Средняя полка в общем вагоне

Скорее бежать из этой комнаты, от этой молоденькой болезненной москвички, которая всё время больна: то сердечко, то горлышко, то критические дни. Я просто устала от противной смеси цитрусовых, которые ей привозили и присылали её москвичи-родители и лекарственных средств, которые она непрерывно пользовала. Форточку открывать нельзя.
Мы были на двухмесячных курсах в Казани, а там сорокоградусный мороз, и вода, которая вся тухлая: чай тухлый, суп тухлый, казалось даже и воздух пахнет тухлятиной. Каждую неделю я уезжала или улетала в Куйбышев.
Я купила билет в общий вагон, совершенно невероятного поезда Казань – Куйбышев: решила экономить. Прибежала первая, чтобы занять место. Дверь в вагон была открыта и не закрывалась, потому, что вагон разморозило и на ступеньках огромной репой висела наледь. Пьяная, совершенно окоченевшая «бортпроводница» в шинели  встретила меня уже в вагоне.
Ещё светло, в вагоне почти никого, и я сдуру села у окна, кто-то мне сказал, что казанский поезд едет сначала вперёд,  а потом в обратную сторону. Мне хотелось посмотреть на это. Но я не учла, что скоро ночь и я всё равно ничего не увижу.
Вначале было здорово, я смотрела только за окно и не заметила, что вагон переполнился людьми в тёплых зимних одеждах.
Меня прижимали всё больше и больше к окну, я поняла, что правая сторона у меня совершенно отмёрзла. Ноги окоченели, нос перестал дышать. Это происходило как-то незаметно, но, когда произошло, то изменить уже ничего было нельзя. Все места в вагоне были заняты.
Поменяться к кем-то, невозможно, - люди едут слишком тёртые. Все верхние полки заняты. И вдруг, средняя полка напротив, на минутку освободилась. За эту минуту я выскочила из своего оконного плена и приняла горизонтальное положение на новом месте. Стало теплее, но я начала заболевать. С собой, кроме небольшой матерчатой сумки ничего нет. Под голову положить нечего. И очень хочется спать.
Меня разбудил громкий суровый мужской голос над ухом: «Тётка! Прекрати храпеть, это невозможно!». Я проснулась, но положение моё было такое же, невесёлое. Сидячих мест по-прежнему не было. Стоя я не выдержала бы многочасового переезда. Тошнота подступала к горлу. И не объяснить этому глупому противному мужику, что мне стыдно за себя, что я совсем ещё молодая женщина, что я беременна, что простудилась, что лежать неудобно, что под голову положить нечего, а сесть нельзя, потому, что над тобой ещё одна верхняя полка.
Я слезла с полки и вышла в соседний общий вагон.
На вокзале в Куйбышеве я догнала пожилую женщину, с которой мы сели в один троллейбус, по дороге она сказала: "Тот мужик, который к тебе цеплялся, на среднюю полку свою бабу положил, которая храпела не хуже тебя".