Трансерфер 1-4 Данности Времени

4  ДАННОСТИ ВРЕМЕНИ
   По приезде в Новосибирск в 1951 году Георгий с братом Борисом поступили в новую школу, здание которой, после японской «бамбуково-бумажной» лёгкости, производило впечатление мощной оборонительной крепости Дальневосточных владивостокских военных фортификаций «Второй речки», где они ожидали очереди для отправки нехитрого сахалинского скарба в Новосибирск.

Новый учебный год учителя и ученики так называемых «барачных кварталов Дзержинки» начинали бурно и радостно! На окраине района, на улице Народной, была построена новая, первая в Дзержинском районе послевоенная средняя школа № 23. Четырёхэтажная, со специальными кабинетами физики, химии, биологии, со спортивным залом и уютным двором, она притягивала своей солнечной окраской, как мечтой всех четырнадцатилетних подростков о светлой послевоенной жизни.

Записаться в неё стремились разновозрастные ученики со всей округи: от Четвёртого участка и Военведа на севере до улицы Жданова на юге, и от частных жилищ посёлка Мочище на востоке до «кулацкого посёлка» Сухого лога на западе.
О! Какая это была публика! Местная шпана и бомжи из беженцев войны, жителей картонных строений и землянок Сухого лога, пересекающего с востока на запад весь промышленный Дзержинский район. Дети военных из ближайших гарнизонов, дети технической интеллигенции, приехавшей строить новые заводы, и дети рабочих эвакуированного в годы войны авиационного Чкаловского завода. Они выплеснулись из переполненных старых, где-то барачных школ в округе, на новый возводимый заключёнными в Дзержинском районе проспект Богдана Хмельницкого.

И он стал для них проспектом общения молодёжи. Им было о чём рассказать друг другу. Многие знали о войне не понаслышке. Многие пережили оккупацию, смерть чужих и близких, скитания по развалинам освобождённых городов, по сиротским детдомам и крестьянским деревням и весям большой и бедной России. Желанное общение на красивом широком проспекте вынужденно прерывалось занятиями. Школа стала местом, куда приходили не за знаниями, а за расширением пространства знаний, культурного и радостного общения, которое переваривало в своём котле все нравы и обычаи местного населения района и переселенцев войны большой страны, встающей на ноги после смертельных потерь.

Учиться было трудно. Мешали огромные пробелы в знаниях, образовавшиеся за годы войны. И вся эта тяжесть легла на плечи новых для школы и новых для детей учителей. Многие из учителей совсем недавно сняли погоны со своих кителей, привыкали к своим протезам вместо ног и к непослушной, агрессивной массе подростков, которых надо было учить. Некоторые учителя были седы не по годам и легко возбуждались от непослушания и тупости детей войны. Эти старорусские учителя стали для Георгия и его друзей, учеников первого набора 1951 года и затем первого выпуска 1954 года, первыми открывателями расширенного осознания жизненных нравственных ценностей Родины, семьи, школы, друзей. Тогда эти высокие нравственные ценности были востребованы. И тот, кто пережил потери и одиночество войны, тот впитал и свято оберегал их от посягательств.

Новая школа и новые учителя стали для всех и новым вторым домом, и новыми вторыми родителями. Коллектив первых учителей школы был по-родительски строг и добр и профессионально талантлив. Каждый из них, от директора школы до гардеробщицы, по-доброму жалели школьников, подранков войны. Часто, не по своей вине, ученики большими группами опаздывали на утренние уроки. Дело в том, что в логах напротив школы, в 7 и 8 кварталах, находился «Сиблаг» – «Сибирский лагерь», заведение для осуждённых. Колонны заключённых рано утром, в сопровождении вооружённого конвоя с собаками, вели мимо школы, по Народной улице, на народные стройки жилых домов улицы Богдана Хмельницкого.

Иногда, особенно в холодные дни, колонны проходили позже, и школьники, пережидая, естественно, опаздывали в школу. Вот тогда, вваливаясь гурьбой в школу, школьники второпях скидывали верхнюю одежду в навал на гардеробную стойку и бежали в классы, а гардеробщица баба Вера безропотно и заботливо долго потом развешивала одежду…

Учился Георгий легко по всем предметам, особенно математике, и помогал в математике своим друзьям из одного дома на Военведе – Геннадию Фролову и Стасу Колесову. Он ответственно и ревностно относился к их успехам, почитая их за выдающихся личностей. Стас обладал непревзойдённым остроумием и свободой высказываний, чем притягивал логичного Георгия. Геннадий обладал артистическими способностями рассказчика и художественного чтеца. Часто, не зная урока, он устраивал шоу, начиная вместо ответа читать отрывки концертной прозы или стихов, о которых одноклассники и не слышали. Это ему сходило с рук. Его способности развивались, читал он превосходно, и учителя прощали ему невыученный урок, предусмотрительно отдавая должное его таланту.

К тому времени, чтобы избежать преступности в районе и занять подростков, власти организовали различные кружки. Был создан драматический кружок самодеятельности в первом на Богдашке Доме культуры «Химик», в бараке на улице Учительской. Драматическим навыкам в кружке тогда учила режиссёр новосибирского «Красного факела» – Вера Павловна Редлих. Она была художественным руководителем кружка.

Два Геннадия, Фролов и Белобородов, первыми записались в этот кружок. Геннадий Фролов имел отдельный номер чтеца «Сердце матери» Алексея Толстого и успешно с ним выступал. Следом записались Георгий с другом Юрой Лепёшкиным и с полной отдачей познавали свои творческие способности. Георгий не обладал артистическими умениями друга, зато он преодолел робость выступлений перед аудиторией. Они с Юрой Лепёшкиным на два голоса исполняли популярные песни «Шёл солдат» и «Над широкой Обью», пели в хоре.
 Георгий так увлёкся художественным творчеством, что даже однажды осмелился, как и Геннадий, устроить собственное «шоу»: сорвать урок химии по просьбе любимой девчонки, Людмилы. Она не выучила урок по химии, а её должны были спросить. Вот он и расстарался разыграть такое любопытство к таинствам химических превращений, что довёл любимую учительницу Евгению Ивановну Трусову до крайней меры наказания. Она выгнала его с урока, а любимая девчонка не избежала двойки. Зато Геннадий оценил репризу друга.

Занятия в художественном кружке открыли новые способности Георгия. У него открылся интерес к сочинению смешных стишков и эпиграмм на двоечников к карикатурам стенной печати. Делал он это легко и быстро. Каким-то шестым чувством угадывал их проблемы, и слова эпиграмм складывались сами. Своих друзей он не трогал. Юношеский максимализм обижал некоторых ребят. При первых же высказанных обидах он спрятал все стихотворные способности глубоко в душе, а уж если они неудержимо вырывались наружу, то прятались в стол.

Субботние танцы в спортзале школы становились первыми волнующими ощущениями случайных прикосновений к девичьим грудям и по юношескому праву рождали первые желания. Но навыки культурного образования в самодеятельном кружке научили сдерживать любовные порывы, довольствуясь верной дружбой, преисполненной надежд. Послевоенная амнистия и бедность населения порождали группы бандитов. По стране и в Новосибирске «гастролировали» грабители и насильники, обозначающие свои действия изображением чёрной кошки. Появились угрозы для девочек.

После танцев ребята провожали девочек. И эти проводы нередко превращались в разборки и драки с поножовщиной. Поколение детей войны быстро взрослело физически и социально. Семейное воспитание Георгия в любви матери требовало ответственности в отношениях с девочками и самопожертвования в защите их. Но не у каждого была семья, и не каждый был готов к самопожертвованию ради девочек. Становилось ясно: кто есть кто. Друг Георгия, Юра Лепёшкин, несмотря на мягкую фамилию, был крупным и сильным парнем, жил с родителями на 29-м квартале, недалеко от школы. Часто после танцев, провожая девочек, друзьям приходилось драться: и тогда они становились спина к спине и отбивались от нападавших хулиганов до тех пор, пока девчонки не достигали безопасного места, криком призывая на помощь взрослых и дружинников. Друзья были биты, но никогда не были побеждёнными. Закалялись их честь и дух!

Дворовый авторитет Георгия распространился и на школу. Способности в учёбе, живой ум, порядочность и смелость честных высказываний превратили его в школьного миротворца. После амнистии 1953 года зимой на танцевальные вечера в старших классах в школу стали приходить уже взрослые парни из амнистированных, знакомиться с девочками. «За углом» возникали обычные юношеские «разборки» из-за них.
– Юра, там драка назревает! – вызывали его. В детстве его звали по-разному: то Жора, позже Георгий, но в школе – Юра, удивляясь многообразию значений одного имени.
Он немедля выходил на мороз, в чём был одет, и вставал между противниками. Страха перед парнями с ножами не было. В этот момент кто-то внутри его как бы возносился над ситуацией и управлял ею. Георгий чувствовал, что гнев пришедших скрывает их страх и слабость. Этот кто-то внутри спокойно произносил нужные слова и успокаивал волны гнева. Он ощущал себя сторонним наблюдателем сверху. Только не мог понять, кто этот кто-то: его сознание или что-то свыше, приходящее на помощь. Ещё от встреч с Вольфом Мессингом он уверовал в сверхспособности человека, управляемые неким всеединым умом. Георгий чувствовал в себе эти управляющие им силы не своего ума. Такая особенность Георгия придавала ему силу и уверенность в критических ситуациях.

Образ Вольфа Мессинга, поразившего его своими выступлениями на Сахалине, всплывал перед его глазами. Тогда он, удивлённый его психологическими опытами, навсегда запомнил слова Мессинга: «В моих опытах нет никакой мистики, это может делать каждый. Нам это дано природой». И он только спокойным словом совершал чудеса управления чужими страстями, мыслями и поступками.

Встав перед гневными «гостями», Георгий, подражая Мессингу тоном и словами, спокойно делал свои мысленные внушения. Одними фразами и интонациями он успокаивал «агрессоров», уже хватающихся за ножи. «Гнев – это слабость». Он всегда помнил этот урок матери. Испарина покрывала его лоб, но душа пела песню победителя.

– Хочешь… получить пику в бок… фрайер? – отозвал его как-то в сторону красивый молодой парень, вожак агрессоров, и, поигрывая ножичком, заикаясь, продолжил:
– Ты, по виду, правильный пацан… А ведёшь себя, как фрайер… Ты на кого тянешь?! Что, в оккупации был?..  Храбрый?
– Да. В японской войне участвовал. Кой-чему научился. Давай бей, крови не боюсь.
– Ишь ты. Из… «сынков полка»… что ли? – Он сплюнул сквозь зубы. – Запомни и расскажи другим своим пацанам… – Начал он с расстановкой, пряча складной нож в карман. – Мы не хуже вас достойны внимания девочек. Многие из нас, которые работают на Богдашке… в основном из тех… кто сидел по политической… Мы не урки… Невиновные. Вместо танцев на выпускном вечере... прямо из школы – на фронт. В первых же боях оказались в плену… По ранениям или по предательству командиров. Попали в немецкие лагеря... Лучше бы там умереть… И у нас, в Союзе, сидели – как предатели… А медали наши за Победу… виртухаи носят… Парней теперь амнистировали, как бы простили… Но они-то не забыли… что сидели ни за что… без вины виноватые… И ничего не простили… – Медленно, сплёвывая сквозь зубы, произносил он свой наболевший монолог…
– Ни родные, ни общество… нас не принимает. Никто нас не ждёт… И многие из нас… не скоро ещё простят… Так что не тебе нас воспитывать… Замочить тебя… как фрайера… ничего не стоит… Подумай… Судя по твоему базару… Ты не дурак… Бывай!.. – Сплюнул он и увёл свою братву.

Неожиданно для Георгия открылась неизвестная сторона тайн о войне. В нём открылось ощущение двух параллельных потоков жизни. Один – окружающего пафосного приукрашенного государственного течения жизни победителей, в которую его радостно встраивают и убеждают всеми средствами, что всё хорошо. И другой поток жизни – ожесточённый, тяжёлый, мрачный, страшный, неизвестный для него тайный поток жизни униженных и обездоленных войной изгоев, невинно осуждённых, попавших в плен красноармейцев. В их жизни всё плохо и несправедливо. Где каждый, как эти, словно нелюбимые родственники, пробивается сквозь завесу презрения лживости и непонимания. В тот же вечер он по секрету спросил об этом мать.

– Это правда, про невиновных в лагерях?!
– Эта информация – государственные секреты. Я уважаю чужие секреты и не могу объяснять тебе, почему государство осудило их как предателей. Хотя обязана. Я не сделаю этого, потому что сама прошла через унижения и гонения государства ни за что. Но всю жизнь вынуждена жить, работать и служить этому государству, защищая себя и тебя от унижений. Я научилась скрывать и хранить свои и чужие тайны. И мы выжили. Кто и как тусует людей на своих и врагов народа, – необъяснимая тайна, государственная сила. Выживет тот, кто уважает чужие секреты и не прогибается перед силой. Ты случайно оказался посвящённым в их тайну. Государство может наказать их, но не унижать изгнанием из общества после наказания. Ты можешь сочувствовать им, но не унижать. Что с ними случилось, то случилось. Думай! Учись думать и анализировать.

– Пожалуйста, скажи мне, то, о чём они говорят, это правда?
– Правда – это событие, факт, в котором ты участвовал. У меня – своя правда, того, что было со мной. У моих гонителей – своя. То, что тебе рассказали, – это их правда, событие прошлого. История. Что рассказывать? Историю рассказывают и оценивают по-разному. У каждого своя правда. Ты знаешь из первых уст больше, чем я. Может быть, в своё время об этом узнают все. Рано или поздно всё тайное становится явным.

Цельность действительности вокруг в его сознании стала распадаться на самостоятельные разноуровневые и разнообразные части структуры жизни, со своими очертаниями, назначениями, функциями, характерами, тайнами и угрозами. С одной стороны – открытая жизнь людей со своими страхами и угрозами. А с другой стороны – скрытая жизнь униженных и оскорблённых людей, отделённых от общества, со своими угрозами. Угрозы направлены друг против друга. Равенства людей нет и не может быть. Но кто-то же, свыше, примирил их там, в школе?! Эти тревожные мысли вместе с невыясненными картинами видений сознания нередко приводили его в состояние пытливой задумчивости, отвлекая от учёбы.

В девятом классе случай направил в небо пытливую энергию Георгия разобраться с беспокоящими его картинами внутреннего видения с высоты. Вместе с одноклассниками Алексеем Калашниковым, Михаилом Макаренко, Станиславом Александровым и Ювеналием Долгушевым они записались в ДОСААФ, в Мочищенский аэроклуб. Учёба в аэроклубе давала шанс поступить в лётное училище, о чём, конечно, мечтали все мальчишки того времени. Но лучшую «песню души» он почувствовал при первых прыжках с парашютом. В секундном свободном полёте и парении под куполом он ощутил необычную радость родной стихии и единство с окружающим пространством. Душа наполнялась неописуемым восторгом. В эти моменты в теле и сознании всплывало ощущение «дежа вю» – уже знакомого ощущения состояния бестелесной лёгкости парения и расширенного «видения» сверху. Будто душа когда-то уже получала такой опыт лёгкости полётов и широты зрения. Искушая судьбу в опасных школьных разборках и прыжках с парашютом, Георгий догадывался, что природа дала ему некие способности: предчувствий и расширенное видение сознания. Почему и зачем? На эти вопросы он не искал ответов. Но однажды он задал этот вопрос матери.

– Когда и как тебя тревожит это расширенное видение?
– С тех пор, как я стал прыгать с парашютом. Потом такое же ощущение всплыло в каких-то сюжетах детства. Будто сознание показывает фильм.
– Какие видения, конкретно? Может, это сны?
– Может. Парение, яркий свет и видение с высоты, примерно, потолка, и жар.
– Удивительно, – только и промолвила мать задумчиво.
.......