VI пир дружества

В«ГлавСнабСбыте, где добросовестно  трудился Владимир Петрович,  главбух Вера Филипповна Буденая  за три года планомерно наворовала на триста тысяч. Владимир Петрович, как и на  «овощной базе»,  все отслеживал, прекрасно понимал механизм воровства, но не подавал виду.
И когда молодые и ретивые ребята из ОБХСС,  - у одного из них, лейтенанта,  были длинные торчащие вперед зубы, -  заинтересовались Буденой, и несколько раз допросили Владимира Петровича, попавшего в число подозреваемых, выяснилось, что  и теперь он был чист, как Пятаков перед партией, или, «как свежевыпавший снег».
В конце концов, с ОБХСС Владимир Петрович заключил  соглашение: он  в деталях объясняет схему воровства Буденой, а те оставляют Владимира Петровича в покое. Однако, на сей раз без последствий для Вовкиного отца не обошлось.
Владимир Петрович получил строгий выговор «за халатность», и в парткоме объединения «Курортторг» был поставлен вопрос о его  исключении из партии.
Однако, используя старые, проверенные связи, Владимир Петрович  предпринял все возможные меры, что бы сохранить партбилет.
В частности, Владимир Петрович написал в бюро обкома письмо,  в котором, признавая огрехи,  и каясь за них перед партией, заявил, что он коммунист, большевик, что партия для него дороже семьи: жены и детей, и что он не мыслит своего существования вне рядов КПСС.
В итоге, отделавшись выговором «за халатность», Владимир Петрович остался в партии, уволился из ГлавСнабСбыта и перешел на работу  по трудовым соглашениям, в городскую  прокуратуру,  экспертом по экономическим преступлениям.
Выпивать он стал чаще.  Корявцевы продали дачу на Благодатной горе и купили другую, у ее подножья  в долине Огненной Воды, на переулке Петьки Исаева,  с  более удобным подъездом, с садом на ровной террасе, недалеко от девятого управления КГБ, в садово-огородном товариществе городского мясокомбината, построенного при прямом содействии наркома легкой и пищевой промышленности Анастаса Микояна. 
Песочно-серое здание мясокомбината, выстроенное, в духе героической архитектуры Третьего Рейха было увенчано огромной статуей могучего упирающегося быка, ведомого за цепь смелым рабочим в сапогах.
Однажды на Донской, - улице вдоль которой тянулся мясокомбинат, - в автобусе, Колька услышал разговор двух  длинноволосых студентов, явных вольнодумцев, один из которых, как понял Николай,  был местным, другой - приезжим.  Когда проезжали мимо пыльных производственных  громад, где  по заветам Микояна в «Докторскую» и «Любительскую»  перерабатывались   свинина и говядина, а на высоком возвышающимся на над зданием прямоугольном вертикальном
массиве, с  шахтой грузового лифта   внутри,  высились  могучи фигуры быка и забойщика, местный студент кивнул в их сторону.
- Вот - наш славный, мясокомбинат. 
- А эта статуя означает… ?
- Бык, которого забойщик тянет, дабы превратить в сосиски.
- Так,  это рабочий?
- Ну, да.
- А я полагал – тореодор. То есть, думал: хотели  иносказательно показать, что это мясокомбинат, но  решили действовать в лоб...             
В саду нового дачного участка Корявцевых было много кустов смородины, посаженной слесарем-забойщиком Флегонтом Вотиевичем   Заказаньевым.  Росли три лозы изабеллы и две муската розового. Чернослив, три груши, яблоня «шампнака», яблоня «Семеренко». От дороги участок вместе с аккуратным мирным домиком был огорожен плотной стеной густых лавровых кустов.
Флегонт Вотиевич, мужик крепкий, стриженный под полубокс, с горизонтально  ромбическими складками морщин на мощной красно-бурой шее,  оставил новым хозяевам весь инвентарь и инструменты.            
Самогонный аппарат, со знанием дела установленный на дачной кухоньке, снова заработал.
На горе напротив, средь крон лиственного леса поверху чернела сосновая роща, и виднелся кусок жестяной зеленой маскировочной  кровли «Сталинской дачи». И Вовка как-то в тайне подумал, что дух параноидального диктатора  перелетает долину и мутит разум его родителей.
В настоящих алкоголиков Владимир Петрович и Марфа Егоровна еще не превратились, но в год приобретения новой дачи, по пьянке финансист  три раза слегка колотил свой «Москвич».  И, когда не проездив  на  в очередной раз отремонтированной машине  недели, он после коньяка сел за руль, проехал десять метров и врезался в столб,  семья Корявцевых перестала пользоваться автомобилем. 
Вовка  временами еще переживал хозяйственно-собственнические припадки. Но чем чаще случались в доме пьянки, тем более он высвобождался от  абсолютного, авторитета отца и матери и сторожевых, хозяйственно-экономических, инстинктов...
Он уже допускал, что не будет биологом, а станет изучать электронику.
Вовка  полагал: лучшая в мире электроника – японская, и в злорадном предвкушении говорил, о том, как обеспечит прорыв нашей электронной отрасли, которая, оставив японцев далеко позади, выйдет на самые передовые позиции в мире.
Однажды на Новый год, первого января, солнечным утром к нему в гости зашел Колька. Вслед за ним через пустой город в гости к Корявцевым приехал Степан Трофимыч. 
Все  уселись за праздничным столом, острили, намекали на генсеков и КГБ. Владимир Петрович вышел в спальню, где стоял книжный шкаф с книгами по финансовому делу, энциклопедическим и философскими словарями, и  где когда-то блестел золотыми буквами на серьезно-строгом корешке переплета «Капитал» Маркса, украденный «этим  говнюком», племянником, взял оттуда книгу «Лицом к лицу с Америкой» и журнал «Природа», выписываемый специально для Вовочки.  Вернулся в гостиную, встал у плюшевой занавески,  отгораживавшей кроме двери вход в спальню, подвешенной на широких пластмассовых кольцах к косо закрепленной круглой массивной перекладине.  Высоко поднял портрет Леонида Ильича Брежнева на  развороте первой страницы «Природы».
- Так, с этим товарищем вы знакомы? – Спросил Владимир Петрович.
- Ну, допустим,  пересекались в политотделе, - тонкой организационной скороговоркой ответил Степан Трофимович. – А в чем дело?
Владимир Петрович опустил журнал и поднял раскрытую книгу с портретом Никиты Сергеевича Хрущева. 
- А с этим товарищем вы знакомы? 
Степан Трофимович, пережевывая мясо тушеной куриной ноги, - угощения Марфы Егоровны, -  с величайшим вниманием устремил взор к  телевизору, где демонстрировали детский фильм "Королевство кривых зеркал".
- Так, прошу вашего драгоценного внимания. Взгляните, пожалуйста, этот товарищ, повторяю, вам знаком?   
Степан Трофимович бегло взглянул на портрет.
- Я без очков ничего не вижу. 
Вовка и Колька не смогли сдержать смех. Когда, же,  друзья собрались идти гулять. Владимир Петрович подмигнул Кольке и, указывая на него, сказал Степану Трофимовичу: «Вот, мы тут дурью маемся, коньяк пьем, а  у Коли отец время зря не теряет. Сколько? Пять иностранных языков знает?- Колька,  поперхнувшись смехом, кивнул, - На пяти языках свободно говорит! Полковник КГБ.
Степан  Трофимович как-то встрепенулся, насторожился, но  от этого не притих, а напротив, стал говорить еще громче, быстрее  и визгливее. Рассказал  Кольке, что хорошо знаком с его отцом, попросил его передать привет «от товарища Крывопищенко».
- А кто такой  Крывопищенко, Степан Трофимович? – спросил Вовка.
- Я тебе никакой не Степан Трофимович, - оборвал его Степан Трофимович. - Я майор Крывопищенко.
- Ты понял, Коля? – заметил Владимир Петрович, - Крывопищенко, - это от слова, кровь пить.
- Нет, - скороговоркой поправил Степан Трофимович, - это значит: криво пхать.               
Через год, после просмотра ГДРовского фильма, по мотивам романа Генриха Манна «Верноподданый» и прочтения «Домби и сын»  Диккенса, проникшийся духом дикого  капитализма времен Карла Маркса, Вовка увидел сон, о котором рассказал Кольке.
Он де, проснулся на новой даче. Выходит с портфелем, что бы ехать в школу. (Тогда он учился в девятом классе). И  вдруг из дачи, через сад,  в калитку выходит голая баба… «Садится на дорогу и начинает шумно мочиться.  «…Такая, знаешь, конченная ****ь. Говорит: «Что мало? Еще хочешь? На! На! Давай  еще!».
Тут, смотрю, стоит толпа кредиторов, таких биржевых игроков,  в котелках. Увидели и как заорут: «С кем мы связались?! А-а! Это же,  подонок!...». 
Далее произошло совершенно невозможное:  Колька внимательно просмотрел сон друга и нашел что, Вовка с его сумбурным восприятием не заметил на возмущенных капиталистах светлых, тонкого сукна пальто с бархатными воротниками и серебряные рукояти тросточек.. 
Вовкин сосед Акоп  примерно учился и занимался спортом, сначала баскетболом затем, дзюдо. Валерка тоже дзюдо,   Вадька - футболом. Белобрысый мальчик Сергей, одноклассник Вадьки, сын начальника отдела горисполкома, живший в одном доме с Колькой, в одном подъезде с Наташкой Руденко, - боксом. 
Вовка и Колька спортом  не занимались. И если Вовка учился старательно, активно работал на уроках и слыл умником,  Колька пренебрегал занятиями. Открыв для себя «Обломова», очарованный  героем Гончарова,  он, подражая Илье Ильичу,  улегся на диван и в этом положении прочел  лучшие из творений мировой, большей частью  русской, литературы…  Иногда, - такое случалось очень редко, - Колька заставлял себя тщательно отследить все заключенные в математических формулах и уравнениях  зависимости и смысловые средоточия, и отвечал на отлично по математике, чем вызывал удивленное негодование признанных отличников.
Вовка считал, что литература - это «пища для души», а главное - наука. Эту формулировку о первенстве науки он произносил не единожды, с тем напористым воодушевлением,
 с каким Никита Сергеевич Хрущев говорил о кукурузе, иногда сопровождая слова выразительным гибридным  рычащее-рыгающим звуком.
Эти двое увлеченных подростков, много смеющиеся над изгибами и узлами каких-то своих мыслей,  пребывающие в своих мирах, иногда забавных, иногда нелепых и неуклюжих, то есть,  дурью мающихся,  со стороны вполне   могли вызвать неприязнь и неприятие.
Чопорно одержимый Вовка, полнощекий, в прыщах, с круглым широким носом, то ответственно шагающий, вскинув голову, с авоськой, с бидончиком, на дачу к Дружку, то как-то изумленно,  восторженно хохочущий.
 Колька, у которого означился длинный извилистый нос,  часто ехидно, радостно, а иногда зловеще смеющийся, обнажая широкие желтеющие зубы, со щелью между передними резцами, через которую он научился великолепно плевать.  То есть, как сказал бы идеолог и знаток диамата  былых времен, неосознанная, мнимая необходимость в сознании подростков вытеснила необходимость осознанную… 
Их отношения преобразилась в особую, свойственную  культуре англо-саксов дружбу.
Сентиментально-умственная связь. Сентиментализм для немцев равно, как и «англицких немцев», суть глоток свободы.  Ассоциации, выпущенные на свободу, подобно своре борзых, что  мчатся, быстрые,  как ветер, в хищном поиске. Охота – дело друзей.
Вне-регламентное урочище… Ломоть воли, столь вожделенный в условиях партикулярных цивилизациионных систем британо-германского отруба, точнее - патрубка, включая, разумеется, культурологический курдюк Америки.
Дружба,  незапятнанная партнерством в бизнесе и, тем более, половыми извращениями, воспетая, кайзеровским Пьерро -  Ремарком и Ивлином Во.
Когда лет, тридцать спустя, Николай дал почитать жене роман Во, посвященный именно такой дружбе двух британских студентов-винопийц, название которого он так и не запомнил, - «Возвращение в Брайтх…», -хрен его знает, куда, - но, так живо и радостно напомнивший ему ту дружбу в отрочестве, супруга, не обнаружив в книге ничего интересного, с недоумением спросила: «Так, я не поняла, что, эти пацаны голубые были»?
Николай со стоном махнул рукой.
Дружба разрушительная и трагичная, как подлинно высокая любовь.