Не конец ли?! Света нам!!!

               
Безоблачным занимался тот субботний июльский день.  Чудный розовый шар на голубом горизонте безмятежно улыбался шару земному. Улыбался тем, кто бежал трусцой по дорожкам парка. Тем, кто ещё беззаботно потягивался во сне, и тем, кто готовил на кухне омлет. Улыбался тем, кто в тихом утреннем свете комнаты упоительно   сливался нагими телами в единое целое. И делал это легко и свободно, как легко и свободно летят в небе птицы.

Мастерская Андрея обустроена под крышей двухэтажного дома, прямо над его же квартирой. За тонкими стенами – чердак, и слышно, как воркуют голуби. Рисуя, Андрей часто напевал: «Не шумите, ради Бога, тише! Голуби целуются на крыше…» Напевал и улыбался.

Через дорогу от дома за узорчатой кованой оградой пышно кудрявится самый большой в городе парк. Летом окно в мастерской всегда нараспашку, и в него суматошным гомоном залетают яркие всплески песен невидимых в кронах птиц. На подоконнике горшок с красным цветком. По бархатистым лепесткам неуклюже передвигается на чёрных лапках пушистый, словно в жёлто-коричневой пудре, большой шмель. Андрей смотрит на него и думает: «Какой же замечательный увалень… и добрый, наверняка… все шмели на земле обязательно добрые… и какой красивый красный цветок… и другой цветок где-нибудь тоже красивый… А как нежно плещется зелёное море густой листвы в парке… и где-то в глубине его круглый глянец озера со скорлупками замерших лодок… И над всем этим чудом залитая солнцем голубая нега………….  Мужские руки бережно и надёжно несут прекрасную женщину, а она прижимает к груди ребёнка-крошку…»

Андрей уже несколько месяцев работал над своим образом Мадонны с младенцем. Больше пока размышлял. Делал какие-то наброски, откладывал их и снова размышлял. Пытался представить, какая она сегодня, эта вечная Мадонна. И все мысли, все наблюдения каждый день неизбежно возвращали  к её образу. Вот и сейчас, встречая восхитительное июльское утро, разглядывая шмеля на красном цветке и парк за дорогой, он снова представил свою Мадонну. И он видел, что               
 прекрасную женщину с ребёнком несут сильные мужские руки. Но схватить, детально прописать образ не мог. Картинка в мыслях была расплывчатой.

Андрей включил телевизор. Шли новости. Диктор рассказывал, что на авторитетном аукционе художественных ценностей большая часть выставленных картин оказалась подделкой. Что группа семнадцатилетних  негодяев,     напившись   слабоалкогольных    коктейлей, изувечила металлическими прутьями несколько надгробий на городском кладбище. Водитель самосвала, решив сэкономить, вывалил несколько тонн мусора, не доехав до полигона отходов, на источник родниковой воды. Статистика показывает, что число бракоразводных процессов растёт, количество матерей-одиночек увеличивается, брошенных детей становится всё больше.

- А теперь о погоде,- прервал диктор долгий список печальных новостей.

Но о погоде ничего не сказал, а сам стал слушать какую-то новую информацию. И с каждой секундой лицо его менялось: сначала  выразило удивление, потом крайнее изумление. Закончилось всё перекошенной маской полнейшего шока.

- Экстренное сообщение,- сказал он  ломающимся голосом.- К планете Земля приближается неизвестное космическое тело. Происхождение его объяснить невозможно. Ещё час назад ни один телескоп, ни один спутник не фиксировали вблизи нашей планеты вообще каких-либо представляющих опасность объектов. То, что сейчас приближается к Земле, является астероидом колоссальных размеров – около десяти километров в диаметре. Нет данных о том, из какого вещества состоит астероид. Примерно через семьдесят два часа он достигнет земной поверхности. Это означает, что через семьдесят два часа всё живое на нашей планете пог… кха…- диктор поперхнулся, встал из-за стола и вышел из кадра.
 
- Это шутка такая, что ли?..- в недоумении пробурчал Андрей, уставившись на сменившую диктора заставку.- Не первое же апреля…

Через несколько секунд и заставка исчезла, экран зарябил. Художник опустился на стул и как-то смиренно положил руки на колени, не зная, что думать, что делать… Мысли не роились, не путались, они – остолбенели.
 
«И я никогда не напишу свою Мадонну…- прозвучало в голове само собой.- И всё теперь бессмысленно…»

На улице, уничтожив недавнюю  утреннюю тишину, появился и очень скоро вырос до невыносимого хаотичный шум. Вот кто-то истошно закричал, кто-то дико захохотал. Вот вдребезги со звоном разлетелось стекло, и что-то тяжёлое упало на асфальт. Потом всё это умножилось на десять, на сто, и жуткая какофония поглотила мир. Андрей поморщился, встал со стула и закрыл окно – шум убавился.

«Вот и началось…»- подумал с замирающим сердцем. А ещё вспомнились слова диктора в новостях: «…подонки изувечили на городском кладбище памятники…» И сразу пришла определённость – надо поехать, надо проведать могилу родителей. Прямо сейчас…
 
Спустился из мастерской в квартиру, взял велосипед и вышел на улицу. У подъезда наткнулся на соседа с початой бутылкой и гранёным стаканом.

- На, выпей,- протянул он Андрею водку. И сказал это так проникновенно и приглушённо, словно они вдвоём были заперты в гибнущей подводной лодке на дне глубокого моря.

- Нет-нет, мне ехать надо, я спешу….

- Куда ехать? Зачем спешить? Всё…. приехали…. выпей….

- Мне на кладбище надо, могилке родительской поклониться….

- На кладбище?!- Вытаращил глаза сосед.- Да через три дня все там будем! Все…. Глупец….- Он сам выпил то, что предлагал художнику, и направился к собирающейся неподалёку компании.

Андрей сел на велосипед, оттолкнулся и покатил по тротуару к дороге. До кладбища недалеко - крутить педали в среднем темпе около часа. Но ехать всё время приходилось по краю проезжей части, бок о бок с машинами. А те с велосипедистами не очень-то церемонились - проносились так близко, что дух захватывало. Легковая пролетит – ладно ещё, грузовик же реально пугал.

Сегодня большей частью шли огромные крытые фуры. Одна за другой.

 «Откуда их столько?- Удивлялся Андрей.- Кому понадобилось что-то перевозить, когда жить осталось три дня?»

Вот и кладбище, центральный вход. У распахнутых ворот ни души. В сторожке, видимо, тоже. Художник слез с велосипеда и пошёл с ним по кладбищенской аллее. За ветками сирени и рябин сотни и сотни лиц. Смотрят, запечатленные, пойманные когда-то фотографом в счастливый момент прошлой жизни. Люди всегда выбирают на памятник самый удачный снимок.
 
«И нет им никакого дела до астероида»,- грустно усмехнулся Андрей.

За часовенкой свернул на тропинку между оградками. Сделал полсотни шагов и остановился у могилы родителей. Прислонил к берёзе велосипед, открыл калиточку.

«Всё, слава Богу, целое, только травы наросло,- осмотрелся вокруг.- Наверное, в другой стороне напакостили».

- Здравствуйте, мама и папа,- произнёс вслух и опустился на колени.- Я приехал попрощаться…

Помолчал, не зная, как сказать дальше. Потом сказал просто:

- …на нас надвигается гибель.
 
Он помнил, как после смерти отца мама погрузилась в тихую отрешённость. Не рыдала, не голосила, а молча перебирала старые фотографии. Или смотрела в окно, куда-то далеко-далеко. И за месяц угасла, ушла за мужем.

Через год Андрей менял на их могилках временные кресты на постоянный памятник и установил им единую плиту на двоих. У них и в жизни всё было на двоих. Одним, цельным – на двоих. Сейчас, взрослым, Андрей конечно понимал, что это называется любовью. Мальчишкой же просто видел, как папа часто-часто дарил маме цветы. Праздник или обычный день – дарил. И ещё очень любил носить маму на руках. Подхватывал, прижимал к груди и ходил с ней так по комнатам. Или стоял на одном месте – обнимал, обнимал, обнимал…

Что может остаться в памяти совсем маленького ребёнка? Но Андрей хорошо помнил: мама держит его, почти младенца, на руках. Он прижимается личиком к её прекрасному счастливому лицу. И ощущения у него теперь такие, словно погружался тогда улыбающейся мордашкой в ветви цветущей яблони.

«Нашёл! Я нашёл! – внезапно ослепило понимание. - Надёжные мужские руки бережно несут прекрасную женщину с младенцем… Моя Мадонна! Я буду писать свою маму».

«Но руки отца… Какие они?» Он совсем не помнил отцовских рук.

Домой возвращался вечером. Громадные фуры шли по дороге сплошной колонной, почти без разрывов. От стального утробного гула тряслась земля.

«Да что это?! Куда они?!»

Из кабины одного грузовика высунулась вдруг рука с пистолетом – прозвучал выстрел. Над головой художника мгновенно пискнуло, а в кабине кто-то захохотал.

«Он же стрелял в меня…- остановил Андрей велосипед. Не испугался. Холодок не пробежал по спине. Омерзение, отвращение до тошноты наполнило грудь. – Не нужен нам никакой астероид. Вот он, конец света…»

В сумерках добрался до своего дома.

По пути видел разное. С чудовищной скоростью, унося на себе парня и девушку, промчался мотоцикл.  Подростки остервенело кидали мусорные урны в витрины магазинов. Много где из окон рвался на волю огненный смерч. И никто не тушил пожар. Хохот, грохот, хаос.

Во дворе толпа разгорячённых мужчин стояла кругом, в центре которого двое дрались на ножах. Дрались насмерть.  Упавшего относили в сторону, на его место вставал новый боец, и схватка продолжалась.

«Безумцы! Дикари!- не верил глазам художник.- Неужели, им всегда хотелось этого?!»

В десяти шагах от ножевой бойни на «доминошном» столике стояла красивая женщина в красном платье. Длинные светлые волосы свободно спадали на её плечи.

 Она жила в соседнем подъезде и была замужем за здоровенным мужиком. Детей пара не имела. Супруг много лет каждый день пил и часто бил жену. Бедняжка терпела и томилась в страхе.

«Такая красивая, а несчастная»,- встречая, жалел её Андрей.

Широкоплечий мужчина в белоснежной рубашке, упав на колени, протягивал женщине огромный букет алых роз и кричал, никого не стесняясь и не боясь:

- Я люблю тебя!

Она смотрела на него восторженно и влюблённо.

"Вот и пришло к ней счастье",- улыбнувшись, подумал Андрей и пошёл к своему подъезду.

 У двери столкнулся с соседом. Тот упирался, тащил домой две большие пухлые сумки.

- Здравствуй! Что это?

- Ух, руки оттянули,- поставил к ногам свою ношу сосед.- Привет! Тут всякой всячины! Я весь день таскаю. Магазины, склады – всё без присмотра.

- Зачем тебе?!

- Ты понимаешь, я всю жизнь у станка за копейки простоял, а что у меня есть?! Чайник со свистком и диван продавленный! Я икры этой дорогой ни разу не пробовал! Так хоть последние деньки богатым себя почувствовать! Жизнь дурацкая! - Сосед даже прослезился от жалости к себе.

- Да, дурацкая, - опустил глаза художник.

- А эти-то, эти!!! Ты видел, фуры по дороге прут одна за одной?

- Да-да… а куда они?

- Это ж богатенькие бомбоубежища себе обустраивают! Возят, чтобы всего на много лет хватило. Всегда всё себе грабастали, и теперь им конца света не будет!

- Вот оно что… а я не сообразил…

-  Да, они это, они! Ладно, разгружусь и ещё по магазинам прошвырнусь, отведу душу.

Андрей кивнул, прощаясь, и поднялся к себе. В сумерках прошёл  по квартире. В чём был, сел в кресло. Свечу искать не хотелось.

«Что с людьми? Что с людьми? Что с людьми?»- болезненно вспоминалось увиденное за день.

Сон чёрным занавесом оборвал память. И, как показалось, уже через мгновение рассвет тронул веки.

«Сегодня обязательно к роднику!- первое, что со светом пришло в голову.- Туда, в детство, где под жёлтым глинистым обрывом в зарослях акаций тихо журчит среди камней маленький, хрустально искрящийся фонтанчик. Пусть все здесь орут, жгут, бьют! Пусть сходят с ума! Я уеду – не слышать, не видеть этого!»

Поднялся, зашёл на кухню, открыл кран. Смеситель фыркнул ржавыми брызгами – и всё. Хорошо, в чайнике оставалась вода. Напился, провёл мокрой ладонью по лицу. Бросил в сумку пакет с хлебом и пустую пластиковую бутылку – «Привезу воды из родника».

Пробирался закоулками, окраинами, пустырями.

«Лишь бы никого не встретить».

Встретилась стая собак. Не четыре-пять трусоватых худых бродяжек, как это обычно. Настоящая стая – десятка два рослых псов с округлыми загривками –  разношерстным островом лежала в придорожной траве.

«Если кинутся, порвут,- серьёзно испугался Андрей и отчётливо понял, - убежать и спрятаться здесь некуда. Эти собаки легко разогнали бы тех, кто дрался вчера на ножах во дворе.  Они бы не стали  ломать комедию. Обошлось бы  сейчас…»

Ни одна из них даже не взглянула на художника. Вся стая, с горделивой отрешённостью задрав морды, смотрела в сторону восхода. Может быть, так они приветствовали солнце. Может, что-то видели там, в небе. Или гордой осанкой своей показывали, что им надоели подачки человека. Что они возвращаются в ту древность, где сами могли охотиться.

Обошлось. Удаляясь от собак, Андрей налёг на педали.

«Подальше, пока они, чего доброго, не передумали…»

Вот показались, домики из детства… ближе, ближе. Теснятся, наставленные, как серые куличики, над речным крутоярьем. Где-то среди них первое родительское жильё в городе.

 Здесь, ещё дошколёнком, Андрей точно знал, что если оттолкнуться от макушки яра, то сможешь полететь с птицами  и всё рассмотреть сверху. Когда рассказал отцу и маме о своём желании полетать над рекой и вернуться, узнал, что люди умирают, и он тоже когда-нибудь, но очень не скоро, умрёт. От этого открытия проплакал целый день. А потом оно незаметно забылось.

Добрался. На улочке, ведущей к яру, ни одного человека.

«Словно ветром всех выдуло. Или на другую планету переселились…»

Домика родителей художник не увидел, да и места, на котором он стоял, тоже.

«С обвалом вниз ушёл. Тут часто такое бывает».

А тропинка к роднику жива. Вот, петляет жёлтой полоской среди кустов по пологой ложбине, вдавленной  между береговыми гривами.

Оставив велосипед наверху, Андрей стал спускаться по ней. И почувствовал, что идёт по своим же следам, далёким-далёким следам себя мальчика. И та же колючая, дебристая акация перед глазами, те же лопушистые стебли-дудки, из которых вырезали стрелялки под рябину и черёмуху.

На дне ложбины нет прямого солнца, тенисто и сыро. В одном месте – вросшие в жёлтую глину серые валуны. Не должно бы их тут быть, глина сплошная, а они есть. Вот и подумаешь – не сами собой взялись, а кто-то, который может, определил их сюда на важную службу. И важное это сверкает в каменном ложе пятачком прозрачной воды, бурунится посередине бойким фонтанчиком. Без камня залепила бы родник глина, погубила.

- Здравствуй, родничок!- остановился у валунов Андрей.- Сколько мы не виделись, серебряный мой, двадцать лет или больше…

Он встал на колени, наклонился к воде и целовал её, целовал, целовал, холодную родниковую воду. Потом долго пил и купал лицо в хрустальных струйках. И, запрокинув голову, мальчишка - мальчишкой смеялся оттого, что небо синее, листва зелёная и можно всё-таки летать, как птицы. Оттого, что он жив и любит мир. Ведь мальчишка ещё не догадывается, что мир в ответ может не любить.

Поднимаясь, художник опёрся о камень, и тот под его рукой сдвинулся от края в сторону фонтанчика.

- Надо поправить,- вслух проговорил Андрей, - сколько лет тут всё в одной поре. Глина сходит, воды вешние целые канавы промывают, а ты – как в детстве, как вечное что-то…

Он взялся обеими руками вернуть камень на место и вспомнил, как отец когда-то в такой же чудный летний день поправлял на роднике сдвинутые случайно верхние валуны. Так же, как он сейчас.

«Это же руки отца…- смотрел на свои руки художник.- Это же его руки… они одинаковые с моими… Я понял… я всё понял, и теперь смогу написать свою Мадонну – мужские руки бережно и надёжно несут прекрасную женщину…»

- Спасибо тебе, родничок, за подсказку! Прости, родной, прости, у меня мало времени,  я потороплюсь. Вот только воды  в тебе наберу…

Андрей подпрудил ладонью исток из камней, наполнил родниковой водой привезённую с собой бутылку, напился вдоволь ещё раз.

- Прощай, серебряный мой… На какой планете встречусь с тобой… Нигде больше нет такого, лишь на Земле… Прощай…

По тропинке через заросли вверх. На велосипеде по пустырям и закоулкам с бутылкой родниковой воды в сумке за спиной. И подгонял себя, подгонял, подгонял.

«Успеть бы, успеть до завтра… буду писать акварелью…»

Велосипед бросил у подъезда совсем уже в сумерках. Пролетел по ступеням в мастерскую.

«Так… мольберт… ватман… краски… кисти… вода - волшебная  родниковая вода… и свечи, найти и зажечь все свечи…»

Пять оранжевых огоньков осветили тёмную мастерскую, и до рассвета осталось около пяти часов, последнего рассвета. Все шумы и движения мира исчезли, а перед глазами художника были прекрасная женщина с ребёнком и надёжные мужские руки.

«Только бы в окно ничего не кинули…»

Всё ниже и оплавленней белые столбики свечек. Андрей поил родниковой водой свои акварели и себя – работал, работал. И когда у дальней стены мастерской стали видны предметы, он отложил кисть и улыбнулся.

- Успел.

Кто-то под окном истерично прокричал:

-Не хочу умирать! Не хочу!

У ограды парка толпа жгла  наваленные кучей автомобильные покрышки, падала на колени перед багрово-красным пламенем и чудовищно чёрным дымом и хором приговаривала:

- Хорошего нам переселения на планету двадцать два, удачного нам путешествия.

А, наверное, самый главный из них придумщик стоял у огня и бил колотушкой в большой барабан.
 
Вдруг за спиной зашумел телевизор.

- Что за чудеса?!- посмотрел на него Андрей.- Не может же этого быть! Последний выброс электричества?! – И уже потянулся  к нажатой с прошлого раза кнопке на панели.
 
Но на экране появился улыбающийся диктор и сразу заговорил:

- Дорогие земляне! Люди! С радостью сообщаю вам, что астероид, войдя в атмосферу нашей планеты, мгновенно разрушился. Учёные предполагают, что вещество, из которого состоял губительный пришелец, совершенно несовместимо с условиями жизни на Земле. Больше нам ничего не угрожает. В ближайшее время возобновят и наладят работу все службы жизнеобеспечения…

Художник шагнул к креслу, сел и закрыл лицо руками. С улицы донеслись новые крики:

- Люди! Конец света отменяется! Живё-о-ом!

Андрей поднялся, распахнул окно и придвинул к нему свою картину – мужские руки бережно и надёжно несут прекрасную женщину, а она прижимает к груди ребёнка-крошку.               
               
                - Смотрите!- громко крикнул он.- Моя Мадонна!

Чудный розовый шар на голубом горизонте безмятежно улыбался шару земному. За тонкой перегородкой ворковали голуби. Андрей улыбнулся и запел: «Не шумите, ради Бога, тише! Голуби целуются на крыше…»