Сказка о соломенном стуле. Г. Гессе

Один молодой человек сидел в уединенной мансарде. У него было желание стать художником, но для этого нужно было преодолеть некоторые трудности, и только для этого он жил один в своей мансарде, стал немного старше и привык к тому, чтобы часами сидеть у маленького зеркала и рисовать свой портрет на пробу. Он уже заполнил целый альбом подобными рисунками, и некоторые из них ему очень нравились.
«Для того, что еще совершенно без школы, - говорил он себе, - этот листок совершенно хорошо удался. И какая интересная складка здесь, рядом с носом. Видно, что во мне есть что-то от мыслителя или же нечто похожее. Мне нужно опускать углы рта немного меньше, тогда создастся особенное выражение, прямо меланхолическое».
Только когда он рассматривал рисунки опять через некоторое время, они не нравились ему совершенно. Это было неприятно, но он делал из этого вывод, что сделал успехи, и ставил к себе еще более высокие требования.
С этой мансардой и с вещами, которые он поставил и положил в нее, этот молодой человек жил вовсе не в желательных и тесных отношениях, но, тем не менее, и не в плохих. Он воздавал им не большую и не меньшую несправедливость, чем большинство людей, он едва видел их и плохо их знал.
Когда ему не удавался автопортрет, он иногда читал книги, из которых узнавал, как жили другие люди, которые, как и он, из скромных и никому не известных людей начинали и стали затем очень известными. Он охотно читал подобные книги и читал в них свое будущее.
Так сидел он однажды опять, немного угрюмый и подавленный, дома и читал об одном очень известном голландском художнике. Он прочел, что этот художник с настоящим пристрастием, чуть ли не одержимый безумием, был совершенно одержим порывом стать хорошим художником. Молодой человек находил, что с этим голландским художником у него было некоторое сходство. Читая дальше, он открыл затем многое, что ему самому мало подходило. Среди прочего он прочел, как этот голландец при плохой погоде, когда рисовать снаружи было нельзя, стойко и полный пристрастия, рисовал все, даже самое незначительное, что попадалось ему на глаза. Так однажды он нарисовал пару старых деревянных башмаков, а в другой раз – старый, косой стул, грубо обработанный кухонно-крестьянский  стул из обыкновенного дерева, с сиденьем из плетеной соломы, довольно потертом. Этого стула обычно никто не удостаивал и взгляда, а художник нарисовал его с такой любовью и верностью, с таким сильным пристрастием и самоотдачей, что эта картина стала одной из самых прекрасных его картин. Много прекрасных и прямо-таки трогательных слов нашел писатель, чтобы сказать об этом написанном красками стуле.
Здесь читающий остановился и задумался. Это было нечто новое, что он должен был попробовать. Он сразу же решил (ведь он был молодым человеком с крайне скорым принятием решений) последовать примеру этого великого мастера и испробовать этот путь к великому.
Он окинул взглядом свою комнату и увидел, что он, собственно, мало замечал вещи, среди которых он жил. Он нигде не нашел кривой стул с сидением, плетеном из соломы, и никаких деревянных башмаков не было в его комнате, из-за этого он стал на мгновение  подавленным и обескураженным и почувствовал себя почти как раньше, когда терял смелость, когда читал о жизни великих людей: он нашел затем, что все мелочи, указательные знаки и чудаковатые стечения обстоятельств, которые в жизни тех людей играли столь прекрасную роль, к нему не приходили и напрасно заставляли ждать себя. Он вновь собрался вскоре и понял, что теперь его главной задачей было упорно идти  своим путем к славе. Он посмотрел на все предметы в своей каморке и нашел соломенный стул, который как раз мог служить ему в качестве оригинала.
Он подтянул стул немного ближе к себе ногой, заточил карандаш, взял этюдник на колени и начал рисовать. Ему показалось, что пара первых легких штрихов передавала форму достаточно хорошо, теперь он вытянул быстро и сильно еще линию и жирно выделил очертания  парой штрихов. Глубокая тень с тремя углами в углу влекла его, он сильно наметил ее, и так продолжалось и далее, пока что-то не начало мешать ему.
Он порисовал еще немного дальше, затем отодвинул альбом от себя и критически рассмотрел свой рисунок. И он увидел, что соломенный стул был нарисован очень искаженно.
Он гневно нарисовал еще одну новую линию и свирепо вперил взгляд в стул. Рисунок не соответствовал модели. Это рассердило его.
«Ты – сатана, а не соломенный стул! – крикнул он резко. – Такой капризной скотины я не видел еще никогда!»
Стул слегка скрипнул и сказал равнодушно: «Да, только посмотри на меня! Я таков, какой есть, и не изменюсь».
Художник ударил его ногой. От этого стул отодвинулся назад и выглядел теперь совершенно иначе.
«Дурацкий стул, - крикнул юноша, - все в тебе криво и косо». Соломенный стул слегка улыбнулся и мягко сказал: «Это называется перспективой, молодой господин».
Юноша вскочил на ноги. «Перспектива! – закричал он с яростью. – Приходит какой-то мальчишка-стул и хочет играть в школьного учителя! Перспектива – это мое дело, а не твое, запомни это!»
Стул больше ничего не сказал. Художник несколько раз резко прошелся вперед-назад по комнате, пока снизу не постучали палкой гневно в его потолок. Там, внизу, жил пожилой человек, ученый, который не переносил никакого звука.
Он сел и взял свой последний автопортрет. Но он не нравился ему больше. Он нашел, что в действительности выглядел более привлекательнее и интереснее, и это было правдой.
Теперь ему захотелось далее почитать книгу. Но там не было написано больше ничего о голландском соломенном кресле, и это рассердило его. Он нашел, что вокруг этого стула подняли слишком много шума, и вообще…
Молодой человек поискал свою артистическую шляпу и решил немного пройтись. Он вспомнил, что ему уже давно однажды понравилось неудовлетворительное в живописи. В этом не было ничего такого, как мучения и разочарования, и, в конце концов, ведь даже самый лучший художник на свете может изображать лишь простые поверхности вещей.  Для человека, который любит глубину, это было, в конце концов, не профессией. И он понял далее, как понимал уже несколько раз, с серьезной мыслью в глазах, следовать своей ранней склонности и лучше стать писателем. Соломенный стул остался стоять в мансарде. Ему было жаль, что его молодой господин уже ушел. Стул надеялся, что между ними, наконец, установятся порядочные отношения. Он охотно имел бы право иногда произнести одно слово и знал, что он должен был научить какого-то молодого человека нескольким стоящим вещам. Но сейчас из этого ничего не вышло бы.
(1918)
Переведено 25 января 2014