Отцы и дети

- Ты меня совсем не понимаешь, и не поймешь никогда! Уйду, не могу больше!
Выкрикнул Антон и развернувшись рванул из отцовского кабинета, скандально хлопнув напоследок дверью.

Николай Борисович тяжело вздохнул. Ох уж эта вечная проблема отцов и детей, будь она не ладна. И что обиднее всего, никак не придумать  решение, будь ты хоть четырежды академик.
Казалось бы написано столько литературы, столько трудов по психологии... ан нет, очередной ребенок оказывается уникальными и старые методы к нему не подходят.
Николай Борисович устало потер лицо руками, будто силясь стереть все проблемы разом, помял шею, встал и подошел к окну. На улице, оседлав электропед, уматывал прочь от котетжа его сын, двенадцатилетний Антон.
“Теперь до ночи не вернётся, и в школу не пойдёт.“ - подумалось Николаю Борисовичу. "И я ведь совсем не знаю где он и вернется ли..."
Не удивительно, что мы с таким трудом общаемся, сказывается, что мальчик рос без матери, а я... я всё же слишком много работаю. А тут ещё и переходный возраст, "отрицающее поведение", "кризис обретения самости" и всё такое. Извечный вопрос, "что делать?". Труды по педагогике мне не помогают, я много их читал, но предложенные рецепты с Антоном бессильны. Вот если бы Ольга была жива... Она наверняка смогла бы что-то придумать.
За окном цвела весна Николай Борисович почти чувствовал аромат сирени, обильно разросшейся в запущенном саду. В окно с налёту стукнулся майский жук.
Однако проблему сына стоит обдумать подробнее. Мне нужно решить её пока всё не испортилось окончательно. Размышлял Николай Борисович, глядя на приводящего себя в порядок жука.
Педагоги-профессионалы легко решили бы эту задачу, однако в процессе педагог вынуждено займет в душе Антона то место, которое по праву принадлежит мне, отцу. Мы сможем общаться, но уже отчужденно, как взрослые, как партнеры. Но ни как отец и сын. Он не будет приходить советоваться, не будет изливать душу, хвастать успехами, плакать о трудностях. Всё это он будет делать Учителю, который станет вторым отцом. Страшного в этом конечно ничего нет, многие сами отдают детей на воспитание профессионалам, что бы дети людьми выросли. Но это не для меня, я должен справиться сам, я же обещал Ольге позаботиться о сыне.
Так в чем же дело? Я хороший отец, почему же не смотря на всё попытки у меня с ним не складывается?
Незаметно для себя Николай Борисович стал мерять шагами свой небольшой кабинет.
Он говорит, что я его не понимаю, если принять этот тезис, ах как обидно его принимать, то в чем корень зол? Опять же , он говорит что я не знаю, чем он живёт, что его волнует. Как он говорил тут другу,  "мой старик"... может в этом дело?
Возраст!
А я ведь и правда забыл что волнует мальчишек в двенадцать лет. Мне то двенадцать минуло уже ой-ой как много лет назад... но я ещё помню...  а что я, собственно, помню? Обрывки, эпизоды. К тому же это давно было, у нас всё было иначе, словно в другом мире.
Эх, если бы я мог вспомнить! Хотя стоп, можно и вспомнить, я вполне могу приготовить такой препарат, что бы проявить старые цепочки памяти... эээ, нет Николай, а как ты определишь, что обновлять, а что нет? Вспомнишь всё и сразу, умом не тронешься?
Мысли академика неслись стремительно, он почувствовал знакомый азарт поиска решения сложной задачи. Он зал, что решение обязательно найдется. И оно конечно нашлось.

Николай Борисович медленно приходил в себя. Сознание плыло, будто после наркоза, что впрочем было не далеко от истины. Медицинский автомат подвёл свою "голову" к самому лицу Николая Борисовича, просветил в глаза мерзким медицинским фонариком, проверяя реакцию зрачков, и отодвинулся. С шелестом разомкнулись и юркнули внутрь стола бандажи, стол вздыбился, поднимая хозяина в сидячее положение.
С трепещущим сердцем Николай Борисович поднес руки к лицу. Удалось? Удалось!
Он встал и на нетвёрдых ногах пошёл к зеркалу, висевшему на стене лаборатории. Из зеркала на него настороженно пялился совсем голый юноша, лет восемнадцати. Этот возраст и так был на пределе для временной биоинверсии, но Николай решил что риск оправдан. Он был более долговяз, чем в реальные восемнадцать, рост почти не поддавался корректировке, зато задача поиска подходящей одежды должна была стать проще.
Через час он был готов выйти на улицу. Пришлось изрядно попотеть, решая что надеть и что делать с отросшими волосами. Но Николай справился и с этим. Теперь он шагал по тротуару засунув руки в карманы и вдыхал ароматный весенний воздух пригорода. Как жаль, что биоинверсия временна, подумал он. Я уже и забыл что такое быть молодым. Обшарив большую часть укромных уголков обширного пригорода он нашёл Антона на берегу  протекавшей неподалёку Ключёвки. Антон сидел прямо на земле, обняв колени и смотрел в даль.
Николай Борисович тихонько подошёл к сыну и встал рядом. На высоком берегу было прохладно. Привет, сказал он. К горлу подкатила горячая волна, голос чуть не подвёл, но он сдержался.
Антон вздрогнул и резко обернулся.
- Привет.
Не возражаешь если я присяду? Спросил Николай Борисович, и не дожидаясь согласия уселся рядом.
- Меня Коля зовут, а тебя?
- Антон.
Будем знакомы. Николай протянул сыну руку и тот машинально пожал её.
- Ты любитель пейзажей или как я, от родителей свалил?
- Свалил. От отца, хмуро сказал Антон, И думаю, возвращаться ли мне. А что, так заметно?
Медленно налаживался диалог...

Вечером второго дня Антон был дома, они почти молча съели заказанный отцом ужин. Тему Антошкиного ухода и возвращения они не поднимали, да и Антон не был рвался это обсуждать. Он просто пришёл как ни в чём не бывало и, по крайней мене внешне, сделал вид будто ничего не произошло.
Николай Борисович чувствовал себя не очень, после бионверсии страшно ломило кости, сводило мышцы. Но душа пела, он чувствовал, Антон к чему-то готовится, но никак не может решиться. Наконец Антон глубоко вздохнул и ...
- Пап, давай поговорим.
- Давай, Антошка.
- Прости меня, что из дома ушел.
- Конечно прощаю и совсем на тебя не сержусь.
...
- Пап, а расскажи, а каким ты был, когда был как я?
Николай Борисович улыбнулся и начал рассказывать.