Рыба

«Странно» – подумал Игорь, когда проснулся и понял, что ему в очередной раз приснился сон про рыбу. В очередной раз из памяти быстро утекала слизь ощущения, которое подарил сон. Оставался только скелет – сухая и голая предметность: гигантская глубоководная рыба плавала по кругу в мутном полумраке с открытым ртом и светила перед собой маячком-приманкой. Её круглые бессмысленные глаза шарили по сторонам, впиваясь в невидимое. Потом Игорь оказывался прямо перед ней и просыпался в холодном поту.
Вечером он рассказал обо всех эпизодах навязчивого сна своему другу Вячеславу Судакову.
– Да, действительно странно, – тот поднёс к губам указательный палец, словно собирался прицелиться ртом, – Одиннадцать раз одно и то же – это не шуточки. Это уже проблема, любезный.
Вячеслав насадил очки поплотнее на длинную кобылу своего носа и пошуршал сухими руками. Это был человек проницательный и скачкообразно сведущий в самых неожиданных вопросах мирового знания. Тридцать лет жизни, половину из которых он провёл в окопах родительской библиотеки, а другую половину – в калейдоскопической смене мест приложения своих способностей и способов добывания насущного хлеба, не прошли даром. С высоты своего странного опыта, даже будучи на три года моложе друга, он часто открывал Игорю глаза на разные аспекты существования.
– Возможно, твоя неудовлетворённость какой-либо ситуацией выражается через подсознательное и в символической форме. Рыба – это существо молчаливое. Твоя работа не доставляет тебе удовольствия – там ты всё время молчишь, ведь так? Узкие задачи – проверил, принял, подписал - никакого творчества, никакого развития и никаких перспектив. Сам же говорил мне, что хочешь уволиться – но ведь не уволился. И вот тебе результат!
– При чём здесь это? – Игорь раздражённо скрипнул стулом и заходил по кухне Судакова. Подошёл к окну – из ямы, окружённой десятком рабочих, пыхал унылый пар. На карнизе голуби, сопротивляясь ветру, махали крыльями и царапали по оцинкованному железу белёсыми когтями. – Это совершенно не при чём. Я уже определился – доработаю до лета и уволюсь. В этом никакой проблемы нет…
– Ну допустим, любезный. Пусть в этом нет никакой проблемы. Пусть нет проблемы и в твоих запутанных любовных отношениях, учитывая сексуальный символизм рыбы. Но в чём-то должна же быть проблема. Или ты думаешь, что рыбы снятся каждый день на протяжении почти двух недель совершенно на пустом месте?.. Может быть, я тебя угнетаю?
– Чего?
– Ну, может быть тебе не следует со мной общаться? Может быть не друг я тебе больше?
– Чего?..
– Смотри, я Судаков, у меня рыбная фамилия. Много ты знаешь людей с рыбными фамилиями? Возможно, твоя рыба – это просто мой превращённый образ.
Игорь задумался. Конечно, иногда этот очкастый тип с двумя глубокими вертикальными морщинами, подпирающими кобылу его носа, с едким и сырым взглядом исподлобья, надоедает своей серьёзностью, дотошностью и другими сомнительными качествами, но, наверное, никто не понимает Игоря лучше Судакова. Конечно, тут он, забитый по самую макушку мыслями о своих снах, сказал что-то полусерьёзное и обнадёживающее, что, мол, ты меня не угнетаешь, мой господин, и ушёл.
В ближайшую ночь сон повторился.
Игорь много думал. Может быть, дело не в молчании? А в том, что сам он скользок как рыба: избегает определённостей, не решается ни на что, и в общественной и в личной жизни полное «ни бе, ни ме, ни кукареку». Плавает себе на дне и ускользает от столкновений в лоб, разрешения кофликтов. А может быть всё иначе – его заманивают ничтожным и эфемерным жалованием в рот компании, чтобы пережевать, высосать все соки и выплюнуть. Очень вероятный вариант. С этими мыслями Игорь претерпел короткий световой и длинный рабочий день.
По пути с работы мало смотрел по сторонам и был обрызган грязью быстро несущимся серым фургоном с надписью ООО «Ихтис». Игорь выругался в сторону повернувшей за угол машины и боковым зрением увидел на перекрёстке Судакова, который что-то бормотал. До него было достаточно далеко. Иногда движения губ компенсируют недостаток звука и можно понять, что говорит человек, но так как сгущались сумерки, губ Судакова видно не было, и Игорь уловил лишь несколько слов вроде «пришло», «пастбище» и «целлофан». Удивившись непонятному бормотанию друга, он ускорил шаг и приблизился к нему, но это был не Судаков. «Чёрти что» - подумал Игорь и даже попытался оглядеть незнакомца, но тот отвернулся и пошёл. А следом  пошёл дождь, и в лужах вспухли нехарактерные для осени пузыри, словно тело земли покрылось серыми нарывами и волдырями, стало сбрасывать здоровую кожу, склеивая панцирь из дрожащих шелестящих слоёв. Вместе с ветром и чешуйками воды под куртку влезал лихорадочный озноб. Игорь вернулся домой и через тощую перьевую подушку снова спустился в густую и мутную обитель проклятой рыбы.
Настало утро. Почувствовав в себе перемену, Игорь онемел духом. Он смотрел на стены комнаты и не понимал, почему они практически полностью проходят через него, оставляя лишь крупицы собственного смысла вроде «белая стена», «гвоздь» или «репродукция». Бывший Игорь, а теперь – сито вещей – стоял у открытого окна, вдыхал сырой воздух и смотрел на пенсионеров, которые играли в домино. Четыре человека сидело на фанерных огрызках вокруг объёмного пня, а девять – наблюдали за игрой, склонившись с разных сторон. «Интересно, - подумал Игорь, - Если толкнуть того старичка в коричневом пальто, то все они сложатся друг за другом, как костяшки». Несколько листьев отвалились от ветки над окном, и на мгновение Игорю показалось, будто где-то рядом Судаков шуршит сухими руками.
– Рыба! – донеслось со двора хриплое колебание. Конец домино.
Воздух слипся и вздрогнул волнами. Стены раздвинулись, город ушёл из-под ног. Из глубины сочного, истекающего чернильной мерзостью мрака вылезла огромная глупая рыбина и проглотила весь мир.