Модель мира по-динозавру

Краеугольным камнем в его философии могло бы стать изречение: «Деньги не пахнут». Он купил себе это место чиновника и теперь без зазрения совести брал взятки. Все вокруг него поступали точно так же, почему он должен был поступать иначе?.. Обобрать дочиста бедного посетителя, который хотел продвинуть в судебную канцелярию какую-то жалкую бумагу, – в этом он не видел ничего предосудительного...
Судебные процедуры, доведённые до абсурда – вот итог, к которому мы пришли. Мы изощрялись в выборе наказаний, мы постигали смыслы преступления и наказания и, наконец, скатились до того, что стали вершить суд беспристрастно... Судья с умасленным, потным лицом, скотина из скотин, взяточник, вор, бездушное пугало, которое выставлять где-нибудь на огороде, возле отхожего места, между капустными грядками, представляет символ правосудия современного цивилизованного общества!.. Очень милое зрелище!..
Чиновник К., исполнявший бессмысленные служебные отправления, но зато исправно берущий взятки, был простодушен, краснорож, имел толстый загривок, округлые ягодицы и поступь гиппопотама, своим видом он брал верх над вышестоящими должностными лицами, однако, его подобострастие выдавало его с головой, как более маленького человека. Презирая тех, кто оказывался у него в зависимости, этот К. раболепствовал перед теми, от кого зависел сам. Флегматичная его натура вдруг преображалась при виде денежных купюр, пальцы, имеющие вид толстых, негнущихся обрубков, в один миг приобретали удивительную резвость, они нацеливались на сотенную, как коршун-стервятник нацеливается на свою жертву, когда она ещё беззаботно щиплет травку где-нибудь далеко внизу, не зная о том, что пробил её смертный час... Если бы у денег было сердце, оно останавливалось бы при виде хищной лапы, опускающейся на них, и они бы умирали мучительной смертью, как ягнёнок, горло которого перекушено. Это их счастье, что они бездушны и столь же бездумны, как и те химерические существа, распространяющие над ними свою власть... В ком больше от дьявола – тот больше прибирает к рукам денежных купюр: франки, доллары, фунты стерлингов, марки, рубли и юани – они созданы для одной цели – чтобы убивать в душе человеческое, после чего можно спокойно смотреть, как рядом какие-то человекоподобные пресмыкаются в нужде и нищете, идут на преступления ради сомнительной выгоды и большей частью по причине отчаяния... Обществу нет дела до обездоленных – а они ищут способ выжить...
Бюрократ-чиновник вымогает за широким столом, тот, кто не имеет стола – выходит на улицу, на широкую дорогу, он подходит с ножом к случайному прохожему и требует, а тот, бедняга, сам обобран дочиста...
Судили какого-то молодого парня и смотрели на него как не олицетворение воплощённого порока. Взгляд судьи был испепеляющим, он в торжественной тишине вынес приговор: смертная казнь... Долг его выполнен, теперь он может выйти и съесть в судебной комнате бутерброд, который сунула ему жена, когда он уходил из дому, или покурить, или сходить в уборную, если ему так не терпится. Словом, это слабый человек, груда трясущихся суставов и конечностей, которую завтра пригвоздит к постели паралич, отправил не электрический стул чью-то ещё не прожитую жизнь, до которой, в сущности, ему нет дела!..
Приговорённого увели, а назавтра пришла какая-то женщина со следами скорби на лице и имела разговор с чиновником К. Тот её по терзал, давая понять, что нужны деньги, и получив их, надавал обещаний, что дело будет пересмотрено и он, по крайней мере, попытается что-то сделать. Несчастная мать ушла вся в слезах, прикладывая к мокрым глазам беленький вышитый платочек...
Чиновник К. мечтал о летних каникулах, когда он обычно, забрав с собой жену и детей уезжал отдыхать куда-нибудь на юг Италии, где успевал и искупаться в море, и посетить разного рода достопримечательности – например, побродить между развалин какого-нибудь древнего римского храма, и побегать по картинным галереям и выставочным залам, где стоял перед каким-нибудь шедевром эпохи Возрождения и упивался искусством живописца, доставившего и ему толику земных удовольствий, не понимая того, что сам уже давно объявил войну всякому творчеству, какую бы форму оно не приобретало. Во времена средневековья тоже были чиновники, а к тому же были инквизиторы, а они ещё похуже чиновников... Много зла причинили они свободомыслию и прогрессу, но почему-то всегда приписывали себе и много заслуг, когда дело касалось нравственных устоев, морального благосостояния общества и его научного и культурного процветания...
К. предавался грёзам за своим столом, на миг он позабыл, что находится на государственной службе, ему показалось, что он далеко от этих казённых стен и гулких комнат с высокими потолками и отчуждёнными углами, где каждая вещь как бы призвана говорить тебе: «И ты есть всего лишь навсего собственность государства за номером таким-то! Ходи, гуляй, но смотри, как бы тебя не поставили среди неодушевлённых предметов и сам ты не стал запылённой, негодной вещью, которую пора списать!..» Ему показалось, что он находится среди пальм и туземцев в каком-нибудь Алжире или Тунисе, он сладко улыбался, – в нём в служебное время пробудились фантазия и воображение, на ум взбрело вдруг воспоминание о детстве. Потом всё это сдёрнулось, как будто приятное задёрнули непроницаемой шторой с металлическими кольцами, – и папки с деловыми бумагами представились его затуманившемуся взору...
В конце рабочего дня он покинул основательное учреждение, основательной, неторопливой походкой сошёл он между колоннами фундаментального здания, один вид которого должен был подавить и внушить страх, сказав преступнику: «С кем ты вздумал тягаться, ничтожный человечишко!.. На мою постройку ушли огромные средства, целый многотысячный аппарат, армия чиновников и столоначальников приютилась под крыльями этого титанического учреждения, этого института юстиции, который поглощает немалые государственные средства, ибо он борется с преступностью, с тобою и такими, как ты, чтобы вы получали причитающееся вам, воздающееся по мере ваших нечестивых и подлых деяний!.. Да ничто не укроется от нашего мудрого, всевидящего ока!..» Он сошёл по ступенькам внушительной каменной лестницы, и, преодолев сотню-другую метров добрался до автомобильной стоянки, где нашёл в целости и сохранности свой пузатый и надёжный автомобиль, выкрашенный в чёрный цвет, цвет подземного царства, в которое попали души умерших, всех сошедших в могилы, с кем имел чиновник К. дело через посредство многотомных бумажных подшивок, занимающих шкафы комнаты, вымеренной его коротким тяжеловесным шагом вдоль и поперёк. Поместившись в машине, К. включил зажигание, неспешно нагрел мотор и почти без шума поехал по улице, твёрдо держа в руках руль, уверенный в том, что его судьба всецело принадлежит ему, наивный в своём хладнокровном высокомерии европеец, уверенный в том, что только он один живёт правильно...
С какой любовью он вёл свой транспорт большими и малыми улицами, пока не подъехал к своему дому. Выйдя из машины, он тряпкой протёр стёкла и капот, и забывшись, чуть было не стёр со лба выступившие капельки пота. Наконец, обойдя своё достояние вокруг, словно совершив над ним священнодействие, которое не позволило бы похитителю перейти запретную черту (в его душе, может статься, обосновались языческие боги, если не первобытные идолы), он его оставил перед окнами своей квартиры и вошёл в дом, чтобы побыстрее очутиться в маленьком семейном кругу, доставляющем утеху для сердца и покой уставшему телу, той части его личности, что уже давно подавила в нём какие бы то ни было всякие другие, имеющиеся вообще в человеческой природе...

Иногда в доме чиновника К. или у одного из его близких родственников или сослуживцев, с которыми он находился в приятельских отношениях, проводились вечера, служившие целью провести время с наибольшей выгодой для души. Обыкновенно играли в карты и устраивали спиритические сеансы, вызволяли из потустороннего мира разных духов, в промежутках между этими занятиями выпив чашечку кофе и закусив слоёным пирожком или чем-нибудь другим, а так же выкурив сигарету. В полночь сидела эта компания, состоящая из семи-восьми человек, в комнате с плотно завешенными окнами, за которыми свистел зимний ветер, слышно было, как снежинки бьются о стекло и каминная труба исполняет свою музыкальную партию, навевающую на сердце жуть. То ли от этого, то ли по иным причинам, круглый стол, за которым восседали собравшиеся, начинал вздрагивать и подавать признаки жизни, словно в него вселялся некий бес, однако, медиум, служащий посредником между ми-ром мёртвых и миром живых, утверждал, всякий раз склонен был приписывать эти странные и необъяснимые наукой физические явления пришествию какого-нибудь давно умершего члена собравшегося общества, которому в душе все оказывали благоволение, или государственного мужа, или какого-нибудь знаменитого деятеля, не оставлявшего своими заслугами равнодушным никого из числа присутствующих на собрании...
В один из таких вечеров (дело происходило в доме чиновника К.) явился дух какого-то покойного генерала, при жизни проявившего воинственность своего пыла, и поведал о скором пришествии каких-то неисчислимых бедствий всем собравшимся, не обошёл и самого хозяина, намекнув на какие-то, доселе неизвестные ему душевные муки, которые его якобы в будущем будут преследовать... Чиновник К. был твердолоб и не мнителен и втайне от всех по-думал, что на сей раз дух ошибается и что это вовсе не дух, а проделки медиума, коего он и раньше подозревал в обмане и шарлатанстве. Но ничего не сказал и даже не подал виду, что сомневается в мрачных пророчествах. Остальные члены общества были как громом поражены предсказаниями, имеющими к ним отношение. В камине гудел огонь, удивительные языки плазмы общались между собой в диком, необузданном танце, как бы обсуждая вопросы людей и понимая в спиритизме и колдовстве больше кого бы то ни было, на середине стола трепетали горящие в подсвечнике свечи, отбрасывая на стены комнаты страшные шевелящиеся тени, напоминающие призраков, эти тени уже сами по себе наталкивали компанию мистиков на жуткие предчувствия и фантазии ума, одержимого сладострастными страхами, – так что, если явился бы сам сатана, стуча по полу копытами и тряся парою рогов в воздухе, они за-визжали бы все сколько от ужаса невообразимого, столько и от охватившего их восторга при виде таинственного зрелища, которого в глубине души каждый из них жаждал, как и вечной жизни после своей кончины, надеясь на божественную милость. Кое-кто из них в такие вечера не расставался с Библией, держа её всё время под рукой и нашёптывая душеспасительные фразы, может быть, призывая в свидетели бога, который бы простил им слабости их природы, ибо он сотворил их подверженными всяким соблазнам, в том числе имеющим сходство с грехами...
Надо было видеть эти лица, на которых были написаны самые благоговейные, полные предчувствия близкой опасности душевные движения, но и вместе с тем на которых читалось само бесстрашие, заключённое в зрачках расширившихся глаз, не устоявших бы перед тем, чтобы посягнуть на запретное и недоступное для человеческих глаз, ушей, разума, для всех существующих в человеке чувств, даже если вслед за тем вся эта комната и вся эта мистическая корпорация вместе со своим ведьминым столом провалилась бы через Адовы круги на вечную казнь в бушующем огне и другие изощрённые пытки!..
И вот среди всех этих странных дел и событий чиновник К. в сильнейшей задумчивости, будто накурился опиума или набрался лишнего за праздничным столом, поднялся из-за стола и зачем-то отправился в другую комнату. И когда он проходил через затемнённый коридор, ему показалось, что кто-то положил ему руку на плечо, а потом дотронулся до его шеи, – как будто чьё-то горячее дыхание вместе с невыносимо-мерзостными испарениями обожгло его окаменевшее в испуге лицо. Не трудно себе представить, что случилось в его душе. Но только он не успел ступить и шагу и, даже не вскрикнув, ибо в такие мгновения голосовые связки отказываются подчиняться разуму и воле, опустился на пол, производя своим падением довольно громкий шум в объятом тишиною доме, и остался лежать на нём бездыханный, как мертвец...
Вскоре сбежавшиеся и переполошившиеся его товарищи обнаружили его и начали приводить в чувства, давая друг другу советы и попутно выражая свои подозрения, предположения и соболезнования по поводу внезапного происшествия. Среди них один оказался врачом и тут же взялся опекать пострадавшего, и вскоре, то ли благодаря его познаниям в области медицинских наук, то ли крепкому здоровью хозяина, последний ожил, придя в себя и не чувствуя в теле никаких болезненных симптомов, так что обрадованная счастливым исходом компания тут же распечатала колоду карт и приступила к очередному развлечению, попутно выпив по несколько глотков пунша за здоровье хозяев дома. Благополучно пришедший в себя чиновник К. наравне со всеми продолжал веселиться весь дальнейший остаток ночи, и только утро разлучило компанию с круглым столом, картами и умными разговорами. Потом все разъехались по домам в своих машинах, а кто и остался по-родственному у гостеприимных хозяев дома и с удовольствием, удалившись в спальню, предался отдыху в приготовленной со вкусом кровати, на перине, белой и мягкой, как тающий во рту зефир, и на роскошных подушках, в которые проваливаешься, обо всём забыв сразу, как только к ним прикоснёшься, и попадая в мгновение ока в счастливое сновидение...

Вволю намечтавшись в служебное время за своим рабочим столом, чиновник К. в конце лета 19.. года взял отпуск и вместе с женой и двумя детьми, мальчиком и девочкой девяти-десяти лет, отправился путешествовать. Не будем перечислять удивительных красот и знаменитых достопримечательностей, с которыми нос к носу познакомился К., всюду таская за собой жену и двоих отпрысков. Только упомянем о самом главном, что имеет значение для нас... Когда уже надо было готовиться к возвращению домой, чиновник К. напоследок решил обогатить свой внутренний мир ещё одним открытием прекрасного и с этой целью углубился в одну из сельских местностей где-то на испанской окраине, омываемой водами Средиземного моря. По случайности он попал в небольшой захолустный городок, названия которого никак не мог отыскать на карте. У кого бы он ни спрашивал, что это за местность, все только пожимали плечами, ибо чиновник К. не знал испанского языка. Вдруг он увидел строение из камня, напоминающее церковь, и, оставив семью на постоялом дворе, отправился один к понравившемуся ему зданию. Напрасно ожидала его семья и час и два. Чиновник К. не думал возвращаться назад... он бесследно исчез, как в воду канул. Его везде искали, но не нашли ни живым, ни мёртвым, от него не осталось ровно никаких следов, по которым можно было надеяться его отыскать...
Как только это стало известно по месту службы, на освободившуюся должность тотчас заступил другой чиновник, чтобы немедля взять на себя некоторые нехитрые функции. Этот чиновник не имел никаких особенных достоинств и, за исключением некоторых подробностей, во всём походил на пропавшего бесследно несчастного чиновника К. Он так же был нечист на руку, полагая, что всё во власти Господа, однако, и не брезговал своей маленькой властью, вверенной ему тем почтенным заведением, под началом которого он числился...
Этот новый чиновник Н. был в своих делах аккуратен, мыслил чётко и последовательно, считался примерным семьянином, но вместе с тем имел невыразительную внешность или, можно сказать, выразительную настолько, насколько это в его положении могло бы считаться уместным и позволительным. Он никогда не опаздывал на службу и никогда не покидал её в иное время, как разве что в строго отведённые часы и минуты. И на столе его всегда можно было заметить идеальный порядок... Но вот однажды он приметил, что в его документах как бы что-то появилось новое, а кое-что, наоборот, отсутствует, такое было ощущение, что кто-то вмешался в бумаги и навёл там свой порядок. Чиновник Н. счёл это своей странной забывчивостью и навёл первоначальный порядок и через несколько дней совершенно забыл о происшествии. Но вот как-то вечером он прогуливался пешком со своей женой, они возвращались из театра, где смотрели спектакль, и вот, представьте себе его удивление, когда проходя мимо родного департамента, чиновник Н. увидел в окне своего кабинета свет!..
Это замечательное и ничем не объяснимое событие заставило его побыстрее пройти мимо учреждения, интересы и репутация которого, как надо предполагать, были ему небезразличны. Его жена пробовала было обратить внимание мужа на одиноко горящее окно в здании упомянутого департамента, но чиновник Н. тут же её одёрнул, решив на волнующую его тему не высказываться до того самого момента, когда это не станет крайне необходимо... Когда на следующее утро он отпер свой кабинет и нетерпеливо бросился к своему столу, к бумагам и папкам, когда раскрыл сейф и убедился, что из его документов ничего не пропало, а кроме того – всё оставлено в неприкосновенности, от души его отлегло, но вместе с тем он грузно опустился в своё кресло и предался тягостным размышлениям по поводу преследующего его наваждения...
Продолжая ту же самую, начатую нами линию, добавим о таинственных шагах в тех или иных местах департамента, как будто никому не принадлежавших, или показавшихся разгорячённому воображению. Шаги раздавались то тут, то там, принадлежа как будто одному лицу, впрочем, до того неуловимому, что не было никакой возможности его заметить, ибо оно исчезало, стоило кому-либо обернуться, чтобы зафиксировать на нём свой взгляд. А то вдруг самопроизвольно открывались и закрывались какие-нибудь двери в кабинетах весьма высокопоставленных особ и на дубовые столы ложились судебные бумаги, составленные по чьему-то самостоятельному почину. Иногда зазвонит телефон, поднимут трубку и услышат бой-кий доклад, несущий весьма полезную нагрузку и, главное, весьма вовремя. Даже и не спросят: кто это?.. А потом спохватятся, да уже поздно, трубка телефона на своём месте и услужливый коллега по работе остаётся инкогнито...
Происходило в то же самое время и в последующее довольно много всяких несуразностей, которые не могли не броситься в глаза дотошным служителям местного правосудия, происходили даже мелкие и крупные безобразия. И вот, в один день вдруг пополз подозрительный слушок, что в департаменте появился призрак и это призрак не кого иного, как бывшего ранее в службе, но с некоторого времени ушедшего в отставку по тёмным и не совсем ясным причинам, когда-то малопримечательного, почти незаметного чиновника К. Его подписи на бумагах и его таинственное влияние во всём замечали в самых разных углах департамента, хотя самого его никак не удавалось схватить за руку... Но надо ли говорить о том, какое это безнадёжное дело – попытаться ухватить за руку призрака!..
Слухи полностью нашли своё подтверждение. Призрак чиновника К. проявлял необыкновенное рвение в делах службы, он него не было отбою, он везде успевал первым и везде прилагал стараний больше, чем все другие его смертные коллеги, имевшие свои человеческие слабости, как например, любившие отдохнуть в свободное от работы время, хорошо по-есть, попить, гульнуть и даже кутнуть, чаще всего за чужой счёт, разумеется. Пробовали было принять кое-какие меры, дабы пресечь происки призрака, метившего, как всем вдруг стало очевидно, вверх по служебной лестнице. Но разве можно, сами посудите, тягаться с призраком, работающим круглосуточно, ибо ведь призраки не нуждаются в отдыхе и сне по причине своей бестелесности... Вмешательство полиции и прочих тайных и явных государственных органов ничего не дало, а вышло только много комических несуразностей, и потому решено было оставить призрака в покое. Наконец, нашли даже очень удобным его существование и сверху послышались благосклонные реплики: «Вот так же все были бы призраками!.. Тогда бы и во всём государстве воцарился порядок и все трудились бы на славу, а главное, было бы меньше видимой суеты, шума и треску, а были бы на поверку только одни дела! Сами бы собой на столе оказывались доклады, только бери и читай, да радуйся, как это хорошо всё налажено!..»
Чиновник-призрак, подбадриваемый этими высказываниями, переходил даже грань возможного и совершал прямо-таки фантастические антраша в своём поприще, он и требовательнее и суровее был всех других, так что если бумаги по делу какого-нибудь преступника попадали к нему, – тут уж снисхождения ждать не приходилось, ибо он навсегда порвал брать взятки и, подходя к делу добросовестно, требовал для всех самого жестокого наказания, так что зачастую и перегибал палку... Но многие, благодаря его отчаянным усилиям, распрощались с жизнью и благодаря этому пошла кругом молва, что судебные органы работают весьма усердно, что прилагают много сил по борьбе с преступностью и в результате этого в когда-то бесцветной среде чиновников вдруг открылись истинные таланты, полезные для общества, а также и для государства!..
Призрак чиновника К. Был как бы примером для всех, он прямо жил в стенах судебного департамента и носился по нему, как дух, уже и шагов его подчас не было слышно... Несмотря на ропот и тайные мысли завистников, его начали повышать в должности, прибавили ему оклад, впрочем для призрака решительно не имеющий никакой цены. По его собственному ходатайству организовали специальный фонд, откуда деньги шли на борьбу с преступностью и вообще на укрепление известного государственного аппарата, для всех уже ставшего олицетворением общественного и общечеловеческого благополучия... Поговаривали, что если так дело пойдёт и дальше, то чиновник-невидимка когда-нибудь добьётся высшего поста в департаменте и даже будет принят самим президентом... И даже... высказывали мысль, будто при его таланте ничего не стоит со временем занять и само президентское кресло!.. А спрашивается: почему бы и нет!?. Ведь призрак, надо полагать, имеет для этого все данные, он явился бы своего рода идеалом в этой области и с успехом справлялся бы со своими, на сей раз президентскими обязанностями!..
Всё это, конечно, так, мы тоже готовы присоединиться к этому мнению, заметим лишь об одном маленьком для обыкновенного чиновника, но крупном, для чиновника-призрака не-достатке, – будущему претенденту на высочайший в государстве пост мешала – как бы это лучше выразиться! – его психология маленького человека. Не то, чтобы он начисто был лишён доблестного в деле продвижения вперёд по служебной лестнице чувства честолюбия, необходимого, как воздух, для всякого, кто по-настоящему одержим духом карьеры, но, одна-ко, всё, что бы он ни делал, всё было сделано только лучше предыдущего – быстрее, решительнее, напористее и так далее, в том же духе. Отойти от принятых вначале планов и обязательств он уже не мог, да и другим не велел, представляя своим ординарным воображением, будто общество надо разделить (это в идеальном плане) на две части и ту половину, в которой будет находиться её преступная часть, отсечь, подобно тому, как отсекают гниющий член, дабы сохранить в целостности весь организм...
Эта идея живёт в умах современных «гениев» правосудия, они её последовательно, с завидным упорством претворяют в жизнь, в чём надо отдать им должное. Но вот когда же искоренится недоброкачественная опухоль на теле человеческого общества?.. Может быть, в то благословенное время, когда будет дан правильный диагноз прогрессирующему, как раковая опухоль, заболеванию и определён с философской невозмутимостью тот самый член, давно уже заслуживающий ножа высшего хирурга, этого судии, который только ждёт своего часа?.. В это надо вдуматься, чтобы проникнуться драматическим чувством, которое наполнит скорбью любое реально существующее, а не призрачное сердце!.. Мысль подана глубокая... и на ней стоит остановиться... Там, дальше видится нам нечто пророческое, похожее на сон чиновника Н., который всего только маленькое колёсико в большом, отработанном на совесть механизме, перемалывающем кости и души, промывающем бессчётное количество мозгов, коими нашпигован этот вечно юный, как сказал бы поэт, но и дряхлый, добавит трескучий скептик (на которого не надо обращать внимания), мир. Эта машина запущена в работу не сегодня, мы не можем назвать точную дату пуска: число, месяц, год, час и минуту... Не надо звенеть бокалами и заливать шампанским накрахмаленную скатерть, не надо кричать: гип ура!.. Мы долго радовались неизвестно чему! Скоро Новый год?! Гип ура! Опять Новый год: гип ура!.. Так мы жили, и это прискорбный, с вашего позволения будет замечено, господа судьи и господа присяжные заседатели, факт! Занесите его в ваши протоколы!..

Итак, чиновник Н., живой, а не призрачный, являющийся жалким повторением призрака чиновника К., лежал в своей большой, необъятной постели и спал тёмной ночью!.. Маленький человечек спит на огромной, белой, как айсберг, как ледяная пустыня Арктики, постели тёмной-претёмной ночью, – картина ясна!.. Снится ему, как он встаёт и в белой ночной рубашке до пят, в ночном колпаке, делающем его похожим на сказочного гнома, идёт куда-то вперёд, где что-то сияет ему, наподобие северного сияния. Этот просвет в небе, у горизонта манит его к себе, зовёт – и звуками чарующими, и чудными переливами фантастических светов, и голосами, зовущими и призывающими к чему-то, и желаниями, пробуждающимися в ослепшей, оглохшей, помертвевшей до трупного ядовитого выделения душе его! И он плачет, как ребёнок, недотягивающийся до красивой, яркой игрушки, до которой тянется ручонками!.. Человек, бредущий в белой, холодной пустыне, тянется возможностями своего ума к чему-то недосягаемому, лежащему там, впереди, он пробует дотянуться, но окостеневший мозг выдаёт одни застаревшие, застывшие в привычных формах и назначениях понятия!.. Это динозавр, исторический ящер, просуществовавший сто пятьдесят миллионов лет, идёт к своему пределу, чувствуя своё бессилие и ненужность!.. И где спасение, в чём?!. Может быть, в тех подспудных, подчас безумных, инстинктивных просветлениях, которые значат больше, чем выверенные с линейкой параграфы, завораживающие своей правильностью и ведущие к вы-рождению и самоубийству!?.
В эту же самую ночь за круглым столом сидят люди с округлившимися глазами, похожие на выходцев из мрачных подземелий и склепов, языки пламени беснуются в зрачках, за которыми мрак невероятных бездн. Стол шевелится, посредник в поте лица призывает дух одного из недавно ушедших в мир небытия, – и вот призрак чиновника К. во всей своей красе, обретший едва видимую плотскую оболочку, является к собравшимся. Никто не бросается под стол, а место между «братьями ночи» освобождается и призрак садится между всеми и гробовым голосом являет миру повесть, где говорится, как в одной мрачной богадельне кто-то стоял перед картиною, на которой были изображены бесы, и вдруг почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и живьём внесли в иное пространство и измерение!.. Это называется: «Обретение родной стихии...» И вот, за возможность добиться хороших результатов по службе, некто утрачивает связь с материальным миром!.. Эта метаморфоза могла бы получить заголовок: «Жизнь в идее»…
Что и говорить, – труднодоступны для ума пути человеческие, но выражаются всегда в деяниях эти пути, и странны подчас, удивительны творения рук людских, а уж о желаниях, о мечтах, властвующих в минуты просветления, когда уже нет нужды в видимом зрении, и говорить не приходится!..
15 октября 1981 г.