Храм любви. Гл. 4. Откровение

  ГЛАВА 4. ОТКРОВЕНИЕ

                Даже если за откровением не следует
                покаяние, является ли оно очищением души?

Она налила себе вина и, плавно покачивая под ресторанную
музыку головой, осушила свой фужер. Помолчав в раздумье
и тягостном безмолвии, позвала на танец. Успокоившись после
танца, продолжила свой рассказ:
— История моя с господином Убожко, как и ожидалось,
на рассказанном не закончилась и после получила продолже-
ние, о котором мне не очень-то хотелось вспоминать, но если
рассчитывать на полное доверие, то мне нужно рассказать вам
это самой. Любая недомолвка в наших отношениях может быть
заполнена какой-нибудь сплетней со стороны и породить недо-
159
верие. Я хочу полного доверия и поэтому расскажу. Если это вас
от меня оттолкнет, то сразу, пока я еще не привязалась к вам,
потом любая размолвка может оказаться очень болезненной.
Он был весь во внимании и с интересом, как отец запутав-
шейся в жизни дочери, слушал продолжение ее необычной ис-
тории.
— Видно, после первого случая он запал на меня и очень
сильно. Я попала под колпак его интереса. Спустя некоторое
время у нас квартиры всем работникам давать стали, не то что-
бы даром, а как бы в кредит с последующей выплатой из зара-
ботной платы. Цены, естественно, сумасшедшие, но другой воз-
можности решить жилищную проблему у меня не было. Я, как
и все остальные сотрудники, получила однокомнатную квартиру
и перебиралась из Подмосковья, где у меня была убогая детдо-
мовская коммуналка, на окраину Москвы. Казалось бы, нужно
было радоваться такому счастью, но радости большой не чув-
ствовала.
Мой поклонник делал все, чтоб я его полюбила. Помог день-
гами так, как мне и не снилось. Чтобы не выплачивать за кварти-
ру всю жизнь, он оплатил мне сразу половину кредита. Обещал
помочь выкупить ее в мою собственность полностью. Этим он
поставил меня в сильную зависимость от себя, и я поневоле ста-
ла его дорогой игрушкой. Роль эту я выполняла, видимо,
не очень хорошо, так как с детства была довольно капризной
девчонкой, и он в порыве ярости однажды из ревности даже
ударил меня. Потом извинялся, но обида, запавшая мене в душу,
не проходила. Я была вынуждена терпеть его несносный харак-
тер, так как он в любой момент, если что не по его воле, угрожал
расстроить все и выкинуть меня на улицу. В остальных отноше-
ниях он старался быть обходительным и галантным. Практиче-
ски меня он старался сделать женщиной. Часто дернет меня
за трусики и говорит: «Это что за одежда? Почему резинка
сквозь платье просматривается?»
Заставил меня полюбить красивое нижнее белье. Воспиты-
вал во мне принцессу с красивыми манерами, а мне хотелось
160
быть несерьезной и авангардисткой по поведению и моде. Под
его влиянием я превратилась из гадкого утенка в молоденькую,
но зрелую женщину. В свои неполные девятнадцать лет я чув-
ствовала себя довольно взрослой и самостоятельной девушкой.
Мне казалось, что я на глазах не то чтобы взрослею, а даже ста-
рею.
Когда он взял меня с собой в туристическую поездку по Ев-
ропе, я написала несколько песен. Под впечатлением отдыха
в Испании я написала песню «Кабальеро»: «…о кабальеро, каба-
льеро, твои глаза как ночь…» И так далее. Там же, на теплоходе
в ресторане, я первый раз ее спела. Одному мужчине я тогда так
понравилась, что он стал передо мной на колени и признался
в любви. Брось, говорит своего дядечку, я богаче. Видно, дей-
ствительно был очень богат, но пьян — еще больше. Я призна-
нию его не поверила. Когда он снял рубашку и попросил меня
оставить автограф у него на спине фломастером, я написала:
«Найди меня». На следующий день круиз наш кончился, и мы
сошли на берег. Он остался в Ленинграде, и я о нем с тех пор
ничего не знаю. Похоже, проспался, автограф смыл и забыл.
Эта песня с тех пор мне нравится больше всех остальных,
хотя все мои песни обласканы мною, как дети — матерью.
— В этой поездке мой спутник исполнял все мои прихоти.
Мы ходили по кабакам и казино, и его денег я не жалела. Мне
хотелось растратить все его деньги, но они у него не кончались.
У меня не хватало фантазии, чтобы потратить такое огромное
количество денег, которыми он распоряжался, как казалось мне.
Он выполнял любую мою прихоть и с ухмылкой наблюдал
за мной. Тогда я впервые увидела, что такое красивая жизнь
и коммунизм. После моего голодного детства и детдомовского
прозябания это было сказкой.
Я играла с судьбой и тогда же написала песню «Игрок»
и ряд других песен, а также мою печальную пробу пера в про-
зе — полушуточный, полуфантастический сон. Сейчас он у ме-
ня после утраты написан вновь под названием «Сказочный
сон».
161
Он проявлял безразличие к моим творческим мукам, иска-
ниям и переживаниям, хотя мог играть на баяне, но делал это
крайне редко, большей частью — для публики, когда его кто-то
снимал. Иногда это он проделывал по моей просьбе, но меня
старался держать в тени себя, не афишируя общение. За внеш-
ним безразличием я подозревала, что где-то в глубине души это
было не так.
Такое, казалось бы, творческое безразличие и неоценен-
ность моей души поначалу отталкивали от него, но его щед-
рость, доброта и эта красивая жизнь, которую он показывал мне,
потихоньку изменили это отношение. В отдельные моменты я
была от него в восторге, и даже показалось, что я начинаю его
любить. В этом однажды ему и призналась.
Он усмехнулся и ответил, что это все закономерно. Нельзя
не любить то, что восхищает, и он безмерно рад этому призна-
нию.
— Любовь, которую я проявил к тебе, наконец-то получает
признание и взаимность, если это не пустое эхо моих фанта-
зий, — подумав немного, добавил: –Однако все еще впереди,
и только ринг времени все расставит по местам. Я должен быть
полностью уверен: это правда, а не обычная женская лесть. Воз-
можно, то относится не ко мне, а к тому образу жизни, который
ты раньше не знала.
Однажды ночью сквозь сон я, видно, повторила признание
в любви, воскликнув:
— Я люблю тебя, Убожко!
Это было совершенно неосознанно, и я даже не могу вспом-
нить того сна.
Услышав это сквозь сон и убедившись, что действительно
сплю, он, наконец, искренне обрадовался и, видимо, оконча-
тельно поверил в свой успех.
Долго после этого я не могла понять, почему он вдруг стал
мне уделять меньше внимания. Туристическая поездка закончи-
лась, и он скрылся в своем замке, казалось, навсегда забыв
обо мне.
162
Не появляясь у нас, при встрече перестал показывать вид,
что моя персона его как-то интересует. Порой он мог пройти ми-
мо меня и даже не обратить на меня внимания.
Однажды, сидя в гостинице нашего дома приемов, он вы-
звал меня по телефону и попросил зайти. Был рабочий день, и я
еще была на работе, но пошла. Он уже выпил почти бутылку ко-
ньяка и был, конечно, под мухой.
Насколько я знала его, бутылка французского коньяка — это
было для него нормой. Он всегда мог выпивать столько и оста-
ваться в здравом рассудке, а все остальные такого количества
не выдерживали. Директор дома приемов, который постоянно
был вынужден составлять ему компанию, от такого общения уже
лечился. На этот раз, видно, вновь быстро захмелев, уже пьяный
в стельку лежал на кровати.
Я вошла и села рядом у стола. Он внимательно долгим испы-
тывающим взглядом посмотрел на меня, потом бросил, как по-
дачку, мне деньги на пол и сказал:
— Это тебе на выпуск альбома песен. Некоторые из них на-
веяны нашим путешествием. Их можно еще слушать, но даже ес-
ли выпустишь, не надейся на успех. Как я уже говорил, в шоу-
бизнесе своя мафия, и если ты им не придешься ко двору, тебе
никогда не видеть широкой сцены. Дело здесь даже не в день-
гах, которые нужно будет отстегивать лицам, его контролирую-
щим, а в покорности их воле. Ты, я вижу, покоряться кому-то
не любишь и не можешь. Неужто ты думаешь покорить всех,
с твоим талантом? Это бред! Нет такой силы, которая могла
встать за тобой. Твой шуточный рассказ, отражающий твою душу
и мысли — это тоже бред, как и бред — вся твоя натура.
— Как он попал к вам? — удивленно спросила я его. — По-
сле круиза я думала, что потеряла его наброски безвозвратно.
— Я долго делал вид, что не интересуюсь твоим творче-
ством. Однако мне захотелось узнать тебя до конца. Это можно
было сделать, только вплотную познакомившись с твоим творче-
ством, и я тайно конфисковал твою рукопись. Блуждание души
и мыслей выразила ты свое и то, о чем я тебе говорил, ты в ра-
163
зум не взяла, я вынужден был поставить на тебя крест беспер-
спективности.
Я побагровела от злости.
— Это беспредел, — вырвалось в отчаянии у меня, я думала,
что потеряла все безвозвратно.
— Судя по написанному, можно сказать, что ты больная, —
усмехнулся он. — Зачем ты все-таки полезла в политику? Над
первыми лицами государств не смеется никто. Унижение их рав-
но унижению народа, представленного им. Эта привилегия дава-
лась только юродивым глупцам. Ты же к ним не хочешь отно-
ситься?
Я, еле сдерживая внутреннее негодование, не знала, что от-
ветить, и он продолжал:
— Переделай все, если хочешь писать дальше, а это никому
не показывай. Ни один дурак не пойдет на риск напечатать твои
болезненные фантазии, да и художественного сюжета в этом
не вижу. В жизни такой истории не может быть в принципе.
Не пытайся писать о том, чего не знаешь совсем, но фантазия,
признаю, у тебя, конечно, богатая. Мне бы такое в голову нико-
гда не пришло.
Если бы я тебя не знал, не видел за работой, то не поверил,
что это написано молодой девушкой. После прочтения твоего
бреда ты как женщина и творческий человек перестала меня ин-
тересовать.
Я понимала, что он не терпит неуважения к власти и еще
больше будет злиться, если стану возражать. Полагала, что при-
чина все-таки в другом, а не в этом злополучном рассказе. Од-
нако все-таки собралась с силами и высказала:
— Я не знаю такой власти, которая ради своей власти и куч-
ки элиты, поддерживающей ее, не грабила и этим не унижала
свой или чужой народ. Да и стопроцентного выбора ее народ
никогда не имел. Поэтому оставляю за собой право на взаимное
суждение с чувством оппозиции к вам. В сказках многие авторы
тоже смеются над властью, но кто их сочиняет, глупцом называть
грешно, — потом разошлась и со злобы поперла на него буром,
164
как при первой близости: — Цель моей нешуточной сказки, —
защищалась я, — это рассуждение над властью. Кто в этом мире
имеет право на власть и какой она должна быть? Кого выбирать
всенародно, кого учреждать избранным? Кому отдать свой рок
судьбы, чтобы нас вели к лучшей жизни? Святым, но глупым или
умным, но грешным? Из кого выбирать: из тиранов или жертвен-
ников? Я пытаюсь образно размышлять и даю бой той власти,
которая постоянно доказывает свое право вершителя наших су-
деб через насилие и войны. Насилие всегда было роком моей
судьбы, и то, что написала — это протест моей души. Мне хочет-
ся, чтобы божественный мир «не убей» стал не только лозунгом.
Каждое произведение велико настолько, насколько велики
и интересны в нем мысли. Мысли — это алмазы, а сюжет — это
всего лишь форма, где техника есть полировка того и другого
для лучшего восприятия.
Может быть, мне не удалось показать, что насилие должна
сменить красота человеческих поступков, но я еще буду думать
над своим черновиком, как сказать так, чтобы мир испугался
и задумался над тем, что творит. Возможно, Бог меня еще
не поцеловал своим великим даром, но решать, останется мое
понимание в искусстве или нет, не вам. Вы всего лишь завхоз
с беспредельной властью хоть и большого, но не собственного
хозяйства. Вами не создано ни великих мыслей, ни великих
дел. Наделяя вас властью, народ надеется, что вы будете стре-
миться вести к его славе и благополучию, а не думать только
о своей наживе. Власть может быть только тенью гордости на-
рода. Вы всего лишь стряпчий грязных дел, потому что это ко-
му-то выгодно или они от этого что-то имеют. При первом ва-
шем проколе на вас свалят все грехи. Все остальные останутся
чистыми. Клясться в любви власти, которая в погоне за своей
наживой унижает или разрешает обворовывать народ, когда
с ее стороны нет содействия творчеству и талантам, я не могу.
Я знаю, что все может быть и по-другому. И думаю, должно
быть так, чтобы ваши деньги зависели от творчества талантов,
а не таланты — от ваших денег. Власть должна служить созида-
165
нию и народу, с его контролем над собой, а вы этого боитесь.
Право любой личности на личное потребление должно быть
в зависимости от того, насколько благополучна жизнь талантов,
созидающих эту красоту жизни, и они — социальная составля-
ющая всех граждан.
Тут я встала из кресла и стала рвать газеты, швыряя их в раз-
ные стороны, продолжая в негодовании твердить:
— Мы поэты, небожители. Каждый из нас если и не стано-
вится совестью нации, то честью ее быть обязан, и не вам меня
судить.
Он смеялся над моей вспышкой психоза и даже стал хло-
пать, подбадривая возгласами, непонятными возгласами вроде
«Ату, ату!». Я, успокоившись, заявила:
— Вы — энергетический паразит, я — энергетический донор.
Моя, даже ошибочная мысль, создает положительное энергети-
ческое поле земли и вселенной, человеческой радости и любви.
Это поле создает красивых людей и продлевает им жизнь. Твор-
ческие люди продвигают сознание мира, а их мысли через их
творчество начинают управлять сознанием. Вы же хотите убить
часть меня, часть моей души, выраженной в творчестве. Души
166
таких, как я, после смерти остаются с людьми, а ваши улетают
либо к Богу, либо к Дьяволу. Творчество душе человека может
дать вечную жизнь, а вам, не знающим этого, надо надеяться
только на прощение грехов и милость Бога.
Это возражение его уже разозлило. С годами выработанная
привычка подавлять любое сопротивление после моего упрям-
ства вырвалась в негодование. Достав мою рукопись, которая
существовала в единственном экземпляре, он поднял ее на вы-
тянутой руке. После этого с ярым ожесточением стал в нее вты-
кать нож, которым до этого что-то нарезал для закуски. Он резал
мою рукопись, как будто резал меня. Мне казалось, что в нем
проснулся огненный дракон злобы, вырвавшийся из могилы его
души. Потом он поджег разорванные листы. Я в мертвецком
оцепенении смотрела на это, и мне хотелось замуровать этого
зверя вместе с ним туда, откуда он вырвался. Жизнь моя таяла
вместе с угасающим огнем и, казалось, затухала с каждым сго-
рающим листком. Власть негодования разрывала мое сердце,
заливая мои глаза кровавой страстью мщения. Он рвал, жег
и смотрел на меня с упоением, ожидая моих поступков отчая-
ния. Дико смеялся и приговаривал:
— Говорят, что рукописи не горят. Смотри, горят и еще как
горят, — продолжал смеяться и точно знал, что причиняет мне
жуткую боль. Он упивался ощущением этой боли. Я бездейство-
вала. Слабость болью заполняла меня, и я не находила сил для
возмущения, как будто умирала навсегда.
— Не умирай, напишешь снова, если посчитаешь нужным,
но лучше. Женщины, как кошки, залижут раны и будут еще силь-
ней и лучше. Припоминаю, ты говорила, что твоя душа принад-
лежит Богу. Тогда считай, что в это мгновение я твой Бог и твои
слезы уже принадлежат мне.
— Тогда вот возьми и сожги и это мое произведение, я напи-
сала его вместе с Богом, — отходя от оцепенения, произнесла я
и бросила перед ним листок со стихом.
Он взял и начал читать:
167
Слуга любви, слуга надежды
Еще не данной миру песни.
Кто ты, никчемный ее раб?
Ты и создатель, и солдат.
Хочешь ударить по сознанью
В набат божественною данью?
Ты раб надежды, ты и бог,
Слуга народа его снов.
Из них отданный людям слог
К проклятью должен быть готов.
Чего и как создашь, не знаешь,
Позором ль, поклоненьем станешь?
Могут прослушать и забыть,
Коль о проказах не судить.
Все по понятиям людей,
Ты и любимец, и злодей.
Кто поцелует твою волю,
Того и ты разделишь долю.
Душу за что отдашь свою?
Чей истины служить царю?
Судьба признанья и позора
Порой как вздор и как угроза.
Пройдешь меж капель Мельпомены,
И власть не вскроет тебе вены,
То на Олимпе Бог победы
Венец наденет своей веры.
Какую выберешь судьбу?
Борьбы или хвалы стезю?
Что гордостью твоею станет?
Если в сомненьях не растает?
Против чего пойдешь, ославишь?
В сознанье с чем песком не станешь?
Порок тебя пусть не закажет,
Тогда свобода не размажет?
Он прочел и, ухмыльнувшись, вновь дико засмеялся, потом
произнес:
168
— Тоже в костер. Сотворить такой стих проще, чем сотворить
любовь. Я опроверг твое самое большое заблуждение в жизни,
что ни душу, ни любовь нельзя купить. Я сотворил твою любовь
к себе, и это самое большое творчество, но убежден, что любовь
если великое счастье, то еще большая трагедия.
Разве я не добился, чего хотел: твоего искреннего призна-
ния в любви? И это ты даже повторяла во сне. Большего мне
от тебя было не надо. Сотворив твою любовь, напился ее чистой
крови, из твоего сердца, а ты говорила, что это таким, как я,
недоступно.
Он опять издевательски рассмеялся.
После этого общения с ним я впала в депрессию. Мне каза-
лось, что меня превратили в куклу и порезали на куски. Тогда я
поклялась сделать из его образа куклу и порешить проклятием,
чтобы он сдох. Потихоньку я стала готовить эту куклу и в про-
цессе работы медленно отходила, упиваясь сознанием, что ско-
ро с ним посчитаюсь, и вскоре даже написала целый роман,
но это был уже совсем другой сюжет. Деньги его тогда не взяла,
уж довольно унизительно он мне их бросил. Толкнув их в огонь
гореть вместе со своим рассказом, как героиня Достоевского
в романе «Идиот», я заплакала и убежала, бросив ему слова
Пушкина «Как жалок тот, в ком совесть не чиста» и что его будут
преследовать кошмары. Он, правда, успел отшутиться вслед
с усмешкой:
— Ну вот, хотел как лучше, а получилось как всегда.
Долго я чувствовала себя оскорбленной и униженной. Он
не просто насладился мною и охладел, а напоследок поиздевал-
ся и растоптал меня как личность, доведя до слез. Как человек,
упившийся от дорогого вина, на которое уже смотреть не хоте-
лось, он разбил бутылку с его остатками. Я ему стала безразлич-
ной и неинтересной. Видно, в процессе общения он потерял
ощущение первого очарования, а может, мое стремление
к необузданному потреблению как-то уронило меня в его гла-
зах. Теперь уже стараюсь не думать и не переживать. Утешаю
себя тем, что была недешевой игрушкой среди большого коли-
169
чества тех женщин, которых он, как и меня, превращал в свои
куклы.
Однако про этот роман вскоре узнала его жена. Хотя она
спокойно относилась к его увлечениям, тут очень забеспокои-
лась. Узнав о больших деньгах, которые он потратил на меня,
ей, похоже, стало обидно. Но кипеж она подняла лишь по пово-
ду исчезновения иностранной лотереи, на которую выпал круп-
ный выигрыш — иномарка. Он брал их с собой в круиз, чтобы
проверить, но оказалось — зря, в то время розыгрыш задержа-
ли. Тогда-то эту лотерею я выиграла у него в карты на теплоходе.
— Как-то ему в каюте вдруг захотелось сфотографировать
меня обнаженной, а я не соглашалась. Тогда он предложил это
разыграть в карты. На кон со своей стороны поставил лотереи.
Мы играли, вроде, шутя, и он разрешил вытащить за свой проиг-
рыш пару штук из общей упаковки, как пустые бумажки, не за-
думываясь особо, что на одну их них выпадет что-то серьезное,
ну а тем более джип. Так как эти лотереи его жена покупала са-
ма, когда за границей была, то все номера на всякий случай пе-
реписала.
Дело обострилось еще и тем, что я уже в это время была бе-
ременной, а об этом говорить боялась даже наедине самой себе.
Помню, однажды на теплоходе, еще в круизе, я спросила
его, а что будет, если я вдруг подхвачу. И он ответил:
— У меня все есть и уже выросло. Эта головная боль мне
не нужна. Мне легче покровительствовать целому детскому саду,
чем еще одному своему незаконному ребенку. В первом случае
почет и уважение, во втором презрение и только, от родных
и по службе. Скажут — какой же ты руководитель, если не мог
все сделать аккуратно, чтобы не раздражать никого аморалкой.
Тебе эта участь тоже не нужна, так что, если что, говори сразу,
чтобы принять меры. Некоторые бабы этим стараются посадить
на крючок богатого мужика и доить. У меня это не пройдет.
Эту логику я хорошо запомнила.
Когда его жена получила корреспонденцию из загранки
и по своим выпискам узнала, что выиграла очень дорогую ма-
170
шину, то, не найдя лотереи, устроила ему скандал. Он, как мог,
отказывался, но ее женское чутье подсказало ей, куда они могли
деться, и она стала на него давить. Он, в свою очередь, стал на-
стаивать мне на возврате билетов, а что на один из них выпал
большой выигрыш, не говорил. Я все билеты, естественно, за-
прятала, и какой что выиграл, не знала, а ему сказала, что поте-
ряла. Он, конечно, в этом очень усомнился.
Вызывает меня как-то в спорткомплекс, а точнее, в сауну
при спорткомплексе. Привезли меня на машине по его первому
требованию, хотя все там рядом и идти недолго.
Зашла, он в бассейне после парной, и с ним две девахи
плавают, а в помещении из динамиков звучит моя песня «Про-
щайте».
— Вот видишь, Надежда, — говорит он мне, — воспроизво-
жу одну из сцен твоего фантастического сна. Хочу оживить те-
бе твое роковое видение и сделать тебе приятное. Сейчас эти
две красавицы споют вживую и твою песню коммерсанта
из твоего сна, что ты описала в своей прозе. Это все, что мне
понравилось из написанного тобой. Конечно, я согласен с пес-
ней, но поверь, тут бабушка надвое сказала. По купленной ра-
дости, если постараюсь, то и она во сне будет при мне. Все
можно купить: и частично — любовь и частично — здоровье,
вот омоложение произвел — и видишь: девочки радуются, да
и тебе со мною не было плохо. Песня нравится, значит, какой-
никакой талант в тебе есть. Ты с божьей искрой родилась.
Только наше общество для талантов плохо устроено. Оно исти-
ну слышать не хочет. Она не развлекает. Власти же и без нее
хорошо. Я боюсь, не впишешься ты в его систему и эту жизнь.
Все зависит от того, что для тебя творчество и что ты хочешь
от него. Средство ли достижения славы, красивой жизни или
это просто какая-то внутренняя твоя потребность выражения?
— Я все хочу: и славы, и красивой жизни, и это моя внутренняя
потребность своего выражения — мой смысл жизни, — ответила я.
Девчонки вылезли из бассейна, и одна из них, взяв гитару,
стала подыгрывать другой, вторая стала исполнять песню:
171
Куплено все: и надежды, и радости,
И справедливость рыдает на мне.
Лишь не хватает заманчивой малости —
Купленной радости в купленном…
— Да ты максималистка, — продолжал он, глядя на мою
сконфуженность. — Говорят, человеку надо давать то, чего он хо-
чет, только постепенно, иначе с ума сойдет от радости. Если
невозможно дать этого, то необходимо приучать к мысли, чтобы
о многом не мечтал. Я тебя заграницей избаловал, все разре-
шил.
— Предлагаете теперь привыкать к роли использованной со-
ломы после любовной подстилки себе, — прервала его рассуж-
дения я. — Недаром ваша братия говорит: «Много хочешь — ма-
ло получишь». Поэтому я по одежке решила протягивать свои
ножки.
— Может, тебя хорошая должность все-таки успокоит, чтобы
возмущениями воздух не сотрясала? Давай, я переведу тебя
в спорткомплекс директором. Будешь в подчинении иметь двух
тренеров и трех массажисток. Работа не пыльная, коллектив
небольшой, нагрузка маленькая — вот и будешь в свободное
время творчеством заниматься.
— Сколько таких, как я, здесь у вас? В Уренгое была лабо-
рантка, здесь, в Москве, директор торгового комплекса. Черные
колготки с белыми босоножками — вот их вкус и кругозор
с вульгарной речью. Я не смогу среди этого бездарного и необ-
разованного окружения жить. Три массажистки и я — это будет
еще один ваш гарем? Ваши черные деньги сотворят мне черную
жизнь.
— Я не настолько похотлив, хотя в своем роде почти султан.
Даже если это было бы так, то охранять гарем от постороннего
посягательства на его невинность, как это делают на востоке,
не стал бы. Что касается денег, то на них ни цвета, ни запаха нет.
Поработаешь в руководителях, и все прояснится с тобой. Полу-
чишь власть и реализуешься как руководитель. Правда, власть
172
может убить романтику души, а с ней и твой талант с наивной
мечтой о рае земном.
— Талант без души ничего не стоит, как и власть без насилия
и диктата. Предлагаете убить душу?
— Насилие непопулярно, я согласен, но пока еще не созда-
ны такие формы власти, которые исключили бы насилие, и твои
изложенные в прозе мысли —
тоже пока бред. Постепенно привыкнешь к радости власти,
убьешь в себе сострадание и станешь талантливым руководите-
лем. Власть — это тоже искусство, и ему надо учиться. Ты еще
молодая, посмотрим, что возьмет верх.
Будем считать это моим следующим экспериментом. Иначе
будешь писать только в стол для себя, как свой прозаический
первоапрельский сон. Значим в нашей жизни только миг бытия,
в котором находишься. Не питайся упаковкой жизни, эти иллю-
зии не кормят, и тогда не будешь жить в долг у мечты. Учись рас-
слабляться, наслаждаясь тем, что можешь взять из окружающего
бытия.
Его девочки смотрели на нашу дискуссию с неким непони-
манием, как слушают, не понимая до конца, песнопения
на некой литургии.
Однако меня это не волновало, я понимала, что он вызвал
меня не для дискуссии, а скорее для очередного к себе покло-
нения. Так как начинал издалека, я старалась не изменять себе
и, не прерывая его загадочную логику во здравие, в том же духе
отвечала:
— Я не могу наслаждаться в этой жизни тем, что вижу ненор-
мальным и не по мне. Вы хоть выколите мне глаза и лишите рас-
судка, я и тогда, наверно, не смогу наслаждаться тем, с чем
не согласна. Очень жалко, что вы не верите до конца в мой та-
лант и возможность успеха.
— Да, ее стих и некоторые песни нам нравятся, это необыч-
но привлекательные произведения, — заявили сидящие дамы. —
В нашей действительности находят востребованность и более
абсурдные вещи.
173
— Ну вот, — подхватила я их восхищение, — что-то и ныне
кому-то уже нравится. Буду надеяться, что ход моих мыслей
и устремленная найдут свой мир, и если не в этой стране
и не в наше время, то, может быть, когда-то и где-то, где на-
зреет необходимость жить без войн и единым миром людей.
Тогда может статься, ощутив жажду по глотку жизни в зной бы-
тия, кто-нибудь вспомнит обо мне, как о благой звездочке
на темном небе. Рано или поздно все распятые силой и нажи-
вой выдохнутся в глупом противостоянии, и победит только тот,
кто поклонится истине, спустившейся на крыльях любви
и не со штыком силы.
Он, усмехнувшись, объявил дамам:
— Любуйтесь. Ну разве она не тот самый Дон Кихот с туман-
ной романтикой, о которой я вам говорил, только в юбке. Как
была наивна, так и осталась, таинственно загадочной и упрямой.
Обратившись ко мне, добавил:
— Тебя может исправить и оправдать только одна ситуация:
если все, что напишешь, может убедить кого-то, что твое творче-
ство принесет прибыль. Я в этом сомневаюсь. Не надо загружать
людей планетарными заботами мира, у них своих проблем мно-
го. Они не допрут, что так ты пытаешься разрешить их повсе-
дневные проблемы. Им нужен отдых с развлечениями.
Еще некоторое время он объяснял, почему, и, наконец,
неожиданно предложил мне попариться и искупаться. Я отказа-
лась. Высказав ему, что он, похоже, пригласил меня не для этого,
а пить кровь из меня, как вампир из распаренного трупа через
соломинку, не очень благородно.
Он возмутился:
— Ну ты и противоза, сколько я тебя воспитываю, сколько
вожусь, ты все равно как волк в лес смотришь. Чувствую, ты
не догадалась о причине моего внимания.
Видишь, я тебя встречаю как царицу, и даже песни тебе воз-
дают. Разве это не льстит твоему самолюбию, а представь, ты
идешь, а тебе рукоплещет и поет вся страна, да этот кайф выше
любой сексуальной страсти.
174
— Ну, наконец, скажите, что вы от меня хотите? — возмути-
лась я. — Вы же ничего без корысти не делаете.
— Мне нужно одно: ты должна найти и вернуть мне тот са-
мый счастливый билет, который по случайности достался тебе.
Для тебя билет этот — только деньги, которые ты можешь
и не получить. Тут бабушка уже натрое сказала, а для меня это
больше, чем деньги.
Я выжидающе молчала, а потом промолвила:
— Деньги для кого-то — мусор, для кого-то — все: и врач,
и палач, а в божьем деле, если добро, что Храмом возросло, то
как телу Христову поклонение может быть воздано. Некоторые
деловые считают, что они — религия сотворения и дел, и людей.
— Ты, наверно, намекаешь на меня? Мне это уже нравится.
Неужто тебя стали завораживать деньги? Видно, мое влияние
сказалось на твоем святом духе.
— Естественно, стала думать, как вы, и уже согласна, что
промысел денег, как и творческий промысел, требуют азарта
и вдохновения.
— Ты иногда меня удивляешь. Вы, художники, мыслите обра-
зами и фантазиями, мы, деловые люди, мыслим делами, и по-
следнее выше всего, иначе вам, творцам, нечего было бы воспе-
вать.
— Но я могу мыслить и делами. Вот сделаю подобную вам
куклу и тогда через дела с ней смогу диктовать вам свою волю,
и для этого мне больших денег будет не нужно.
Он, рассмеявшись, продолжал:
— Точно, блеф тебя не покинул. Такими делами ты только ти-
пун на язык сможешь получить. Это же для таких, как ты — как
мамона греха, не вынесешь из мешка. Право на хорошую жизнь
и свободу они не дадут. Будешь мучиться в грехе. Господь Бог
никогда денег не просил и без них жил. Ты должна, как последо-
ватель его, следовать его путем и быть во веки веков подоб-
на ему.
Я подумала, что он что-то скрывает и корчит из себя непо-
нятно кого, а главное, непонятно для чего, ответила:
175
— Аллилуйю деньгам я не буду петь, но вам-то они нужны
почему, если не питаете нужду? Чтобы с деньгами тиран смог
себя за доброго гения выдавать, нужно все-таки святой душой
обладать. Без нее, мецената, добра не получится, и вы не корчи-
те его из себя, это еще зависит от воли и благого намерения,
а вам оно как удушение. Чтобы хороший барабан создать, надо
все-таки осла жизни лишать. Создателя истины без этого боюсь
тоже не сотворить. Только как барабан создать и осла не пока-
рать, такой божьей премудрости, как стяжать, вы не можете ска-
зать. Не надо потому из меня делать убиенного осла.
Я ответила так от того, что чувствовала, что выигрыш вроде
серьезен, но насколько, понять не могла. На некоторое время,
высказавшись, замолчала, не зная, как еще существенно проку-
карекать, чтобы все прояснить и заставить его решение изме-
нить. Решила далее из себя ворожею изобразить:
— Может, вы скажете, наконец, что пало на мой выигранный
билет. Не скажете, помолюсь, может, господь Бог мне откроет,
что послал мне с небес. А может, мне опять на выигрыш пога-
дать, а вам как раз время о душе подумать, помолиться оку гос-
подню — бремя грехов, наверно, очень велико.
Я изобразила колдунью, положила на его руку свою и с за-
крытыми глазами стала говорить:
— Вижу машину очень дорогую. Я ее могу продать и банк
любви организовать. Буду всем кредиты на любовь выдавать
и от грехов страховать. Начну их отпускать и за немалые гроши
справки о святости, право на любовь выдавать. Помогу и вам
грех с собой отпустить и свидетельство выдать, что прощен,
а могу и проклясть, и тогда вам беды не миновать. Пока не позд-
но, можете сами сходить к святой матери церкви и покаяться.
Кто его знает, может, выигрыш возведет меня на престол сча-
стья. Теперь я вооружусь терпением и буду ждать своего святого
на дело благословения.
— Ах ты, грешная бога душа, ощипанная курица, свидетель-
ства об отпущении грехов она будет выдавать. О, сколько вас та-
ких в нашей стране, с пустыми заблуждениями. Сама будешь
176
на сковороде обещаний сидеть и шипеть фрикаделькой. Побой-
ся бога. «Иже еси на небеси», муки перетерпи, что получишь
от души, благой тебе совет, и не занимайся дуракавалянием
с исступлением.
Это его возмущение не оставило никакого на меня впечатле-
ния.
— Возрадуйтесь теперь — вы передо мной шапку будете
снимать или прятаться в навозных ямах. Я же как сыр в масле
кататься буду, и деньги мои будут святыми. В вертепе вашей
власти и жизни деньги от вашей души могут быть и грязью.
Правда, всегда подаете их под неописуемой благородной залив-
кой. Рыба и под благородным соусом все равно остается рыбой
и никогда не будет колбасой.
Он, по-видимому, вначале был шокирован моей догадкой
по выигрышу, но потом, услышав мой бред, снисходительно
не стал акцентировать на выигрыше внимания, а опять прице-
пился к моим фантазиям:
— Ты опять не права. Самая лучшая рыба — это колбаса,
и так же, как для рыбы, ей нужен соус, но не благословенного
мира Христова или святого, как думаешь ты. Сказочный змей,
превратившийся в твой образ, никак не хочет понимания дей-
ствительности и требует совершенства. Ты хоть фигу моему
здравому рассудку в кармане держишь, но сейчас сама, как при-
права к поклонению деньгам, с испорченным вкусом нравствен-
ности. Я согласен с тем, что религия — основа культуры и любви,
но всегда для нее был и будет самой лучшей колбасой мешок
с деньгами, потому как религии они тоже не чужды, если
не коммерческая суть…
Похоже, он понимал, что я права, но гнул свою линию, так
как не хотел крутого семейного скандала. Мне больше не хоте-
лось его слушать.
— Вы прете на меня как танк, знаете же, что давление мне
причиняет боль, — с сожалением высказалась я. — Зачем посто-
янно предлагаете продать душу дьяволу и наплевать на себя?
Как вас без совести таких во власть принимают? Совесть, как
177
слух, или она есть, или ее нет, вот в музыку без слуха не прини-
мают, а во власть, видно, без совести можно брать, зачем вам
богатому мое святое данное по божьей воле забирать? Если что
проиграли, то возврат честного выигрыша даже в преступном
мире считается западло.
Он распрощался с дамами и, когда мы остались одни, стал
опять промывать мне мозги, практически почти угрожая непри-
емлемыми мне предложениями.
— Выбирай сама, — возмущался он, — либо я даю тебе де-
нег на выпуск книги, которую ты напишешь вновь, учитывая мои
советы и новую должность с перспективой продвижения. Кроме
того, погашаю оставшуюся задолженность по твоей квартире,
либо ты теряешь все. Поверь, твой рассказ или роман, как у тебя
это получится даже при положительной реакции общества… Рас-
крутка потребует больших денег, и никогда ты своим творче-
ством не заработаешь их столько, сколько я предлагаю тебе. Да-
же гениальные творцы жили постоянно в долгах. Книга, которую
издашь, будет тешить только твое самолюбие, что ты такая-рас-
сякая и не такая, как все, а крутая и в жизни что-то сотворила.
Через некоторое время ее забудут. Возможно, ты после этого
больше и писать ничего не захочешь, а эта книга останется у те-
бя памятью о твоих светлых помыслах, даже если так и останет-
ся стопкой книг в твоей комнате. Повезет, то может быть еще
и реализуешь, но спроса на чтение нет. Песни — более перспек-
тивное дело, но тоже требует затрат.
Будешь паинькой, дам еще рекламу. Только реклама веч-
ность бездарности дать не сможет, а в рутинной работе твой та-
лант будет оценен и востребован всегда. Тебе надо понять, что
требовать от себя и к чему стремиться. Когда ты реально оце-
нишь свои возможности, ты сама решишь, от чего отказаться.
Выше себя не прыгнешь.
Он давил мне на самое больное место в душе, и я готова бы-
ла с ним согласиться, но понимала, что его слово может остаться
пустым сотрясением воздуха, чтобы добиться в данный момент
своего, и уже в силу своей поперечности ответила:
178
— Вы меня опять ломаете через творчество, как страшную
бездарность. Позвольте опять с вами не согласиться. Меня сло-
мать тяжело. Даже творение ваятеля понравилось только одному
человеку, оно имеет право на жизнь, а творчество — на продол-
жение. Сказка «Конек-горбунок» понравилась поначалу тоже
только одному Пушкину, а стала вечной, а может, и была написа-
на им. Вам тоже что-то нравилось из моего творчества, а где
есть один, там может быть и больше. Я не писать не могу, душа,
когда не на месте, страдает.
Он не смотрел в мою сторону и даже плохо слушал, а когда
я замолчала, продолжил:
— Да твори, я не против, но даже Пушкин не за счет своего
творчества жил. На той должности, которую я предлагаю, у те-
бя будет время заниматься этим хобби, пока не надоест или
пока проклятья богов, а скорее, сильных мира сего не достанут
тебя. Ты можешь быстро привыкнуть к достатку и деньгам и то-
гда наплюешь на свое творчество сама. К хорошему привыка-
ют быстро.
— Мне за творчество денег не нужно. Я творю для души. Это
мое творческое самовыражение, мое «Я». Без этого мне грозит
мой распад как личности, но быть самим собой, оставаясь слу-
гой, невозможно. Вы выбора, похоже, здесь мне не предлагаете.
Я должна согласиться и за благородство до конца жизни цело-
вать вас во все дырки. Ох, беда — это же опять принуждение
к сожительству если не сексуальному, то деловому.
— Это как тебе будет угодно думать. На сексуальную милость
уже не напрашиваюсь. Былая жажда усохла, но в сумасшедшем
доме тоже творят и тоже так выражают свою душу и денег
не просят, но это никому не нужно.
— Может, вы и предлагаете дело, но я надеюсь, что пробьюсь
сама, иначе все лавры вы оставите себе, да и ваши обещания зав-
тра могут забыться. Тогда как личность себя не буду уважать, —
так, из упрямства ответила я ему, и тут меня осенила мысль — а по-
чему мне на деле не доказать, что если я и не гений, то не бездар-
на и дерзости как минимум хватит не только на бумагу.
179
Решила идти ва-банк и, чтобы не отдавать золотой билет,
рискнула предъявить последний аргумент.
Стала раздеваться. Думаю, пусть посмотрит на меня бере-
менную. Пузо к тому времени стало слегка кругленьким. Раз он
такой благородный, то посмотрю, хватит ли у него благородства
не грабить беременную женщину и своего будущего ребенка.
Напросилась попариться в баньке. Ополоснулась под душем
и в парную. В парной было нежарко. Я взяла настойку эвкалипта
в смеси еще с какими-то добавками и поддала жару. Напарив-
шись веником, уже хотела было выходить и стала спускаться
вниз.
Он зашел незаметно, и я даже не слышала, как захлопнулась
дверь. Увидев меня уже распаренной, обдал прохладной водой,
мне почему-то вдруг стало плохо, и у меня закружилась голова.
Он подхватил меня и положил на нижнюю полку.
— Что с тобой? — спросил он, когда я открыла глаза.
Я посмотрела на него с сочувствием и ответила, что съела
лотерейный билет и от него стала беременной. Взяла его руку
и положила на живот.
— Видишь теперь, как это лотерейное дитя ногами пинает
меня. Бьет по почкам, по дыхалке и не жалеет. Ты тоже меня
бьешь, и никто меня не жалеет, все норовят обидеть.
Он смотрел на меня полуудивленными, полуиспуганными
глазами и, похоже, не обратил внимания, что я к нему обрати-
лась на «ты». Не находя слов от неожиданности, находился
в растерянности. Наконец, он процедил:
— Не кривляйся, ничего у тебя здесь не дергается, кроме
твоей болезненной фантазии.
— Не дергается потому, что дитя тебя испугалось и притихло.
Оно же слабое существо и чувствует сразу и власть, и страх,
и угрозу. Для дитя мужчина — это гроза. Дети должны кого-то
бояться, ведь Богом его пока не напугаешь.
— Хватит бред нести.
— Бред, говоришь, хочешь поговорить? Сейчас я вас соеди-
ню, — ответила я и, эмитируя телефонный звонок, сняла вообра-
180
жаемую трубку, приложила к уху. — Алло, алло. Это моя утроба?
Здравствуй, моя доченька. Это говорит твоя мамочка. Как тебе
там, воды хватает? Ах, ты говоришь, света нет, темно, ну белого
света тебе еще долго не видать, и прошу меня не пинать. Когда
и я такой же была, я чтила своего отца. Хочешь с ним погово-
рить? Я ему сейчас трубку передам, — и поднесла свою руку
к его уху, как будто телефонную трубку. Он оттолкнул мою руку.
— Устраиваешь импровизированный концерт самоучки ху-
дожественной самодеятельности, — возмутился он.
Я снова поднесла руку к своему уху и как будто в трубку
произнесла:
— Он тебя своей не признает. Он тебя на свет не ждет. Он
убийца, он урод. Он твои денежки крадет. Ты родишься и ста-
нешь его проклятьем. Мы должны будем подать на него в суд.
Если ты не будешь получать алименты, мы с тобой умрем. По-
другому он ничего не даст.
Тут он не выдержал и ударил меня по лицу.
— Я выдавлю и то, что ты зажевала, и то, что ты с кем-то на-
гуляла. Хочешь алименты, а кукиш с маслом не хочешь? На твой
суд придут десятки мужиков и их свидетелей. Все они будут
утверждать, что трахали тебя, и на кого будешь подавать, чтобы
присудили алименты? Ты этого хочешь?
Я заплакала:
— Вот-вот, все вы, владельцы заводов, домов, пароходов, та-
кие козлы. Я другого и не ожидала. Теперь будешь утверждать,
что не твой, а какой-то засланец с планеты «Суке-муки». А я тебе
докажу: вот родится — и ты посмотришь на свой портрет. Мо-
жешь экспертизу провести? Боишься алиментов?!
— Алиментов не боюсь, я просто этого позора не допущу ни
себе, ни тебе. Творческому человеку дети — обуза.
Потом усмехнулся и как будто сжалился, стал успокаивать.
Подыгрывая мне, сделал вид, что выхватил у меня телефонную
трубку, и стал в нее говорить:
— Але, крошка, не слушай этот бред своей мамочки, а слу-
шай меня — и станешь золотым ребенком. Помоги ей получить
181
у меня свою удачу и твое счастье, — потом, обратившись ко мне,
сказал: — Твоя кроха требует от тебя рискованного шага, но кто
не рискует, тот не пьет шампанского. Если ты заботишься о ре-
бенке, а не о себе, я предлагаю тебе еще раз со мной сыграть
в карты.
— Интересно.
— Ты же рисковая дама, раз выиграла, может, еще раз пове-
зет. Выиграешь — у тебя будет в два раза больше, чем ты сейчас
можешь, имеешь от билета. Все, что у тебя есть, тебе, считай, до-
сталось даром, так что терять нечего. Насколько я понял из на-
шей поездки по Европе, ты азартный игрок. Недаром ты в одной
из своих песен поешь: «Я игрок, я вечный игрок… и живешь
лишь, когда играешь». Похоже, деньги уже успели прикарманить
и твою душу, а где душа твоя, там и сердце твое. Когда и кем
в твоей душе выстроен не просто Храм, а королевство изо льда?
Я знаю точно: об этом ты тоже поешь в песне. Только ты можешь
не переживать, я тоже такой, но я умнее, так что играй по моим
правилам.
«Думай не думай, сто рублей не деньги», — решила я, про-
молвив:
— Да-да, выходит, придется играть только по вашим прави-
лам, чтобы вся судьба была вечным развлечением в игре жиз-
ни. А что, соглашусь, ведь живут же дети, играя. С такими, как
вы, скоро у всех на планете жизнь станет, как в театре, где все
играют.
— Вот и прекрасно, любая игра нацелена на добро, так как
являет праздник. Когда все будут играть, жизнь будет вечным
праздником, и работа, и искусство станут только частью этой иг-
ры. Разве ты не о такой веселой жизни мечтаешь?
— Да, игра живет в моей душе, как вечный праздник, вы
правы, но не как средство легкой наживы. Я и творчеством зани-
маюсь, как будто играю, в нем наслаждаюсь и отдыхаю, эта игра
без проигрыша. Для удовольствия в такой игре требуется рас-
крытие таланта, души и выражения самых больших ценностей
жизни. Вы мне предлагаете игру с проигрышем судьбы.
182
— Ну, кто не рискует, тот не пьет шампанское, — ободряюще
молвил он.
— Только я проигрывать не люблю, тем более когда на кон
нужно ставить судьбу и не одну. У меня действительно есть пес-
ня «Игрок», но я сама не такая. Песня — это только образ от на-
веянных мыслей и не более, — и тут, как полупьяная девица, за-
пела песню «Игрок».
— Ну разве я не прав? — отвечал он, выслушав песню. — Я
чувствую, что это часть твоей натуры. Художник пишет хорошо
только то, что он пережил или чувствует сам. Выиграй у меня
еще раз, я рад тебе проиграть и все отдать, но по праву победи-
теля. Все будет твоим.
Я встану перед тобой на колени, и приказывай, что хочешь.
Только будем играть до трех раз. Мое величество поставит
на кон двойную сумму лотерейного выигрыша. Это стоит свеч.
— Хорошо. Как получится, как будет угодно ангелам. Если
по-другому нельзя, рискнем в последний раз, если Бог игру даст.
Он достал монетку.
— Орел — играем, решка — нет. За такие деньги и черт, и ан-
гел согласился бы, — ответил он.
Я чувствовала, что он затевает какую-то новую игру и я могу
потерять все. Однако другого варианта мне не оставалось. После
розыгрыша выпала игра, и я согласилась.
Меня отвезли на машине в банк за билетом. Я взяла и опо-
ловинила его и половину билета привезла. Он в свою очередь
открыл сберкнижку на предъявителя и положил на нее обещан-
ную сумму.
Я проиграла в первой же игре. Надежды мои не сбылись,
и удача мне изменила, хотя помню — он большей частью рань-
ше проигрывал мне. На вторую партию мне можно было ставить
только квартиру или занимать денег, и он предложил:
— Будешь отыгрываться, в заклад — твоя работа служанкой
у меня по дому с ограничением свобод и даже на любовь. Под-
пишешь такой контракт на пять лет и, если проиграешь, станешь
моей крепостной на этот срок или останешься вечным моим
183
должником. Так как, успокоишься моей победой или будем иг-
рать дальше?
Нет, рабыней я быть не хотела, но потерю таких денег спо-
койно пережить не смогла. От потери со мной случился приступ
истерики. Выхватив из сумочки перочинный нож, я набросилась
на него.
— Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний прихо-
дит, буржуй… — кричала в агонии я и что-то еще, махая им,
но все это было в беспамятстве, и не соображала ничего.
Однако хорошо помню, что как будто провалилась в тьму
и как сквозь сон вижу: сидит судья и спрашивает:
— Вы, гражданин, признаете, что ребенок, рожденный этой
женщиной, ваш?
— Нет, нет и нет, — возразил подсудимый. — С этой гулящей
девкой встречались многие мужчины, и она могла забеременеть
от любого.
Стал называть какие-то фамилии и имена. Потом стали вы-
ступать свидетели, и смотрю — все они мои подруги. Мазали ме-
ня грязью и говорили, что я не только каждый день, а практиче-
ски по несколько мужиков в день принимала.
За ними выступал какой-то бывший милиционер. Он гово-
рил, что постоянно меня видел на «плешке» у трех вокзалов
в Москве. Это то место у метро, где все дешевые проститутки со-
бираются.
Оказывается, я туда и раньше приходила сначала одна, а по-
сле рождения ребенка — даже с коляской. Утверждал, что я са-
ма подходила и по пятьдесят рублей за спокойную стоянку ему
предлагала. Там так если сама не платишь, то тогда «прикапыва-
ется мент», и ставка повышалась до ста рублей. Те, кто не мог
оплатить сразу, арестовывали и заставляли работать по своей
профессии в изоляторе, но уже бесплатно. Показывает дела,
и будто все они на меня заведены. Последними свидетелями вы-
ступили пять незнакомых мужиков, которые говорили, что они
все жили со мной братской семьей и на Плешку выводили, что-
бы я им денег приносила.
184
Судья почесал свой затылок, стукнул молотком, и суд ушел
на совещание. После совещания зачитали приговор: лотерейный
билет признать моей собственностью, а всем признавшимся
в сожительстве присудили алименты. И стон мужского возмуще-
ния пронесся по залу. Часть из них на меня с кулаками броси-
лась, а часть — с криками «золотая невеста» на колени встали,
руку и сердце предлагать стали. Сразу святая стала. От этого
кошмара со стонами и криками признания я очнулась.
Вижу: сидит предо мною мой соперник по игре и качает
с сожалением головой из стороны в сторону, как будто воду ка-
чает.
— Ну, слава богу, пришла в себя. Ты, — говорит, — не умеешь
проигрывать и расставаться с деньгами. Никогда не расставайся
с деньгами с сожалением и тогда будешь жить долго.
— Да вы не качайте бензин головой, меня жалеть не надо, —
сдерзила я. — Радуйтесь, что живыми остались. Я убить вас хоте-
ла и все равно убью.
Он согнул дулю и показал мне.
— Видишь дулю? Это твоя дуля, которую ты мне гнула при
первой встрече. Не бросишь писать свои книги — всегда будешь
видеть такие дули. Возьмись за ум и займись настоящим делом.
Все же дурная голова вроде неглупой девке дана. Хотя любая
баба только сердцем и умна, а беременная — всегда дура. Наив-
ность и максимализм в тебе бесится. Я выходку безумства
и проигрыш твой простил. Остынь, — сказал он и бросил мне
на постель дарственную.
— Это твои деньги, живи, как знаешь. Только деньги эти
оформлены не совсем на тебя, а частично на твоего будущего
ребенка, то есть все на тебя, при условии, если родишь его. Ты
сможешь получить пятьдесят процентов этой суммы до рожде-
ния, а остальные — после удачных родов, и то в том случае, если
из своей дурацкой прозы сделаешь приличную сказку и опубли-
куешь.
Тираж в тридцать тысяч экземпляров должен быть распро-
дан, то есть иметь коммерческий успех. В любом другом случае
185
я буду считать, что ты как творческая личность не состоялась,
а иначе остальных денег не заслужишь.
Я закрыла лицо руками, не понимая, что все это может зна-
чить. Не реальность условия было на лицо. Пыталась собираться
с мыслями, но это как-то не получалось.
— Странная помощь с вашей стороны: то одно, то другое, то
третье. Похоже, игра, но уже в виде помощи, продолжается, как
мой кошмарный сон в беспамятстве.
— Не знаю, что там тебе снилось или виделось. Я помогаю
тебе, и это не игра. Мне легче помогать одиноким матерям, чем
своим незаконным детям. Одно меня компрометирует, другое
возвышает.
Люди творчества обычно посвящают жизнь в основном сво-
ему творчеству. В силу чего большинство таких женщин вынуж-
дены лишать себя счастья материнства и иногда из-за того, что
беременность меняет фигуру и обременяет жизнь. Однако есть
женщины, которые к материнству не способны психологически,
как и мужчины не способны к отцовству, но они готовы помогать
одиноким мамам и брать патронаж над осиротевшими детьми.
Те же, которым вообще нельзя рожать по физическим показани-
ям, они готовы быть хорошими мамами. Я бы даже воспитывал
таких дам, чтобы подобные тебе были освобождены от материн-
ства. Однако тебе, чтобы стать настоящим творцом, надо побыть
в роли матери. Без ощущения счастья материнства ты не смо-
жешь стать настоящим послом творчества. Говорят, если женщи-
на по зову природы не может стать женщиной, то всем осталь-
ным она может тоже не быть. Только став матерью, ты можешь
получить равное право со всеми женщинами, а пока ты только
сексуальная кукла, а не женщина, и обуза материнства не твоя
ноша. Здесь выход только один — быть кукушкой, и мы останем-
ся друзьями. Мне легче быть не отцом, а благодетелем для тако-
го ребенка.
Я не понимала: то ли он говорит серьезно, то ли по-прежне-
му играет и, казалось, в любой момент готов сказать, что это
шутка. Я, наконец, это и решила уточнить.
186
— Нет, я не шучу, — ответил он. — Однако хочу поломать
стереотип творческой судьбы, чтобы научить тебя думать раци-
онально. Мыслить нужно не только образами. В жизни необхо-
димо думать с учетом жизненных реалий, и условие мое тебе
таково. Ты должна научиться мыслить делами — это тоже твор-
чество. Мечтать о красоте и верить в наивную мораль любви —
это одно, а выживать в реальной жизни — это другое. Своим
условием я надеюсь сформировать настоящую твою творче-
скую судьбу, если действительно не бездарна.
Я показывал твою кассету одной приме эстрады. На про-
шлой неделе, когда приглашали друзья ее попеть на свадьбе.
Это приглашение нам обошлось по тысяче долларов за песню.
Может, и ты когда-нибудь стоить будешь столько же, но она
невысокого мнения о песнях. Как автор-исполнитель ты еще мо-
жешь на что-то рассчитывать. Я буду тебе помогать и этим, я за-
ставлю помнить о себе и докажу свою правоту и благородность,
если поступать будешь, как скажу, и вернешь то, о чем просил.
Так что не поминай меня лихом.
Он ушел, и спустя некоторое время через его представителя
я вернула вторую часть того злополучного билета. Стала думать:
«Может, он прав, и мне нужно забыть социальную тематику
в творчестве? Все радиостанции будут говорить, что это не фор-
мат, так зачем себя толкать на ножи? Даже известные примы бо-
ятся этой темы. Народ меня никогда не оценит, если не услышит,
а с этой темой не услышит никогда». После мучительных раз-
мышлений решила писать только о любви. Тут поймала себя
на мысли, что я ушла от своего душевного «Я», его логика все-
таки взяла надо мною верх.
Не прошло и месяца, меня после обследования и лечения
с кровотечением положили в больницу, и мне по медицинским
показаниям пришлось сделать аборт. Похоже, это все напомина-
ло о технично проведенной операции, и по его настоянию. Это
уже доказать сложно и сейчас, но чувствую, что так и было. Кро-
вотечение то у меня началось после принятие таблеток, пропи-
санных гинекологом их поликлиники.
187
Это меня заставило задуматься серьезно, и я окончательно
решила его наказать по-своему, как и обещала. Доделав его кук-
лу кары, пошла к банным ведьмам, которых он иногда пригла-
шал в свою баню, и они провели обряд проклятия, перенесли
его на его кулон и подарили ему еще и его образ в виде загово-
ренной куклы. Издевалась над куклой-двойником, читала закли-
нания и, наконец, добилась своего. До меня дошли вести, что он
сначала потерял сон, потом его стали мучать головные боли.
По городку пошли слухи, что его отправляют на заслуженный от-
дых, и через определенное время так и случилось.
Я поняла, что на его поддержку надеяться бессмысленно.
Так как ребенок не родился, а деньги его, видимо, где-то за-
висли, как звон в воздухе, если не были чистой лапшой на мои
уши. Правда, квартира осталась за мной, я ее сдала в аренду,
чтобы оплатой за съем погасить оставшуюся задолженность.
Судьба, похоже, предоставляла мне шанс, а я в силу своего ха-
рактера им не воспользовалась, хотя все было спорно и не га-
рантировано.
Подруги рассказывали, что свой юбилей и отставку он отме-
тил с помпой, но жаловался на сердце и на то, что его душила
одышка. Говорил, что его по ночам душит какая-то кукла.
На смертный праздник ему из Франции, с севера, везли эколо-
гически чистые продукты. Заказывали французских поваров,
на каждого человека было приготовлено по двадцать три блюда.
Потом вся эта пища в помойку ушла. Один человек больше трех
блюд никогда не съест, но надо было показать шик. Охраны
с обслугой было больше, чем гуляющего люда. В конце этого
праздника ему стало совсем плохо, и он в пьяном угаре порубил
принесенную ему куклу, изображающую его. После этого ему
стало совсем плохо, и он скончался, как от перепоя. Тогда я по-
думала, что моя кара его достигла и за то, что меня сократили,
и за прочие дела, и о каре своей не жалела.
Я иногда сравниваю оплату дворников и даже учителей, им
платят в месяц по две-три тысячи рублей, как бомжам, кото-
рым не надо платить за квартиру и одежду. А как же с такими
188
деньгами заработать на квартиру? Большинству это не дают,
ведь только нормально покушать в день — сто рублей надо.
Вот она, свобода русской действительности, замоленная рели-
гиозной терпимостью. Однако эту реальность власть со време-
нем замечать перестает. Чувство реальности у них размывается
жаждой власти. Его место с окладом более пяти тысяч долла-
ров в месяц занял другой, не менее властный тип, и всех его
людей постепенно стали заменять другими. Магазин наш тоже
ликвидировали. Отныне я свободный художник.
Вот такая история, и не знаю, каяться или успокаивать себя.
189          
               
                * * *,