Побег в никуда. Параграф... Расписания болезней

Крик пронёсся в ночи, полный ужаса дикого – души, тщетно пытавшейся в нечистотах отыскать что-нибудь. Человек стоял на коленях перед урной, заваленной всяким хламом, и разочарованно смотрел поверх её пустыми и безумными глазами: он не нашёл в этой заплёванной урне ни свою утраченную совесть, ни загубленную жизнь, ни потерянное счастье. В этой урне, как и в его душе, были только одни отходы разгулявшейся воскресной толпы, которая прошла мимо маленького человека, не заметив его и сделав его ещё меньше. И он плакал, пуская слёзы, и в душе его царствовал хаос...
Потом его подобрали добрые люди и увезли в машине с красным крестом в ту больницу, которую по своему невежеству толпа маленьких людей считает прибежищем наполеонов, цезарей и вице-королей. Там его переодели в больничную пижаму, брюки, он сунул ноги в тапочки и в сопровождении нянек направился к своей кровати, где безропотно дал себя связать по рукам и ногам. Связанный и составляющий с куском железа как бы единое целое, он представлял из себя жуткое зрелище. Когда-то он был маленьким мальчиком, его любили папа и мама, старались идти навстречу его прихотям, давали ему шоколадки, дарили ему игрушки: это было почти безупречное детство, ничто не обещало превратить любимца в придушенное, несчастное существо, однако – посмотри же ты!.. Вы видели когда-нибудь, как ездят на воображаемом велосипеде?.. Очень жаль... Придатков (такая неудачная фамилия была у несчастливца, притороченного к зловещей кровати) тренировал ногами в воздухе, точно напирая ими на педали: видимо, он вспомнил свой детский велосипед. В детстве так над ним не издевались, как теперь. Да его и не к этому готовили, а радостная, весёлая жизнь – так было согласовано с самого начала сердобольными родителями – должна была стать уделом Борюшки Придаткова... Окружающие Придаткова люди смеялись над его тщетными попытками обрести свободу, это было утром, перед завтраком, когда обычно дают манную или овсяную кашу и чай с сахаром...
А он мысленно был там, возле урны, где что-то пытался найти, какое-то спасение из того кошмара, в котором он себя увидел вдруг. Сначала он проснулся с мыслью, что всем мешает и что у него нет ни одного человека, который бы его любил и которому он был бы нужен. Дальше было и того хуже... Кончилось урной и воплем отчаяния, ребёнок пробудился в эту ночь в человеческом существе, имеющем облик взрослого, имевшего залысину на голове... Придатков в своё время очень много думал, он готовился стать доктором медицинских наук, именно психиатрия была его коньком. Он писал даже диссертацию, но так и не кончил, диссертацию на тему – что такое сумасшествие, в чём его причины, и как его предотвратить? Потом, когда его бросила жена, он стал очень раздражительным, мучился от сознания невосполнимой утраты. И жену и ребёнка он продолжал любить и не знал, что ему делать и чем занять свою жизнь: все далёкие планы вдруг рухнули, как карточные домики, Придатков начал выпивать, у него по временам дрожали руки, кончики пальцев, тогда он сжимал и разжимал их, до тех пор, пока у него не начинало их ломить. Выходя на свежий воздух, он ловил его ртом с жадностью, и казался самому себе раненным животным...

Соня, его жена, привыкла не к такой жизни, которую мог дать ей Придатков, к тому же она считалась красавицей и постоянно сетовала на судьбу, укоряя Придаткова и виня его в том, что он повстречался ей на пути. «Ах ты, боже мой! – восклицала она. – Какой ты жалкий придаток! Как я этого раньше не видела, дура я, дура! Выйти замуж за такого идиота!..» И она впадала в истерию, а он... он не мог её даже ударить, любил её, ему казалось, она шутит. Она же однажды замахнулась на него, а он испуганно отодвинулся, тогда она вытаращила свои бесовские глаза и рассмеялась ему в лицо!.. «Шлюха! – думал он теперь. – Какая шлюха!..» Когда она ушла от него, он стал бегать за ней, искал, находил, умолял вернуться. И один раз какой-то пижон, к которому она прибежала жить, ударил его в лицо рукой и разбил ему очки!.. Придатков вспоминал об этом с горечью и жалел, что не ответил ударом этой сволочи, возомнившей о себе, что ей можно безнаказанно бить и оскорблять человека!.. Но он не был драчливым, Придатков, если бы его стали бить, он даже не попытался бы убежать, а воспринимал бы сыплющиеся на него удары, как должное. Он бы закрыл лицо руками и продолжал бы стоять на одном месте...
Он всё ещё любил Соню, а она уже успела забыть его и не подпускала к ребёнку, а затем спровадила его куда-то в дальнюю деревню, к своим родственникам: пусть мальчик порезвится на природе, пусть познает прелести свободной жизни, а мать тем временем возьмёт у своей природы всё, она создана для счастья. Придатков впал в уныние, ходил в нестираной одежде, в рваных носках, небритый, измятый, под глазами мешки, – а в самих глазах, если взглянуть в них повнимательней, зачатки будущего безумия...
Работа не шла, да и внутри словно всё замерло, его душевное состояние стало каким-то неопределённым, он всё ждал, что ему послышится изнутри? – ждал напряжённо, со страхом. Всех он избегал и старался никому не показываться на глаза, стал жить по ночам, чтобы его не видели, выходил из своей квартиры несмело и шёл вдоль улицы как призрак, осунувшийся, похудевший, с лихорадочно блестевшими глазами, с часто-часто бьющимся сердцем, словно попавшим в ловушку... Какой-то должен был наступить конец этому, всё это довольно долго длилось, целые месяцы, на протяжении которых Придатков превращался в тенеобразное, бессмысленное существо...
Однажды он вышел на освещённую неоновым светом площадь и увидел несколько молодых людей с мрачными лицами. Было уже заполночь, он подошёл к ним и сказал:
– Убейте меня, пожалуйста, убейте!..
– Что!?. – удивился один из гуляк и уставился на Придаткова.
– Да это сумасшедший, – сказал другой. – Разве вы не видите, как у него блестят глаза?..
– Да он глубоко несчастный человек! – сказал третий и спросил Придаткова. – А что же с тобой случилось, что тебе жить надоело?..
– Я не знаю, что случилось, – подумав немного, отвечал Придатков. – Я уже не помню, помню только свою фамилию. Придатков... Это моя фамилия – Придатков, от неё все мои несчастья!.. Я ведь хотел многого добиться в жизни, а потом женился... А теперь и жена меня бросила, – он развёл руками. – Теперь я ничего не стою, вот и думаю, что меня надо убить, всем бы сразу легче стало!..
– Философия! – сказал один и усмехнулся.
– Пропал ты, Придатков! – сказал другой, – не надо было тебе на свет рождаться!.. Чтобы жить на этом свете – крепкие нервы нужны, а ты, – парень сплюнул под ноги, – ты, попросту говоря, дерьмо редкое!.. Иди, убивать тебя мы не будем...
– Не будете?.. – спросил Придатков.
– Не будем! Сидеть не хочется, да и рук пачкать не хочется... Убьёшь – а потом сон потеряешь, думать начнёшь... Нет, ни к чему нам твоя кровь, иди своей дорогой...
– Иди, – сказал тот, кто назвал его несчастным, – ложись спать и обо всём забудь!.. Не стоит так мучиться!..
Потом немного помолчали, Придатков немного потоптался и смущённо произнёс:
– Ну... я тогда пошёл...
– Иди... иди, Придатков!.. – сказали ему вослед.
И Придатков ушёл, думая о том, что даже в смерти ему отказали: видимо, ещё не за-служил. Ноги он еле волочил, как умирающий, и, когда доплёлся до своей квартиры, вдруг обнаружил, что потерял от неё ключ. Настоящий ужас охватил его при мысли, что день его застанет на людях и тогда все увидят, во что он превратился. Он поспешил в кочегарку неподалёку и рассказал о своей беде одному из своих собутыльников, работавшему на благородной должности кочегара.
– Ха! – вскричал тот. – Разве это беда!..
Они пошли вместе к злополучной двери и кочегар открыл её при помощи обыкновенного гвоздя. Когда Придатков попал к себе в квартиру, он подумал: «Дверь можно открыть гвоздём и жизнь можно прожить ПРОСТО ТАК!..» Он потерял ключ от жизни и теперь остановился перед ней в нерешительности, – и где был тот грубый, ржавый гвоздь, который помог бы ему справиться с дверью, не пускавшей его вперёд, препятствовавшей его дальнейшему продвижению?..
Да и есть ли такая дверь вообще!?. Есть ли такая проблема, как таковая, не выдумки ли это?!.
Борюшка! Бедный, милый Борюшка! Разве кто-нибудь знал, какое ты найдёшь для себя употребление, когда ещё бегал за мамкой! Или, когда ты учился в школе и тебе учителя говорили, что вот это, к примеру, плохое, а вот это, к примеру, хорошее, это надо делать, а так делать нельзя – разве ты знал об ЭТОМ, разве ты предполагал, что с тобой произойдёт ТАК!?. Вот старый школьный учитель, довольный с виду, он жил правильно и не одобрил бы этой НЕПРАВИЛЬНОЙ жизни... Ах, Борюшка, Борюшка!.. Вот на что растратил ты свою чувствительность, не к наукам пошёл ты с распростёртыми объятиями, не к реальной действительности, которую должен был объять своей великой любовью, невзирая на изъяны и грехи этой жизни, а пошёл ты к миражам, порождаемым болезненными мечтами души твоей!..
С кубиками было играться хорошо, и с куклами, и бегать по комнате... Вот теперь по-пробуй потягаться с другим кубиком, внутри которого находишься ты: с одной стороны картина, телевизор с другой, с одной стороны дверь, а с другой окно, внизу – пол, покрытый ковром, сверху потолок и люстра. Куклы твои стали живыми людьми, одна из них стала твоей женой. А бегаешь ты теперь, как угорелый, в своём городе, из которого тебе нет пути никуда, кварталы улиц будут с каждым разом только усложняться и всё более путать тебя в своих лабиринтах... Ты что-то потерял? Ну так найди, может быть, оно где-нибудь и валяется ненароком, поищи, у тебя ещё в запасе много ночей и ты должен попытаться обрести тот самый день, ИЗНАЧАЛЬНЫЙ, когда тебе станет ясно, что надо дальше делать...
Сумасшедшая муха, что летает вокруг меня – я никак её не могу прихлопнуть. Наверно, она совершила своё великое открытие по своим мушиным масштабам... Это и придаёт её полёту особую стремительность и силу; все они окружили меня со всех сторон и отвлекают от главного... Борюшка Придатков, ах, Борюшка!..

Он молил отпустить его, чтобы он мог встать на ноги, распрямить затёкшие плечи, но жгуты стягивали его всё туже – и тогда он стал плакать. Потом примолк, успокоился, лежал равнодушный, словно в нём что-то умерло живое. К нему подходили, спрашивали:
– Как ты попал сюда, за что?..
– Я случайно сюда попал! – отвечал он.
– Нет, брат, если тут оказался, то не зря. Сюда случайно не попадают, – сказали ему.
Он немного подумал и отвечал так:
– Считайте меня политическим!..
– Он политический! – прошла молва по палатам.
– Как это ты политический?.. Что ты такого сделал? – допрашивали его, осклабясь, заглядывая ему в глаза.
Как они ему были ненавистны, эти протухшие, пожелтевшие от лекарств, неестественные лица, не лица, а рожи! Ему хотелось плеваться и изрыгать ругань, а мерзкие твари злорадно подсматривали за его муками, ища повод позубоскалить. Вместо этого он стиснул зубы и смотрел в стенку.
– Развяжите меня! Отпустите, ради бога! – вскричал он опять в диком приступе ужаса. – Люди вы или нет!?.
Над ним стали смеяться, толстая нянечка подошла и приказала:
– Не кричи!.. Ишь крутится вьюном! Будешь знать у нас!..
– Скоты вы, не люди! – завопил он. – По какому праву!?. По какому праву вы меня тут держите!?. Позовите врача!..
– Не кричи, ишь раскричался! – прикрикнула няня.
Опять поправили жгуты – и они впились ему в руки и в ноги, легли поперёк груди, мешая вздохнуть. У Придаткова чесалось то там, то здесь, а он не мог дотянуться, не мог двинуться – и ему казалось странным, что он до сих пор не умер от пытки. В довершении всего принесли ужасный шприц, увидев который, каждый на его месте похолодел бы, и впрыснули ему в ягодицу несколько кубиков неведомой жидкости. От напряжения у Придаткова глаза полезли на лоб...
Время и место потеряли для него всякий смысл. Он уже не кричал, не требовал, сделался тих. Нянечки подходили к нему и жалеющим тоном выражали ему соболезнование, хвалили, называли его молодцом, обещали скоро освободить от пут...
Ночью, когда палаты спали и мерный храп раздавался то тут, то там, его отвязали. Он оказался внезапно свободен, но продолжал находиться в прежнем положении... Некоторое время лежал, потом заворочался, поднял своё ноющее тело, встал с кровати и медленно пошлёпал босыми ногами по полу, вылитый инвалид, – посмотришь и дрожь проберёт, испугаешься! Лицо перекошено, глаза смотрят куда-то в одну точку – внутрь себя, потому что после всего пережитого дела больше нет и быть не может ни до чего...
Что-то бормотал... о чём?.. не ясно... Думал ли?.. сам не осознавал... Куда-то шёл, выбрасывая нижние конечности, худые и не сгибающиеся в коленях... Увидел наконец няню, сидящую возле двери и через очки читающую журнал – и слёзы потекли по лицу... Вспомнил Придатков детский сад, как когда-то в него ходил, как был любим, вспомнил маму и захотелось ему крикнуть на весь белый свет, через эти стены и железные решётки: «Заберите меня отсюда, куда-нибудь заберите! Я ведь больше не могу!..»

Врач, ласковый мужчина, понимающий человек, приятным голосом сказал на утреннем обходе:
– Всё будет хорошо... Вот полечитесь у нас, войдёте в норму, и мы вас выпустим... Тут мы вечно никого держать не собираемся... Советую не волноваться, взять себя в руки, наконец, вам надо отдохнуть от вашей жизни и мы, врачи, заинтересованы в вашем душевном здоровье!..
И врач улыбнулся на прощанье и пошёл к другому больному, спрашивая уже: «Как себя чувствуете сегодня?..» Настоящий бог, нет ему равных на земле, держит он в своих руках жизнь и смерть своих детей, вверенных ему ненормальным обществом, поставляющим искалеченные души как по конвейеру... У кого-то голова болит, а кому-то что-то кажется. У третьего – бессонница, у пятого желание пропало жить и работать, и хочется умереть, только вот смерть не идёт... И всем он им отец родной, каждому должен помочь, где добрым словом душу размягчить, а где и в практическом смысле оказать посильную помощь бедняжке...

Борюшка Придатков борется с тяжёлыми обстоятельствами жизни, ходит по больничному двору, окружённому высоким деревянным забором, и мечтает совершить побег. О! Когда ему удастся, это будет настоящий побег в бессмертие! Как вихрь свободолюбивый промчится бесплотный ангел по городам нашей Земли с победным кличем на устах, взывая страждущих на великую борьбу. Они корчатся, привязанные в своих кроватях, обливающиеся потом и кровью сердца, они стонут... как они стонут, как проклинают тех, кто в эти минуты радуется, ибо радоваться нельзя, если где-то ещё осталась одна растревоженная рана!..
Жить по плану, раз сочинённому, никак не удаётся!.. Ты этот план переиначивай, зачёркивай и вставляй новые пункты: никуда не годится план, остаётся только выпроводить его вон, в уборную, ибо так скверно, как сей план, ещё никто с человеком не поступал, да и не поступит!.. Вот хотя бы дверь, та же самая дверь, которую вообразили закрывать на ключ и отворять тем же самым ключом! Блеф!..
Революционеры собирают бутылки в урнах и на помойках, растрачивая себя на сентиментальные причитания! Где вы, новое поколение бунтарей!?. Где вы – Придатковы, Растеряевы, Пустомелевы, Предрассудкины, носами клюющие, брюзжащие о своей доле никуда не пригодной!.. Не получились из вас передовики, тянете вы всё наше человечество куда-то назад... эх вы!..
Некому пожалеть несчастного выродка рода человеческого! Даже Соня не имеет совести, не разбирается, кому она может больше помочь – Придаткову, или тому пижону, разбившему прекрасные очки, через которые смотрел на мир с добротой не нашедший себя Борюшка... А теперь он не смотрит, нет больше очков, и некому его забрать!..
2 октября 1981 г.