Рыжим хвостиком махнула...

В феврале зима, наконец-то, взяла своё, прижали морозы, стали выпадать снега. В прошлые выходные поехали мы на охоту в деревню, где у моего друга Вадима десять лет как куплен дом. Поехали втроём, закупив сала, селёдки, тушенки, и, конечно же, я приготовил огненную настоечку «Аквариум». На въезде в деревню повстречали Николая Ивановича Сидорова, заядлого охотника, владельца отличной гончей.


- Мужики, - сразу же заявил он. – Завтра поутру приходите ко мне, пойдем на лису. Столько их у нас объявилось, всех зайцев поели, ходят прям по огородам. Я уже трех добыл, хочу жене Катерине полушубок справить.


Напротив дома моего друга красовались хоромы на мощном бетонном основании, крытые нарядным алюминиевым листом.


- Это родное гнездо Гены Селезнёва, - пояснил Вадим, - тут прошло его босоногое, как вы, журналюги, говорите, детство.


Сосед Вадика – пьяненький мужичок лет шестидесяти, бодро махал топором, круша собственный сарай. Вадим, глядя на эту картину лесозаготовок, погрустнел. Вечер мы провели в предвкушении охоты, налегая на настоечку и пупырчатые огурчики. Ну и про сало не забывали.


- Главное, ребята, - учил я охотничьей премудрости своих друзей, - стоять, когда собака Патрикеевну гонит, совершенно неподвижно, даже моргать не моги. А уж как подбежит ближе, навскидку – бабах. Зашевелишься раньше времени, рыжая ракетой стеганет за куст, только хвостиком махнет.


- Не боись, Егорыч, - заверяли Вадим и Володя, - уж мы-то будем стоять как монументы Ильичу. Тыхесенько, тыхесенько. И давай еще по одной.


Рассвет еще затевался, когда мы  друганом Володей уже были у Сидорова. А Вадику пришлось остаться дома, поколоть дрова и спрятать их в сарай, подальше, как он пояснил, от прихватизации.
Сидоров пил чай, а рядом с ним стояла доска с сохнущей волчьей шкурой.


- Не будет от Чубайса толку, - говорил Сидоров, прихлебывая чай. – Зарвался, рыжий. Не по чину берёт! Пора сажать.


- Сидоров, - взмолились мы, - на фиг политику, пойдем рыжим Патрикеевнам хвост крутить.


На дворе к нам подбежала гончая Найда, пытливо посмотрела в глаза, завиляла хвостом, мол, мужики, сколько можно резину тянуть – след остынет. Я удивился, почему хозяин не возьмет её на поводок, но у деревенских, видно, свои обычаи. Мы пошли со двора, и пес Абрек взвыл от огорчения – меня, меня возьмите. Найда гордо завиляла хвостом. И перешла на бодрый галоп, направляясь к лесу.


- Ребята, - завопил Сидоров, - она к Пятаку подалась. Забегите впереди неё, встаньте в конце лесочка, лиса там пойдет.


У собаки, как известно, четыре ноги, а у человеков – две. Найда была очень довольна тем, что мы решили поиграть в догонялки. Виляла хвостом, оглядывалась, садилась подождать, улыбалась, скаля зубы. Потом припустила всерьез, стала совать нос в лисьи следы, заволновалась.


- Мужики, поднажми, - орал сзади неумолимый Сидоров. – Она сейчас лису поднимет.


И мы с Володей поднажали, только снег летел веером из-под ног. Встали на опушке, хрипя, как загнанные кони, выставив вперёд ружья. Сидоров уже давно остался у далекой осины. Время от времени он кричал:


- Найда, искать! Искать, тебе говорю!
Медленно тянулись минуты ожидания, мороз пробирался под куртку. Николай Иванович полез в лес, призывая пропавшую Найду. Выяснилось, что она уже давно покинула этот отдельно стоящий лесок под названием Пятак  и подалась куда-то в поля. Следующий час у нас ушел на поиски гончей, при этом Сидоров, как настоящий философ, время от времени говорил:


- Что от этих сук возьмешь? Такой у них характер!


Найда нашлась в Горелом лесу, мы услышали, что она гоняет там лису. То, что это именно лиса, определил Николай Иванович.


- По зайцу она так не заливается.


Через минуту прислушивания к гону Сидоров разработал план операции:


- Вы, мужики, рысью летите к ферме, встаньте там у водонапорной башни. Смотрите в оба!


Водонапорная башня, к которой мы примчались, высунув языки, стояла невдалеке от скотного двора. Из неё вылетал фонтан воды, висели богатые сосульки. Мы с Володей заняли позицию, зорко вглядываясь в ферму, где сыто мычали коровы. Мимо нас проехал трактор с дымящимся навозом. Веселый тракторист остановился и заорал:


- Эй, охотнички, подставляй рюкзаки, я вам свеженького дерьмеца задаром насыплю!


Потом за нас взялись разбитные доярки, топавшие мимо.




- Охотники, знаете, что такое настоящая охота? Это когда тебе охота и ей охота! Что вы тут стоите как пугалы, лучше к нам приходите чай пить. Дадим, не обидим!


Мы держались стойко вплоть до того момента, когда нас взялись облаивать фермерские шавки.


- Знаешь, Егорыч, - сконфужено проговорил мой друган. – Плешь это, а не засада. Ну разве уважающая себя лисица будет здесь бегать? Сам подумай – бабы, собаки, навоз. Давай лучше чай пить.


И мы достали термос. Но едва выпили по стопке и крякнули, как послышался лай, и в десяти метрах от нас промчалась запаленная Найда, О, какой презрительный взгляд бросила она на нас, застывших с кружками в руках. Вслед за Найдой появился не менее запыхавшийся Сидоров.


- Чаесосы! – загремел он. – Лиса мимо прошла.


И помчался куда-то в ближайший лесок. Мы виновато потрусили следом. Патрикеевна погоняла нас еще часа два, а потом залезла отдыхать в нору. Найда долго лаяла в неё, отводя свою собачью душу.


- Мужики, пошли по домам, - распорядился Николай Иванович. – Эта рыжая паскуда уже восьмой раз через ферму смывается. Но я всё равно её уконтропуплю. Так что приезжайте в следующие выходные, и, чур, губу на чай не раскатывать.


Патрикеевна, кумушка, рыжая, лисонька, огнёвка, рыжая паскуда – называет эту умную зверюгу народ. Тут и уважение, и восхищение, и досада. В сказках она скидывает с воза рыбу, мажет голову тестом, нахально занимает заячий домик, учит волка ловить рыбу хвостом, в звериных анекдотах ей часто достается от не менее пройдошистого зайца. Словом, это такая оторва, любого вокруг пальца проведёт.


У меня с лисой такой случай был: у деревни Кипуя в середине октября я шел полевой дорогой, изменив своему обыкновению собирать и заряжать ружье сразу за околицей. Вдруг из придорожного бурьяна выбежал здоровенный лисовин и стал лениво перебегать дорогу метрах в десяти от меня. Конечно же, он видел, что ружье у меня не собрано. Я вскинул ружье в чехле, сделал вид, что прицеливаюсь в него, выстрелил, как в детстве – бац, бац. Никогда не забуду его снисходительного взгляда – мол, ты, мужик, всё в войнушку играешь? А бородёнка уже седая! Долго я потом бегал по мелиоративным канавам с заряженным ружьем в надежде еще раз перевидать нахального лисовина, но он уже давно сидел в норе, рассказывая лисятам, какого бородатого кретина повстречал на поле.


Великий авторитет охотничьего и рыболовного дела Аксаков сообщает, что лиса очень любит занимать брошенные барсуком норы, а вот схватиться с хозяином занятого жилища решается редко, – уж очень силён и злобен барсук. Чаще всего дело до схватки и не доходит, звери решают квартирный вопрос полюбовно – живут в одной норе. Только барсук всегда отгораживается земляной перемычкой от шумных и дурно пахнущих соседей. И из одной просторной квартиры получается две отдельные, но не одна коммунальная. Писатель рассказывает, что во многих губерниях в начале прошлого века существовало обыкновение выкапывать из нор лисят, откармливать их до середины декабря и потом пользоваться их шкурками. В Оренбургской губернии шкурки лисы продавались от шести до восьми рублей ассигнациями. Это было прибыльно. В главной норе добывальщики лисят выкапывали недалеко от входа узкую прямоугольную яму, прикрыв ее прутиками. Все отнорки забивались сучьями и землей. Лисята, стремясь выбраться из норы, один за другим попадали в западню, и начинали скулить и визжать. Иногда такое подстерегание зверят длилось неделю. Поэтому ночью у норы всегда оставляли двоих караульщиков, и они по очереди бодрствовали. И если часовой засыпал, лиса непременно раскапывала один из отнорков и уводила лисят.


При одиночном воспитании лисёнка постоянно между людьми и домашними животными дикость его постепенно уменьшается, рассказывает Сергей Тимофеевич Аксаков, и он может сделать совершенно ручным, но это требует беспрестанных забот и попечений. Многие охотники утверждают, что лису можно перевоспитать и совершенно обратить в дворовую собаку. В этом даже нельзя сомневаться, утверждает Аксаков, всем известно, что знаменитый ученый Бюффон воспитывал двух лис, которые ходили под ружьем, как легавые собаки, и приносили подстреленную дичь.


Полузабытый нынче писатель позапрошлого века Друянский в «Записках мелкотравчатого» описывал остроумную придумку лисы, которую гончие собаки выгнали из острова (отдельно стоящего в поле участка леса). На глазах писателя Патрикеевна зарылась в толстый слой снега, который сохранился в ложбинке после раннего осеннего снегопада. При этом зарылась столь мастерски, что даже нос наружу не торчал. Друянский поспорил с приятелем-охотником на дюжину шампанского, что хлопнет арапником – и лиса выскочит как из-под земли. Арапник хлопнул, рыжая выскочила и пустилась наутёк. Приятель спустил борзых. Но собачуры вернулись ни с чем. Лиса обвела их вокруг лапы.


Тот же Друянский сообщает о лисах-оборотнях, которых не могли взять самые быстрые борзые, самые злобные гончие. Стая наваливалась на рыжую, казалось, – нет ей спасения. Как вдруг все собаки сконфуженно отскакивали и лишь почетным караулом, злобно лая, провожали куму, убегавшую прочь. Только самые бывалые и опытные охотники понимали, что это лиса-змеёвка. Она привыкла ловить и есть в степи змей. И поэтому от нее шел настолько нестерпимый смрад, что чуткие носы собак получали мощный удар. Одну змеёвку застрелили из ружья, но шкуру снять не смогли, ближе пяти метров подойти было невозможно. Представляете, что было бы с публикой на Невском, если бы какой-нибудь сумасбродной барыне вздумалось выйти погулять в шубе из змеевок?
Охотничьи справочники повествуют, что весной лисовины яростно дерутся из-за самок. Право завладеть рыжей красоткой получает самый сильный лисовин. Но после любовных утех (ох уж эти мужики!) драчун и пылкий обольститель бросает беременную подругу. Справочники умалчивают, что делает ветреник, пока шляется по лесам, оставив безутешную Патрикеевну. Но через пятьдесят один день, когда у лисонек близятся роды, у самца (ведь есть на белом свете справедливость!) просыпается совесть, взыгрывает отцовский инстинкт, и он находит свою женушку. И вновь дерётся с другими самцами за право остаться с матерью своих лисят. Разогнав соперников, погонявшись за ними, надрав шерсти, повеса превращается в настоящего, примерного семьянина. Он помогает самке рыть нору, таскает ей добычу, когда она безвылазно сидит в норе с новорожденными.


Молоденькие самочки приносят от трех до пяти щенков, у зрелых самок бывает семь – десять. К двадцатому дню лисята уже начинают видеть белый свет, у них желтеет шерсть, и для матери начинаются тревожные дни. Щенки начинают вылезать из норы, попробуй уследить за такой рыжей гвардией! Один гоняется за жуком, второй мучает лягушку, третий в этот момент отгрызает у него хвост, четвертый грызет мамочкино ухо, пятый пробует на другое ухо ей тявкать. Хорошо, что папаша знай таскает, сбившись с лап, семейству всё, что попадает в зубы. Зайчонка, бельчонка, лягушонка, цыпленка, какую-нибудь тухлятину – все съедят, сгрызут лисята и супруга. Лисовин от всей этой кутерьмы становится настолько худ, что похож на скелет, кожа на нем висит, шерсть вся в клочьях. Ох, тяжела наша мужицкая доля!


Жаль, что охотничьи справочники умалчивают, бывают ли у Патрикеевны с мужем скандалы, когда она ему внушает – ты где же весь день шлялся, а принёс всего какого-то задрипанного дрозда? Чтоб это было в последний раз! Иначе заберу детей и уйду к другому лисовину, он вчера мимо нашей норы такого нажористого петуха нёс! А лисовин, прижав лапы к груди, оправдывается – Патрикеевна, клянусь честью, в последний раз, охулки на лапу не дам, я вам тоже петуха и куру притараню.


Но я поступил бы нечестно, если бы умолчал, что рыжая как раз в это время берется помогать супругу, и они вместе начинают таскать рыжим прожорам мышей, птиц, учат их убивать и рвать на части добычу. К августу лисята уже настолько вырастают на таком питании, что начинают самостоятельную жизнь, а к ноябрю их уже ни по росту, ни по цвету нельзя отличить от родителей.


А когда лисятам исполняется год, они готовы к созданию собственной семьи. И все начинается сызнова.
 

До чего же радостно в январе идти по лыжне и углядеть в бинокль мышкующую на поле лису. Какие рожи она строит, слушая, как возятся под снегом мыши, какие фортеля выкидывает, тут тебя и кувырок через голову, и прыжки в сторону. Бывает, нахохочешься до слёз, глядя на охоту Патрикеевны.