Шутка Богов. Роман. Часть 10

Лежу, раскинув руки, на двух шезлонгах, составленных вместе. Смотрю в небо. Оно снова расшито пайетками звезд. Расчерчено стремительными бакланами. Подсвечено фейерверками. Я все поняла. В моей голове ясность. Наконец-то.
Прощай, мой самый первый мужчина. Мой первый муж. Прости. Я освободилась от тебя.
Прощай, мой самый любимый мужчина. Мой второй муж. Прости. Я освободилась от тебя.
Прощай, мой светлоокий мальчик. Мужчина, который должен был меня излечить, но сумел лишь погубить. Прости. Я освободилась от тебя.
Прощай, жестокий ангел! Прости. Я освободилась от тебя.
Освободилась от вас всех. Я готова к новой любви. Этот миг настал. А я уж и не чаяла.
- Подвинься! - вдруг слышу голос - Купидон. Не пугаюсь. Не удивляюсь. Как же я дошла до жизни такой, что начала спокойно относиться к внезапным появлениям существ, которых раньше считала лишь героями мифов? Послушно двигаюсь. Купидон ложится рядом. - Влюбена, девочка моя? - спрашивает он сладко.
- Похоже, - тяжело вздыхаю, предвкушая следующий вопрос Купидона.
- Нраваится тебе, красавица, быть влюбленной? Нравится тебе, когда мужчина держит тебя за руку?
Вот, подлец, бьет в самую больную точку. Киваю. Снова вздыхаю.
- Это ведь гораздо приятнее, чем постоянно быть одной и писать свои дурацкие книжки, которые никто не читает? - Купидон продолжает пытку.
- Они не дурацкие! - выкрикиваю возмущенно.
- Не знаю, не читал. Спорить не буду. - Купидон равнодушно пожимает плечами. - Нет у меня времени на эти глупости. И тебе не советую. Ты же смертная, твой век короток. Так стоит ли тратить те крохи, что тебе отпущены на всякую ерунду.
- Да мой век слишком короток, и я не могу понять, что ерунда, а что, действительно важно. Есть же счастливые люди, которые знют, чего хотят, которые сразу, безошибочно выбирают свой путь. А я непутевая. Сколько лет уже пытаюсь понять, кто я,  но ничего у меня не получается.
- Ни к чему забивать такую прекрасную головку такими вопросами. Ты красивая женщина, созданная исключительно для любви. Вот и все. Отбрось свои глупые сомненья. К чему они тебя привели? К чему привела тебя дружба с твой психопаткой-Музой? К успеху? К славе? К богатству? Нет! Всего лишь к одиночеству. Сама-то она редко бывает одна, все эльфы ее. - В сладком голосе Купидона натянутой струной звенит ревность. - Ты думаешь, она тебе друг? - Он смотрит мне в глаза. В них крупными южыми звездами горит ярость. - Думаешь друг? Ха-ха! Не обольщайся. Ты для нее всего лишь работа. И ничего больше. С нее начальство требует, чтобы она тебя вдохновляла, а ты писала. И никого не волнует счастлива ты при этом или нет. Они там почему-то решили дать тебе дар. Талант. В тот день, когда ты родилась, пировали они. Хмельные все были. Веселые. Я даже не помню, кто это предложил. Но все поддержали. А что, забавно в самом деле. - Купидон усмехнулся. - Родилась девочка в малюсеньком городке, в простой семье, где всяких там артистов, мягко говоря, не жалуют, а чтение считают пустой тратой времени и нате вам доченьку, которая всегда в обнимку с книжкой, в облаках витает, работать не любит. Нравится им так шутить. То интеллигентным родителям раздолбая какого-нибудь некультурного подсунут, то наоборот. Не повезло тебе. - Купидон смотрит на меня с сочувствием, очень похожим на искреннее.
- А ты что же, мне друг? - усмехаюсь.
- Нет. Но я могу сделать тебя счастливой. И мотивы здесь не важны, важен лишь результат.
- Через два дня он улетает в свою страну, и возможно, мы больше никогда не увидимся. - Почти орыдаю.
- Девочка моя! - Купидон участливо меня обнимает. - Ты сейчас тут возлежишь с самым настоящим божеством. Неужели думаешь, что я не смогу устроить так, что ты не только увидитесь еще много-много раз, но и будете жить вместе. И заметь, долго и счастливо.
- Но для этого я должна принять твое предложение. - Шепчу почти уже обреченно.
- Приятно иметь дело с умными людьми. - Купидон улыбается довольно.

Шелест крыльев. Крик.
- Убери от нее свои грязные лапы! - Муза.
Купидон отшатывается от меня, будто жена застала его с любовницей. Вскакивает.
- Это не то, что ты подумала, - лепечет он. Совсем как человек.
- Я тебе сейчас покажу, что я подумала! - кричит Муза. Она возвышается над нами, лежащими перед ней. Она величественна в своем гневе. Она ужасна. Я сжимаюсь от необъяснимого страха и чувства вины - будто я уже приняла предложение Купидона да еще и переспала с ним. - Соблазнил девочку! Все таки соблазнил! - Она переводит взгляд на меня. - Он тебя соблазнил?
- С ума сошла? - пищу я испуганно.
- Я не про секс, дура! Пусть этот сомовлюбленный эгоистичный бабуин трахается с кем хочет, да хоть и с тобой! Но ведь этот негодяй уже лет пятьсот уводит у меня клиентов!
- А ты знаешь, почему я это делаю? - Купидон поднимается. Теперь они стоят друг против друга: величественные, яростные, а я лежу между ними. Никому не посоветую попасть в эпицентр божественных разборок. Даже бакланы умолкли. Даже шум прибоя стих. Пытаюсь слиться с белой простыней на шезлонгах. Зачем я загорала - теперь я темнее.
- Чтобы мне отомстить, зачем же еще? - Муза скрещивает руки на груди и задирает нос к звездам. - За то что я тебя отвергла. Единственная из всех. Из всех смертных и бессмертных.
- Глупая! - кричит Купидон. - Глупая девчонка! - его голос вдруг смягчается. - Переманивать твоих подопечных, это единственный способ хоть как-то стобой соприкасаться. Видеть тебя. Слышать. Будить в тебе эмоции. Хоть какие-то. Даже ненависть лучше, чем равнодушие.
Браво, Купидон! Хороший ход! Я тебе поверила. Поверит ли Муза? Кажется, пора бежать отсюда. 
- Ты лжешь! - говорит Муза тихо и не совсем уверенно. - Это больше похоже на месть. Сколько картин, книг, песен, музыки не написано, сколько фильмов не снято, из-за того, что ты соблазнил моих подопечных любовью. Мир лишился множества шедевров из-за твоих козней. - Немного устало.
- А сколько детей родилось именно потому что твои гении выбрали любовь, а не искусство? - Купидон улыбается лукаво.
Тихонько пробираюсь к двери спасльни. Кажется, эти двое меня не замечают. Муза отворачивается от Купидона. Смотрит на тихое море и зыбкую лунную дорожку.
- Да, ты их искушал, но выбор делали они сами. Я их тоже искушала, но выбор они делали сами. - Говорит Муза задумчиво. - А без искушений и вариантов разве может быть какой-то выбор? А без выбора разве может быть свобода? А без свободы разве может быть творчество? И разве может быть творчество без любви? Ведь нет? - оборачивается к Купидону. Как она красива! Богиня! Любуюсь.
- Нет. - Отвечает Купидон уверенно. И делает шаг к Музе. Второй. Третий. Вдруг решительно ее обнимает. - Никакого творчества без любви. - Несколько секунд тишины. - Как же я скучал по тебе, девочка! Сколько веков я мечтал об этом мгновении!
- Я тоже. - Выдыхает Муза. - Тоже. Не смела. Но мечтала.
Скрываюсь в спальне. Поддаюсь нестерпимому любопытству. Оборачиваюсь. Смотрю сквозь стекло: два темных силуэта на фоне луны. И вот уже два силуэта слились в один. Пожалуй, пора покинуть зрительный зал. Спускаюсь в гостиную. Какие скользкие эти мраморные ступени - чуть не упала. Усаживаюсь в плетеное кресло на балконе. Ставлю перед собой бутылку красного вина и бокал. Могу же я отпразновать воссоединение своих искусителей. Интересно чем оно обернется для меня?

Просыпаюсь на кожаном диване в гостиной. Рядом на полу пустая бутылка из-под вина и бокал. Поднимаюсь наверх. Как же болит голова! Захожу в одну спальню – ни Музы, ни Купидона. Захожу в другую спальню – там их тоже нет. Терраса пуста. Опускаюсь на шезлонг. Ах! Опять одна. Очевидно, эти двое влюбленных покинули наш мир и перенеслись в неведомые божественные сферы. Интересно, как происходит акт любви у богов? Зря я вчера так деликатно удалилась. Воспитанность, черт бы ее побрал! Когда еще у меня будет шанс подсмотреть за любовью богов? Наверное, никогда. Встаю. Подхожу к краю террасы. Смотрю на море. Бесконечно красиво. Они исчезли навсегда? Эти двое? Муза и Купидон? Как же я без них? Привыкла уже к ним. И к избранности к своей привыкла. Вздыхаю.
А сколько сейчас времени? Боже! Уже опаздываю. У меня ведь свидание! Меня ведь ждет мой иностранец! Снова буду заласканным, затисканным плюшевым мишкой. А что дальше?

Ненавижу прощания. Но есть в них что-то болезненно-сладостное. Невыносимость и неизбежность разлуки. Страх окончательной утраты. Надежда на новую встречу. Сожаления. Мечты. Фантазии. Горечь. Слезы. Как некрасиво, наверное, течет тушь по моим щекам. Не важно.
Мы стоим на ступенях отеля. Два малознакомых человека, которые вдруг стали такими близкими. Сколько уже было таких прощаний. За ними не последовало новых встреч. Вся эта близость, так и осталась на берегах всевозможных морей и океанов. В небытии. Будто она была лишь сном. Даже не воспоминанием. Все клятвы были нарушены. Обещания не исполнены. Тени сожаления. Без слез.
Торопливые объятья. Упавший вдруг чемодан. Смех. Чемодан снова приобретает вертикальное положение. Объятья. Поцелуй.
- Я нашел тебя, - шепчет иностранец на своем языке. Переходит на английский. – Я тебя нашел. Я не могу тебя потерять. Ты будешь мне писать? - Киваю. Целую. – Я к тебе приеду. Через месяц я приеду. Обещаю. Клянусь. – Не верю. Верю. – Как же я буду жить без тебя? Как? Почему я должен уезжать? Так же не бывает, чтобы и красивая, и умная, и сексуальная. Ты совершенство! Почему я должен уезжать?  - Долгий поцелуй.
Таксист нетерпеливо курит. Для нас прощание и невозможность расстаться и ужас возможной потери, а для него это тоже потеря – денег. Взгляд его недобр и слишком красноречив. А мы не можем оторваться друг от друга.
- Мне пора, - наконец, говорит он. – Иначе я опоздаю на самолет.
 Поцелуй, который вполне может стать последним. Таксист запихивает чемодан в багажник. Мой иностранец садится в машину. Я остаюсь стоять на ступенях отеля. Такси уезжает. Иностранец машет мне рукой. Я тоже машу. Не хватает белого батистового платочка с хлипкими кружевами. Есть лишь бумажные салфетки. Они мне пригодятся. Определенно. Спускаюсь по ступеням отеля. Иду по узкому тротуару. Глаза мои прикрыты темными очками. Из-под них темными ручьями текут слезы. Вытираю их бумажными салфетками.
Ноги несут меня в дюны. Подальше от людей. Повыть в голос. Сажусь на песок. Кладу голову на колени. Вою. Льются слезы. Пот течет градом. Жара.
- Фу! Ты выглядишь жалко! – трескучий голосок моей Музы и ее препротивное хихиканье.
- Выше нос, девочка! – Купидон.
- Подними голову! – приказывает Муза.
- Не могу! У меня, кажется, нет глаз, - пищу я.
- Сейчас появятся! Подними голову.
Послушно поднимаю голову. Муза снимает с меня очки. Проводит кончиками пальцев по моему лицу. Почему-то думаю о том, что совсем недавно она этими пальцами ласкала Купидона. Помыла ли она руки? Или руки у муз очищаются сами собой?
- У меня всегда чистые руки! – возмущенно шипит Муза.
Чувствую, как у меня на глазах высыхают слезы. Ощущаю, как кожа моя разглаживается. Суетливо роюсь в сумке. Достаю зеркало. Смотрюсь. Свежа! Никаких следов слез! Чудеса!
- Ты прекрасный косметолог, Муза!
- А то! На-ка вот тебе для поднятия настроения. – Муза протягивает мне бутылку красного вина. – Пей.
Жадно пью прямо из бутылки. Потому что очень хочется пить. И хочется выпить.
Купидон обнимает меня.
- Но-но! Поаккуратнее, ирод! – кричит Муза ревниво и смотрит на нас гневно.
- Я же по-отечески! – оправдывается Купидон, но руки опасливо убирает.
- Ладно, обнимай! – Муза великодушна. – Ей сейчас нужна поддержка. - Гладит меня по голове. Купидон снова робко меня обнимает.
- Спасибо! – шепчу я благодарно. – Но почему, почему, почему я всегда теряю тех, кого люблю? – Снова заливаюсь слезами. – Я не знаю как, где, но мне бы хотелось быть с этим человеком. Мне бы хотелось быть с ним долго. Мне бы хотелось родить от него сына. Я впервые за столько лет не боюсь отношений! Не боюсь любви! Не боюсь мужчины! Впервые за столько лет я смела и безрассудна! Почему же судьба снова отняла его у меня?
- Он же сказал тебе, что приедет через месяц. – Успокаивает меня Муза.
- Все они так говорят! – возражаю я.
- Этот должен приехать. – Говорит Купидон уверенно. – Я по нему не горохом пальнул – пустил стрелу, как положено. И не самовольно. Было распоряжение Мойр. Так что он точно приедет. Даже не сомневайся. Нет повода устраивать тут истерики.
Мне становится стыдно.
- А у вас-то как? – спрашиваю.
- Очень хорошо! - отвечают хором. И хором же целуют меня в щеки.
Беру их за руки.
- Я так за вас рада!
- Ты тоже будешь счастлива! Я же обещал. – Говорит Купидон.
- Вот только как это скажется на твоем творчестве? – Качает головой Муза.

Ветер. Моя занавеска пытается вырваться на свободу. Она белым прозрачным парусом реет за окном. Возвращаю беглянку в свою спальню. Наверное, она считает меня тираном и замышляет бунт. Я дома. Меняются декорации, но я снова одна. Здесь нет моря. Нет безмозглых ангелов-бакланов. Лишь непрерывный шум машин и утренний рев газонокосилок – добросовестные у нас дворники. Но очень громкие. Своей работой они мешают моей работе. Отвлекают. Мне сложно быть среди рева газонокосилок и криков бакланов одновременно. Душа моя там, на берегу томного моря, в ресторанчике с белыми столиками над бездной. Там, где была я счастлива. Где судьба зачем-то подарила мне надежду. Тело мое здесь. Лежит на бессмысленно огромной кровати, подогнув ноги, стучит пальцами по клавиатуре компьютера и изнывает от невыносимой тоски. А занавеска снова вырвалась на свободу. Все-таки бунт. 
Он не пишет мне уже два дня. Как же я могла поверить? Ведь знала же, что никому верить нельзя. Жду. Все равно жду. Может, написать самой? А что я ему напишу? Что соскучилась? Что хочу его? Что жизнь вдруг стала серой? Что не представляю, как я жила много-много лет без него и не знаю, как жить без него дальше? Что я благодарю судьбу за то, что встретила его? Что я кляну судьбу за то, встретила его? Что я могу написать ему? Что раньше с легкостью забывала все свои курортные увлечения на третий день после возвращения в родной город? И вдруг… Вот уже третью неделю не могу ни есть, ни спать, потому что только и думаю о мужчине, с которым провела всего-то пять солнечных дней и четыре звездные ночи. Стоп! Вот о предыдущих курортных увлечениях ему точно писать не стоит. Вряд ли ему это понравится. Вообще ничего писать не буду. Лучше заварю себе зеленого чаю. Нельзя открываться перед мужчиной. Нельзя быть перед ним уязвимой. Уязвимость женщины вводит мужчину в искушение. В искушение причинить женщине боль. Как недолго пробыла я неуязвимой. Как недолго! И вот снова мое сердце обнажено. Снова нет на нем прочной кольчужки равнодушия. Как опрометчиво я ее сняла! Как же просто сейчас поранить мое сердце. Как легко! Почему же он не пишет? Зачем он так мучает меня? Или он меня забыл, как забывал все свои курортные увлечения? Мое сердце! Бедное мое истерзанное сердце!
Представляю город, в котором он живет. Я ведь в нем бывала. Прекрасный город! Когда я бродила его улицам, мне казалось, что в нем могут рождаться только счастливые люди. Только те, чьи души очень-очень хорошо вели себя в прошлых жизнях. И в награду за примерное поведение их командировали в это чудное место. Я же, очевидно, много грешила в прошлых жизнях, раз заслали меня боги в маленький городишко в огромной холодной стране. Да и в этой жизни я не святая. Есть ли у меня шанс, что я стану дорога  жителю славного города, где можно быть счастливым уже от того, что дышишь его воздухом. Разве можно, находясь в этом городе, думать о какой-то там женщине из далекой России? Там своих красавиц полно. А я-то и не красавица вовсе. Боже! Боже! Ну почему он не пишет? Почему? Чем он сейчас занят? Наверняка флиртует с какой-нибудь смазливой, тощей девицей! Как же мне его забыть? Роняю слезы в остывший чай.
Сообщение! От него! От него!
«Скучаю, моя дорогая. Целую. Скоро приеду».
Он помнит обо мне! Помнит! Ура!
Но, к сожалению, тот факт, что он помнит обо мне, не отменяет флирт с воображаемой смазливой тощей девицей. О, Боже! Неужели он, в самом деле, скоро приедет? А вдруг… Вдруг мой прозаичный город сделает прозаичной и меня? И его тоже? Вдруг без флера бездумной курортной влюбленности он померкнет? Станет обыкновенным мужчиной? А вдруг я его разлюблю? Вдруг снова надену кольчугу равнодушия?

 Интересно, он любит красный цвет? Впрочем, важно ли это? Мне нравится красный цвет. И я очень нравлюсь себе в красном приталенном платье с широкой юбкой. Выгляжу как принцесса. Пусть не молодая, но принцесса. Влюбленность мне определенно к лицу. Туфли… Туфли зеленые. Боже мой! А вдруг он считает безвкусным сочетание красного с зеленым? Не важно. Не важно. Сегодня я хочу красного с зеленым. Именно так. 
- Красавица! – восклицает Купидон.
- Красавица! – вздыхает Муза. – Совсем перестала работать. Иди! Иди уже! – по щеке ее катится слеза. Украдкой вытирает ее рукой. В самом деле, откуда у Музы салфетки? – Будто дочь замуж выдаю. – И снова слезы.
Обнимаю ее.
- Замуж? Не смеши меня, Муза. Это всего лишь свидание.
-Угу! – хмыкает Купидон. – Человек ради тебя пол Европы пересек. Всего лишь свидание! Ха!
- Посмей только не получить предложение руки и сердца! – угрожает Муза. – Я смирилась с твоим бездельем, так пусть  от этого будет хоть какой-то толк!
- Муза, милая моя Муза! Я не могу тебе этого обещать! Мне безумно страшно! Я влюблена в этого человека, но я его совсем не знаю. И я не знаю его языка! И он не знает моего. Если даже он позовет меня замуж, я его просто не пойму.
- Поймешь, - говорит Купидон убежденно.
- Я пойду? – спрашиваю робко. – Могу опоздать.
- Иди, иди! – отвечают хором. Спелись.

Выхожу на улицу. Ах, вот, если бы и город можно было приодеть. Вот, если бы город можно было приукрасить? И жителей города тоже как-то… переодеть. Ведь в его городе даже нищие модники. Хотя я не видела там нищих.
Сажусь в машину. Еду на вокзал. Светофоры то красные, то зеленые. Гармония. С моим платьем и моими туфлями. Я люблю свой город. Но я бывала в его городе. Их глупо сравнивать. Его город намного красивее. Мне не должно быть стыдно за свой город. Нет! И за то, что я так долго в нем живу. Он же приехал. Он покинул свою благословенную прекрасную страну и приехал сюда. Ко мне. Ко мне! Через полчаса я его увижу. К чему сомненья? Я ему дорога. Куда ты прешь? Поворотник тебя включать не учили? Мужик, стой! Не видишь, я еду! Не успею я затормозить! Стой! Ох, нельзя в там состоянии садиться за руль. Это преступно. Уфф… Доехала.
Стою на перроне. Понимаю, что выгляжу слишком вызывающе для утренней невыспавшейся и несколько помятой публики. Я одета для вечера. Но не могу предстать перед ним в джинсах и вытянутой майке. Я была для него сказкой. Должна сказкой и остаться. Не смотрите на меня! Не оборачивайтесь! Не удивляйтесь! Не восхищайтесь! Не осуждайте! Я сейчас не могу иначе. Мне нужно быть сейчас красивой. Нужно. А вдруг он тоже подумает, что мой наряд неуместен для утра? Не важно. Ох! Поезд прибывает на первый путь. Боже!
Седьмой вагон. Вот он. Как же стучит сердце! Стою у выхода из вагона в толпе встречающих и таксистов. Как горят щеки! Ты тоже думаешь обо мне? Тоже волнуешься? Выходит блондинка в майке со стразами с огромным розовым чемоданом. Чемодан подхватывает седовласый пожилой господин. Целует блондинку, вручает ей букет роз. Последняя любовь? Выходит молодой человек спортивного вида. Симпатичен. Самоуверен. Смотрит на меня с интересом. Улыбается. Ах!!! Если бы уже не была влюблена, влюбилась бы непременно. Выходит респектабельный джентельмен средних лет в костюме из тонкого льна. В его руках саквояж из черной кожи. Явно командировочный. Слишком холеный для нашего городка. Отмахивается от таксистов. Достает телефон, кому-то звонит. Наверняка, где-то на площади перед вокзалом его ждет служебная машина принимающей стороны.
Красные мокасины. Полоска загорелой кожи между мокасинами и джинсами. Джинсы, потрепанные как-то слишком элегантно, слишком дорого, не по-здешнему. Обычная белая майка. Почему эти обычные майки на иностранцах смотрятся так экстравагантно? Куртка. Изысканная небрежность. Как у них это получается? Лицо. Смуглое красивое лицо. Какое оно было там, на берегу томного моря под южными звездами, уже забылось. За месяцы разлуки стало оно лицом с фотографий. Лицом с монитора компьютера. Почти мифическим лицом. Уже сложно было представить, что обладатель этих черт существует где-то на самом деле. Уже сложно было верить, что этого мужчину я не придумала. Что он – настоящий. Что он, не персонаж, рожденный моей изнуренной одиночеством фантазией. Нет, он реален. Вот он спускается по металлической лестнице. Раз - ступенька. Два - ступенька. И вот уже чемодан его валится на перрон, как тогда, во время нашего расставания. И вот уже его руки обнимают меня. И вот уже его губы целуют мои губы. Его губы теплые. Упругие. Пахнут мятной зубной пастой. И весь он пахнет поездом, парфюмом каким-то неземным и еще мужчиной. Настоящим мужчиной. Как же давно я не вдыхала этот запах!
- Дорогая моя, я скучал! – шепчет он.
Мы идем по перрону, обнявшись. Колеса его чемодана грохочут по брусчатке. На нас оборачиваются прохожие – мы слишком приметная пара: слишком ярко одеты и слишком счастливы. Неужели, это происходит со мной?

Укладываю вещи в чемодан. Как это обыденно. За годы странствий сбор чемодана стал для меня процессом привычным, доведенным почти до автоматизма. Но раньше я уезжала, чтобы вернуться. Сейчас уезжаю навсегда. Надеюсь, что навсегда. Какой маленький у меня, оказывается, чемодан! В него и сотой части вещей не влезет. Вещей, которые мне дороги. Гравюры 18 века, серебряные подсвечники, молочники, ложки, вилки, которые мне подарил мужчина, которого я так долго и так безнадежно любила. Оставляю. Картины уличных художников, которые я покупала в разных городах мира. Оставляю. Россыпи бессмысленных, но бесценных безделушек, сувениров, вазочек, горшочков. Оставляю. Оставляю все в прошлой жизни. В новую жизнь иду налегке. Всего лишь с небольшим чемоданом, потрепанным временем и беспардонным обращением служителей аэропортов. С моим верным другом и соратником.
Книги свои возьму. Это ведь то, что было смыслом моей жизни последние несколько лет. Это они спасли меня когда-то от смерти. И они же потом меня чуть не погубили. Плохим я, видимо, оказалась писателем. Бездарным. Раз так и не захотел их никто напечатать, кроме меня самой. Перелистываю страницы, читаю. Нет, хорошие книги. Хорошие. Нет, не хорошие! Просто я недостаточно самокритична. Не могу признать себя бездарем. Захлопываю книжку.  Швыряю на пол. Может быть, сжечь их где-нибудь во дворе? Устроить прощальный костер? Стать инквизитором? Расправиться с собственными творениями? Осудить их на смерть за посредственность?
Муза лежит на моей кровати. Она вдруг отвлекается от поглощения кьянти и смотрит на меня сурово.
- Это еще что такое? Что за инквизиция? Что за сожжение книг? Что это за варварство такое? – никак не могу привыкнуть к ее способности читать мои мысли. Хотя сейчас уже можно начинать отвыкать – это, вероятно, наша последняя встреча с Музой. – Рукописи не горят, помнишь? – хихикает. Как же я буду жить без этого ее хихиканья? – Хотя это не рукопись. Это всего лишь часть тиража. Маленького-маленького самиздатовского тиража. Ха-ха! – снова хихикает. – Раньше были политические диссиденты, а ты у нас… как бы это сказать? – Муза задумывается. – А ты у нас коммерческий диссидент! Могла бы ведь и поступиться своими убеждениями! Наваяла бы какой-нибудь детективчик с парой десятков трупов. Глядишь, и прославилась бы. Но ты ведь у нас за чистое искусство! За свободу самовыражения! Но, как видишь, не имеет эта твоя свобода никакого коммерческого успеха. Зато ты осталась собой! Поздравляю! – выкрикивает Муза злобно, отворачивается от меня и вновь увлекается кьянти.
Опускаюсь на пол рядом с чемоданом. Хватаю свою книгу. Начинаю выдирать из нее страницы и рвать на мелкие куски. Как много этих страниц! Вот понаписала-то! Графоманка чертова! Как я только могла подумать, что это все серьезно? Что я и в самом деле талантлива!
- Да, талантлива ты, талантлива! – кричит Муза. – Стала бы я с тобой столько лет возиться, если бы ты была бездарностью! Сама рыдала над твоими книжками и смеялась до слез! Ждала продолжения! Торопила. Не терпелось мне узнать, что там дальше будет! – Муза щелкает пальцами и пустой бокал наполняется вином. Она сползает с кровати и садится рядом со мной на пол. Отбирает у меня останки книги. Нежно гладит обложку. – Это моя самая любимая. Она меня научила прощать. Она сделала меня человечнее… Хотя вряд ли это можно считать достоинством для музы. Ах, да! – спохватывается она, - пей! – вручат мне бокал с вином. Жадно пью. – Правильно говорят, нет пророка в своем отечестве! Вот еще один хороший человек покидает родину. Жаль… Жаль.
- А у тебя есть родина, Муза?
Хихикает. Горько.
- Место, где я родилась, невозможно обозначить земными понятиями. Это за пределами человеческого сознания. Но я ведь живу здесь, на земле. И с самого начала работаю с жителями этой страны. Шеф, когда направлял меня сюда, сказал, что я такая же сумасшедшая, противоречивая, вздорная, смелая, отчаянная и… - Муза замялась, - и великодушная, как вы. Он оказался прав. Он никогда не ошибается. С тех пор эта огромная безумная страна – моя Родина. Как ты будешь жить на чужбине? Люди ведь там другие, они не похожи на нас.
- Тоже стану другой. – Пожимаю плечами. – А если не получится, вернусь.
- Жаль, что я не еду с тобой, пила бы  настоящее кьянти, а не это вот, с позволения сказать… - Муза хохочет, выхватывает у меня бокал и допивает остатки вина. Мы как родные – пьем из одного бокала. Мы винные сестры! Высшая степень доверия!

Контракт со мной Муза разорвала несколько месяцев назад. В день, который мог бы быть самым счастливым в моей жизни. И самым сказочным. Но стал…
В тот день я убедилась, что мир наш тесен. И это не метафора. Мой иностранец привел меня в тот же ресторанчик у моста Реалто в Венеции, где мой второй муж впервые признался мне в любви. Так я совсем перестану удивляться. Гоню прочь воспоминания. Пора же уже научиться жить настоящим. Прочь, призраки прошлого! Сейчас все прекрасно! Венеция. Плеск воды. Мост. Сваи. Ночь. Звезды. Кьянти. Мужчина, которого я люблю рядом. Он целует мне руку. Сейчас. Это дорогого стоит.
- Ты выйдешь за меня замуж? – спрашивает он по-русски. О, Боже! Он учит мой язык! Неужели он все же любит меня? Как же так получилось, что я не верю, что меня можно любить?
- Да, - отвечаю на его языке. Я тоже учу его язык.
Его лицо расцветает улыбкой. Неужели он думал, что я могу отказаться? Вдруг понимаю, что могла. Он неловко лезет в карман пиджака, достает бархатную коробочку. Открывает. Кольцо! Хочется завизжать от радости. Сдерживаюсь. С достоинством протягиваю руку. Он надевает кольцо мне на палец. Пугаюсь. Мне теперь что же, придется уехать из моей страны? Но это же моя страна. Можно ли менять родину на мужчину? Можно-можно. Если ты несчастна в своей стране. И ведь переезд – это не измена. Он не отменяет любви к отечеству. Не отменяет. Как пафосно! К черту! Мой жених обнимает меня. Целует в губы. Мгновенье, остановись, остановись!
Официант приносит поднос. Мне. На нем лист бумаги формата А4. Замызганный. Мятый. Залитый красным вином. Я сразу его узнала. «Отныне и навсегда моя жизнь принадлежит творчеству». Моя подпись. Лист разорван на четыре части. Еще на подносе небольшой голубой конверт. Свеженький. Чистенький. Кажется, даже пахнет духами. Вскрываю. Достаю маленький белый лист плотной бумаги. На нем чернильной ручкой корявым почерком начертано: «Больше ты не напишешь ни строчки». Печать «Департамент вдохновения». Подпись: «Муза Ольга».   У моей музы есть имя! Такое же, как мое! А я и не знала. Все Муза, да Муза!  Приписка: «Ольга, значит, великая река. Великое движение. Не «святая». Это ведь многое меняет? В древние времена это было священное имя. Его давали только музам. Потом только избранным земным женщинам. А потом оно стало слишком массовым из-за красоты звучания и утратило бы свой сакральный смысл, если бы мы не скрыли его истинное значение. Оно открывается единицам. Подумай». Ольга! Река, движение, святая? Какая разница? Как это я больше не напишу ни строчки?  Как же так? Почему? За что они так со мной? Неужели замужество это повод отлучать женщину от творчества? Что за чушь? Кажется, конфликт между Музой и Купидоном исчерпан? Почему контракт со мной разорван?
Вскакиваю. Бегу в туалет. Мой жених в смятении. Он ничего не понимает. Он знает, что берет в жены писателя, но даже не догадывается, что это такое. Возвращаюсь через пятнадцать минут. За это время я успела разрушить свое лицо слезами и восстановить его при помощи косметики.
- Что с тобой, дорогая?
- Это от радости! От радости! Извини! Загадочная русская душа.
- А что это за бумаги? – Он указывает на поднос.
- Это из прошлой жизни. Это по работе. Это глупости.
Подношу зажигалку к разорванному контракту. Он вспыхивает зеленым пламенем. Забавно! Так горели акварели в моем детстве. В художественной школе, где я училась. Я помню это зеленое пламя. Контракт догорает. Письмо тоже.
- Я люблю тебя! – говорю жениху на его языке.
- Я люблю тебя! – говорит он на моем языке.
Волшебство! Второй раз мне в первый раз признаются в любви на этом самом месте. Только не нужно больше покупать мне бусы из муранского стекла. Это ничем хорошим не заканчивается. Бриллианты надежнее. Их не нанизывают на гнилые нитки. Любуюсь своим кольцом. Муза! Ольга! Целую жениха. Забыться. Я выхожу замуж. Ведь этого я и хотела.

Она появилась через месяц. Возникла из ниоткуда на моей кухне. Плюхнула на стол бутылку вина.
- Выпьем? – спросила с какой-то испуганной удалью.
- Выпьем. Отчего же не выпить? – ответила я и достала из буфета пузатые огромные бокалы для красного вина.
- Мы ведь подруги? – спросила она после второго бокала.
- Ты всегда говорила, что я для тебя лишь работа.
- Лукавила! Лукавила! Неужели, ты этого не поняла? – хихикает. Как же я соскучилась по этому мерзкому хихиканью.
- Тогда почему ты разорвала контракт со мной? – спрашиваю, опустив глаза. Как это знакомо. Человек тебя предал, но по-прежнему дорог. Стоп! Она не человек! Она муза. Может, у них другие понятия морали?
- Начальство! Начальство! Они посчитали тебя безнадежной.
- Бесталанной?
- Нет! – Она, кажется, искренне возмущена. – Ты же шутка богов! Ты априори не можешь быть бесталанной. Понимаешь, они тебе их дали, таланты, - Муза переходит на шепот, - дали при рождении. Не во благо, а вопреки, скорее. Но они тебе их дали. Теперь они не могут отрицать наличия у тебя талантов. Ведь есть даже документ. Акт соответствующий. Ведь там, - Муза поднимает палец к потолку, - такая же бюрократия, как и здесь. Но у тебя есть особый параграф в акте передачи таланта: не проявляется при удачной личной жизни. Теперь ты понимаешь? Как только ты почувствовала себя счастливой, как только у тебя наладилась личная жизнь, тут же разорванный контракт.
- То есть не ты его разорвала?
- Я. – Соглашается Муза. - Но рядом стоял сотрудник Отдела контроля и учета из нашего департамента и следил за выполнением постановления. У меня не было выбора. Я ведь поэтому так и противилась твоему общению с Купидоном. Но я успела подложить тебе письмо. Незаметно.
- И что? Ничего такого особенного в этом письме не было.
- Не смеши, подруга! Муза никогда ничего не делает просто так. Ты все поймешь в свое время. – Хихикает как-то слишком загадочно. – Ну, еще по бокальчику, и я полетела. Знаешь, этот мой новый подопечный – прыщавый мальчишка так меня раздражает! Потенциальный гениальный режиссер. Редкостный зануда. И совсем не пьет. Хоть увольняйся. То ли дело ты! Девочка моя! Моя прекрасная чокнутая пьяница!

Прыгаем на чемодане, пытаясь его закрыть. Появляется Купидон. Усталый и запыхавшийся.
- Пустил ему еще одну стрелу в сердце для надежности! Детка, - обращается он ко мне, - я так хочу, чтобы ты была счастлива. Ты ведь сделала счастливым меня.
Муза сияет. Купидон протягивает ей руку. Она поднимается с моего старенького чемодана. Целуются, как подростки. Какая дивная пара!
Сейчас взорвусь! Как я хочу к моему мальчику.
- Ты готова? – спрашивает меня Купидон.
- Готова! – отвечаю грустно.
Купидон вывозит чемодан из моей квартиры.
- Задом! – кричу я. – Задом! Чтобы вернуться!
- Какие же вы люди, суеверные, - смеется Купидон и выходит задом. – А зачем тебе возвращаться? Ты разве не хочешь уехать навсегда? - Мы с Музой тоже пятимся.
- «Навсегда» звучит как-то слишком обреченно, - отзываюсь я.
Запираю дверь. Суждено ли мне когда-нибудь открыть ее снова? Прощай, мой любимый дом! Теперь ты станешь домом для моей подруги. Надеюсь, ей здесь будет хорошо. Иду, не оборачиваясь, к лифту. По щеке ползет слеза. Такси у подъезда заваливает снегом.
- Прощайте! – Говорю я Музе и Купидону. Спасибо за все! Буду скучать. Правда!
- Мы тоже будем скучать! – отвечают они хором.
- На вокзал! – говорю таксисту.


 На запад! На запад! На запад! Шумят кондиционеры. Самолет несет меня на запад. Прочь из страны, которую я так люблю, но которая безразлична ко мне. Я буду скучать. Муза! Как я тебе завидую! Ты осталась там. С безумным возможным гениальным режиссером, который совсем не пьет. Ты осталась там. В благословенном, жестоком, холодном, прекрасном краю. Остановите самолет, я сойду. Пусть даже погибну. Мы еще не достигли границы. Я хочу сойти. Самолет несет меня на запад. Мой жених уже купил для меня платье невесты. Я видела фото. Очень простое. Очень дорогое. Цвета слоновой кости. Но больше я не напишу ни строчки. А я так хочу написать о том, как самолет летит на запад. Как я корчусь и рыдаю в кресле. Будто меня пытают. Как сосед, добрый человек,  украдкой поит меня виски. Как душа моя рвется назад. Как я сомневаюсь, что сделала правильный выбор. Но я не могу. Не могу! Больше я не напишу ни строчки. Что может заменить творчество?

Мой муж на работе. Мой маленький сын только что заснул. Выхожу на балкон. Солнечный день. Вокруг шумит вечный город. Задыхаюсь от красоты. К ней невозможно привыкнуть. Но почему же я не могу ее никак запечатлеть? Невыносимая несправедливость. Муза, где ты? Где ты? Ухожу на кухню за кьянти. Да, здесь оно настоящее, а не с позволения сказать… Шутка богов. Видимо, я не могу быть счастлива в полной мере нигде и ни с кем. А всего-то ведь и не достает самой малости для счастья. Люблю, любима, родилось дитя. Живу в самом прекрасном городе на свете. Друзья. Деньги. Развлечения. Путешествия. Помолодела. Похорошела. Все не то.
Наливаю кьянти в бокал. Голова кружится от запаха винограда и воздуха Тосканы. Я могу лишь выпить эту рубиновую жидкость, но не могу ее запечатлеть. Возвращаюсь на балкон. Делаю глоток вина. По крови разносится нежное пламя солнца Тосканы. Не могу запечатлеть это ощущение. А раньше ведь могла.
Ольга. Великое движение. Может быть она только рекой. Не может быть она тихой заводью. Не может быть она озером. Не может быть болотом. Остановка для нее – смерть. Я разгадала твое послание. Смотрю на мостовую. Там внизу ручейком текут туристы. Слышу родную речь: «А ведь кто-то здесь просто живет! Просто живет! Как же они, наверное, счастливы!». Усмехаюсь. Ну не бросаться же под ноги восторженным соотечественникам! Зачем разрушать чью-то иллюзию своим нелепым самоубийством? И сын. Сын – это ответственность. Ему нужна мать. Непутевая мать ему досталась. Бедняжка!
На краешек балкона плюхается она. Она изменилась. Похудела. В глазах безумный огонь. Вернулась! Моя Муза.
- Быстро помаши на меня чем-нибудь! – командует она. – Ну и жара тут у вас!
Смеюсь. Машу полой своего шелкового халата, обнажая ноги. Туристы мужского пола внизу восторженно свистят. Пусть их радуются.
- Второй бокал! Вино! – продолжает командовать Муза. Послушно бегу на кухню.
- Ну, за мою свободу! – Провозглашает она тост.
- Вы с Купидоном расстались? – спрашиваю встревожено.
- Да! Ну, ты же понимаешь, Ольга не может сидеть на одном месте. Ей нужно движение. Мы же тезки, ты уже должна это знать. 
- Жаль! Купидон мне очень нравится. – Вздыхаю.
- Глупо жалеть о том, что закончилось. Ведь уже не вернуть. – Противно хихикает. Это самый прекрасный звук на свете. – А Купидон к тебе еще явится в поисках утешения и поддержки. Поверь мне. Я муза для тебя, а ты муза для него. – Снова хихикает. – А теперь беги за бумагой и карандашом.
Стук моего сердца заглушает шум вечного города.
Возвращаюсь с блокнотом и тонко отточенным карандашом. Держала наготове. Верила! Верила, что она вернется.
- Рисуй! – приказывает Муза.
- Что? – спрашиваю растерянно.
- Не знаю, ты же у нас художник. Вокруг такая красота. Лепота! И еще я книжку хочу о нашей с Купидоном великой любви. Хочу быть прототипом! Да, я тщеславна, и не нужно так на меня смотреть! Этот роман точно принесет тебе известность! И мне тоже!
- Боги снова решили со мной пошутить?