги и она в детстве читала с наслаждением. Она не без удивления находит среди этих книг томик стихов Гумилева и такой же небольшой томик стихов Бунина. Неужели такой маленький мальчик понимает что-нибудь в этих взрослых стихах, думает она. Ей не терпится спросить его б этом.
      Конькины книги она не решается трогать, но видит на полке «Над пропастью во ржи» - одну из своих любимых книг.
      Она выходит из комнаты братьев и идет в третью комнату. Это комната Гриши, она уже знает, - и входит туда не без тайного трепета, словно в часовню. Она видит красивый полированный шкаф, за которым стоит аккуратно застеленная двуспальная кровать – деревянная, с высоким резным изголовьем и таким же изножьем. У окна – большой стол с зеленой настольной лампой, с малиновым сукном под стеклом, с бронзовым пресс-папье в виде земного шара и с вытяжками с обеих сторон. Возле стола – удобный стул с подлокотниками, над столом – полка с книгами, в основном, математическими. В правом углу – трельяж со шкафчиками и ящичками, в углу – два кресла и телевизор. Возле кровати, ближе к изножью, - тоже кресло, но попроще: видимо, Гриша кладет туда одежду, когда собирается спать.
     Катя выходит из комнаты, аккуратно запирает за собой дверь и, взяв в гостиной вещи, которые намеревалась постирать, отправляется на кухню, где стоит стиральная машина. Дома, в Тихвине, у Кати была почти такая же, и она легко справляется со стиркой. Развесив в ванной два платья и две дневных сорочки, она застенчиво вешает на батарею в гостиной две пары трусов и лифчик, раздернув шторы таким образом, чтобы этих вещей никто не увидел. 
      Некоторое время она сидит в Гришиной комнате и смотрит фильмы, переключая телевизор с канала на канал. Когда изящные часики на ее руке показывают без четверти два, она идет в кухню и разогревает обед.
     Первым домой возвращается Данька. Он вежливо здоровается с гостьей их дома и уходит в свою комнату – переодеться. Переодевается он, как отец и Конька – в рубашку и спортивные штаны. Затем они с Катей вместе садятся обедать. Катя замечает: у малыша удивительно чистые руки в отличие от многих ребятишек его возраста. Но тут же она догадывается: ведь Гриша и его старший сын тщательно следят за своей внешностью, а так как Данька любит и уважает их обоих, то, конечно, во всём старается им подражать.
     Данька не совсем точно усвоил, кАк следует обращаться к женщине, столь неожиданно и в то же врем естественно и просто появившейся в их доме. Поэтому он для верности спрашивает:
     - А как вас называть, «тетя Катя»?
     - Просто Катя, - она улыбается ему. – И на «ты».
     Данька широко раскрывает глаза:
     - Но вы же взрослая.
     - Ну и что, - она продолжает улыбаться ему. – Ты же папу называешь на «ты», а он тоже взрослый. Представь себе, что я твоя старшая сестра.
      Это Даньке понятно – и очень подкупает его. Он весело улыбается Кате. Она хочет положить ему второе, но он решительно говорит:
     - Спасибо, но я сам. Папа мне сказал, чтобы я всё делал сам – что могу.
     Они принимаются за второе.
     - Сколько тебе лет? – спрашивает Катя.
     - Десятого мая будет восемь, - отвечает Данька.
     - Ты такие серьезные стихи читаешь, - замечает Катя. – Гумилева, Бунина. Разве ты в них что-нибудь понимаешь?
     - А чего там непонятного? Данька удивлен. – Они же красивые. А красивое всегда понятно. Я и наизусть много выучил.
     - Умница, - Катя смотрит на него с уважением. – Ты, наверно, отличник в гимназии?
     - Нет, я хорошист, - Данька вздыхает. – у меня четверка по математике и по английскому. Сейчас вот пойду уроки делать, потом гулять, а когда вернусь, буду заниматься музыкой.
      - Тебе нравится заниматься музыкой?
      - Да, очень. У меня учитель – лучший музыкант в городе, - в Данькином голосе гордость. – И он очень добрый. Он меня и на скрипке играть учит. Папа недавно купил мне скрипку, я теперь и дома могу упражняться. А еще я сочинил две пьесы: «Песенку дождя» и «Новогодняя елка». Андрей Петрович меня за них очень хвалил, и все хвалили. Хочешь, я тебе сыграю?
      - Хочу, - охотно отвечает Катя.
      Они быстро расправляются с компотом и идут в гостиную. Данька садится за пианино, а Катя на диван. Данька играет особенно старательно и выразительно, и Катя поражается про себя: как чутко он уловил музыку дождя и веселый блеск новогодней елки. Ей ясно представляется, как на елке мигают, точно разбегаясь в разные стороны, огоньки. Она от души аплодирует композитору, а тот совершенно счастлив, что еще один человек по достоинству оценил его произведения. Катя не скупится на похвалы и даже целует его в щеку. Данька розовеет, и Катя вдруг кажется ему несказанно красивой и доброй.
     - Спасибо. Я пойду уроки делать, - говорит он слегка смущенно и вприпрыжку бежит к себе в комнату.
     Почти сразу же после этого приходит Конька. Катя в это время моет посуду; Данька, увлеченной беседой, забыл вымыть сегодня свои тарелки и кружку.
     - Добрый день, - здоровается Конька, входя в кухню.
     - Добрый день, Коня,  - немного застенчиво откликается Катя.  -  Кушай, я обед подогрела.
     -  А вы сами обедали? – заботливо спрашивает Конька.
     - Да, мы с Даней пообедали, она нерешительно, но искренне улыбается ему. И еще нерешительней просит:
     - Конь… называй меня на «ты», ладно? И просто Катя. Я то же и Дане сказала.
     - Хорошо, - Конька мягко улыбается ей, и ее сердце замирает: его улыбка так похожа на Гришину…
      Он наливает себе суп и спрашивает:
     - Тебе не было здесь скучно одной?
     - Нет, - Катя вытирает руки полотенцем. – Я стирала, смотрела телевизор… и знаешь, я заметила книги на твоей полке. Можно мне что-нибудь почитать?
     - Конечно, - очень дружелюбно отвечает Конька. – Бери любую книгу, когда захочешь, кроме ЖЗЛ, про Андерсена. Я пока что ее сам читаю.
     Катя благодарит его, идет в комнату, берет Сэлинджера и уходит в гостиную. Удобно устроившись на диване, она погружается в чтение – и читает до тех пор, пока во входной двери не поворачивается ключ. Гриша пришел! Она поскорее закладывает книгу его утренней запиской, сложенной в несколько раз, поспешно садится на диване и сует ноги в свои тапочки, которые еще вчера вечером извлекла из чемодана.
     Коньки и Дани дома нет: младший еще гуляет во дворе, а старший не успел вернуться с работы. На часах шесть вечера. Сердце Кати сильно бьется, хотя дверь в гостиную закрыта.Но она чувствует: надо выйти, поздороваться с Миляшиным. Ей этого очень хочется, но в то же время она робеет. И всё-таки выходит в коридор и приветливо говорит:
      - Добрый вечер!
       - Добрый вечер, - Миляшин улыбается ей своей особенной улыбкой, от которой всё ее существо оживает как-то по-новому, чем утром, еще сильней и ярче – будто цветок, поставленный в свежую воду. – Ну как, ты освоилась?
     - Да, спасибо, - только и может произнести Катя.
     - Молодец, - он мягко смотрит на нее. – И очаровательно выглядишь.
     Она смущенно  улыбается ему. Не переодеваясь, он идет на кухню. Обедать, а она снова скрывается у себя в комнате.
      Спустя полчаса он негромко стучит в дверь гостиной.
      - Открыто! – она смеется.
      Он входит к ней в своем синем костюме, в котором ходит на работу.
      - Не хочешь прогуляться, Катюш? – спрашивает он. - Я хотел свозить тебя в кафе. Оно очень славное, называется «Золотой огонек».
     - Хочу! – с живостью вырывается у Кати, но тут же она точно вся сжимается и, глядя в сторону, говорит:
     - Нет, лучше не надо, Гриш. Теперь в кафе всё так дорого…
     Он смеется.
     - Первое слово дороже второго. Сказала «хочу» - значит, поехали! Мы имеем право устроить себе небольшой праздник. Кстати, вот ваши ключи, сударыня! Одевайся, я тебя жду, - и он уходит.
      Катя быстро снимает халат, надевает одно из своих лучших платьев – светло-серое, шерстяное с вышитым серебряным узором на груди, подпоясанная серебристым пояском, совсем чуть-чуть, как Маша Русакова, берет сумочку и выходит в коридор.
      - Какая же ты красавица, - вырывается у Григория Степановича. Он помогает ей надеть куртку и даже сапожки, после чего они выходят из дома, садятся в машину и выезжают со двора.
      Катя не знает, что Гриша по дороге домой заехал к матери, бабе Зине, и всё рассказал ей. Баба Зина чрезвычайно прониклась недавней бедой Кати и вознегодовала на Сергея.
      - Вот нехристь какой! – она всплеснула руками. – Правильно ты с ним поступил, Гриша; он ведь чуть не уморил ее. И ведь в суд на него не подашь, ничего он ей не вернет. Ну, да ладно: Господь ему так не оставит, Он спросит с него, бесстыжего… ничего, ничего. Завтра приду к вам, мы с Катенькой обед сварим.
      - Мам, только ради Бога, не утомляй ее
      Баба Зина подмигнула сыну:
      - Не бойся, я буду готовить, а она пусть делает, что хочет. В самом деле, надо отдохнуть девочке. Натерпелась!
      … В кафе «Золотой огонек» уютно горят маленькие настольные лампы. Все столики отделены друг от друга перегородками под красное дерево. Миляшин пьет кофе с ликером и ест пирожные, а Катя наслаждается вкусным ужином. Они не хотели этого, но так получается, что в этот вечер они узнаЮт друг о друге почти всё, даже то, что желали бы скрыть. На душе у обоих становится легко и свободно, словно они сбросили с себя некий давящий груз. Чудесный вечер в «Золотом огоньке» раскрепощает их обоих – и они становятся настоящими друзьями. Уже ничто не может нарушить или ослабить эту дружбу, ибо их души заглянули друг в друга, как в зеркала, и одно сердце коснулось другого. Незримая, но прочная, как цепь, нить соединила двух одиноких людей: и за какие-нибудь полтора часа они перестали чувствовать себя одинокими – навсегда…
      Возвращаясь домой, Миляшин положил Кате на колени красивый кошелек.
      - Это тебе подарок от меня, - сказал он. – Не отказывайся, пожалуйста. И от того, что там внутри, тоже.
      - Спасибо, - Катя с пониманием и благодарностью коснулась его руки. – Ни за что не откажусь.
      И, взглянув друг на друга, они засмеялись.