Когда всё это закончится. Навсегда

Если бы ты был не ты, а другой человек, то сегодняшний разговор нельзя было бы закончить на этом. Остался осадок. Нужно было бы выяснить, что не так, прояснить и разобраться. Сцепить мизинцы- мир. Но ты это ты. Тебе трудно будет жить. Да и сейчас уже трудно. Хочется сказать - всё, больше никогда, это невыносимо. И хлопнуть дверью и забыть. Но ты не поймёшь почему. Подумаешь, что это чья-то непримиримость, замороченность, злобность. Но это твои души в тебе. Разные, но все одинокие, обиженные и не понимающие - почему? Почему нам так плохо? А потому , что открытость и мягкость их искусственная, вынужденная. Просто маска, скрывающая настоящее. Не мягкое, не доброе, а страдающее. И поэтому агрессивное и непримиримое.

Дело в тебе. Внутри тебя живёт множество душ. И все разные. Их можно различить по запаху, они пахнут все по-разному. Одна тёплыми пирожками с мясом. Надкусишь и во рту просто тает тонкое тесто с мясной прослойкой. Какая-то жареными котлетами. Душа эта котлеты ела, сначала обкусывая котлетину вокруг маленькими кусочками.А потом уже пихала в рот оставшуюся кругленькую серединку. Некоторые - борщом. Ну, и табаком и водкой, конечно. Самая сердитая.

Их можно различить по одежде. Какая-то в мягкой фетровой шляпе с широкими полями и с кашемировым шарфом. Какая-то в шоколадном пиджаке и вельветовых брюках. В махровом халате. И самая сердитая - в жёсткой куртке из ткани, похожей на ту, из которой шьют шинели.

Утром он сначала кормил все свои души, а потом уже ел сам. Иногда самому уже ничего не доставалось, и он оставался голодным. Поэтому был таким худым и грустным. Ему было плохо, ужасно плохо. Но никто не хотел понимать это. Все только ждали, что он ласково заговорит с ними, поддержит разговор и будет долго-долго рассуждать. А что самому ему так плохо, что повеситься хочется, абсолютно никого не интересовало.

Ведь он никто, в сущности. Нет у него заводов, газет, пароходов, чтобы купить внимание. Иногда он на дне кофейной чашки искал ответ, что же делать. Но не находил никогда. Тогда он писал на мелких купюрах, чтобы он хотел изменить в своей жизни. И разбрасывал их по одной в людных местах. И смотрел. Люди поднимали бумажку, разглаживали её и убирали в кошелёк. И ничего не менялось. Тогда он стал грустный-грустный. Одинокий-одинокий. И совсем недобрый. Грустный клоун, что может быть грустнее? Как он может быть добрым к ним, если они к нему так. И стал ждать, когда всё это закончится. Навсегда.