человек, которого нет

Меня в последнее время не покидает чувство, будто мое тело расчленили и забыли собрать обратно, разбросав его части по разным континентам мира. Я не ощущаю свое целостности, ничего не может заставить меня улыбнуться или хотя бы сделать вид, что я чем-то доволен. Мне ничего не нужно. Хочется все бросить в один момент, сорваться с крыши и больше никогда не видеть мертвые лица людей, которые постоянно меня окружают. Они везде. Но не в моем сознании. В нем лишь отпечаток лица. Родного, близкого, видимового моими глазами каждый день. Так щедро любимого. И так быстро сумевшего уйти из моей жизни.
Она имела обыкновение подходить ко мне сзади и обнимать. По скольку это было обыкновением, я привык, но все равно каждый раз искренне удивлялся, хватал ее игриво за руки и прижимал к себе настолько близко, насколько хватало силы. Приступы порой давали о себе знать, и я оставлял на ее прекрасных запястьях ссадины и синяки, похожие на маленький космос. Казалось, вселенная вырывается из нее и проявляет себя в виде синевато-фиалковых пятен. Глаза всегда полны энтузиазма, живые, яркие, чей цвет напоминал цвет лакированной мебели в старом дворце. Глазами она могла разговаривать со мной. И я ее понимал.
Сейчас я замечаю, как по стенам струится холодное одиночество. Смотрю на свои пальцы и представляю, как они бродят по ее животу, пробираются к чуть открытому в сладкой истоме рту, подушечками гладят мягкие полные губы. Сначала я боялся к ним прикасаться, мне казалось, тронь-и из них брызнет сок. Я медленно сползаю на пол под тяжестью воспоминаний, а они не перестают меня атаковать. Так происходит каждый раз, когда я слышу в трубке ее тихий шепот.
Я уже давно догадался, зачем она звонит. Но не хочу признаваться себе в этом. Мне хочется, чтобы она осталась в моей потрепанной памяти такой, какой была в последний раз. Раздетой, предрассветной, готовой собрать все вещи и уехать в никуда.
Я встаю с пролежанного дивана, кутаюсь в колючий, совсем не хранящий тепло плед, беру с низкого столика книгу и шагаю размеренными шуршащими шагами на веранду. Лес никогда не засыпает, лес - это пристанище того, кому не повезло. Сколько трупов скрыто в его землях? Сколько его деревья видели изнасилований и жестоких убийств? Они немые свидетели человеческого безумия, порой страха перед самим собой, порой намеренного желания смерти. Они никому не могут ничего рассказать, но даже они не настолько одиноки, как я. Деревья шепчутся между собой, все это слышали и все об этом знают. Я же болен одиночеством, словно раком, неисправимой болезнью души, когда первое время хочется разорвать ее на части, а потом уже не хочется ничего. И никого.
Я смотрю на мирное падение капель дождя с неба, мне кажется, это приспешники самого дьявола льют свои слезы, чтобы показать людям свои страдания. Она говорила, что у меня первая стадия паранойи, когда я специально прислушивался к звукам дождя и записывал в тетрадь слова. Я мог провести за этим занятием день, два, все слушая и слушая, пока дьявольские дети не замокали. Сейчас я уже откинул мысль о возможности услышать их, просто сидел в кресле с книгой в руках и смотрел в чащу леса. Ночью он не затихал ни на минуту, она иногда пугалась разных подозрительных звуков из самого его нутра, тогда она просила меня защитить ее и жалась ко мне, словно кот. А я любил шевелить ее страх, ведь если и бороться со страхом, то только при помощи его самого. Я слышу, как где-то хрустнула ветка, пробежал зверек, упала последняя капля дождя. Звуки отдаются во мне чем-то, похожим на страшную предсмертную арию. В воздухе качаются миллиарды пылинок, витает запах свежести и обновления. Но мои рецепторы чуят лишь запах разложения. Разложения меня.
Кресло нервно поскрипывает, выдавая свой почтенный возраст. Она купила его где-то на барохолке, в единственном экземпляре, прихватив тогда с собой пару неоплаченных книг. Она рассказала мне, что хозяин стула поведал ей его историю, что он когда-то принадлежал семье, отец которой, в состоянии одержимости, перерезал всю семью. Именно к этому стулу сумасшедший привязывал свою младшую дочь и крамсал ее на мелкие кусочки. Эту историю она поведала мне ночью, когда лежала на полу веранды и рисовала руками по звездному небу. Книга покоится на моих коленях, с слишком торчащими костями. Я протираю их правой рукой и поднимаю голову к небу.
Черное простарнство устлано бесконечными мириадами звезд. Ночь полнится шорохами, перекрикиванием птиц, моим тяжелым дыханием из-за заложенного носа. Я наполняю легкие спасительным воздухом, в котором еще сохранились следы влаги, выдыхаю и закрываю глаза. Уставшие, успевшие опухнуть за несколько бессоных ночей веки, опадают, и я наконец чувствую облегчение. Но знаю, что не хватает ее.
Она обычно приходила ко мне в моменты бессоного бодрствования, гладила по волосам, что напоминало мне мамины привычки, садилась рядом и больше ничего не делала. Того, что она находилась поблизости, уже было важно. Все остальное - ничто.
Мое тело содрогается от пришедшего с юга ветра, он раз метал вокруг опавшую недавно листву, заставил звенеть китайский фонарик на крыше веранды, принес лавину новых звуков и предчувствий. Я уже не в состоянии выдерживать пронизывающий холод, заползаю в дом и падаю у кровати. Засыпаю.
На утро меня уже нет.