Морковный Ручей

            
 


Заяц лежал под сосной в ковре мягких и длинных пахучих иголок на дне глубокой канавы в полной безопасности. Он лежал на спине, так глубоко погруженный в осыпавшиеся иголки, что наружу выглядывала только ушастая мордочка и одна передняя лапа. В этой лапе он держал большую розовую морковку и беззастенчиво ее хрумкал. Возле сосны протекал ручей. Он так шумел, что заячьего хрумканья никто не мог бы услышать, так что косой брат не опасался, что его обнаружат. Он не просто жевал. Он делал это с настолько безмятежным удовольствием, что подолгу зажмуривал глаза, чего нельзя делать в дикой природе. Такое мог себе позволить лев,  в отсутствии человека в округе, человек в отсутствии начальства или скрытой камеры (и то, если он ее демонтировал самолично), но с зайцем это практически не случается. Он периодически откладывал морковку, разжмуривал глаза, щурился и глядя высоко в голубое небо произносил: –  Хорошо! – В этой точке своего блаженства заяц обычно закрывал глаза, но еще недавно – ненадолго, совсем недавно стал зажмуривать. Но, дни шли, шли и вот, сегодня заяц попросту погрузился в сон, и сновидение к нему тут же и явилось...


… Сновидение было спокойное и приятное –  о детстве, о прекрасном городе Филадельфия, где среди других backyard–ов стоял тот заветный, в котором проходило его заячье детство. И о самой первой в жизни морковке. До того, как эта морковка возникла в его рационе, он питался исключительно травкой. Травка была зеленой круглый год и вокруг дома ее было так много, что заяц никогда не задумывался над проблемами питания. Он просто жевал эту сочную зелень ровно столько, сколько не спал. Травка ведь легкая, и нужно съесть очень много травинок, чтобы не хотелось кушать. Зайца этот факт никак не угнетал, как и другие факты, которых, впрочем и не было. С морковки все и началось...


Было жарко, и была Добрая Суббота. Люди вынесли стол в backyard. Всякий раз, в Субботу, они вели себя совершенно одинакого. Кроме детей, которые все время пытались сделать хоть что-нибудь иначе и взрослые их наставляли, чтобы этого не дай бог не произошло. Вот и в тот раз, дети притащили морковку. Тогда, заяц вообще не знал, что это такое, что это едят, и как это называют. Очевидно, дети это знали и тут же предприняли попытку скормить морковку зайцу, который поначалу никак не мог понять, что от него хотят. То ли наконец он догадался, то ли дети применили какое-то коварство, но заяц решился и откусил кусочек. Дети тут же  принялись кричать: – Мео, Мео...


Вкус новой травки сразу же зайцу понравился, более того, он налету усвоил, что новая еда так и называется: – Мео, потому что дети, каждый раз, перед тем как скормить зайцу кусочек, хором орали: – Мео. Дети же понимали это иначе, но первоначально были в восторге от того, как быстро удалось договориться с зайцем об имени.


Через несколько дней до детей дошло, что заяц под словом Мео подразумевает... морковку и были расстроены. Это всегда расстраивает, когда чувствуешь, что желаемое принято за действительное.


Что делать, видимо, придется продолжить тренировки. Как дрессировать, дети хорошо знали. Они своими глазами видели, как папа, совсем недавно,  вызвался помочь соседям убедить их котенка, что он Лео – от  Леопард.  Папа действовал с помощью кусочков сырого фарша. Остальное было то же самое. То есть, дети были хорошо вооружены традицией. Трудно проследить, как далеко были ее корни. У зайца традиции не было, но была логика. Однако, как это бывает, заяц был уже очень близок к тому, чтобы прослыть тугодумом. Похоже, он даже это почувствовал, – не было языка, не то помог бы детям.


 Но зайцу опять повезло. Как-то во время очередного сеанса дрессировки зайца на имя Мео, мимо площадки, как всегда опаздывая, пробегала мама. Видимо, ей показалось, что ситуация с детьми стоит того, чтобы опоздать еще больше. И мама принялась наблюдать занятную сценку. А затем, как бы не обращаясь ни к кому, негромко произнесла:
– Не сбивайте зайца с толку, зайчики, и он где-то прав, – потом засмеялась и побежала дальше. А в догонку ей неслись, как ключевые слова - папа... леопард...котлетки... 



Но все же дети остановились, и подумали, что, надо подумать. Заяц подумал, что нас всех назвали зайчики. Еще он подумал, что папа иногда обращался к детям и к маме: “… эй, богоизбранные” из чего следовало что он, заяц тоже богоизбранный. Ни что имел в виду папа, ни что папа об этом думал заяц не знал – папу заяц не чувствовал и все же на этот раз у зайца появилась надежда, может папа тоже хороший...



   Так или иначе, всеобщее удовлетворение наступило. Дети и взрослые увидели, что заяц откликается на Мео. Заяц в свою очередь, как только звучало  – Мео, понимал: “сейчас уж наверное что-нибудь произойдет” - покормят, в крайнем случае, потискают. Так, или приблизительно так, заяц стал Мео на всю жизнь. Даже, когда уже никто не пользовался этим именем...


Теперь он лежал под сосной, необыкновенно далеко от Филадельфии, и вместо богоизбранного семейства его хранила полная безопасность в глубокой канаве и потому  Заяц спал безмятежно.


 
Ветерок пощекотал уши, заяц открыл глаза и убедившись, что все вокруг так же хорошо, как и прежде, опять провалился в сон, который продолжился в том же backyard - де, где и прервался...
Это было то утро, которое пройдя через день становилось Доброй Субботой. Заяц предчувствовал его заранее и безошибочно – никакой травки с утра, вечером сильнее захочется есть, но будет Морковка. Каждая суббота – Добрая и каждую субботу – Морковка. И не просыпаясь Мео прошептал: – Хорошо! – Он слегка потянулся, приоткрыл на мгновенье глаза, сон еще не успел забыться, и подумал, что сейчас вроде и морковки больше, а тогда было также хорошо.
Сначала заяц имел ввиду проснуться, а потом подумал: – зачем? – и снова вернулся в Филадельфию продолжить сон…



Как-то папа установила на веранде новый телевизор и сказал: – Больше никаких зайцев на веранде. Мама               
Мама спросила строго глядя на папу: – Он тебе мешает? – и уставилась на папу. Глаза у мамы были огромные и серые, и у нее был маленький хвостик, который торчал прямо из головы. Почти такой же красивый, как был у моей мамы –, подумал заяц. Было очевидно, что мама ждала ответа, а папа ждал, чтобы все, в особенности мама, забыли о вопросе. Наступила общая тишина. Мео уже хорошо понимал, что мама не спросила, а решила. Папа – тоже...
Мама подождала еще несколько минут и сделала вид, что забыла. Папа облегченно вздохнул...



Вот, примерно так Мео приобщился  к передаче Sesame Street и к образованию, которое вливалось на веранду с этой передачей. Но, самое главное – заяц во-второй раз почувствовал себя своим. Своим, среди своих,  а это было больше, чем  морковка, может быть, как куча морковок или целая морковный река...



Но даже и одна морковка, – продолжал рассуждать заяц, – изменила заячью жизнь. Ведь о чем вообще можно думать, если ты беспрерывно должен жевать? – О жевании, конечно. Морковка! Съел одну и смотри Sesame Street. Кушать до вечера совсем не хочется. (Sesame Street - это, когда на экране много разных зверей и все некусачие).



Так сложилось, что зайца никто и никогда еще не кусал. Однако, предчувствие, что его могут покусать даже до полного исчезновения, жило в Мео с самого рождения или еще до. Как-то, вместо Sesame Street, дети включили какой-то страшный мультфильм, на неанглийском языке. Там волк все время предупреждал зайца, что собирается его скушать. Не все было понятно, угроза оказалась неосуществленной, не было сцены еды на экране, но зайца трясло мелкой дрожью до тех пор, пока дети не обратили на него внимания, и не успокоили внеплановой морковкой.



С появлением морковки у зайца образовался настоящий школьный день. Морковка, кроме всего, оказалась как бы стипендией для законного посещения этого дня и Мео принялся ходить к телевизору вместе с детьми во время трансляции Sesame Street. Мама даже как-то назвала зайца: –студент в законе. Размер стипендии студента стремительно рос и был ограничен только запасом морковки в доме. Очень часто мама слышала, что заяц не просто так торчит перед телевизором, но якобы что-то понимает, что он размахивает ушами, когда на экране разучивают новую букву или слово. Что иногда, в полном соответствии с ритмом передачи, заяц становится каким-то возбужденным, куда-то стремительно убегает, также быстро возвращается и тут же снова усаживается размахивать ушами перед телевизором... То есть, дети рассказывали маме, что заяц учится. И об учении они говорили с восторгом, а заячья стипендия становилась автоматически повышенной по сравнению со вчерашней.



Проблемы конечно возникали, вроде той, когда мама на кухне варит суп а дети собрались на веранде:
– Зайчики, куда девалась морковка, вы что, всю ее зайцу скормили? Мне нужно суп варить! Этот заяц нас разорит…
– Мама, посмотри на него, он ушами дрыгает! Так не дрыгает, а когда новая буква, дрыгает!
– Если вы будете есть столько морковки, как этот заяц,  у вас тоже уши задрыгаются!
– Мам, правда, он уже знает буквы! Это уже точно!
Мама заходит на веранду. Заяц на самом деле ведет себя странно, – совсем как ее дети. Маленькое отличие. Дети иногда поглядывают на телевизор, но, в основном, смотрят на зайца. Заяц – только на экран. В действительности, он весь как бы внутри, в программе... Похоже, они друг друга учат... Полное впечатление, что... - заяц понимает, о чем там говорят. Ну, это уже мистика, – мама махнула рукой и вернулась на кухню. – Хорошо зайцы, но суп будет без морковки. Кстати, Мео не в состоянии слопать за день целый мешок! Moжет он ее припрятал? Поищите. Я сейчас вернусь...



Через 20 минут мама появилась в доме с новым пакетом морковки и застыла на пороге веранды. Телевизор продолжал трансляцию Sesame Street, но только лишь заяц внимательно следил за происходящим на экране. Дети сидели на полу. На лицах обоих застыло практически идентичное нетерпение – поскорее увидеть маму. Мало того, что их можно перепутать, – подумала мама, – не терпят они тоже совершенно одинаково.



Вот это уже точно что-то новое: теперь на полу между детьми была наспех сложена... гора морковки. – Мама, он прятал морковки за телевизором! Когда Мео вырастет, – он станет человеком! – закричали они разом перебивая друг друга... Подобных сцен было предостаточно. Зайца принимали всерьез и дети, и мама. Папа раз, другой, не поверил в эти, как он говорил: – россказни  и россказни прекратились сами по себе. И, как часто случается в жизни, сама по себе вырылась информационная канава...


 
Сейчас, живя на дне канавы, теперь уже лесной, Мео часто видел все это во сне... Однако, в этот момент Мео все же захотелось проснуться. Он не любил спать то, что было потом. И, как это и прежде случалось, Мео думал, что не спит, а на самом деле он спал, из-за чего ему опять пришлось быть на Субботе, где ему в первый раз не дали морковки...


 
Что его при этом так обидело? Не было морковки? Другое. Когда дети увидели, что заяц ждет морковки, они все, как один, опустили глаза. А заяц вдруг подумал, что они больше не избранные, а значит и он тоже. И тогда заяц соскочил с веранды и большими прыжками кинулся за пределы  дома. Он миновал все палисадники, перепрыгнул через какую-то канаву и вскоре оказался на площади. Он бежал к овощному магазину. Там стоял контейнер. В контейнере можно было найти всякие овощи вперемешку. Он ожидал увидеть в контейнере много морковки, как в последний раз, но сейчас он нашел одинокую случайно завалявшуюся морковку. Заяц зажал ее во рту и хотел уже бежать домой, где оставил всех с опущенными глазами. Напоследок он взглянул на любимую вывеску над входом на почту. И остолбенел...


Там ничего не было написано! Только какие-то значки, похожие на танцующие заячьи фигурки, – что это? – Мео огляделся, – похожие значки были и на всех других вывесках на площади, но буквы! Английские буквы, которые он видел здесь еще весной и почти каждый день, когда по телевизору шла Sesame Street! Буквы, очень многие из которых заяц уже знал и те, которых еще не успел узнать... Буквы исчезли начисто!



Заяц не мог конечно сформулировать, как это когда-то один написал, а потом веками переводили, переводили: –  Порвалась дней связующая нить!  – но, именно это чувство сейчас поразило Мео так, что он не мог двинуться с места. Он пялился на почтовую вывеску снова и снова в надежде, что буквы появятся, но ничего подобного не происходило. Когда рвется связь времен, нет нужды в переводе...



С тех пор, как заяц получил доступ к телевизору и Sesame Street, Мео все время ощущал, что разные буквы, которые он видит на передаче – важное дело, но не совсем понятно – почему? Однажды, дети взяли зайца с собой на почту. Почту на почту велела отнести мама. Дети досмотрели Sesame Street, вытащили из подвала старую коляску, сунули туда зайца, и повезли на площадь. Они остановились под вывеской и принялись спорить, кому возвращаться домой за деньгами, которые дала мама и которых здесь почему-то не оказалось, a кому ожидать на площади с коляской, то есть, с зайцем. И тут, не вылезая из коляски,  Мео заметил над дверью на почту те же буквы, что он видел по Sesame Street. Так, в тот раз возникла ’’дней связующая нить’’. После, каждый раз увидев по Sesame Street новую букву, Мео бежал на площадь проверить, не повешена ли она над дверью почты. И назад –  за новой буквой. Никакой другой  заяц даже не понимал, что делает Мео. Но Мео, уверившись в особой важности дела, не волновался по этому делу. Теперь, похоже, исчезало само по себе дело...



Грустный, с морковкой, зажатой в зубах, заяц впрыгнул на веранду. Усевшись на свое место возле телевизора, он принялся тихонько хрумкать морковку, но Добрая Суббота, видимо, уже закончилась. Мео сразу был замечен, образовалась очередь детей тискающих  зайца. Только все они были какими-то грустными.



В этом месте Мео проснулся и принялся думать над тем, что не вошло в его сон. Он так и заснул с недоеденной морковкой в  зубах и сейчас он ее дожевывал. Первое время сны приносили только боль. Он и не хотел бы, но урывками видел все тот же дом в Филадельфии, веранду и то, что происходило на ней после того, как с площади исчезли все английские буквы. Эти воспоминания всегда вызывали чувство горечи и слезы наворачивались на глаза. Но постепенно боль притуплялась, все отодвигалось куда-то и теперь заяц уже мог просто вспоминать то, что было дальше.



Через несколько дней, как обычно, дети включили  “Sesame Street”. Из телевизора говорили по-английски, как всегда, но, буквы, которые они изучали... букв на экране больше не было, точно так же, как не было их над почтой... Мео казалось, что буквы стали зайцами и зайцы плясали о том, что прежде говорили буквы... 



А еще через несколько дней дети перестали ходить в школу и все в доме принялись паковать чемоданы и ящики.  В воздухе зазвучало новое странное слово – Какофорния... – Мы едем в Какофорнию! – кричали дети маме. А мама смотрела на них блестящими глазами и заяц хорошо видел, как ей хочется заплакать, хоть она и пытается улыбнуться. Ему стало очень грустно. Но тут он увидел лица детей, которые тоже расстроились, но лишь оттого, что мама не прыгает с ними по поводу “какофорнии”. И тут зайцу стало еще грустнее. Да, подумал Мео, кажется я правда становлюсь как они...



Вскоре, у дверей появился большой грузовик или трак, как его здесь называют. Мебель, коробки и чемоданы стали переносить в трак. К дому приходили новые люди и о чем-то договаривались с мамой. На кого-то они были похожи, – на на кого? – думал заяц.



А потом случилось страшное. К палисаднику задом подъехал совсем уж гигантский трак, кузов которого был переполнен чем-то черным, горячим и нестерпимо вонючим. Затем, кузов опрокинулся прямиком на палисадник. Сидя на веранде, Мео с ужасом смотрел, как трава перед домом исчезает под этой вонючей и черной кучей, будто никогда этой травы там и не было.



Вскоре прибежали дети, схватили Мео, посадили в ящик, прикрыли ящик тряпкой. Моментально стало темно и душно. Потом, видимо они посовещались и, не вынимая зайца из ящика, принялись сверлить в нем дырки – воздуха стало больше. После этого, тряпка над ящиком приподнялась и дети принялись укладывать в ящик морковку за морковкой, так что вскоре в ящике стало тесно. Чуть позже, заяц почувствовал, что ящик куда-то понесли, вставили между пахучими чемоданами и грузовик поехал. Зайца все еще трясло после картины уничтожения живой травки железным грузовиком, но когда тряпка покрывающая ящик приподнялась, и вместо тряпки над Мео появились детские мордочки, причем обе сразу, заяц успокоился, и уж только тогда и вспомнил, на кого были похожи новые хозяева дома. На тех пляшущих зайцев, что были нарисованы над почтой вместо английских букв.



     Всю дорогу в Какофорнию ящик покачивало, заяц просыпался, только чтобы пожевать морковки и тут же снова заснуть... Мео был обнаружен папой в грузовике лишь в Калифорнии.


Заяц спал, а когда он проснулся, уже не трясло. Вместо тряпки над ящиком сквозь кроны деревьев проглядывало голубое небо. Половину ящика занимала морковка. Мео осторожно выглянул. Никого вокруг не было.
Мео продолжал смирно сидеть в ящике, он терпеливо ожидал увидеть детские мордочки. Потом он загадал, что мордочки появятся после того, как он целиком съест одну морковку, которую он – не голодный – одолел с большим трудом. Но никто не появился. Тогда Мео выпрыгнул из ящика и тут же увидел, а также унюхал, папины следы, которые прослеживались до самой дороги и там обрывались. Папа это и сделал! Он и прежде пытался делать нечто несуразное, но его всегда останавливала мама. А сейчас не остановила...



-Остановит! И вернет! – они скоро вернутся за ним...  ведь он уже стал такой, как они… скорее всего... На этой мысли он споткнулся, - он все время ждал подтверждения этому, но полной уверенности не было. И тут Мео вспомнил маму, которая пыталась радоваться по поводу Какофорнии, но лишь с трудом могла себя заставить улыбнуться. Здесь Мео ощутил наличие какой-то силы, непонятной, и неподвластной даже маме. Этo была сила, которая смогла стереть английские буквы с Sesame Street, которая не позволила маме рассмеяться, когда так хотелось, заставила папу вынести ящик и оставить богоизбранного зайца в незнакомом лесу. Мео вдруг ощутил эту чужую силу, словно кто-то невидимый положил на него сверху огромную ладонь и придавил к земле. И она была как-то связана с людьми, залившими травку асфальтом.



Снова, как всегда в этом месте воспоминаний, глаза Мео, такие же большие и серые, как у мамы и детей, наполнились слезами. Увидит ли он их когда-нибудь еще? И об этом он продумал весь первый день, периодически обходя ящик с морковкой. А к концу первого дня он перестал глядеть на дорогу.



Уже на следующий свой день в Калифорнии, Мео сообразил, что морковки надолго не хватит. Походив вокруг ящика, он двинулся дальше. Он проскакал лес очень быстро, лес был небольшой. Из леса заяц попал на площадь, – совсем как в Филадельфии, – подумал он. Правда, дома здесь были какие-то другие. Один был совсем и не дом, и из него в лес уходила труба. Хотя, из других – ничего не выходило, но и они были странными. Мео присмотрелся и понял, почему они выглядели странно. Все палисадники перед домами были залиты асфальтом, таким же, какой появился вокруг их дома в Филадельфии в последний день. Только здесь он был серым, как и проходящая дорога, по которой сплошным потоком неслись машины.



Заяц обнаружиль трубу, уходящую в лес, и под ее прикрытием запрыгал поскорее и подальше от страшной площади. Так он снова пересек лес и оказался на другой площади, и труба привела его к похожему дому. Будто он прыгал по кругу. Дома здесь слегка отличались, но тоже, вместо палисадников, были асфальтовые дорожки. Да, травки здесь не найти, подумал он, надо скорее бежать назад. Мео поскакал обратно, возвращаясь к своей новой поляне и оставленной морковке, старательно прикрытой им большой веткой. Настроение, подогретое бегом, стало падать. Конечно, можно было бы все время бегать, подумал Мео. Но, чем больше бегаешь, тем больше кушать хочется. Эта простая мысль, до которой заяц дошел логически, почти потрясла его.



Он остановился, посмотрел в сторону своего ящика и увидел, что ящик уже охраняется. На земле рядом с ящиком, зажав голову между передними лапами, лежал спаниель. Глаза у него были закрыты, спал наверное. С таким зверем Мео уже встречался в Филадельфии, тот был абсолютно некусачий и тоже часто спал. Наверное, и название отсюда.
– Я знал, что ты придешь, – сказал спаниель, – весь ящик зайцами пропах. – Как дела? – И открыл глаза.



Так, в этом лесу у Мео появился первый хороший знакомый, а его личный опыт обогатился вторым некусачим спаниелем. Очень скоро заяц удостоверился в другой прекрасной особенности Нигро (так звали собаку). У них не было общих пищевых интересов – то есть ни травы, ни морковке пес не ел. С другой стороны со спаниелем можно было обсудить многие важные вещи, как то:
 
– Кому же это понадобилось переселять богоизбранных людей так далеко?
– Кто же избрал людей, которые могли сделать с богоизбранными такие непонятные  вещи?
– Кто же избирает тех, кто избирает?



  После того, как он остался один, эти и другие вопросы Мео задавал себе множество раз. Это только взрослые думают, что быть или не быть – самый серьезный вопрос. Если живешь в лесу и никто не дает морковки, вопрос становится совсем неуместным.


- Когда-то взрослые люди говорили, что асфальт вместо палисадника – это конечно дешево, но зайцы смеяться будут. С одной стороны, можно парковать больше машин, но с другой – зачем жить в гараже? -
Но, спаниель сказал: – Можно, если до этого жил в будке.
Значит палисадники заняли те самые,  которые раньше жили в будках?..
– О зайцах не подумали, – заявил Мео.
– Подумали, – ответил спаниель, – они зайцев, может быть, и не едят. Собак едят, и то по праздникам, – продолжал спаниель мрачно.


 
Конечно, спаниель говорит странно, подумал опять заяц. Но тут он спохватился. Что означают эти слова, – якобы они может быть не едят зайцев? Значит, может быть едят? Может быть – это негодная формулировка, когда речь идет о безопасности зайца! Пес иногда просто не думает головой. Наверное хвостом. О безопасности зайца все же нужно думать головой. Хочешь хвостом, пожалуйста! – но обо всем остальном. Что-то есть странное все же в этом спаниеле... То что спаниелевый хвост такой же короткий, как заячий, может ничего и не означать. Кстати, нельзя сказать, что он такой же мягкий...



В любом случае, о чем бы спаниель не говорил, морковки в ящике не прибавлялось. Выход надо было искать самому. Всю жизнь кто-то находил для него. Теперь некому... Заяц огляделся. Зеленой травы вокруг было много и она была очень привлекательной, но... несъедобной. Съедобная попадалась редко и выглядела неаппетитно. (Пес говорил, - это общий принцип жизни). К вечеру не хватало сил, а есть еще хотелось. Приходилось залезать в ящик с морковкой. Морковка стремительно подходила к концу, а подходящей травки найти все не удавалось, ее почти не было. Хочешь больше травки, нужно больше бегать, но тогда и устанешь больше, и нужно еще больше травки. Спаниель опять повторял что-то про общие принципы, а время шло...


Из ящика, где прежде была морковка, полностью исчез запах. Вчера дул сильный ветер. Пустой ящик опрокинулся на бок и теперь на нем можно было стоять. Сегодня Мео встретил спаниеля. Тот взглянул на зайца грустнее, чем обычно, ничего не сказал и отвел глаза...



Кушать не хотелось, только спать, заяц закрыл глаза и провалился в сон. Ему тут же приснилась веранда в Филадельфии и богоизбранная мама, которая однажды и надолго защитила зайца от папы. И эта мама сидела одна на пустой веранде, смотрела куда-то вверх и с кем-то беззвучно и долго разговаривала. И этот сон сам по себе разбудил Мео и погнал его на перевернутый ящик. Заяц присел на задние лапы и начал просить у Того, кого никогда не видел. Теперь он вспомнил главное. У Него все постоянно что-то просили. Заяц же слышал, что часто делать этого не следует, потому что – не помогает. Может, это не помогает вообще? Но и этого никто наверняка не знал. Еще говорили, что на всякий случай надо громко говорить: “Хорошо!” – Ему это нравится. Но сейчас Мео было очень плохо и “хорошо” застревало у него во рту. Он уже был очень слаб, но так и не упомянул вслух, что ему плохо...



   Прошел дождь, появилось солнышко. Хотелось есть, но все-таки стало лучше. Ведь солнышка могло и не быть. И тут Мео решился, он снова залез на перевернутый ящик,  посмотрел наверх и неуверенно прошептал: “ Хорошо”.
И в этот момент он увидел решетку на трубе на высоте чуть выше своего носа.  Обычная тонкая жестяная решетка, но сквозь нее заяц увидел чудо. За решеткой двигалась морковка. Он и раньше чувствовал запах морковки, но мало ли что может унюхать совершенно голодный заяц. Однако, после того, как он сказал: “Хорошо“,- он ее увидел. Как будто кто-то повернул заячьи глаза точно в сторону этой волшебной дырочки и сказал – посмотри! Заяц посмотрел и тут же почувствовал волнение и счастье... Это была не одна или две морковки! Это была полноморковная река! Заяц подполз вплотную к решетке и, посмотрев вверх, сказал: – Хорошо!  – уже намного увереннее,  и принялся раскачивать прутик решетки.




Это была большая работа. Заяц отодвигал железный прутик, – а прутик не хотел. Заяц отодвигал его опять, а тот не хотел. Прошли минуты, часы и другие часы. Заяц сильно устал, еще сильнее чем если бы он не был голоден. Хотелось плакать, хотелось кушать. Мимо носа с огромной скоростью проносились морковки. Заяц был очень голоден, но к чувству  голода стало подмешиваться еще какое-то чувство. Он не понимал какое. Голод мешал сосредоточится. Прутик не раскачивался. Он просто не двигался с места и даже не шевелился.



Заяц обессиленно упал на то место, где прежде росла травка и из его раскосых глаз полились слезы. Он лежал и плакал, и чем больше он плакал, тем больше осознавал,  какое именно это было чувство. Это было чувство несправедливости. Заяц хорошо понимал, что морковка пролетавшая мимо носа кому-нибудь была предназначенна. Еще он знал, что морковка могла быть предназначена только для зайца. Значит, для другого зайца или для других зайцев!  А пережить этого вообще было нельзя.



Вдруг Мео показалось, что кто-то ему помогает. Но, кто это был? Какой-то голос говорил зайцу: – Трясти не надо, не поможет, думай! – Как бы подчиняясь указанию сверху, голова зайца стала быстро формулировать решение: – Надо отыскать что-то, что крепче прутьев решетки, и длинное. В голове, как искра или бриллиант, возник единственно правильный метод: – вставить, повернуть, изогнуть, расширить... И, забыв про усталость, Мео побежал на другую сторону леса, на бегу планируя, как ему реализовать метод, и у кого справиться о соответствующем устройстве. Продолжая бежать, заяц наметил маршрут: –спаниель, поросенок и т.д.... Как только список был сформулирован, заяц подпрыгнул, развернулся в противоположную сторону, и упрыгал туда, где в последний раз он видел собаку...



Спаниель сидел там, где заяц и ожидал его увидеть. Мео точно объяснил, что именно он ищет, но пес никак не мог его понять и невнятно что-то уточнял. Все-таки спаниель был очень тупой. Совершенно очевидно, бог не одарил его ничем. Здесь ему нечего ловить. Пес был абсолютно бесполезен. Со сходным случаем, к сожалению, он уже встречался и, извлекши из головы подобающую ситуации вежливую фразу, Мео побежал дальше, как и было намечено, к поросенку. Однако, настроение зайца начало ухудшаться. От поросенка скорее всего еще меньше толка, чем от собаки, подумал Мео и остановился. Все же, видимо, придется раскачать... и повернул назад к Морковному Ручью.



Теперь он уже двигался не спеша. И чем ближе он подходил к решетке, тем отчетливее возвращалось состояние безнадежности. Он взялся за прутик и снова принялся его раскачивать, а вера в благополучный исход, теперь еще стремительней, чем прежде оставляла его. Голодный и уставший, теперь уже до изнеможения, заяц начал проваливаться в темноту. Из последних сил, почти без сознания, с косыми глазами застланными туманом и слезами, перед самым тем, как провалиться в темноту, заяц отчетливо соврал: – Хорошо!



И тут... что-то произошло. Произошло то, во что нельзя поверить, но все время хочется... Произошло чудо! В бурном потоке морковки, одна оказалась огромной, больше чем заяц от передних лап до кончика хвоста. Морковка стала поперек трубы. Может быть это и вовсе была не морковка, но она стала поперек, и другие продолжали на нее давить, остальные были  морковками несомненно, и ...поток вдруг остановился. Но это было еще не все. Все только начиналось...



Одна из дырочек в решетке стала расширяться все сильнее и сильнее, и вдруг... сквозь эту дырку на Мео начали сыпаться морковки. Очень много, может быть даже десять. Морковный поток лупил зайца по голове, было больно, как никогда, но не было никаких сил уйти от  этого потока, боли и надежды одновременно! Последняя морковка, что упала  на заячью голову, оказалась... напильником. Он-то и перегораживал трубу, и вызывал затор морковки. Теперь он проскочил через ячейку решетки и упал на зайца, отчего заяц тоже свалился на землю. И здесь произошло чудо опять. Напильник лишь оглушил Мео, а мог бы убить. И Мео, ударенный напильником, без сознания лежал под морковным ручьем.  И это было хорошо, потому что над заячьими ушами, морковный ручей снова пришел в движение и вновь проносился так же стремительно, как если бы ничего не произошло, но заяц этого не видел ...



Очнувшись, Мео открыл глаза и увидел небо. Оно было абсолютно безоблачным. Сознание возвращалось постепенно. Память еще запаздывала, но что-то продолжало беспокоить Мео. Труба, как и прежде, мерно гудела мчащейся морковкой. Мео слегка повернул голову. Как только в поле зрения появилась труба, из которой ничего не вываливалось, заяц понял, что вся история с морковкой  от начала до конца  ему приснилась. Чувство обиды былo так сильно, что Мео начал задыхаться. Как бы сопровождая это чувство, тут же изнутри живота прорвалось чувство голода. Заяц, как лежал на спине, почти машинально окинул взглядом землю под трубой в поисках травинок и увидел...земля была усыпана ...морковкой!

                *

    Так откуда же взялся черный не кусачий спаниeль в этом лесу? Вот его короткая история, а также история очаровательного семейства с любимыми детьми.
Это было еще в России. Как только купили этого щенка спаниеля сразу принялись придумывать ему имя и конечно, американское.  Это было принято, впрочем, как и не знать английский. Любить Америку, как мечту несбыточную, и давать собакам имена, звучащие, как американские, было обязательно. Но то, что звучит по-английски в России, в Америке звучит иначе. Чаще всего, вообще не звучит, и это обидно, когда приезжаешь в Америку. Обидно за свой английский. Правда, это ненадолго. Когда возникает подозрение, что язык, если и зазвучит когда-нибудь, то и тогда он не вполне будет английским, обида пропадает. С собакой же сложнее, потому что у собаки судьба... Его судьба переплелась с историей  любви к жене, и к детям, и к собакам, к библиотеке и самиздату и, конечно же, к Голосу Америки, который пах свободой и к Свободе, которая прямо так и называлась.



Имя спаниелю подбирали долго, очень обоснованно и, как тогда говорили, всесторонне взвешенно. Одну из сторон, тем не менее они просмотрели. Очевидно из-за этого слова – всесторонне, которое из чужого словаря. Чьего? Того, кто может взглянуть на вещи со всех сторон. Человек, как раз не может.


Щенок был красивый, чёрный, с огромными добрыми глазами. Долго обсуждали и рылись в русско-английском словаре. Пытались слушать что-нибудь на английском, чаще всего натыкались на Би-Би-Си. Звуки были несомненно настоящие и правдивые своей уверенностью, отсутствием деланности или другого притворства, но... непереводимыми. Тем не менее одно слово супругам очень понравилось – Негропонте.  По неизвестной тогда причине его часто повторяли. В слове было много достоинств. Во-первых, обоим супругам оно казалось легко переводимым. Оба перевели его как Черный Пойнтер причем без традиционного разногласия, если что-нибудь надо было решать совместно. Даже в словарь не нужно было заглядывать, что было веским аргументом само по себе... Много позже, всякий раз, когда в доме обсуждалась эта история, самой реалистичной версией было:  без черта здесь не обошлось.



... Дорогой читатель! Эта фраза несомненно может натолкнуть тебя на мысль, что я использую кого-то из классиков, т.е., занимаюсь плагиатом. Меня уже натолкнула. К сожалению, это не так. Просто доля Его участия в нас велика, причем  настолько, что этого никто не знает. Оттого, что классики уже высказались по этому поводу, Он не исчез никуда, а они (классики) не исчезают только из библиотек.



Процедура с именем продолжалась. Поехали к одному знакомому, который только Би-Би-Си и слушал и ничего другого не делал вообще. Знакомый сказал, что слово Негропонте – это фамилия крупного американского дипломата и, по счастью, у знакомого оказался американский журнал с его фотографией, и знакомый показал им ее. С фотографии на них смотрел облысевший человек с очень живым лицом, но глаза... Это были глаза их щенка! –  Один к одному, такие же добрые и карие, глубокие и огромные. Глаза решили всё. Имя было подобрано с полным обоснованием. Так в доме появился спаниель Негропонте. Так его и записали в родословной. Позже появилось более удобное, уменьшительно- ласкательное, короткое имя Нигро. А уже через год всей семье удалось эмигрировать в Штаты (вместе со спаниелем).



Их первый год в иммиграции был очень типичен для семьи со средней языковой подготовкой, которая к тому же отважилась взять с собой за океан щенка. Этот год они жили с ощущением победителей всех трудностей, которые только семья и может преодолеть, причем, с достоинством. Во-первых, необходимо было снять аппартмент. Семья ходила по округе и читала объявления. Чувство, что они практически уже читают по-английски, а недавно еще ничего не могли прочесть, вызывало прилив гордости за себя и веру в безболезненное вживание в Американский образ жизни.



На время поисков жилья, спаниеля удалось пристроить к новым знакомым, ну очень отзывчивым людям. Объявлений о сдаче апартаментов было много. За одно из них они и ухватились. Они легко перевели квадратные футы в квадратные метры. Апартамент был значительно больше их квартиры в Союзе. Все было больше, светлее, удобнее и лучше. И они подписали договор на год. Там была большая сноска мелкими буквами, что животным не место в этом замечательном апартаменте, но как раз этой сноски они и не перевели.



Въехали они тут же, а еще днем позже спаниeль был замечен хозяином апартамента. С этого момента Нигро пришлось перевести на нелегальное положение.



Вскоре семья приобрела первый в их жизни американский телевизор китайского производства.  Он  был в сто раз лучше чем советский, оставленный в той жизни вместе с приемником Голоса Америки. И вот, по этому новому и прекрасному телевизору в первый же вечер они увидели того, кто был тщательно подобранным прототипом имени их любимого спаниеля. У этого человека на самом деле были большие выразительные глаза, но они выражали совсем не то, что им увиделось  в первый раз на плохо отпечатанной фотографии затертого журнала, – нет, не добрые. Эти глаза могли подходить только одному персонажу - Колдуну из Лебединого Озера Чайковского, только этого, в отличие от актеров, вовсе не было нужды гримировать.



В этот раз на колдуне они моментально согласились, и снова очень обрадовались единодушию. В прошлый раз в России они ошиблись переводя. Но, они были неслыханно рады, что сделали это совместно.
А здесь они столь-же единодушно эту ошибку обнаружили, и  снова было удовлетворение от совершенно мирного и взаимного признания. От чего была радость? Оттого что, наконец они, как никогда единодушны? От “ошибок, за которые нет наказаний?”  Может быть.
А пока, сидя на диване, они смотрели передачу и, прямо с экрана телевизора на них глядели, зрачки в зрачки, глумливые глаза выдающегося американского слуги народа Негропонте.



Однако, ведь дело оказалось не только в прототипе. Уменьшительно-ласкательное, образованное из прототипа, собачье имя Нигро, произносить в Америке было небезопасно. Возможно, только в очень узком кругу, окруженном телохранителями, а до этого благополучия было еще далеко. В районе их жительства один раз позвать вслух любимого спаниеля было опаснее, чем трижды сыграть в русскую рулетку. Пришлось переделать ему имя на адекватное Нигро, но безопасное для местных условий. Остановились опять на заграничном, теперь уже на русском – Чёрный. Делая это, хозяева вдруг почувствовали: на самом деле, какое красивое и адекватное имя... Но,



Нигро не стал на него откликаться. Хуже того, он напряженно думал, пытаясь понять, что в доме происходит. Хозяин перешел на четвереньки, хозяйка громко произносила:  – Черный, – и ласково смотрела на Нигро, и на хозяина. Хозяин с четверенек говорил: – Гав!
– Прежде в его словаре Нигро этого слова никогда не замечал. Затем, хозяйка очень тихо произносила:
– Нигро, и оба, она со своего кресла, а хозяин с четверенек, внимательно смотрели на  входную дверь, а затем одновременно поворачивались друг к другу, спиной.  Подобное происходило снова и снова. Нигро пытался догадаться, что бы это могло означать, но у него не получалось. Начинало болеть между ушами, как это бывало всегда, когда он не мог проследить логику происходящего, и он засыпал, положив голову на левую лапу, и прикрывая ухо правой.



В год, у него были длинные волнистые уши и красивые карие глаза. Часто он догадывался o том, что происходит в доме, даже прежде чем это удавалось хозяевам. И, каждый раз, когда это происходило, они восхищались его умом и  спешно констатировали факт собственной несообразительности, и счастливо тискали и целовали его. Но, он бы навсегда остался в неведении, что существует Любовь, не познав, что иногда ее нет. Ему повезло, и зачем-то жизнь сложилась так, что все светлое время дня теперь он проводил в соседнем лесу, и только на ночь его всегда брали в дом, причем он не сам шел, пусть даже на поводке, а его несли в большой сумке с задернутой наглухо молнией. А наутро, в той же сумке, его дoставляли назад и оставляли на лесной поляне, опять до вечера. Он не паниковал и абсолютно верил, что поздно вечером за ним придут, усадят в сумку, закроют молнию, и после недолгого раскачивания внесут его туда, где живет Любовь, и там, в доме, расстегнут молнию и выпустят Спаниеля.



А на поляне было много разного, за исключением того, что заставляет сердце радостно биться, а хвостик стремительно  вилять... Вроде, об этом они говорят каждый вечер, после того, как Нигро откормили и обласкали. Они произносят множество разных слов, но эти всегда повторяются – “безраздельная собачья любовь”. Любовь – это понятно, но почему собачья? Причем здесь собака? Нигро слушал их и ему было жаль говорящих. Ведь наутро снова в лес.



– Не знаю, – думал спаниель, – лучше бы начали расчесывать уши, это ведь приятно. Кстати, им делать это тоже очень нравится. Стали бы они расчесывать уши постороннему спаниелю? Не думаю. Нигро знал, что посторонних спаниелей не гладят, в лучшем случае, треплют. Его тоже иногда треплют приходящие в дом гости. Нигро долго не мог понять, зачем. Потом понял. Чтобы его хозяевам было приятно. Они даже смотрят не на него, а на хозяев. Всегда трудно понять, что и как у людей называется и еще труднее – зачем это делается. Так, Нигро все время пытался понять то, что люди называют вежливостью. Не понимая, он не любил этот способ поведения. Собственно, Нигро не любил сам запах этого способа. Он хорошо помнил...



На его первый в жизни День Рождения позвали гостей и они пришли такие необыкновенно вежливые. Они были счастливы, потому что чувствовали, что они такие хорошие. Они принесли ему подарок, и то, что они ему подарили, тоже делало их счастливыми. Они нашли в магазине для подержанных товаров в бесплатной секции “искусственную косточку“ для собаки. Первоначально, “косточка“ была ароматизирована  или побрызгана сверху запахом дичи. Обертка была порвана,  из-за чего, собственно, косточка перешла в раздел для бесплатного перераспределения между магазином и нищими покупателями. Но это уже политика. Что же касается собаки, то Нигро не мог понять, что именно ему суют с такой радостью. Потом, когда он догадался, что собственно свою радость они и суют, пес перестал разбираться и успокоился. Ему, конечно, хотелось высказать, что он об этом думает, но он был некусачим спаниелем и все обошлось...



Но кое-что я понимаю совершенно одинаково с ними, – думал спаниель, – и это действительно хорошо. Когда хозяева говорят мне: вечером мы за тобой придем, я это ощущаю так, что пока солнце не уселось за горизонт, я – один. А потом они придут и посадят меня в сумку. А до этого будут прижимать к лицу, - все, ожидая один другого (и это очень приятно). Что-то они не понимают. Вот, если бы не они, а кто-то другой мне бы сказал: вечером мы за тобой придем... Я бы понял? Наверное, даже бы не услышал. Люди, как маленькие щенки. Они уверены, что за одними и теми же словами стоят одни и те же действия!  И пытаются всерьез этим пользоваться, когда говорят друг с другом: – Я же говорил тебе об этом! Нет, ты говорил о том... И у обоих пылает лицо, и обоим плохо. Они не могут врать друг-другу. О чем же пылают лица? Самые умные те, кто признает себя дураком! Непросто так жить. Он ведь никогда не запоминает того, что сказала Она. Он слушает, что сказала Она и сравнивает с похожими словами в своей голове. Вот эти-то слова Он и запоминает. То же происходит и с ней. Так они сделаны. Ими легко манипулировать. А это уже удобно кому-то. Не знаю всех, кому. Одного я знал. У меня был знакомый кот-пакостник. Умный, но мерзавец, такое бывает. Он понимал, что в целом люди  соображают редко. В основном, они пользуются инструкциями из своей головы. Так вот, этот кот с вечера давал понять хозяевам, что ему надо на прогулку, якобы его туалетная клетка не достаточно вымыта. Они верили, надевали ему на шею ювелирный ошейник и выпускали на улицу.  Мерзавец бежал в парк, переставлял местами таблички со знаками М и Ж, и бежал домой. Наутро он возвращался в парк, мирно садился на тропинке и наблюдал за редкими прохожими. Кот точно знал, что М пойдут в Ж, а Ж в М.  Любая собака знала, как поведут себя люди в подобной ситуации. Но, собака подобного эксперимента делать не станет. А некоторые коты – с удовольствием. Ему даже зрители не нужны. Для кого кот это делает, пес понять не мог, т.е. он предполагал, что ни для кого, но поверить в это было еще труднее.



А люди просто другие. Чтобы было проще, они себя объявили наиболее умными. Что делать, у них много проблем. Совсем недавно они сделали сенсор, как они это называют. Этот сенсор чувствует, когда живое движется по комнате. И вот тогда другой прибор зажигает лампочку (чтобы этому телу было видно, куда двигаться). Все это делали те из них, которые сильно образованы. Но, у собак все это есть от рождения. Эта часть образования нам не нужна. Нас они тоже пытаются учить, но в основном, чтобы мы не кусались. Но ведь хорошего человека мы, спаниели, никогда не укусим. Лучше бы приглядывались к тем, кого мы кусаем и изучали, по какой причине. Тогда их общество обошлось бы без адвокатов, которых ,кстати, мы чаще всего и кусаем...
Так, или примерное так, думал Нигро, и чувствовал что засыпает. И может быть поэтому, ему приснился сон, что его уже принесли из леса, покормили, но ничего не говорили, ни с ним, ни друг с другом, и он ощущал: – что-то плохое происходит со всеми в доме. И ему стало так же плохо, как и им. Может быть это и есть любовь, думал Нигро во сне, – но как им это объяснить?



*


Заяц был крайне вежливым зверем. Фактически, вежливость Мео была самой его отличительной чертой, среди всех зверей, включая прочих зайцев. Любой, кто знал его даже самое короткое время, легко признавал, что этот заяц самый вежливый из всех, кого он встречал. Мео никогда и ни к кому не лез со своими собственными проблемами. Конечно, можно было прeдположить, что заяц имеет какие-то собственные желания, но на самом деле никто, никогда и ничего об этом не знал. Может быть, конечно, ни у кого особенно не было лишнего времени покопаться в заячьих мозгах и выяснить, – что было ясно и без выяснения – собою заяц не интересовался совсем, только другими, зачем тут выяснять?



Мео выслушивал практически любого, когда тот говорил о своем. Заяц слушал любого так долго, насколько другого хватало.  Но, кому же легко остановиться, когда говоришь о себе, и тебя слушают, и не прерывают?



Заяц был самый лучший товарищ из всех, кого можно было припомнить. И это чувствовал каждый, включая спаниеля. В одном была загвоздка, Нигро во всем должен был удостовериться сам. Даже в своих ощущениях, которые он тоже подвергал проверке. То есть, по-своему, спаниeль был тяжелый субъект. Не то чтобы он никому не верил. Скорее, ему просто нужна  была истина. Зачем?  Можно лишь предполагать. Так мы сделаны, что это вообще самая трудоемкая работа, – разбираться с тем, что в голове у другого. Это в то время, что разобраться со своей, тоже трудно, но своя представляется более важным объектом. Где найти время? Каждый, кто его не отыскал, все равно заслуживает прощения. Что касается меня, то просто так случилось, что у меня нашлось это время для Нигро, хотел я этого или нет. И вот моя версия. Как и все другие обладатели интеллекта,  Нигро обладал короткой и длинной памятью. Но, его короткая память от рождения была чересчур короткой и Нигро старался ее быстрее освободить, т.е. отправить узнанное дальше в длинную, которая была необыкновенно длинной и, как считал Нигро, не засоренная ложью. Словом, голова спаниeля большую часть дневного времени занималась выяснением истины.

                *

Черный спаниeль Нигро сидел на тропе с закрытыми глазами, чтобы не мешало солнце, и думал. Он всегда о чем-то думал. Никто не знал, почему Нигро это делает, да ни у кого и не хватало времени обдумать, зачем Нигро это делает. Никто не знал, где он спит. Он был не такой, как другие звери в лесу. Некоторым в лесу было совершенно ясно, что пёс кем-то прикидывается, постоянно кого-то играет, но кем и кого, было неясно никому. Словом, он все-же был не такой, как большинство в лесу и, в общем, был утомительным для того же большинства. У зверей не хватало времени подумать о себе, и то что этот Нигро навязывал, чтобы думали о нем, делало его нелюбимым автоматически. Хорошо еще, что они не знали, что он постоянно думает именно о себе...



 
Прямо сейчас, Нигро думал о запахах, которые двигаются. Пока что все было спокойно. Лишь слегка изменялся запах зайца, но сейчас заяц был так далеко, что спаниeль с трудом его улавливал. Конечно может быть, заяц был еще дальше а прошмыгнул здесь давно, может быть час тому назад, или еще раньше, и сидел в голове у Нигро, как давно обглоданная косточка... и уже высохшая... Спит, наверное,  раз не двигается, или, что еще может быть?



Вдруг, без предупреждения запах зайца начал сильнеть. Нигро задумался. Он никогда не был тренирован на зайца. Вот, если бы пахло подстреленной уткой, Нигро бы даже в голову не пришло чего-то обдумывать.  Побежать, схватить и принести хозяину то, что еще недавно было уткой. Особый запах! Это занятие делало их с хозяином – коллегами. Это была работа - “убийство в законе“, как иногда весело объяснял хозяин. Словом, здесь было бы всё ясно, за исключением того, почему нельзя придушить соседскую курицу и зачем здесь двойной стандарт. Опять же, спаниеля совершенно не интересовало кого-то душить, а смущало само наличие двойного стандарта...




...Но здесь пахло зайцем, и спаниель, который не получил соответствующего трейнинга, вынужден был посидеть и подумать над деталями, с которыми Нигро к счастью быстро разобрался и уже хорошо знал, чего следует ожидать вскоре. Нигро, уже готовый к тому, что заяц вот-вот может появится, не открывая глаз обдумывал уже другие запахи и, в момент когда заяц сделал последний прыжок, открыл глаза.



Он увидел приземляющегося с раскрытым ртом Мео и концом фразы, которая застряла в нем. Скорее всего фразу заяц начaл еще задолго до того, как он увидел спаниеля. Но тогда, он разговаривал сам с собой, а теперь лишь плавно сменил слушателя, с себя – зайца... на собаку.



Спаниель, который уже был готов снова закрыть глаза, вдруг подумал, что это какой-то другой заяц. Хотя, тот же запах, абсолютное сходство...разве что за исключением глаз. Глаза зайца смотрели  в противоположные стороны. Покуда Мео непрерывно повторял снова и снова что-то несуразное, спаниель приглядывался к зайцу, стараясь определить, куда каждый из заячьих глаз был направлен. И он определил! Левый заячий глаз смотрел в направлении из которого он прискакал, а правый – в направлении, где жил поросенок. Таким образом, заяц соединил свое обиталище с его следующей остановкой, на случай, если спаниель не решит его проблему и ему придется бежать еще дальше – к поросенку.


Кроме этих чисто технических наблюдений, спаниель почувствовал, что с зайцем происходит нечто значительное. У Мео, несомненно, была персональная проблема и, он был вот-вот готов ею поделиться со спаниелем, чего никогда прежде не случалось. Так или иначе, как только спаниель покончил с проблемами направления, он прислушался к заячей речи. Нигро конечно не мог запомнить слово в слово, что произносил заяц. Но образ того, что тот старался донести до спаниеля, сводился к следующему: – Мео срочно нуждался в длинной, тонкой, крепкой, всесокрушающей, всевыламывающей, но не ломающейся самой, палке. Кроме того, он все время вспоминал какую-то морковку, которую Нигро был не в состоянии  увязать с логикой текста.



Нигро попытался ответить что-то вежливое, в манере самого зайца. Но заяц продолжал крутить ту же заготовленную фразу и, казалось, не слушал собаку. Спаниель, который внимательно наблюдал за обоими заячьими глазами одновременно, вдруг подумал, что может быть заяц реагирует только на ключевые слова, которых как раз в вежливости может и не оказаться?



       Прошло несколько минут. Нигро теперь попытался задать наводящие вопросы, все еще стараясь понять зайца. Время шло... Вдруг Нигро заметил, что левый заячий глаз медленно пополз направо. В это же время правый застыл на месте, как бы в ожидании левого. Однако, лишь только правый дождался левого, заяц, не обращая внимания на то, что спаниель что-то говорит, выпалил явно заготовленную, очень вежливую фразу, которая наложилась на спаниелеву речь, и стремительно упрыгал  в направлении, куда теперь единогласно смотрели оба его глаза. И тут Нигро понял, что заяц другой, чем его все представляют, и что у него есть какие-то свои интересы, но к тому же и  вежливость. И вежливость он использует, как забор между этими интересами и окружающими. Видимо, он все же хороший зверь, но хороший иначе.


                *

С тех пор, как Морковный Ручей был дарован зайцу, он стал чрезвычайно осмотрителен. Это случается со всеми. Здесь, как это помнил еще издавна Мео, надо было поставить свечку кому-то. Кому, и что такое свечка, Мео не помнил. Это была память прошедшего, старого времени.  Старое время Мео вспоминал часто и с удовольствием, и тем прекраснее выглядело новое время на его фоне. Каждый день за два часа до и два часа после полудня, заяц был очень занят. Время от времени в течении всей ночи из дырки в Морковном Ручье вылетали отдельные морковки. Это происходило  довольно редко, но к утру морковки собиралось на 2 или 3 дня заячей еды. Вот эту-то морковку заяц должен был уложить в ящик... Потом морковка стала накапливаться, и пришлось копать ямы. Потом пришлось закапывать гнилую морковку. Такова жизнь – в распоряжении Мео не было холодильника, но, если бы он был, проблема загнивающих пищевых запасов могла бы толкнуть зайца заняться торговлей излишков и сделала бы его бизнесзайцем. С другой стороны все зайцы уже исчезли из этого леса, и, как это бывает, библейская ностальгия и вкус к благодеянию начали слегка преследовать Мео.


Зато, с вечера до утра, под сосной,  в мягком ковре  длинных пахучих иголок на дне глубокой канавы заяц чувствовал себя в полной безопасности, а запасы морковки казались неистощимыми. Легкое беспокойство вызывал лишь избыточный вес и необходимость периодически совершать путешествие от сосны к Морковному Ручью. Однако, находясь под сосной, Мео научился беспокоить себя проблемами только в порядке поступления. А до утра они никак не могли поступить... Но, завтра наступало, и неизбежный путь к Морковному Ручью начинался... Ощущение чего-то, что может произойти на пути к ручью и только на этом пути, никогда не оставляло Мео. И тем более не оставляло сегодня...


                *


Заяц присел под кустом, вздохнул, осмотрел поляну и наметил следующий куст. Осмотрелся по часовой стрелке, затем против часовой, и тут-же быстро снова по часовой и,  убедившись в безопасности,  запрыгал к следующему кусту. Добравшись до следующего куста он все повторил в точности но, во время осмотра по часовой, в поле зрения зайца оказался... волк!  Моментально, лапы и даже хвост стали тяжелыми.


Первое, что почувствовал  заяц, это – запах конца! Этот запах был таким сильным, что заяц забыл, что надо сказать: –Хорошо. – Ну, просто забыл. Однако, жизненный опыт  в этом лесу напомнил, что последний шанс, хоть и маленький, у него все же есть, и хвостик снова стал невесомым.  Мео лег на живот и по-пластунски, тихо, чтобы не нашуметь, пополз назад к огромному дереву, которое он присмотрел на всякий случай чуть раньше.



Хруст сучьев, сопровождающий волчье передвижение, совершенно безбоязненно и нагло пересекающего лес, загонял душу зайца в пятки, и хвостик непроизвольно потяжелел опять.
Но снова, из пространства – жизненный опыт продолжал поддерживать.
– Это хорошо, что нашлось большое дерево.
– Если только волк раньше не заметил, – тихо парировал Мео.
– Тогда не очень хорошо, – думал он уже чуть громче.



Так или иначе, выбор был сделан и диспозицию менять было слишком поздно. И, заяц окончательно шагнул навстречу своему опыту. Прежде всего, как и полагалось, он закрыл глаза, но стало еще темнее и страшнее. Тогда, заяц открыл один глаз, но оставил его сильно зажмуренным – стало намного лучше. Затем, он положил голову на корягу, посыпал хвостик сухими листьями и только после этого широко открыл один глаз и... тут же увидел приближающегося волка.



Волчья морда, хотя и жуткая, дарила надежду. Она выражала полное безразличие. А волк, который полностью безразличен к зайцу – это волк, который зайца не заметил и более того, даже не унюхал! Тем не менее, не шевелясь и не дыша, с хвостиком усыпанным листьями и широко открытым одним глазом, заяц пролежал вечность длиной в долгие секунды. Волчьи шаги, сохраняя прежнюю наглость, стали тише, а потом еще тише... – Не заметил, осторожно заключил заяц. И, чувство ужаса сменилось у зайца на чувство обиды за то, что его даже не заметили вовсе!



Уже теперь, навалилось утомление и потребность  расслабиться от него, и oт напряжения, которое тоже никуда не девалось, может быть даже от чего-то еще, словом, от всего, что навалилось. Заяц начал с того, что растянулся на траве, посмотрел туда, где просачиваясь сквозь ветки синело небо и произнес:
– Хорошо! – И в глазах у зайца светилась мудрость. Где-то даже удовлетворение, как от удачно завершенной военной операции, которую он спланировал с кем-то еще и теперь они жали друг другу лапы.
– Хорошо! - сказал заяц опять и еще раз посмотрел наверх. Опасность, которая все еще давила сухие сучья, пока что была здесь и заяц  с сожалением оторвавшись от неба, нехотя опустился на землю. Он раскрыл второй глаз, поднялся на все четыре лапы и взглянул на спину уходящему волку, которая все еще маячила неподалеку, хоть уже стало очевидно – волк направляется на водопой, тот же самый, которым пользовался заяц. Заяц посмотрел в противоположную сторону, – туда, где он в первый раз заметил волка и когда он ощутил тяжесть в хвосте, а сердце в пятках.



На этом же самом месте – как оборотень! – стоял его хороший товарищ, поросенок Хрущ.
Точнее говоря, поросенок направлялся по тому же маршруту, что еще несколько минут назад проделал волк, который даже не взглянул на зайца.



– Тоже идет на водопой наверное, – подумал заяц. – Надо испариться, - сказал зайцу здравый смысл и он мгновенно упал на землю и распластался на том же месте, в надежде не быть замеченным.



Хрущ зайца вероятно не заметил, так как в это время вертел головой, как раз, по-видимому, рассчитывая найти Мео – они часто виделись в точности на этом же месте. Но, сейчас было важно не увидеться с Хрущем, который всегда  при встрече был излишне эмоционален и громко радовался. Мео с ужасом на мгновенье представил себе Хруща, который начал что-то говорить или просто хочет что-либо сказать, а его необходимо срочно остановить, по какой-то важной причине. Заяц вообще подозревал, что когда Хрущ говорит, его слух попросту отключен. По тому, какой характер был у Хруща, тот был идеальный персонаж на съедение... Еще неизвестно, с кого волк начнет... Было ясно, что волк и Хрущ, находясь лишь в нескольких шагах один от другого, направлялись к одному и тому же водопою. Что же делать? Этож надо – пережить то, что я имел с этим волком, так теперь эти Хрущевские проблемы... Заяц подумал, что Хрущик имеет единственный шанс  на спасение – волк окажется богоизбранным и свинины не едящим вовсе.



Рассуждая так, заяц продолжал неподвижно лежать на земле, а мимо него просеменил поросенок, как будто тот преследовал цель догнать волка! Но, где взять силы, чтобы остановить Хруща, заяц не знал. От всех сегодняшних переживаний начало болеть где-то в районе хвостика  и подниматься с земли вовсе не хотелось.
– Поросенок неосмотрителен, но все один к одному! Будто-бы кто-то ведет Хруща на встречу с волком...
– Будто кто-то хочет сохранить зайца, но не заинтересован в поросенке...
– Будто кто-то даже говорит: – поросенок не нужен, как Мео слышал однажды по телевизору. Ему даже представилось уточнение: “в данном случае”, будто бы иногда он все же нужен!
– Хватит, пора заниматься собой. Конечно, можно иногда поговорить со спаниелем, он интересный товарищ. Довольно и его...



И тут он снова остановился с застывшим взглядом, будто ему кто-то привиделся или вспомнился.... – На самом деле, сколько можно думать о поросенке, после того как мне было даровано избежать практически неизбежного сжирания этой волчьей скотиной? Меня избрали опять! Что-ж, я богоизбранный, - а кто такой поросенок? Богопереизбранный что-ли? Поросенок не нужен, – было сказано! Или не было? ... Но, как это может быть, чтобы Хрущик был не нужен?



Заяц все еще имел ввиду окликнуть поросенка. Но, в этот самый момент, его осенило: он никогда прежде не видел здесь волка, в этом лесу. Это озарение на время отвлекло заячьи думы от поросенка. В голове лишь промелькнуло, что поросенок наверное вкусный – с точки зрения волка,  не зайца, конечно...
– Надо уходить отсюда. Никакой водопой не продолжается вечно.
– Говорят, после водопоя аппетит уходит на время.
– Конечно, листики на хвосте не могут быть постоянным решением.
– Куда уходить? Нет, это не выход!
     – Может оказаться, что волк зашел в эти края случайно!? Как пришел так и уйдет... Взглянул заяц вокруг и увидел, что утро прекрасно, и совершенно безоблачно. – Хорошо, – сказал заяц, хотя на этот раз не столь уверенно и добавил неопределенно, – все может обернуться вообще неизвестно как! – На этот раз он старался не глядеть на небо.




Хрущик, – снова вспомнил заяц. Я ведь предупреждал: – осторожно! –Однажды я даже рассказал ему конкретно, где и когда он был недостаточно осторожен. Так он принялся во весь голос спорить об этом конкретном случае, якобы все остальное в порядке. Как будто в других случаях он был другим? Так что, громко спорить по каждому случаю? Мне это надо?  Видимо, некоторым нужны более серьезные уроки. И вообще: –каждому свое, – вспомнил заяц отрывок какого-то разговора между взрослыми на веранде, чувствуя что этот отрывок был значительным для того разговора и уместным здесь, хотя не достаточно понятным. – Хрущ вообще давно не объявлялся. Даже, когда его приглашают, редко приходит. Вообще, друзья ли мы?...



Так, улаживая разногласия между различными составляющими своего я, заяц утомился настолько, что ему стало себя жаль. –  Не через чур ли много я занимаюсь Хрущем? Он посмотрел наверх, как будто бы искал кого-то, перед кем он был виноват, занимаясь поросенком... Понаблюдав некоторое время за небом, заяц неожиданно оживился. Понимание вдруг пришло к нему, как просветление. Высокое понимание того, как мелочны его заботы о Хруще и как он посмел отвлечь свои помыслу от того, к кому они только и должны быть устремлены. Он лежал спокойно, и становился все спокойней и спокойней...



– Волк! – вернулся к действительности заяц, подпрыгнув из лежачего положения. – Он же вернется с водопоя! Не станет же он речку переплывать? Надо бежать! Бежать? А Морковный Ручей? Где еще в целом свете он найдет этот Морковный Ручей? Некуда бежать из этого леса.  Из этого лесу его вынесут вперед лапами! Где-то он слышал это выражение и оно произвело на зайца впечатление. Только раньше он не знал, куда его будут  нести, теперь он не знал, сохранятся ли лапы....


                *

Солнце уже поползло к горизонту, а он еще не был сегодня у Морковного Ручья. С тех пор, как этот ручей был спущен зайцу в дар, с ним такое случилось впервые. Мео направился к решетке, забыв о здравой осторожности. Даже, не то чтобы забыв, а просто почувствовав, что ему все равно. Он не торопясь приближался к Ручью, а непонятное ощущение нарастало. Подойдя к трубе из которой обычно периодически вылетала морковка, заяц долго не мог обнаружить решетки. Ящик с запасной морковкой лежал на прежнем месте, в стороне, под кустом. Что-то странное валялось под трубой прямо на земле. Мео пригляделся... и узнал решетку с выломанной ячейкой, из которой уже много лет вылетала морковка. Мео медленно поднял голову и увидел, что место, на котором всегда была эта решетка, теперь прочно заделано ровным куском железа в котором не было ни единой дырочки...



             Зайцу практически не понадобилось времени, чтобы осознать то, что он увидел. Заяц был потрясен до состояния, когда его голова прекратила работать, как обычно, и начала подчиняться самому глубинному, что составляло Мео. Даже вежливость, как бы оставила его. Осталась лишь чистая суть богоизбранного зайца. И эта суть закричала неимоверно громко:   – Волк, водопой, Хрущик, Хрущик!



И, перемахнув через ящик с морковкой, Мео огромными прыжками помчался к реке. В голове застыл лишь один громкий звук: – Хрущик! А запахи менялись с такой скоростью, что их невозможно было проанализировать. Только одна всеподавлящая и почти истерическая тревога осталась – Не опоздать! Не пропустить бы, только бы поймать запах Хрущика снова! Наконец, на лету очередного прыжка заяц унюхал характерный запах мокрых собак, и услышал знакомый поросячий голос.



           Не останавливаясь, еще находясь в летучей фазе прыжка, Мео разглядел: на песчаном берегу, чуть наискосок от водопойной тропы, стоял и что-то говорил, нервозно размахивая хвостом, поросенок. Он говорил в обычной Хрущевской манере – работать хвостом там, где достаточно языка, но теперь это не раздражало. Перед Хрущем лежали на песке и сушили свои мокрые шкуры спаниель Нигро и... серый волк. На шее у  волка блестел белыми звездами на поблекшем синем фоне красивый ошейник.   – Кстати, что за буквы были в том мультфильме, где я узнал волка? Может их и вовсе уже не было, а только зайцы плясали... Кто теперь знает? Ну, не волк же... уже почти безразлично отметил Мео.


Заяц осознал происходящее, еще до того, как его прыжок был завершен позади большого дерева. Он приземлился с подветренной стороны и неподвижно застыл, так что его нельзя было ни увидеть, ни унюхать. Потрясение постепенно уходило, и Мео стоял и прислушивался к  разговору на песчаном берегу. Собачий Волк, как теперь было понятно Мео, никого не пугал, а сам был напуган. Кто-то ему рассказал, что новое население ест собак и он искал сочувствия у спаниеля и поросенка. Хрущ в ответ говорил, что им все равно – поросята или собаки. Нигро привычно отмалчивался, как всегда в начале разговора, и думал о чем-то о своем...


Направление ветра начало меняться, так что спаниель уже соориентировал свой нос в направлении дерева, скрывающего Мео. Впрочем, к этому времени Нигро, очевидно,  уже пришел к своему заключению и понес ахинею, как бы ни к кому не обращаясь. Он утверждал, что нашел общее между богоизбранными и масломанями, и этим общим, кроме священной земли, которая их разделяет, оказались поросята, которые как раз их объединяют. Причем собратья Хрущика объединяют давних врагов в самом хорошем – миролюбии - единственно кого обе стороны отказываются кушать. Спаниель шел дальше – все священные писания он предлагал обобщить – там не так уж много работы – к священным коровам нужно прибавить священных поросят, священных собак и, у нас уже весь мир! – кричал обычно мирный пес. Теперь Мео понял, что, там где спаниель проводит ночи, есть телевизор, а в местах, откуда пес приехал, принято было переписывать священные книги...



 Собачий Волк вышел из глубокого задумья и осторожно вставил:
– не получается – эти новые едят и священных коров, и поросят не перестанут, и собак, даже если их сделать священными... волк снизил голос и, казалось, спаниель расстроился. Похоже, он увидел этот не охваченный миллиард и, как бы добивая свою не всеобъемлющую теорию произнес:          
            – Тогда не поможет – они читают только инструкции, как делать деньги, и зайцев может и не едят,  но какое теперь это имеет значение, когда совсем травы не осталось и ему нечего кушать.



Зайцу вдруг стало так плохо, так невыносимо грустно, что он не захотел себя обнаруживать и приближаться к ним. Они были единственными друзьями, которых он имел в этом лесу, и возможно  вообще на этом свете, но что-то сейчас мешало ему подойти. К тому же, последний оставшийся в одиночестве ящик наполовину заполненный морковкой беспокоил его значительно больше, чем спаниелево понимание заячей судьбы. И это так. И такими все мы созданы.


Мео больше не желал оставаться здесь. Еще недавний страх за жизнь поросенка сменился образом ящика с несколькими морковками на дне, которые были последними. Но, прежде чем двинуться назад к перевернутому ящику, он бросил кому-то:  –Хорошо! …
          И было непонятно, это утверждение, вопрос или вызов.

Эпилог (Хэппиэнд).


Заяц лежал на куске мягкого толстого зеленого поролона в углу большой залы в полной прострации. Он лежал на спине с лапами задранными кверху (всеми четырьмя), и лениво наблюдал, как из широкого и круглого отверстия в стене, прямо над ним, с диким и страшным ревом водопада в зал врывается Морковный Ручей.


Проделав дугу, водопад заполнял Морковное Озеро. Из озера, уже огромным числом тонких Подморковных Ручьев, морковка отправлялась в другие помещения. Говорили, из всех других помещений морковка уже не выходила, а выплывала в виде красно-розового сока в стеклянных бутылках или маленьких баночках ввиде пюре. Зайца это не волновало. Его волновало только, чтобы эта морковка ему не мешала наслаждаться жизнью. Из всей истории с морковным ручьем в заячьей памяти остался только неприятный ржавый напильник...


Вот уже  год, как никто не видел зайца в лесу. На полянке продолжали собираться, но как-то машинально, из боязни потерять привычное и не получить ничего взамен. Продолжали о чем-то говорить, но, вслух никто никогда не упоминал зайца и как-то ощущалось, что делалось это вовсе не из приличия.  Всякий раз, когда кто-то внезапно замолкал, его тут же оставляли в покое, то есть, у замолчавшего никогда не спрашивали из-за чего он замолк, но похоже, все чувствовали – почему, и, постепенно, каждый начинал думать о чем-то о своем. И это свое было –Мео.

Заяц исчез и у каждого как-то дела складывались таким образом, что все на свете становилось хуже и хуже. Почему? Такое, видимо, бывает. То-ли политика, то-ли  коллективная неудачливость. Но до сих пор никому и в голову не могло прийти – что же именно год назад произошло с зайцем...



Говорят, что год назад его, голодного и полумертвого, какие-то девчонки с глазами  продолговатыми, как у зайцев, подхватили возле дома, куда он приполз, пытаясь выяснить – кому в конечном счете достается морковка. Они притащили зайца вовнутрь и выпустили его на  кучу морковки, которой было так много, что Мео тотчас забыл о всех незаячьих испытаниях, которым он подвегся. Прежде всего он нахрумкался до степени, что морковка полезла назад. Вокруг волшебной ямы стояли веселые девчонки и хохотали над объевшимся Мео. У каждой прямо из головы торчали по два темных хвостика, и заяц нашел, что это хорошо подходит к их заячьим глазам . Кто-то сверху, заливаясь смехом, стал протягивать объевшемуся с голодухи зайцу травку, – зачем? Уже морковка не лезет.
– Это травка в законе, – заливалась девчонка, – попробуй,    еще захочешь.
Марихуна в законе!  – все вокруг громко засмеялись.
И Мео откусил кусочек.
– Травка зайцу не то чтобы понравилась – ему показалось, что он вовсе ее и не ест. Неприятное ощущение от избытка пищи в желудке тем не менее ушло сразу. Вообще, все неприятности ушли, как бы сами по-себе. Даже не верилось, что они когда-то были... Вспоминалось что-то, только туго и очень уж нехотя... Вспоминалось, например, как кто-то советовал получать наслаждение от каждого прожитого мига. Имя заяц не смог восстановить, но почувствовал, что и стараться не надо. Каждый миг теперь как раз и был наслаждением. Как из темноты медленно выплыла картина, как он, Мео, стоя на трубе не мог найти в себе силы сказать: – Хорошо! – из боязни, что кто-то не обратит на него внимания. Картина уплывала, а вопрос оставался. Это было важно, или не было? Потом, вопрос тоже уплывал но... возвращался.
– Ее и есть-то совсем не хочется, ну, так морковку в день...
Все воспринималось как-то расплывчато, за исключением одного: о нем, Зайце, избрано заботились! Но, что-то там наверху не сложилось, что-то не заладилось. Какие-то там у них видимо правила,…  а там где правила - страдают логика и ...зайцы.
– С другой стороны, как-то же надо было доставить зайца оттуда сюда.
И, как когда-то под сосной на дне глубокой канавы,  из Мео легко, счастливо и облегченно вылилось: – Хорошо!
И он посмотрел на небо, но увидел потолок, который тоже показался достойным творением. Взгляну позже, подумал заяц, пытаясь справится с дремотой, чувствуя, что что-то осталось недосказанным. Заяц пытался вспомнить, что и кому одновременно. Оба куска информации были пойманы на излете. Хотел сказать: – Хорошо! Кажется уже сделал… - А если нет?.. Повторить?.. – Дважды нельзя… А если не сказал?..
Потом, мука выбора ушла как-то сама по себе. А может, не сама – просто девчонки с заячьими глазами приплясали и марихуну сунули. И опять уплясали...



 
Несколько раз заяц переползал с места на место присматривая такое, где бы морковный водопад не досаждал ему случайно отлетающими морковками, которые иногда подменяют на... В конце-концов – то-ли он нашел это место, то-ли с какого-то времени ему уже ничего не досаждало, только однажды  Мео, бесстрашно перевернувшись животом кверху, принялся изучать изображение на потолке. Присмотревшись, заяц едва не подпрыгнул из положения на спине. С потолка, прямо над ним,  на фоне мозаичного  голубого неба, на зайца глядел мудрый человек с заячьими глазами, размером как сто сорок зайцев. Ну, – глаза - это понятно, здесь почти у всех были заячьи глаза. Как живой, но все таки не пахнет, значит – портрет, – подумал заяц. А вот то, что Мео увидел под портретом, было еще главнее. Под портретом было много разных строчек. Верхнюю он узнал сразу – там опять только зайцы плясали вокруг домиков. На второй и третьей было примерно то же, но зайцы и домики были какие-то другие. На четвертой строке заячье сердце радостно ускорило темп – это были родные английские буквы! И еще прежде чем разобраться, что в точности там было написано, мучительно восстанавливая в памяти алфавит, он целиком прочел целое слово! Он запомнил это слово еще с Филадельфии, где один раз праздновали день рождения зайца и Мама испекла морковный пирог с надписью наверху. В середину торта была воткнута свечка (опять вспомнил!). И вокруг свечки было написано белым кремом его имя – Мео. Дети тыкали в надпись пальцами и кричали – Мео, это ты! Теперь, именно это слово было написано большими зoлотыми буквами! Правда, одну букву они все-таки перепутали – получилось Мао. Ну, люди всегда что-то путают... Этот человек на гигантском портрете несомненно был Мeо, тo есть, Мaо, - другими словами, это был заяц, по-видимому, когда он станет взрослым. Об этом когда-то кричали дети и, теперь становилось ясно, почему именно, они были столь счастливы.



Опять какая-то девчонка с хвостиками бросила в зайца кусочек травки и побежала дальше  (и опять со смехом). Заяц пожевал еще травки и вдруг, его прошибло! – На всех трех строчках, которые стояли перед английской, были слова! На тех, которые после – тоже было что-то написано, и тоже  не по-английски.
– Почему так мало английских букв? – в полубреду подумал заяц, но тут марихуана видимо усилила свое влияние на зайца, и он забыл о своем вопросе самому себе. 



А вокруг падало, вращалось и валялось что-то красное и розовое, в сущности бесполезное для зайца, но дающее что-то людям. Что именно? Ах, точно, Мео тоже иногда это хрумкает, когда девчонки забывают принести травки. Ну не важно, теперь надо увидеть Маму и детей... нет лучше, чтобы они меня увидели здесь... хотя теперь меня все видят... или нет, наверное, лишь хотят увидеть... и не решаются обратиться, думают, что я им не отвечу...
– Не буду я есть вашу травку, пока вы не найдете Маму!
– Нет, травку можно... нет, нужно, – где моя Маохуана?
И тут же вспомнил: –  Где я написан на английском? Мео, Мео... а вот, - Мaо. А почему только на английском?
И перед тем, как окончательно заснуть, заяц нашел себя на каждой строчке, лишь небрежно перескочив через английскую, чтобы не терять время...