Высота ее падения

Он приручал ее, кормя с ладони сладкой дрожью судорог оргазма. И ей казалось, что она взлетает в небо, хотя она всего лишь падала вниз. И с каждым разом, чем настойчивее и откровеннее становились его желания, тем вседозволеннее и безответственнее она себя вела, потакая изощренному  сладострастию.
Кто бы мог подумать, что все те вещи, которые совсем недавно она считала если не извращением, то уж,как минимум, неприемлемым ею действием, станут захватывать ее, принося с собой невероятные ощущения господства над собственным телом. К сожалению - мнимые. Тело жило само по себе.
Оно полюбило терпкую боль в сосках, тугую пелену веревок и цепей, обжигающие прикосновения змеиных языков плети. Оно жаждало несвободы, как высшего блага. Оно наслаждалось безволием и бессилием, молчанием и подневольностью мыслей и желаний. Оно принадлежало. И его брали по мере надобности. С каждым разом отодвигая планку допустимого все ниже, подводя владелицу тела все ближе  к запретной черте безумия.

    ...Она билась под его руками, лишенная воздуха. Плотный захват черных кожаных ремней по всему ее телу прочно фиксировал его в позе максимальной доступности. Ее лоно, вопреки разуму, жаждало проникновения. Ее взгляд становился прозрачнее. Вместе с потерей очертаний мира она ощущала жуткую концентрацию на его взгляде, в котором было все, кроме любви. Дразнящие прикосновения его рук к зажатым до багровости соскам казались ей электрошоковой терапией. И в тот момент, когда тело без воздуха приготовилось умереть, он вошел глубоко, полно, сразу. Его поразила возникшая вокруг его члена пульсация. А ее тело билось в конвульсиях, пытаясь определить что же это такое: оргазм или агония?!
Он отпустил свою ладонь, позволив безумной женщине вдохнуть. Ласка его губ и рук, ритм его движений, неволя и хруст ремней,все это завораживало ее, жадно дышащую, и снова и снова ввергало в мучительное наслаждение страхом, болью, насилующим телом, своей рабской покорностью. И его финал, долгожданный ею, она прожила в состоянии "ВНЕ", краем сознания понимая, что стала вещью, просто вещью, у которой нет выбора.