Дорогие мои пармяки

ДОРОГИЕ МОИ ПАРМЯКИ

Эта книга про моих земляков – жителей расположенного в центре нефте-газо-угле-боксито-дерево-и ещё много чего-добывающей республики Коми города Парма. Из трёх самоназваний – пармяне, пармянцы и пармяки последнее кажется мне более уместным. И поскольку все они мне очень дороги – то им и  посвящается.
В семидесятых сюда частенько прилетал к своему другу, крутому мужику, в те поры – директору артели «Уралзолото» Вадиму Туманову легендарный Владимир Высоцкий. В советские времена в артели можно было заработать невероятные даже для Севера деньги – от тысячи рублей за месяц и выше.
В нашем городе нашла свою судьбу в лице местного авторитетного предпринимателя Виктора известная певица Маша Распутина, ставшая его третьей  по счёту, самой любимой женой. В его визитной карточке стояло помимо ФИО только одно слово – Академик. И это было не кликуха, все посвящённые именовали его Захаром, а реальный титул. Пришёл наш земляк на заседание кажется, горной академии и спросил:
- Мужики, вам деньги нужны?
- Конечно, нужны – возликовали счастливые корифеи науки.
А в благодарность нежданный меценат и стал почётным членом этой самой академии.
 За неё же, за свою благотворительную деятельность наш Академик был награждён православной епархией церковным орденом. Кроме помощи в строительстве храмов Виктор одарил крутыми джипами «Рэндж-ровер» главу Республики Коми и местного митрополита. В прок богатые дары не пошли. Не мною замечено, что легко даётся – то легко и уходит, потому как не политое потом толком не ценится. Первыми разбили в хлам свой джип возвращающиеся в столицу Республики с  почти невыговариваемым называнием Сыктывкар из дачного посёлка, куда отвезли на выходные губернатора, его охранники, а затем при поездке по тому же маршруту разбил уже церковный джип сидевший за рулём молодой батюшка, бывший десантник, да и сам убился насмерть.
Как принято на просторах СНГ, первым Главой Республики был последний Первый секретарь республиканского комитета Партии. Звали его Юрий Спиридонов, по-простому Юра – и должность Главы именовалась на коми языке просто, но со вкусом – Юралысь.
Вспоминается анекдот: идёт крещение Руси Святым Владимиром, княжеские дружинники загоняют киевлян копьями в Днепр, где и крестит скопом святой отец. Пришёл черёд одного еврея. Священник вопрошает:
- Как тебя зовут, сын мой?
- Сруль, батюшка!
- Быть тебе Акакием. И соответственно, и господу нашему приятно.
А самым известным земляком по сию пору является проживающий в некогда туманном Лондоне бывший губернатор Чукотки Роман Абрамович.
Один мой знакомый, Николай, проживал в бывшей квартире Абрамовича в кирпичной хрущёвке возле автовокзала – так бедняга замучался объяснять регулярно наведывающимся по этому адресу журналистам, что он знать не знает никакого Абрамовича, в глаза его не видел и вообще богатейший россиянин жил тут давно и недолго. Последний раз Николай давал так от ворот поворот японской журналистской бригаде, заявившейся с видеокамерой на порог той самой квартиры.  Узкоглазые никак не могли взять в толк, что напрасно они летели через полмира на родину «героя», а Колиного знания английского, не говоря уж про японский, никак хватало для доходчивых объяснений. Ему бы, глупому, водить журналистов по хате и давать интервью направо-налево за СКВ, но не та натура, честный однако!
В народе ходила шутка, что на Первомайской площади вместо памятника Ильичу следует поставить скульптуру бегущего с бидоном за пивом Абрамовича, мол – не раз там сие бывало, но интересную идею масс так и не реализовали.
Как-то раз, было дело, учительница школы №2, где недолго, но учился Роман, обратилась к нему, в ту пору губернатору Чукотки, за благотворительной помощью для текущего ремонта учебного заведения – и, о чудо, губернаторский аппарат отработал как надо, помощь школе была-таки оказана!
Всё нижеизложенное – не плод авторского воображения, а действительно случилось с героями этой книги в те времена застойные, теперь почти былинные, клянусь своим 33-м зубом (о наличии коего на пятом десятке лет узнал от никогда не встречавшего такой зубастости дантиста -  вырос маленький зубик себе незаметно рядом с зубом мудрости, вреда от него никакого, но  и толку примерно столько же).

Герои

Главными действующими лицами этих, повторяю – невыдуманных историй были 3 товарища, берите больше – друга, работавших одно время в маленькой научно-исследовательской лаборатории одного провинциального ВУЗа. По хронологии – первым из этой троицы на стезю научного работника ступил Паша (сейчас – Павел Александрович) Рискин, хоть и сам с виду чернявый, однако всё же лицо славянской национальности и имени-отчества, но благодаря фамилии косящий под принадлежность богоизбранному народу (а может, где-то как-то в какой-то части, хотя бы в немного душе и являющийся представителем оного). Во всяком случае, коммерческая жилка и уверенность в собственной исключительной разумности в наличии имелись. А вот жадность и скопидомство не наблюдались, в отличие от широты натуры и лихости в поступках, присущих более братьям-славянам. Работал Павел инженером научно-исследовательского сектора и к началу нашего повествования заканчивал заочно родимый ВУЗ. Собственно для удобства в учёбе он и работал в этом самом институте. Вторым на работу в качестве того же инженера НИСа поступил Лёня Кузнецов – к тому времени уже дипломированный специалист, отслуживший после окончания этого единственного в городе института в рядах непобедимой и легендарной и даже успевший немного поработать – но не тем и не там, где хотелось бы. Как-то увидел объявление – требуются научные работники и решил, что молод, умён – вполне сгодится. Вот он-то уж точно не лицо семитской национальности, как и Олег Голубев, принятый последним из нашей несвятой троицы на должность лаборанта сразу после службы и также учившийся в альма-матер, только ещё на 1-м курсе вечернего отделения в отличие от старшекурсника Паши.
А вот руководителем лаборатории был человек, из тех, кто в анекдоте в анкете в 5-й графе писал «да». То есть: судим – «нет», состоял – «нет», национальность – «да!!!». Лицманов Леонид Хаймович, с ума сойти! Интеллигентнейший и крайне выдержанный товарищ, в чём вы сами в последствии удостоверитесь. Имел обыкновение обращаться к подчинённым «голубчик», не подумайте плохого – тогда ещё голубой цвет ассоциировался с небесами и птицей мира, а никак не с редкими тогда лицами нетрадиционной ориентации. Тем было имя – с буквы П (петухи, пидорасы, как назвал московских художников, всяких там кубистов-символистов незабвенный кукурузник Никита Сергеевич). Но речь не об этих ошибках природы, а о наших, не побоюсь этого слова, гетеросексуальных героях.
«Штирлиц, как вы относитесь к голубым?» – спросили Штирлица. «Не отношусь» – ответил тот и покраснел.
Павел и Лёня были одногодками, а вот Олег – помоложе. Все трое отдали долг Родине, косить от армии тогда было как-то неприлично. Павел успел жениться, развестись и опять жениться – что опять же свидетельствует о живости характера и правильных устремлениях. За Олегом уже тогда хвостиком ходила будущая супруга и только один Лёня являлся истинным холостяком.
Паша – склонный к полноте работник умственного труда ростом под 180; Лёня – на пару-тройку сантиметров ниже, спортсмен-разрядник по разным видам борьбы, гиревик и каратист, из-за интенсивных занятий запрещённым видом единоборств похудевший в конце концов с «рабочих» 85 до 76 килограммов, на тоненькие руки в тот период самому смотреть противно было; Олег – самый высокий (где-то 186) и стройный из них, занимался раньше боксом, красавец и любимец женщин.
Когда Лёня пришёл в лабораторию, Павел был на сессии – но упоминался ежедневно не по разу, было совершенно понятно, что он – не последний человек в маленьком научном коллективе. Явившись через пару месяцев – не разочаровал, был умён и остроумен, а что очень высокого мнения о себе и всячески демонстрирует это окружающим – так кто из нас без недостатков.
Олег же своей скромностью и исполнительностью настолько пришёлся шефу по душе, что буквально через пару месяцев был поставлен в пример другим сотрудникам, особенно Паше и Лёне, что последним очень не понравилось – но все трое были хорошими ребятами и не стали конфликтовать и интриговать, как это было бы среди представительниц прекрасного пола, а крепко сдружились – и дружат по сию пору.

Лаборатория

Лаборатория, как вы уже знаете, была при ВУЗе. Сотрудники состояли в штате научно-исследовательского сектора с невиликими окладами и мягко говоря небольшими по северным меркам зарплатами. Ибо ВУЗ тот располагался в городе Парма в краю нефти и газа посреди тайги, на наречии местной нации – пармы. Аборигены этой земли назывались - коми, в раздражении их обзывали комяками, а в прошлом, кажется, именовали самоедами.
Полное же название лаборатории звучало: «Отраслевая научно-исследовательская лаборатория объединения «Пармагазпром» при Парминском индустриальном институте». В лаборатории кроме нашей троицы и Лицманова, обычно именуемого «Шеф», также трудились старший научный сотрудник Степан Кириллович по кличке «Старый» и хрупкого сложения дама средних лет (в районе 30-ти) Надежда Петровна, именуемая «Петровна». Степан Кириллович, среднего роста и комплекции мужчина младшего предпенсионного возраста, окончил институт в подшефном городе Михаила архангела, отличался небольшим архангельским акцентом, усидчивостью и не самым высоким уровнем Ай Кью в лаборатории. Петровна – приятная замужняя женщина с хорошим чувством юмора и прикольной подругой Надей - была лицом материально ответственным, получала под роспись материальные ценности, в числе которых была универсальная валюта того времени – спирт технический, охотно многими употребляемый в качестве питьевого и потому немедленно отправляющийся в шкаф под замок с ключом только у шефа, вела табеля и делопроизводство.
Занималась эта самая лаборатория научными изысканиями, как снизить утечку газа через запорную арматуру газопроводов, какие применять для этого уплотнения – из чего и какой формы. Запорная арматура – это шаровые краны наподобие тех, что сейчас повсеместно стоят сейчас на сантехнике, только это агрегат не в одну тонну весом, призванный перекрывать в случае нужды метровую или больше основную трубу газопровода или «свечу» - вертикальную трубу, предназначенную для сброса газа в атмосферу при наличии такой необходимости. Как известно, любое уплотнение может отказать – и тогда пойдёт утечка в атмосферу ценного ресурса. А экономика должна быть экономной – вот и создали лабораторию.

Парма

Парма по-коми означает «Тайга». Соответственно и находится примерно стотысячный город посреди бескрайней тайги и болот, в то время – связанный с центром построенной на костях заключённых железной дорогой и авиатранспортом. А вот с автодорогой было сложнее – до этих мест она не доходила и желающие поехать в отпуск на личном автомобиле должны были заказывать для этого место на железнодорожной платформе, иначе никак. С наступлением морозов можно было ездить по снежным зимним дорогам, так и  называемых: зимники. В лесу – обилие грибов и ягод, от малины с земляникой до морошки, клюквы и черники. Лес разный: есть прекрасные боры (в одном из них прямо среди сосен километрах в шести от города расположился больничный комплекс Сангородок), а есть и смешанный лес с никогда не убираемым буреломом. Лёнина сестра Лариса приезжала на Север единственный раз, так ей, большой любительнице леса и грибной охоты, жутко не понравилось ползать по болотам и буреломам, куда её сдуру потащили за клюквой. Настолько не понравилось, что она, помнившая с детства чистые, красивые белорусские леса, наотрез отказывалась от следующего посещения Пармы.
Когда-то купец Прядунов нашёл в этих местах первую в России нефть, но труднодоступность медвежьего уголка сделала открытие невостребованным.
Только героический труд заключённых Ухтпечлага позволил проложить туда и дальше, к прекрасному углю Воркуты, не уступающему знаменитому кардифу, железную дорогу, разведать и начать добывать нефть, построить нефтеперерабатывающий и первый в Союзе газоперерабатывающий заводы. А в конце шестидесятых неподалёку был открыт газ Вуктыла, построили магистральные газопровод и нефтепровод - и потекли через Парму по трубам нефтяные и газовые реки.
Среди других провинциальных городов Парму выделял «Старый город», уникальный ансамбль кирпичных домов постройки годов 50-х-60-х, спроектированный ленинградскими архитекторами, обладающий многими архитектурными излишествами (лепниной, арками и так далее) и потому по-своему красивый. Старый город, построенный из жёлтого кирпича, как дорога к изумрудному городу, отделялся от района панельных пятиэтажек, именуемого, как и сотни таких районов по всей стране Советов, Черёмушками, маленькой речушкой Чибью, называемой местными чаще Чибьюшкой и впадавшей в свою очередь в реку побольше, Ухту, на этом месте собственно сам город и заканчивался. Справа по течению Чибьюшки был Старый город, слева Черёмушки, посредине речка рассекала надвое Взрослый парк. Налево за Черёмушками высилась Пионер-гора, увенчанная телевышкой и бывшая до конца 70-х вообще отдельным районом города, отделённым от собственно Пармы километровой полосой невысокого леса. Примерно в полутора километрах за Пионер-горой,  на следующей горке, чернели уникальные деревянные громадины домов посёлка Куратово, одно время сохраняемые как музей деревянного творчества, но впоследствии благополучно разобранные (а под Вологдой здоровенные деревянные избы крепких русских мужиков стоят, целый музей, и сами вологодские туда ходят, и туристов водят), ещё дальше шли поля третьего отделения пригородного совхоза «Парма».
Поднимаясь из Взрослого парка направо по широкой лестнице с несколькими увенчанными невысокой балюстрадой смотровыми площадками в сторону Старого города вы как раз выходили к уже упомянутому ВУЗу.
Ходили слухи, что один из корпусов Института после нескольких случаев белокровия у занимающихся был демонтирован: вроде бы керамзит на крыше этого корпуса был изготовлен из шлака, привезённого из посёлка Водный, где располагался завод «Прогресс», являвшийся в своё время одним из ключевых объектов советского атомного проекта (по имеющейся информации там добывался редчайший и крайне опасный радий (в честь которого собственно и названа радиоактивность).
Ещё недавно в этом ВУЗе, получившем уже статус университета, учился (в качестве эксперимента – на дистанционной системе обучения, насколько успешным был эксперимент – история, покрытая мраком) некогда очень популярный, а теперь благополучно забытый певец Кай Метов.
Возле ВУЗа, параллельно Чибью, стоял ЦДК – центральный дом культуры, построенный в стиле античных храмов с колоннами и портиком с фасада (была у авторов проектов очагов культуры такая мода в пятидесятые-начале шестидесятых), когда-то центр молодёжной жизни с кино и дискотеками, а ныне центр жизни духовной, Свято-Стефановский храм, такие вот изгибы судьбы.
Ещё дальше ЦДК в правом по течении Чибью направлении находился сквер с фонтаном, по две стороны которого возвышались массивные, высотой с  девятиэтажку, здания Проектного института и объединения «Коминефть». Ещё дальше направо, сразу за сквером, завершал город массив Детского парка, за которым лежали поля уже второго отделения совхоза «Парма».
Когда-то в речке Чибью водилась благородная рыба сёмга, лучшая из форелей, ещё в семидесятые народ катался в на лодках во Взрослом парке – но уже в 80-е эту речушку настолько загадили, что купаться в ней не рисковали даже самые отмороженные северяне. Хотя именно в месте впадения Чибьюшки в Ухту и располагался городской пляж – что поделать, другого пляжа в городе нет и по сию пору.
По соседству с пляжем много лет строился плавательный бассейн «Юность», и к какой-то юбилейной дате должен был торжественно открыться – но спешка и нарушение техники безопасности привели к печальному итогу: сначала пожару, а потом и взрыву находившихся внутри новостройки газовых баллонов, отчего у бассейна просто сорвало крышу, без всяких кавычек – и только через пару лет, аккурат к моменту окончания школы двух старших мушкетёров науки из нашей троицы он был-таки запущен на радость горожанам.
К бассейну построили такое архитектурное излишество, как подземный переход, ещё на стадии строительства использовавшийся несознательными как весьма удобный туалет, а после пары ограблений в нём и вовсе закрытый навсегда намертво заваренными стальными решётками.
Любимыми видами активного отдыха горожан были сбор грибов и ягод, охота и рыбалка. Практически все имели огороды, где выращивали неплохие урожаи вкусной картошки, а имевшие дачные участки счастливчики выращивали там не только и морковку со щавелем и хорошо растущие не только в садах, но и в лесу малину и смородину, но даже клубнику на грядках и огурцы с помидорами и патиссонами в парниках.
Для культурного отдыха имелись кинотеатр «Юбилейный» где-то на 500 сидячих мест, два Дома культуры с собственными кинозалами и библиотеками – а всего библиотек было около десятка, не считая школьных и лагерных. В восьмидесятых построили новый, большой дом культуры, в соответствии с политической линией названный Домом техники, а потом стало практически не до строек.
Для занятий спортом существовали два спортивных комплекса (один из них – институтский), многострадальный бассейн и несколько залов поменьше для борцов и боксёров.
А для досуга и весёлого времяпровождения были злачные заведения: с десяток кафе и ресторанов, в расположенном ближе всего к институту одноимённом с городом ресторане любили обедать студенты: в середине дня там кормили комплексным обедом за тот же рубль и пять копеек, что и в студенческой столовой, но почему-то порции раза в полтора больше и куда вкуснее, а уж на три рубля наедались так, что встать сразу было просто невозможно – но при заказе порционных блюд приходилось долго ждать, что грозило пропуском занятий и такое могли себе позволить только денежные студенты старших курсов. Но ведь могли: после стипендии закатывали туда в обед целыми группами. Это потом в общаге они питались, макая чёрный хлеб в подсоленное растительное масло, а после стипендии – могли себе позволить…
В одном из таких злачных мест вечерами выступала знаменитая в конце восьмидесятых группа «Сталкер» Андрея Державина, поднявшаяся в своё время на вершины популярности и затем благополучно распавшаяся. – лидер группы, певец, если честно, слабенький, закончил не слишком удачную сольную карьеру и с бритой башкой стал на клавиши в Машине Времени.
В городе был как ВУЗ, именуемый в ту пору Индустриальным институтом, так и несколько научных и проектных институтов, имелись крупные предприятия: заводы, главки, объединения. Поэтому, несмотря на большое число отсидевших (с послесталинских времён там после отсидки осело немало политических, недаром даже сейчас, после выезда дойчей на историческую родину, в городе есть-таки общество местных немцев) средний уровень образования горожан весьма высок. Были и бичи (что большинством расшифровывалось как «бывший интеллигентный человек»), в большинстве своём опустившиеся люди без жилья и работы, многие из которых круглогодично жили под факелом нефтеперерабатывающего завода. Работать бичи не хотели ни в какую, а на деньги на свои нехитрые нужды получали главным образом от сдачи собранных на улицах Пармы бутылок.
Однажды автор, стоя за столиком кафешки, наблюдал своими глазами,  как совершенно бичёвского вида мужчина в возрасте решал, поедая халву из пачки за соседним столиком, сложнейшие институтские задания по химии. Оказывается, это бывший преподаватель института спился, а мозги-то ещё остались – вот и подрабатывает, решая задача студентам-заочникам
Как-то раз изрядно выпившие студенты, комсомольцы и будущие капитаны производства, жестоко развлекались, бросая пустые бутылки из окон институтской общаги в копошившихся снизу бичей, собирающих стеклотару – самим студентам заниматься этим было стыдновато. Этим жестоким детям природы, видите ли, очень смешно было наблюдать, как падает отброс советского общества, поражённый метким броском по черепу с пятого этажа, а ещё веселее – как контуженный бич потом вскакивает и буквально на четвереньках улепётывает восвояси.
Парма гордилась двумя артефактами: детским парком и профилем Ленина на горе Ветлосян возле вокзала. Ильич был украшен лампочками и светился долгими зимними ночами. Была даже местная традиция – молодожёны ездили к Ленину после загса, а пацаны-аборигены посёлка Ветлосян перегораживали проезд к вечно живому вождю мирового пролетариата и взимали по возможности дань со свадебного кортежа – конфетами, деньгами, а лучше водкой.
Детский парк был в то время излюбленным местом отдыха горожан, им нравился целебный воздух и красота парка, асфальтированные дорожки и аттракционы которого располагались посреди соснового бора, в глубине парка находился памятник Павлику Морозову и дом пионеров с пристройкой-планетарием. Изюминками детского парка помимо планетария были так же зооуголок, в котором помимо зайцев, лисиц и волка можно было увидеть настоящих бурых мишек и кружок юных автомобилистов, нарезавших на картах круги по асфальтированным дорожкам парка. Один из энтузиастов-руководителей этого кружка здорово опередил своё время, придумав и изготовив в начале семидесятых машину футуристического дизайна, видом здорово похожую на «Ламборджини-дьябло», эдакое зубило с поднимающимися вверх дверями – потом умельца-самоделкина взяли дизайнером на отечественный гигант автопрома (кажется, это был АЗЛК), где и канул бесследно в тину рутины наш самородок.
Как мы помним, был ещё Взрослый парк, внутри которого находился одноэтажный сарайного типа танцзал, именуемый в народе «коровником». Взрослый парк и коровник были прославлены легендарной массовой дракой однажды летом между местными парнями и неграми из интернационального стройотряда. Милиция с огромным трудом справилась с ночным побоищем. Судя по появлению в Парме темнокожих детишек следующей весной – повод для драки был, и нешуточный. Две симпатичные негритяночки-близняшки, по слухам брошенные непутёвой мамой и воспитанные бабушкой, ещё недавно ходили по улицам родного города. Опять же по слухам – очень хорошие выросли девушки, порядочные, умные, интеллигентные, даже стали членами союза журналистов России.

Пусть негры работают

С этими самыми стройотрядовскими неграми связана ещё одна история. Работали негры в одной нефтяной организации, особенно себя пахотой не утруждали, трудились ни шатко, ни валко. По соседству с ними находилось рабочее место трудяги-работяги, сварщика пятого разряда, некрупного (с каской метра полтора) мужичка  по фамилии Мальцев именем Иван. И вот, как обычно в пятницу вечером, у начальства возникла срочная необходимость что-то варить именно в выходные, и подошёл начальник к Мальцеву и попросил его выйти в субботу. А тот недолго думая ляпнул:
- Не хочу я завтра выходить, дела у меня картошку надо окучивать! Пусть негры работают!
Дальнейшее Иван вспоминал с содроганием:
- Они, гады, по-русски не бум-бум, а тут всё поняли, окружили меня, все амбалы здоровенные, выше меня на две головы, орут что-то по-ненашему, глаза и зубы сверкают, кулаки сжаты – я уж подумал, смерть моя пришла, убьют. Хорошо, что рядом оказался русский парень, он у них был типа комиссар отряда, умница, язык отлично подвешенный, нашёлся, объяснил этим обезьянам, что я ничего про них не имел ввиду плохого, а наоборот, сказал, какие они трудолюбивые и как хорошо работают, это такая добрая русская поговорка про работящих негров – а то бы мне совсем каюк пришёл… - вспоминал впоследствии, реально передёргивая плечами в нервном ознобе, незадачливый сварщик.
- И ведь работали они в стройотряде еле-еле, к труду не приучены, может ещё и на предложение поработать оскорбились – предположил никогда не слышавший про политкорректность и не предполагавший, как герой фильма «Брат», что назвать негра негром – уже оскорбление, наш простой русский трудяга по имени Ваня.

Гроботёс

В городе было немало колоритных и где-то даже легендарных личностей.
Был свой Малыш, двухметровый здоровяк, непобедимый в кабацких драках.
Был мастер спорта международного класса по боксу, из легендарной плеяды не на городском, а на союзном уровне прославленных боксёров-тяжеловесов – когда-то красавец-атлет, достойный быть моделью даже для древнегреческих скульпторов, теперь он превратился в развалину – но жив до сих пор, уцелел в лихие девяностые.
Занимавшийся вместе с Лёней каратэ Николай Сухинский ставил рекорды для книги Гиннеса, приседая за час, кажется, больше трёх тысяч раз.
А крановщик Эрик Бокарев, похлебавший в своё время лагерной баланды мужик роста под 190 и веса за 130, проживающий в своей двушке в самом длинном доме города – синей девятиэтажке на Пионер-горе, прозванной в народе Китайской стеной, числа третьего января вышел покурить на свою лестничную площадку, присел на перила, да и завалился вниз головой в лестничный пролёт. Как летел – не помнит, вроде пытался зацепиться руками, но не вышло, хотя синяки на руках и на теле остались здоровенные, и в конце стремительного полёта врезался башкой в бетонную площадку внизу. Был он в отпуске, наверняка – подшофе, но факт: после этого сальто-мортале, что означает в переводе «смертельный прыжок» он даже на больничном не сидел. Травмотолог на осмотре задавал совершившему достойный книги Гиннеса полёт крановщику вопросы: не тошнит ли его, не кружится ли голова, что-то говорил про уникальный череп пациента, который гнётся, но не ломается. На что Эрик, сын Коми народа, с присущим ему юмором задал встречный вопрос:
- Доктор, ты что, диссертацию собрался писать, думаешь, у меня сотрясение мозга? Открытие сделал, у комяка мозги нашёл?
А ещё жил-был один мужик, работал он плотником в одной конторе со сварщиком Мальцевым и звали его, как и Мальцева, Иваном. В своём балке (это такой вагон-домик для нефтяников и газовиков, размером с автобус Паз, в балках попервости жил весь газовый город Вуктыл, да и в других северных городах и посёлках их хватало) рукастый Иван чинил часы, что-то шил на швейной машине «Зингер» ещё дореволюционных лет. А уникальную кличку получил по основному месту работы.
Кто-то из работяг  умер и плотнику Ване приказали сделать гроб. Тогда на предприятиях и гробы делали и памятники с оградками, и могилы копали, и хоронить везли – такие были времена. 
Сухого леса не было. Пришлось ему делать домовину из сырого. Понесли покойника – гроб развалился, бедолага вывалился… Так и стал Иван Гроботёсом.