В тридцати минутах от Марса

В каждом шорохе, в каждой тени и даже в каждом новом дуновении ветра я видел какие-то неведомые, по моей же глупости, совершенно не читаемые знаки. В моей жизни их было множества, лишь некоторые из них мне с огромным трудом, или с везением, удавалось прочитать. Как помниться я долго не мог совладать собой, после последней ошибки в бессмысленных поисках зацепки, которая привела бы меня к познанию того, что будет впереди. Или, что уже когда-то было. После выпитой чашки кофе я возвращался к своему делу, вновь и вновь проходя по одним и тем же тропам. Нередко натыкаясь на интереснейшие детали. Искал я не только знаки будущего, но, а так же посылки оттуда. Возможно, кто-то посчитает это одним и тем же, но для меня во всём этом имелась недюжинная разница. Знаки я, как правило, относил к категории предпосылок, того, что мне действительно было необходимо. То, что я желал, находилось далеко, даже если бы я знал, то, что оно не забыло меня и ждёт того самого дня, когда наши глаза встретятся, а руки почувствуют родное тепло друг друга, моей радости не было бы предела. И осознание того, что все мои поиски и надежды не зря, окутали бы меня с ног до головы.
Я всматривался в небесно – лазурное небо, и ничего не замечал. Ничего существенного. Всё те же воздушные лайнеры, еле заметные кусочки космических кораблей и практически невидимый кусок луны. Всё знакомо, и всё не то. В моём мире трудно пробиться дальше этой самой луны. По крайней мере, для меня и для всех кого можно отнести к нашему небогатому классу.
Под моими ногами гулко задребезжала земля, пыль поднялась клубками вокруг меня, я закрыл глаза, что бы она ни попала в глаза, но пыль всё равно осела на волосах и пробилась в нос. Я ничего не видел, но с детства знал, что бывает, когда слишком близко подойдешь к месту взлета космических кораблей. Я мог бы им позавидовать, ведь они каждый день летают туда, куда страстно желал попасть. Я и завидовал.
Мне вдруг захотелось убраться оттуда, уйти подальше от этих грязных мест. Тем более, что вполне возможно мне могло повести, и я получил бы желанную посылку.
Кстати, забыл представиться, моё имя Доминик Торнтон, а вы нашли как раз мой дневник, в котором и написаны фрагменты из моей истории.

Ты будешь орать, кричать или даже рвать на себе волосы от желания свалить с надоевшей планеты. Но, выйдя из своего дома, ты будешь готов поцеловать землю, ибо потому что она пропитана ведомыми только для тебя воспоминаниями. Я всегда считал, что такие вот светлые и горячо любимые воспоминания, может хранить только Земля. Прародительница нас, тех, кто заселил другие планеты и нашёл на них своё пристанище. Но в моём случае у меня лишь пародия любви к месту, где суждено было родиться, потому, что средств и возможностей перебраться, как это сделали другие, у меня нет.
Во вселенной где преодоление миллиардов световых лет уже не вызывают прежнего удивления, простые человеческие радости остались только на Земле. Наши земные радости: удобное кресло, вкусный суп или тёплый чай, когда как на других планетах всё совершенно иначе. Для них мы остались такими же неучами и пещерными людьми, как и сотни лет назад. На Земле время цивилизации и прорывов остановилось, и кажется, ничто уже его не сдвинет. Если конечно, это время не пошло медленно и еле заметно назад. После всех разрушений из-за непонятной ненависти к родной планете от других цивилизаций, Землю едва можно назвать развитой, но это если сравнивать с Венерой, Марсом или Юпитером.
Я мельком поглядел на часы, там значились вечные 14:00, вечные, потому что часы эти давно остановились. Как и всё здесь. Прислонившись к стене, я мог слышать вопли своих соседей, там жила маленькая девчонка с растрепанными красными волосами, худыми, но быстрыми ногами и с поразительной привычкой брать себе в карман всё, что плохо лежит. Она меня одним своим видом уже забавляет, когда мы нередко встречаемся на балконе. Курение, как одна из её вредных привычек играет не маловажную роль в наших встречах. Я в отличие от неё завязал с этим, по причине того, что в космос таких не берут, а на многих планет еще и жестоко наказывают.
Всё-таки я глупец, раз еще надеюсь улететь с Земли.
На моих ногах лежала маленькая металлическая коробочка, она приятно радовала меня своим серебристым блеском, но то, что было внутри всё еще оставалось любопытной загадкой. В её содержимом я нашел круглый приплюснутый сосуд с жидкостью диковинного красноватого оттенка, жидкость мерцала, как будто в неё добавили блесток.
Вместе с сосудом в коробочке лежала бумага из тонкого железного листка, он был настолько тонок и настолько пластичен, что его можно было сгибать и сворачивать, но на Марсе (откуда и пришла посылка) его использовали для письма. На листе было выгравировано послание:

«Дорогой Доминик.
Я верю, что моя посылка дошла до тебя. Если дошла, то  не беспокойся, я знаю, что ты не сможешь мне ответить. Тебе наверняка жутко интересно, что это за жидкость? Поспешу утолить твоё любопытство, мой любимый братец. На Деймосе мы научились создавать из земли с Марса и других химических компонентов (знание которых тебе вряд ли пригодится) вещество, которое способно очистить от чего угодно воду. Даже если в бочке смешать нефть воду и насыпать песка сверху, то, вылив эту жидкость туда, вся бочка наполниться чистейшей водой. Я посчитал, что это изобретение должно пригодиться тебе на Земле.
У нас на Деймосе всё отлично, в скором времени надеюсь переселиться на Марс в столицу Тикаль, а сейчас приходиться работать на спутниках. Я молюсь великим звёздам, на то, чтобы у тебя всё было хорошо.
 С любовью, твой брат Кристофер».

Я с теплотой прижал этот маленький сосуд и письмо к груди, чувствуя или пытаясь почувствовать теплоту старшего брата. Земля без него стала для меня адом. В нашем «земном» мире доверять друг другу могут только родственники, и то не всегда. Но то, как мы до отъезда Кристофера на Деймос были близки, является верным доказательством моей теории. Мне было тогда тринадцать лет, а ему шестнадцать. Прошло уже три года, а  я помню весь этот кошмар, как будто он был вчера, как раз между моим ленчем из дешевых консервов и приятной прогулке в выхлопных газах и космической грязи. Помниться мне и чувство страха, одиночества, то как безысходность и тоска сдавливали меня, прижимая всё сильнее к грязному полу моей маленькой квартирки.
Сейчас я обустроил квартиру в своих интересах и желаниях, и казалось бы, есть чем перекусить и  где можно скоротать ночь, но яснее всего мне не хватает одного. 
Общения.
Не знаю, сколько смогу так жить, но без общения, без теплого полного любви и радости общения, я не долго протяну. Та красноволосая бестия, живущая по соседству, казалась мне взбалмошной, чересчур резковатой особой, да и не хотелось мне иметь с ней что-то общее.   
К вечеру в окно ударил зловоние технических отходов с космических станций, поспешно заткнув нос краем футболки, я быстро закрыл балкон и задернул шторы.
Странная всё-таки штука эта жизнь, минуту как назад повторял отработанные действия из года в год, закрытие окон, приготовление чая, переодевание чистой футболки для сна, но всё могло измениться в любую минуту, а могло и не измениться. Жизнь, как и всё, что нас окружает, все бесчисленные галактики непостоянны, поэтому и система этого вечера сломалась навсегда. Спасибо за работу вселенской непостоянности.
Я так и не до конца осознал, что произошло. Вот я стоял, теперь лежу в окружении поломанного стула и разбросанных бумаг. Правый бок и половина лица горели, мне хватило минуты, чтобы откашляться приподняться и взглянуть на последствие взрыва.
Сначала я услышал женский пронзительный крик, а только потом уже увидел, что стена, когда-то отгораживающая меня от соседки, теперь украшалась огромной дырой, благодаря которой было видно, что половина комнаты той девчонки снесена взрывной волной. Я почувствовал дым, без пожара тут не обошлось.
Она всё еще кричала, и это была поистине завораживающая сцена. Огонь, куски снесенных стен, и бедная худая истеричная особа посередине. Это сейчас я рассуждаю об этом почти, без каких либо эмоций, а вот тогда мне жутко хотелось чем-нибудь зашвырнуть в неё. Но я попытался вытащить её из всего этого хаоса, хоть она и прекрасно сочеталась в нём. Меня нельзя отнести к людям, которые любят признаваться в своей слабости и в своих страхах. Но сейчас я перед вами признаюсь, мне было всего шестнадцать и мне было ужасно страшно.
Красноволосая брыкалась, пиналась, и всячески сопротивлялась, когда я пытался её вытащить, но к счастью для меня потом сдалась и побежала к выходу быстрее, может, на это повлияло то, как крепко её волосы обвились вокруг моей руки.
На Земле теперь нет чистого воздуха, поэтому мы вместе с ней выбежали в очередной душный и зловонный ад.

Мы сидели, как истинные отшельники этой затворнической планеты, которая за всё своё время существования успела нажить ненависть и злобу от своих же созданий, на самой верхушке осыпающегося, старого как властный космос, здания. Оно так и говорило нам, что не стоит забывать как всё хрупко и старо на Земле.
Моя «добрая» спутница сидела поодаль от меня и ела с самым кровожадным видом кусок производственной колбасы, жалкой на вид и вкус, закусывая её при этом похожим видом на дерево, хлебом. Да и на вкус он был как картон.
Её глаза были прикованы к виду, раскинувшемуся прямо под нашими ногами, время от времени она проглатывала свой сухой поёк и переводила взгляд на почерневшее мерцающее – фиолетовое, напоминающее нам о власти космоса, небо. Куда угодно смотрела, но на меня боялась. Я решил первый начать разговор, и начал бы, если бы знал с чего. К счастью, ей тоже наскучила эта томительная молчанка.
- Тебя как звать хоть? – После этих слов, мы в первый раз за всё, что с нами произошло в ближайшее время, посмотрели друг другу в глаза. Наглые, но слабы, что бы скрыть страх, зеленоватые глаза не впились в мои. Нет. Просто на мгновение отблагодарили меня своим вниманием.
- Доминик, - без лишних эмоций ответил я, даже не спрашивая (что бы она очень хотела) её имя.
- Меня зовут Кенди, - не заставила она себя ждать.
Как будто сейчас мне очень важно было это знать…
Кенди продолжила созерцать виды порушенных зданий, лишь после нескольких минут ожиданий она на автомате чиркнула зажигалкой и закурила. Знакомый и не достаточно мерзкий, по сравнению со многими ароматами Земли, запах табака просочился в мой нос.
- Странно, что мы так долго жили, чуть ли не бок о бок, а только сейчас познакомились, правда? – Она сделала тяжелую затяжку и выдохнула поток мутно-белого дыма.
Читались мне в её голосе нотки фальши, казалось же, что она затеяла все эти вопросы чисто для поддержания разговора. Ей не было особо интересно, что да как.
- Да, очень странно.
Внизу кто-то пронзительно закричал, послышалась брань и звуки драки.
А мы делаем вид, что всё должно так и быть.
Еще раньше, чем увидеть, я и Кенди услышали гром поднимающегося космического корабля. Огромная махина взлетала в паре километрах от нас. Мне опять вспомнился брат, а вслед этим воспоминаниям всегда накатываются слёзы. Не знаю, как, но Кенди заметила во мне перемены, хоть я и оставался таким же молчаливым. Наверное, это у женщин в природе.
- Что случилось, Доминик? Тебе надо было тоже лететь?
- Нет, не надо. Просто нужно, - единственное, что я смог выдавить.
- Я бы тоже не отказалась улететь отсюда, только зачем? Всё, что за пределами этой планеты, всё лишь иллюзия жизни. Там лишь существование, непонятное никому. Жизнь осталась тут, пусть и не в хорошем качестве. Пускай, эти богатые морды наделали себе новомодные корабли и намешали разных эликсиров для продолжения своего глупого существования, толку от этого ни какого. Им всё равно никогда не испытать тех радостей, тех чувств, которые давным-давно испытывали наши предки.
Она говорила до ужаса верные слова.
- У меня там брат. На этой планете нет никого близкого для меня как он.
- Где именно твой брат?
Я представил Марс - могучую красную планету, и не менее загадочные и прекрасные её спутники - Фобос и Деймос. 
- Кристофер на Деймосе, на одном из спутников Марса.
- И ты хочешь туда улететь? К нему, да?
- Да, очень хочу, - пытаясь сдержать грусть в голосе, ответил я.
- Почему бы ему самому не улететь обратно?
- А зачем? У него всё хорошо, там же работа.
Она не ответила на мой вопрос, но сказала:
- Слышал, набирается группа людей, которые полетят работать на Марсе? Может, попробуешь?
И я естественно решил попробовать.

Именно там мне стало ясно, что я упрям как олень и в пути к заветной цели меня ничто не остановит. Даже то, что под «работой на Марсе» подразумевалось вхождение в марсианскую армию в борьбе против Юпитера. Эти две планеты что-то не поделили в тот момент, когда бомбили Землю, я не стал вгоняться в подробности. Кенди проводила меня вплоть до военного сооружения, где доблестная охрана нас разлучила. Всё дело в том, что девушек не собирали в этот набор, и им запрещено было знать обо всех этих военных делах.
Как оказалось единственная комиссия, через которую я прошел, отбирала лишь по одному параметру, тупой решительный или же отсутствующий безнадежный взгляд. Меня совсем не удивило, что такому признаку соответствовали практически все, кто находился на отборе. Нашлась даже парочка даунов, и кучка озлобленных ребят, возраста, наверное, как у меня, а может  старше на год или два. Но больше всего я зацепился за одного парня, он, ссутулившись, сидел напротив меня, опустив голову и глаза, худой с драными потрепанными джинсами и рубашкой на грязную майку. Я дал бы ему четырнадцать, не больше.
Разглядывая стенды, мне  резко и как-то непонятно сильно захотелось к нему подойти. Когда я уже был возле него, то увидел, что вблизи он был еще худее и несчастнее. Даже из-за шума моих шагов, мальчик так и не поднял голову.
Я тронул его за плечо и легонько потряс, он оживился как от электрического тока и посмотрел на меня своими глубокими, с темными кругами, глазами.
- Как тебя зовут? Ты еще не мал для такой работы? – спросил его я, улыбнувшись.
В ответ на это мальчик задумчиво как мне показалось, сморщился, а после медленно замотал головой. Влево, прямо, вправо. Я переспросил его, и тогда то он мне сначала показал рукой на рот, перекрестил руки в воздухе, потом легонько тронул ладонями уши и также перекрестил руки. Глухонемой значит. И что только его сюда привело?
Я запомнил этого мальчика. Тихий и робкий, он был настолько слаб, что еле ходил.
Не проверив, здоров ли я, меня всё равно взяли, как и глухонемого мальчика. Странно, не правда ли?
Нам раздали форму, состоящую из черных тяжелых жилетов (которые нужно было одевать под низ), плотных бежевых курток и таких же штанов. Куртки были пронумерованы, и у каждого был свой, соответствующий со списками, номер. Мне достался номер «8», всего же нас было двадцать человек, все одинаковы, лишь номера разные. Так нас, как свиней на ферме, и различали. Я не считал  лично себя способным воякой, но кажется, что бы воевать талант и умение владеть оружием здесь не важны.
Спросите, боялся ли я? Честно отвечу, хотите, верьте, хотите, нет, но я нисколечко не боялся. Потому что не знал чего мне бояться, идя ровным строем к космическому кораблю, который должен нас доставить на станцию, я даже не представлял, что я делаю. Всё думал о брате, которого не видел уже три долгих года. Кажется, и остальные думали о чем угодно, но не о войне, в которой мы совершенно не при чем.

Нас загнали в тесный отсек корабля, где усадили на кресла и заставили пристегнуть ремни. В этой куртке, которая была мне как балахон, я кое-как затянул свой ремень.
При его застегивании я почувствовал под курткой в кармане своей кофты что-то жесткое, но решил не придать этому значение.
За всю свою маленькую жизнь я едва ли имел представление о войне. Правда, мне не хочется относить к этому опыту многочисленные бомбежки с неба, свидетелем которых я невольно, но стал. Ощущение слепого равнодушия  ко всему происходящему начало постепенно расслаиваться и пропадать, в тот момент, когда мою грудь стянул жесткий ремень.
Первое, что мне пришло на ум: «что я тут вообще делаю!?»
Я даже успел запаниковать, но когда заметил, что остальные члены экипажа спокойны, то перенял их спокойствие себе. Прямо как хамелеон, меняющий окраску в зависимости от окружающей среды. В наше время на этих бедных зверьках проделали кучу разных извращенных экспериментов.
Из раздумий об уничтожении видах фауны меня вывел резкий рёв двигателя. Этот шум походил на рой противных насекомых. Ремень еще туже сдавил область моей диафрагмы. Ни разу в жизни я не летал на кораблях, и каждый вечер, засыпая, мечтал об этом, но сейчас мне захотелось вновь коснуться земли. Страшное предчувствие охватило меня, тогда я даже и думать боялся, что оно меня не подведет. Спустя много лет еще помню об этом жутком дне.
Никто даже не пикнул, когда огромный корабль поднялся вверх и, прибавив скорость, устремился в бесконечность. Я крепче сжал ручки кресла и, закрыв глаза, приготовился к своему долгому фантастическому полёту. Сейчас мне очень трудно описать, что со мной произошло с того мгновения, когда я навсегда оторвался от Земли, телом, но не духом.
За мутным окном пролетели кусочки облаков, но потом и они скрылись. В кабине повисли сумерки. Вокруг меня всё тряслось еще добрых минут десять, пока резко не притихло. Моё тело невольно потянулось вверх, благо ремни крепко держали его под контролем. По легкости, которой не было на Земле, я понял, что мы вышли в открытый космос.

Мне с детства было интересно, как вблизи выглядит Солнце, не ослепит ли оно меня своим жарким и ярким светом? Но теперь, когда мне представилась возможность утолить своё детское любопытство, я и думать забыл об этом.
«До цели осталось тридцать минут» - прошипело радио.
Дальше всё произошло быстро. Сильный резкий толчок судна и звук, говорящий о том, что в нас непременно что-то врезалось. После этого последовала сирена, эти мерзкие звуки прошлись по моим ушам острыми бритвами. Я и по сей день вскакиваю ночью от кошмарных снов, где, не переставая, визжала сирена. Я не мог уже этого выносить, поэтому нервно отстегнул и отбросил от себя подальше этот проклятый ремень. Как вы уже успели догадаться, меня в обычном сидячем состоянии уже ничего не удерживало. Я бы стукнулся головой об потолок или нахватал бы шишек на все бока, если бы не вцепился руками в спинку кресла. Мои товарищи по несчастью тоже постепенно начали вскакивать со своих мест. У всех на глазах явно читался страх. Еще больше накаляло ситуацию, то, что в сумраке кабины, под звуки сирены, противно мигала красная лампа. То, темнея багровым, то, светлея мрачно-алым.
- Что происходит? – Прокричал незнакомый парень с номером «11». Я думаю в нашем положении, имена и фамилии теряют прежнюю значимость, а на их место заступает холодная нумерация.
Вопрос этого паренька остался безответным.
Еще один глухой удар, после которого всё пошло кувырком. Кабина, в которой было двадцать человек, включая меня, закружилась, взбунтовалась, а после, как наглая собака, вдруг получившая наказание в виде пинка, успокоилась и остановилась. То, что она остановилась, казалось нам, людям, которые внутри, на самом же деле, кабина, как ни в чем не бывала, продолжила свой путь в космическом пространстве.
Я поудобнее ухватился за кресло и оглядел своё положение.
Странно, но за такое короткое время, все за исключением меня и того парня с номером «11», уже оставались спокойны. Восемнадцать человек смирно держались около своих мест, молча и даже не переглядывались друг с другом.
«11» нервно оглядывался, в конце концов, столкнувшись со мной взглядом. Мы нашлись в эту минуту как братья по несчастью, хватило лишь одного мгновения для того, чтобы прочитать это по глазам друг друга. Я не стал долго ждать и пошел, скорее даже поплыл к нему на встречу.
Это был молодой парень примерно моего возраста, с лохматой копной пшеничных золотых волос. Он был испуган и совершенно не сдерживал этот страх в себе. Я уже столкнулся нос к носу с ним, и тогда в его взгляде что-то поменялось, когда он увидел знакомые ему эмоции, но уже на моём лице.
- Эй, ты не знаешь, что здесь происходит? – Спросил меня «11».
- Нет, дружище, я, как и ты, совершенно ничего не понимаю. – Не соврав, заверил его я.
- Вон тот с номером «6» как-то странно на нас только что посмотрел, - вдруг вставил мой собеседник. Мне пришлось повернуться в ту сторону, куда он кивнул, и тогда я увидел черноволосого парня с чем-то вроде татуировки на пол лица.
- Что-то случилось? – Так я поприветствовал номер «6», лучше было сразу приступить к делу, а фразы вроде «привет» или «как дела?» здесь совсем были не уместны. Татуированный взглянул на меня, и у меня как рефлекс вылезли оправдательные своему любопытству слова, - просто нас так трясло, вот мне и стало интересно.
- У тебя еще есть пол часа, успей прочитать свою молитву. Пока есть время.
Тогда меня пробила дрожь, а его слова врезались острым осколком мне в память. Он говорил это не со страхом, а с обреченной безысходностью. Вот тогда-то мне и стало по-настоящему страшно.
- Слушай, парень, что ты тут вообще елозишь? Сядь и успокойся, не дело уже жалеть! Подписался под смерть, так погибни же ты как мужчина! – Прохрипел мужчина, которому на вид было уж точно под пятьдесят, а на его спине красовалось число».
Тогда я подумал, что у него уже маразм идет полным ходом. И все они несут какую-то чепуху, но опять же страшное предчувствие упало тяжелым камнем прямо ко мне в желудок. 
- Скажите, с какой собственно целью мы все летим? – Заикаясь, от страха услышать в ответ то о чем я старался не думать, спросил его я.
- Слушай же мальчик. В этом треклятом мире, где все так и норовят взорвать то, что когда было всем для всех. Взорвать, чтобы больше не думать о прежней, в сравнении с теперешней, беззаботной жизни. Как бы мы все не желали, как бы мы не бились в бесполезных протестах, но мы попали под самый тяжелый удар. О нас никто не думает, не думает, что мы ни чуть не отличаемся по своей природе от тех головорезов, каждый день нажимающих рычаги кораблей, которые открывают люки и сбрасывают на наши головы тысячи бомб. Мы никто и звать нас теперь никак, нет у нас шикарных домов на Марсе, не ездим мы с семьёй отдыхать на пляжах Венеры. Нам остается лишь погибнуть, спасибо этой дурацкой войне, что предоставила нам сделать это красиво. Что ж, мальчик, теперь отсчет пошёл. Уже, наверное, минут двадцать пять осталось.
- До чего? – Если бы я услышал себя тогда со стороны, то не узнал бы свой голос. Но отвечая старику, я был уже в своём полёте мыслей.
- До самоликвидации, твой жилет напихан взрывчаткой, единственная твоя обязанность на этом корабле, дождаться сигнала и включить на жилете бомбу. Мы как оружие понимаешь? И упадем мы прямиком на Марс. Вот так и погибнем.
Меня передёрнуло, в этот ужасный и как я уже сказал безнадежный момент, я думал о брате. Да. Именно. Я думал о своём старшем брате Кристофере, который, наверное, сейчас как ни в чем не бывало, проводит еще один скучный день в лаборатории. И вдруг осмыслив, что я так его и не увижу, глаза мои наполнились слезами, но что-то внутри подсказало, что следует их придержать. Не хотелось погибать в тридцати минутах от брата, в тридцати минутах от жизни, в тридцати минутах от Марса. Я встрепенулся и поглядел на часы вверху на противоположной стене кабины, они уже показывали двадцать минут. Опять эти равнодушные цифры, что они могли чувствовать, когда с каждой минутой отбрасывали по единице, считая, сколько осталось жить двадцати парням? Ничего они не чувствовали. И никогда не почувствуют, они роботы, но я нет.
Я чувствовал, чувствовал страх. И этот страх подсказал мне, что надо что-то предпринять. Сказал, что мне надо жить.
Первое, что я предпринял, вроде как глупое и бесполезное действие, но тогда это было вполне естественно. На душе у меня стало намного легче, когда бежевая куртка и черный жилет (который был тяжелый из-за взрывчатки), были сняты, и на их месте осталась только старая синяя футболка. На правой руке у меня остался обычный из мягкого материала браслет с моим порядковым номером. Тогда я не придал огромное значение этой безделушки, единственное, что пришло мне в голову, так это то, что странно было делать еще и какие-то браслеты с номерами, когда на куртке была огромная цифра. Вспомнив про то, что мы летим в один конец можно подумать, что браслеты сделаны из негорючего материала, и с помощью него можно определить, какой из изуродованных взрывной волной трупов когда-то носил имя Доминик. Эта теория была глупой только потому, что вряд ли от нас останется хоть что-нибудь после достижения нашей цели.
На часах уже было 00:18:35.
Кабина качнулась. Кто-то завопил, это был «11».
- Я не хочу умирать! Остановите это, не надо! – Он кричал и плакал, вцепившись в своё кресло.
Вскоре паника охватила и остальных, многие начали плакать, остальные у кого никак не выдавливались слёзы, просто-напросто бредили. В их числе был и старик. Я всё еще находился рядом с ним и прекрасно слышал, что он нашептывал.
«Господи, как же страшно умирать мне одиноким никому ненужным стариком. Пожалуйста, пускай моя измученная душа уйдет без боли… пожалуйста…»
Я не мог этого вынести, вокруг творилось нечто то, что я опасался и не понимал с детства. Меня всегда пугала паника людей, своей огромной и скоростной силой она забирала самых решительных людей под свой контроль и оставляла их разум в кромешных потемках, в это время они могли творить невообразимое, бежать и приминать под собой испуганных детей. Которые, просто боялись потерять маму в этой огромной толпе. Когда-то и я был жертвой такой паники, мне тогда было всего четыре, тогда первые бомбы обрушились на нас сверху и тысячи людей начали с ужасом бежать кто куда.
К горлу подступила тошнота. Я снова открыл глаза, но картина в кабине не менялась. Мои полные детского страха воспоминания заняли еще 3 минуты. За это время кабина поросла страхом.
Я не мог думать даже о страхе, настолько мне было плохо. Я не о чем не думал, единственное, что мне хотелось это убраться от этих людей подальше. Больших трудов стоило мне сделать первые шаги, после каждого из которых меня подбрасывало в воздух. Прыгая с место на место, так я сумел добраться до огромного окна во всю стену. Со своего места я не мог его увидеть, но сейчас оно и то, что за ним было у меня перед глазами.
Я стоял на самом краю своей маленькой убийственной камере пыток, камере находившейся в вакууме, жестоко отгороженной от всего самого прекрасного. Настолько чудесного, что даже толпищи самоуверенных людей не смогли подогнать под себе это. И имя ему – Вселенная. Могущественная бесконечность. Ни одна живая душа ни за что не переживёт Вселенную, ни за что её не познает полностью. Моим глазам открывалась ужасающе грустная для меня картина, но ей Богу она изменила всё моё мировоззрение. Я видел невиданной красы полотно сплошь усеянной мельчайшими сверкающими точками. И в глубине этого полотна таился крохотный, но с каждой секундой увеличивающийся огненный клубок. Воинственная Красная планета – Марс.
Стоя перед этим могуществом, я впервые осознал (до этого лишь догадывался), что действительно является правителем всего, что можно себе представить, когда слышишь слово «мир». Не люди правят. Нет. Они слишком малы и у них нет иммунитета перед самой страшной силы. Силы времени.
Вселенной подвластно время, для неё оно не имеет значения, оно как оружие. Главное оружие против подданных, и оружие это, несомненно, работает просто отлично.
 Наверное, в тот момент я был похож на одно из немногих существ, которые вместо предсмертной записки просто склонили голову в знак преклонения, в знак соглашения и принятия того, что отведено. Если моей смерти и смерти экипажа, в котором я нахожусь, выпал момент получения удара от оружия Вселенной, то пускай так и будет.
Я полностью готов.
И страх в моих глазах пускай больше не появится!
Сзади меня вновь послышались плаксивые мальчишеские голоса и старческое бурчание.
«Да цели осталось 30 секунд»
«Тридцать… Двадцать девять… Двадцать восемь…»
Пускай я буду подчинённым этой Вселенной, чем рабом своих страхов.

- Самочувствие пациента в норме. – Послышался мне женский голос с механически-доброжелательным тоном.
«Мне это чудится? Неужели это и есть рай? Или, что-то в своей жизни я сделал не так и попал в ад? Нет. Место, где приятный женский голос волнуется о твоём самочувствии, не может быть адом». 
Послышался стук каблуков о плитку, после я почувствовал прикосновение к моему виску. На виске был прикреплен какой-то предмет, наверное, датчик, но мне не дал об этом подумать резкий глубокий мужской голос.
- Доминик…
Мне всё еще это кажется? Может это лишь предсмертные бредни, и я уже в свободном полёте парю в кабине и вокруг меня проносятся тысячи осколков от взрывной волны?
- Доминик Торнтон. Ваше имя Доминик Торнтон. – Настойчивый голос, настолько глубокий, что заволакивал всё помещение, где я нахожусь. – Доминик!
Я резко открыл глаза. Мои зрачки рефлекторно уменьшились от слепящего белоснежного света. Значит всё же это рай. А этот голос принадлежит ангелу.
- Доминик, я рад что вы всё таки очнулись.
Я повернул голову на звук и увидел странного мужчину, всю шею которого усеяла татуировка, состоящая из неведомых мне знаков.
- К-кто вы? – я признаться был готов услышать ответ, но совершенно не такой, какой последовал.
- Я Альфред Беллоум, выдающийся ученый «Главной таможенной космической станции Марса и его спутников Фобоса и Деймоса», а по совместительству главный можно так сказать контролер всего происходящего. – Важно объявил он и одарил меня деловым взглядом.
- Подождите. Я умер?
- Нет, мой друг. Вы не умерли. Со вчерашнего дня вы являетесь полноправным гражданином планеты Марс и всех его спутников.
- Что? Я ничего не понимаю, о чем Вы? Разве мой прах не должен сейчас витать вокруг обломков того корабля, на котором летела вся команда?
- Наша как раз таки работа, определять должен Ваш прах где-то витать или нет. В такие времена, на которые выпали наши жизни слишком много людей желают покинуть планету Земля, но мы не можем приглашать с распростёртыми объятиями всех кого не лень. Станция, на которой я работаю, не отвечает за все планеты в Солнечной системе, только за Марс, но жестокое испытание выпадает на долю желающих сюда попасть. Доминик, Вы единственный из всех двадцати человек находящимся на борту корабля «Air – 724» кто смог пройти его и заслужить звание гражданина великой Красной планеты. На Марсе мы уже давным-давно отыскали способы для поддержания вечной молодости, а значит здесь не место трусам, до конца цепляющимся за свою жизнь.
- Всё-таки я ничего не понимаю. Какое испытание, мистер Беллоум?
- Альфред. Называйте меня просто Альфред, хорошо, Доминик? Мне кажется, нам уже пора перейти на «ты», для планеты Марс в редкости такие люди как ты.
Я кивнул.
- На твоей руке не просто браслет с номером, а очень сложный механизм, который отсчитывает уровень, как сказать… Страха. Все данные улавливаются и поступают в нашу космическую станцию. Если на протяжении всех тридцати минут твой страх будет высок, то по истечению времени браслет поддаст сигнал взрывному механизму на жилете и произойдет взрыв. – На этих его словах меня передёрнуло, я представил себе как тела тех парней и мужчин разрываются на большие куски. - Следует тебе сообщить, что за всё время нахождения в кабине уровень твоего страха успел резко вскочить. Тогда ты сдернул с себя жилет с взрывчаткой, до этого же в твоей голове царила сущая паника. Но что-то странное произошло, и ты вмиг успокоился. Стал холоден как айсберг. Не в моей компетенции спрашивать, что всё-таки случилось. Может, ты сам мне расскажешь?
Я затравленно глянул на него, мне не хотелось ничего говорить, казалось, липкий плотный комок застрял в горле и всё равно не даст мне промолвить ни слово.
- Я понял всю ничтожность своего положения.
Это всё что тогда прорвалось из моего горла.
- Приму к сведениям, - сказал Альфред и неприятно улыбнулся, - Желаешь ли ты чего-нибудь, касающегося места для жилья?
- У меня есть брат Кристофер, он ученый, работает на Деймосе…
- Всё понял, всё будет устроено - кивнув, промолвил Альфред, - До свидания, Доминик.

С тех пор прошло лет пятнадцать, и я давно уже живу в центре планеты Марс со своей семьёй, женой Кристэн и сыном Джозефом. Мой брат так и работает на Деймосе, кое-как находя время, что бы навестить меня. Вся эта ужасающая история, говорящая о жестокости нового времени, времени белоснежных небоскребов и манящего космического неба, многому меня научила. Можно сказать больше, она преподала мне жестокий урок.
Не буду расписывать всё то, что уже писал выше, но могу добавить следующее.
После всего этого моя жизнь изменилась, мой разум обрел гармонию с собой.
В моей жизни не было больше места ни страхам, ни сомнениям, я точно стоял на своих ногах и прямо смотрел вперед, зная, что не так ужасна смерть, как жизнь в мелких сомнениях и глупых страхах.
Ваш Доминик Торнтон.