Дневник видеооператора

   
Задание по ИЗО в 5 классе - нарисовать инопланетян.
Домой ребенок приносит двойку и запись в дневнике: "ТАКИХ ИНОПЛАНЕТЯН НЕ БЫВАЕТ!""

Инопланетян не бывает вообще никаких. Люди живут спокойно и думают, что пришельцы из космоса, как и образы из детских сказок - оборотни, эльфы, феи — это исключительно продукт человеческой фантазии. А я часто вспоминаю одного знакомого моей семьи,  который всегда говорил, что граница между миром вымышленных персонажей и реальностью очень условна. Он, физик-математик по образованию, занимался фотографией профессионально  и везде умел находить для себя что-нибудь необычное. Например, на каком-нибудь живописном месте он обнаруживал определенную точку и расставлял группы туристов перед объективом не как-нибудь, а «со смыслом», скажем, в той части моста, откуда открывалась панорама, воспроизведенная на советской трехрублевой купюре или вроде того. Карточки выходили «со стёбом», люди не подозревали, какой план у них за спиной, а фотограф развлекался. А ещё он говорил, что разоблачение любого  образа - это дедукция воображения. Из воображения и воображением. То есть - минус образ,  плюс ассоциации и новый образ.  Это он подарил мне мой первый фотоаппарат.
   Сколько помню, в моих школьных тетрадях почти всегда и почти все углы были  изрисованы какими-нибудь фигурками. И это были не просто предметы или живые существа какие, а всенепременно - жители других планет или вещи оттуда же. Пожалуй, иного в моих тетрадях попросту и быть-то не могло. И, листая быстро тетрадку «за уголок», я писал хронику собственных «Звездных войн» или смотрел свои истории про храбрых хоббитов. Любые истории. В уголке. И потом, позже, я всегда вносил киношное измерение в своё фотографирование.
С тех пор как я взял в руки профессиональную видеокамеру, всегда спрашиваю себя: а насколько внимание интуитивного выбора кадров совпадает с моим собственным представлением о человеческом масштабе. Спрашиваю каждый раз, когда  смотрю на то, что предстоит снять. Мою видеокамеру зовут Пелагея, и она приближает все вещи ко мне со скоростью аккуратного движения  космического корабля, дипломатично въезжающего в ворота кадра. Силы света и тьмы регулируются, смешиваются, пространственные координаты  меняются вглубь и вширь, по горизонтали и вертикали,  растаращивая угол зрения.   Мы с Пелагеей понимаем друг друга без слов. Она всё видит, как я,  и  я - это  она. Её широкий угол обнимает предметы и свет, а длинный фокус спрессовывает пространство, запихивает его в одну точку, как спешащий утрамбовывает всё в единственную сумку. Пульс её диапазона на всех планах - дальних и ближних, крупных и общих, во всех  деталях и мелочах всегда ровный и верный.   Живые существа и вещи! Время и место вашего проживания в кадре строго определены, вы сцеплены с выделенным миром кино, как буквы в кроссворде. 
 «Если бы когда-нибудь написать мемуары, то в книжных магазинах их наверняка будут ставить на полки с фантастикой и, в кои-то веки, не промахнутся», рассказывал про себя один классный писатель, «давным-давно, в далёкой-далёкой галактике…», - так можно начать любой рассказ из моей профессиональной деятельности, -  и эти истории могут  быть истолкованы как мифы о будущем, а не буквально произошедшие события. Мы с Пелагеей намеренно оставляем для всех, кому не лень, возможность додумывать детали. А если уж брать  в деталях, то вся прошедшая неделя была наполнена следующими кинособытиями: сначала колхозники пригласили поснимать для рекламы их угодья, коровники, поля и огороды с аэроплана, на следующий день – открытие Сафари-парка в нашем захолустье,  (бедные грустные звери и птицы, которым теперь  будут часто сниться их родина и свобода), потом случилась чья-то свадьба, позавчера – ликвидация городской мусорной свалки, вчера был Престольный День в храме у знакомого священника, а сегодня мы с Пелагеей приглашены в один ночной клуб, отмечающий какой-то юбилей. Будем наблюдать за торжественностью и способствовать ей.
Старый клуб недавно приобрёл в собственность новое строение, которое выросло на самом краю города. Само здание - из бетона и стекла, а выглядит, как старинная башня.  Поставленные друг на друга пирамиды разного сечения откровенно унаследованы от архитектурных форм Александрийского маяка и одновременно подмечается некоторое сходство с космическим кораблём: окна - иллюминаторы и макушка капсульного типа, чтобы  рассекать слои за слоями в пути. А внутри -  пол и потолок, отражающие происходящее в холле и в хитросплетённых между собой коридорах, по которым лучше не ходить  без проводника. Вот и стоим тут посреди зала, осматриваемся, ждём кого-нибудь, кто  обратит на нас внимание.
- Оператор у нас один, что ли? – Крупная круглая и румяная  персона в  кожаном жилете возникла из темноты так, как появился бы  главный маг Вселенной, повелитель всех стихий, которому предначертано самой судьбой держать некое равновесие, и тут же стал давать распоряжения всем, кто попадался под руки, - кому заниматься терраформированием, кому  строить экуменополисы, кому  основывать колонии из вновь прибывающих. Шутка.
 -  Только не поите его ничем! – обернулся главный к рядом стоящему «человеку в чёрном» -  типу, похожему на Абадонну -   приятной наружности, бледному и в тёмных очках. - Эй, с камерой, подойди-ка. – Я подошёл. – Материала у нас с прошлых мероприятий за десять лет жизни клуба – хоть завались. Но у нас сегодня новые девушки, смотри, ничего не пропусти. - Сказал слово, как одарил, и удалился, а Абадонна остался молчать и наблюдать.
 Снимать девушек! Да хоть инопланетян. Битву дроидов, атаку клонов, войну джедаев, что угодно для истории человечества, главное, как всегда - ни отлучиться, ни исчезнуть, - будто кто-нибудь из присутствующих в этот момент обязательно  развяжет войну. Оператор – он как бутафория на сцене, штатив от камеры, человек-невидимка – камерасамапосебе. Даже попадись знакомые, то меня (по счастию) и не опознают. Останавливаться - отвлекаться, спрашивать, как дела и отчитываться о своей жизнедеятельности никогда не приходится.
В зале уже было достаточно присутствующих, когда появилась их первая девушка. Мы с Пелагеей увидели её в контражуре со спины. Она опережала нас  в гулком коридоре по направлению к встречному свету. Контур её светящихся ног лучился какой-то космической пылью цвета лимонного золота. Схваченное сиреневым мини-платьем тело её перемещалось будто по линейке-невидимке. Все девушки для меня как инопланетяне, то есть они  иные, – найди семь отличий (между ними и собой, разумеется), говорю я себе каждый раз,  чтобы не впасть в серьезное очарование от их мутно размытых коленок и бурых волос. Как из одной молекулы каким-то немыслимым образом может образовываться две, так и из одной девушки как-то получилось сначала две, а потом, как я и думал, они стали множиться: от  двух предыдущих отпочковалось ещё по две и ещё по две. Ну, собственно и всё, слава Богу, вроде не сильно много в итоге получилось. Хотя на мгновение я представил, как инопланетные шеренги варьете - эти наступающие красотки - распинают копытами беспомощную жертву в разрушенных промышленных пространствах деградирующей, кровосмесительной  цивилизации. И это, конечно, только образ, выражающий, нет, содержащий отношение к Красоте, а не клич к насилию, как полагают самооправдывающиеся моралисты. Девушки сразу включились в свой инопланетный танец. Мини платье первой оказалось вовсе не платьем, а сиреневым созвездием, рассыпавшимся на фрагменты и испарившимся в космос, как, несомненно, оттуда оно и возникло. С тем, во что были одеты другие девушки,  кружащиеся в инфернальном дыму,  произошёл тот же фокус.
Иная выразительность иной красоты  нейтральна, лишена агрессии и даже дышит невинностью. Мы с Пелагеей на минутку оборачиваемся, чтобы  испытать свое воображение на оселке вкусов всех, кто попадёт в кадр. Первое, что попалось на глаза – квадратный столик, облепленный  личностями в костюмах, почти одинаково серых в приглушенном освещении, очарованных, иначе и быть не может, танцовщицами.  Камера остановилась на них на целую вечность, а их позы и положения в пространстве оставались неизменными. Клонированные костюмы  не двигались, но были совершенно готовы к движению в любое мгновение. Один тип потом все-таки  зашевелился.  Наклонился к соседу и заявил, что красота без капиталовложений не только не спасёт наш мир, но и  сама может погибнуть в экологическом коллапсе.
-   …это эксклюзивное  мероприятие, которое устраивается для того, чтобы наши люди хорошо отдыхали, мы с вами давно партнеры, надеюсь, что и в  дальнейшем the  stooges …, - потом говорун опять замолк и застыл, - зависла одна рука с  коктейлем, другая с  зажигалкой так, как будто он хотел  поджечь подбородок своему визави.
 The stooges - так вот как поточнее перевести название любимой панк-группы: в оригинале «stooges» – более многозначное слово, чем «партнеры». Это – и  марионетки, и тайные агенты, и осведомители заодно.
- Голосовать за тех типов из преисподней, которые поддерживают существование порока? – Этот партнер, однако, принципиально не собирался ни пить, ни курить, ни двигаться.
Первый партнер убрал коктейль и зажигалку от физиономии второго и опять открыл рот.
-  Времена, когда происходили плохие вещи, давно прошли. Наш человек – хваткий, не скользкий и считает все стили жизни морально равнозначными.  Да, убери ты камеру!.. –  Далее в наш с Пелагеей адрес последовали такие корнесловия, которые не для истории, и мы заскучали тут же. 
Чтобы забыть обиду, мы приблизились к столику, более или менее романтически располагающему.  Взгромоздив оба своих широченных предплечья на маленький столик, сидел тип в кожаной куртке с изображением Спайдер-мэна во всю свою гигантскую спину.  Совершенно ограниченный своей байкерской лексикой, он старался  заверить красивую девушку, сидящую напротив, в том, что  никто и никогда из простых смертных не поймёт высокую, чистую, сверхъестественную благодать, которая снисходит откуда-то сверху, когда, повернув на слепом сыром спуске на скорости 180, врезаешься в стену здешних русских березок, едва разминувшись с грубым дальнобойщиком - вездесущим Зелёным гоблином, внезапно появившимся из тумана на узкой дороге в колеблющемся, тусклом луче  единственной фары твоего мотоцикла. Наш герой, хотя и подвергшийся мучительной духовной трансформации, опалённый тяжёлой трагедией и бесконечной любовной пыткой, всё же не отрывал своего взора от танцующих инопланетянок. А мы с Пелагеей решили, что этот храбрый добрый, но скучный малый, будет отвергнут капризной героиней.
Народ прибывал и прибывал. И заполнял собой всё свободное пространство поближе к сцене. Единичные продвижения к  выходу некоторых персон выглядели как-то даже неестественно.
- Искусство может расширить границы до предела Вселенной и за пределы.., - будто оправдывался перед Всевышним низким голосом  лысоватый кругловатый мужчина. 
- Это никакое не искусство, а демонстрация себя нагишом толпе пустоглазой, - женщина, прекрасная как Амидала, нежно подталкивала зонтиком к выходу своего подвыпившего мужа, заклюй его лягушка, знатока истинной красоты и подлинного великого запредельного чуда, как катящие камеру подталкивают её палкой, уверенным в заданном направлении движением и с одинаковым усилием, главное - без  остановки. Королевское платье Амидалы прошуршало мимо нас с Пелагеей, как рой велосипедистов на пустынном треке.
Проводив прекрасную королеву до выхода, мы сначала услышали, а потом увидели  приближающуюся мотоколонну, - байкеры дружной стайкой громко подъехали и ещё громче припарковались. На косухах - сплошь терминаторы и трансформеры, персонажи с Летучего Голландца из «Карибских пиратов» - черепа, кости и всё такое. Каждый  мотоцикл - индивидуальность - ожившее продолжение своего хозяина, выделялся среди себе подобных статью и расцветкой. Мастера  бескрайних  дорог и скорости, большая часть планеты которыми уже давно освоена, просчитана и промерена - заехали поужинать. Борода их лидера, скатанная из войлока, расползлась дредами по широченной груди и походила на щупальца Дейви Джонса.
Снаружи загрохотал и засверкал фейерверк, как  вулканические сполохи во время дуэли на Мустафаре. Пиротехника  ссыпалась с неба, как огонь на Гоморру. И внутри помещения атмосфера несколько изменилась: и свет, и музыка в стиле последних минималистов доиндустриального мира расходились по спирали по всему помещению и больше располагали к  медиумическому трансу или автоматическому письму и вызвали для начала Дейви Джонса и всю его команду.
Клуб, похоже, ждал ещё гостей.  Для какой-то делегации договорились считать парковкой ближайшее футбольное поле и весь пустырь за ним до самого горизонта,  если не все поместятся на поле. Сенатор с какой-то планеты, прибывший на десантном корабле Торговой федерации, оказавшись внутри,  подсел к давно поджидавшей его компании за первый столик. Внешне нисколько не скользкий, как и обещали партнёры, с манерами речистых буржуа времён Дантона и Мирабо, он тут же стал заверять  всех в том, что в его руках - планы и бюджет, это - раз; и,  ссылаясь на доктора Хаббарта, запутанно утверждал и доказывал, что планеты Земля вообще не существует, это – два, что вокруг только враги, это - три и, само собой, контакт с иными формами жизни с других планет - это всего лишь вопрос времени, и он неизбежен, это – четыре. На вскидку, конечностей у Сенатора было не счесть, и, похоже, разговор обещал быть долгим, но тут, на счастье, вновь прибывший персонаж оттянул на себя всё внимание. Вейдер – Франкенштейн  завалил прямо с операционного стола  на праздник со своей охраной.  Клоны атаковали, взяв здание на приступ, проникнув через дверной проём и окна, и сомкнулись кольцом на манер ОМОНа, чтоб никто из присутствующих не смог покинуть заведение.
А тем временем толпа стала налегать на бар. Колбы с микстурой «Красная пыль», «Паучий глаз» и другие эликсиры, изменяющие по-всякому разные характеристики,  превращали любого в монстра. Партнеры за первым столиком, например, давно потягивали красный эликсир превращения и уже  наполовину мутировали в насекомых. Серые муравьи сидели себе, перебирали лапками и вращали глазками. Иные превращались в жуков, пауков, клопов и в ядовитых многоножек. Один зелёный дракончик порхал под потолком с гелиевыми шариками. А Дарт Вейдер, странно  дыша в своём костюмчике жизнеобеспечения, полез танцевать с несколькими клонами в фанзону. Такая вот публика. Далее в ход пошли коктейли по  авторскому рецепту Доктора  Баннера. Приличные с виду люди превращались в гремлинов и зубастиков, гоблинов и троллей  под музыку Бадаламенти, Филиппа Гласа и Майкла Наймана. 
- Моя прелесть, - полоща звуками горло, худое бледное и голое страшилище запрыгнуло под стол и стало там  рыть себе нору, причитая и подвывая.
Вот ещё один наблюдающий за происходящим. Тип, с ухмылочкой Эйнштейна,  с самого начала представления сидит без компании, позеленевший от выпитого.  Любители фантастики всех времён и народов не забудут внешность Эйнштейна ещё и потому, что один его поклонник, кинохудожник-стилист,  изобразил  своего любимого персонажа Йоду с физиономией, похожей на лицо великого ученого, правда, он при этом занятии видно увлёкся и  смешал черты лица Эйнштейна со своими собственными. Не из тщеславия, разумеется, а из-за  самого по себе факта поклонения гению.

Ещё пару слов насчёт лиц, присутствующих в заведении, - если не считать по головам, то их вроде ни убавилось, ни прибавилось, но, присмотревшись повнимательнее, можно заметить, что те, кто не мутировал, – исчезли! Кто  имел хоть какой-то человеческий облик, - испарились на глазах. Одного  какая-то женщина-кошка пригласила на «Белый» танец, и… как в воду канул. Другой отлучился в уборную,  отчаянная голова, не ведал, что эта дорога была только «туда». Ещё один тип, казалось,  мог бы часами черпать силы в своих словах, но только он сам, а не слушатели, и чем сильнее у него был подъём, тем заметнее упадок у слушателей. Так вот, мы с Пелагеей  на секунду отвлеклись, а его уже нет. Его окружение – все, как один, на местах, - сидят, глазки опустили, вытирают салфеткой рот и выглядят довольными,  а его нет. Ну и заведеньице! Неприятности (мягко говоря, чтоб никого не обидеть и, главное, - не накаркать) ожидали, как тех, кто оставался, так и тех, кто решал уйти незамеченными.  Каждый здесь находился как между двумя безднами на своём островке. При фотографировании старомодными фотоаппаратами наблюдалась некая похожая ситуация,  - шаг назад – и никто больше не существует, как твердая форма, расплываясь в небытии, такой же провал и мутная бесформенность ожидает, шагни кто вперед. Кто-то раз и навсегда решил прибрать к рукам тепло душ, сердец и тел человеческих для своих нужд. Ужас! Не иначе, хваткий Сенатор со своим окружением приложил руку. Руки и ноги, проклятая сороконожка!

От ощущения постоянного присутствия «человека в чёрном»  было никуда не деться. Как электромагнитная форма разума, вызывающая излучение разных частот, он ощущался на всех этих частотах. Не исключено, что эти агенты информации, эти «ультрасущества» прослушивают наши телефонные звонки, наблюдая  поля, наводимые токами в телефонных проводах. Ну и наблюдайте!  Если живёшь, как в инструкции из анекдота, - так, чтобы не было стыдно продать домашнего попугая самой главной сплетнице города, -прослушивайте себе, на здоровье!  Каждая личность –   мир  иной, чужой, неопознанный летающий объект, другая планета, далёкая галактика, загадочная Вселенная. Возьми любую персону - и не поймёшь с первого взгляда, каков он.  Как Терминатор в первой серии, как Энакин- Вейдер или Спайдер-мэн - в третьей части своих историй. Как Дейви Джонс, доктор Баннер –Халк, - зависимые от обстоятельств.  Как Голум, наконец, – «два в одном»,  «кто он и что он был, неизвестно», - и нужно с каждым  быть  начеку, на всякий случай, за его двуличность и предательство, за ненависть к свету солнечному ли, лунному, за трусливость и лживость, - страшилище проскочило в узкий проходик между столиками, наступило мне на ногу и запрыгнуло под барную витрину,  - шизофреник, чупакабра, потерявший облик хоббита и всякое уважение, липучка и вонючка, блин!
И один-одинешенек, отчуждённый маргинал в нашем мире, где в повседневную скучную жизнь так отчаянно и стремительно понаврывались и технологические перемены, и вездесущая инфосфера, и инвазивные модификации человеческого тела, Мастер Йода спал себе на столике  или делал вид, что спит или умер.

А толпа веселилась и развлекалась, кто как умел.
Романтик Спайдер заприметил на парковке Харлей Терминатора и пригласил крепкого железного парня погонять по окрестностям наперегонки, а тот с Дарт Вейдером среди объедков на столе сцепились в армреслинге обнаженными протезами.
-Убери свою мочалку из моей тарелки, осьминог!
- Это не мочалка, а божий волос, - Дейви Джонс перекусил своей клешнёй кисть невежливому Терминатору, всё равно сидит – ничего не ест. Лучше бы укатил с Пауком, устроили бы для всех гонку Бунта Ив по окрестностям. Так - нет же… Победу за Вейдером не засчитали.
И началась банальная бойня, как обычно и бывает. В любой конструкции – простой или самой совершенной - должен быть предусмотрен клапан для стравливания излишнего давления, чтоб не разнесло. Аксиома техники и межличностных отношений. Про пришельцев кино, про пиратов ли, ковбоев или ещё кого. Кому из них - новые территории приглянулись, кому  - «чужой сундук мертвеца да бутылка  рома»,  кто и за что бьётся – не  суть…
А наблюдательный Абадонна, этот вездесущий агент информации, уже не напрягал и не раздражал своим вниманием. Демонические молчаливые сущности, связанные тайной  НЛО и похищением людей инопланетянами, к вам даже можно привыкнуть. Каждый ангел ужасен, но ваши правильные черты, аристократическая бледность и манеры готового к любым испытаниям укротителя - спокойствие и отвага… Так, что отношения между ужасным и прекрасным всегда были и будут полемичны и запутанны.
 Джеонозинцы лезли отовсюду со стен и потолка со своим легендарным оружием и просто с челюстями, пригодными для любой пищи и смешивались  с толпой. Партнеры расползались по полу и по потолку тучами серых муравьёв. Терминаторы и Трансформеры сцепились не на жизнь и чуть не сшибли Пелагею с ног. Их, впрочем, хлебом не корми, дай  посоревноваться с каждым героем и злодеем Вселенной в силе, выносливости и прочности, а потом можно вернуться  к своим байкам и - в путь-дорогу, где верность ремеслу, мужество и романтика – основы бытия. До чего докатились!  Красивая женщина превращается в ведьму, человек -  в орка! Логика  в моей голове уже даже не ночует, ей там страшно, и сейчас сгодилось бы любое вмешательство свыше, которое спасает от гибели в последний момент; как  орлы спасают Фродо и Сэма, или когда Гэндальф чудесным образом воскресает.. Подобные чудеса - ключевые элементы «волшебной сказки», не подлежат объяснению и  дают нам всем чувство утешения  и светлой грусти. Но счастливый конец или чудо надо как-то заслужить.
  Тем временем, один гоблин в рваной майке с надписью на Черном Наречии скакнул со стола в дверной проём и застрял, -  теперь точно никому никуда ни выйти, ни зайти. Какой-то жук завалился на спинку, не смог самостоятельно перевернуться, как обычно, лежал и шевелил лапками. Чтобы на него не наступили, я зашвырнул его ногой под стол. Потом переверну.
 - Эй, с камерой,  пьёшь? – Йода оживился и помолодел.
- Не пью. И так вижу мир живописным.
Я вцепился в Пелагею мертвой хваткой, понимая, что сам не могу ничего ни изменить, ни остановить. От нашей с ней способности видеть чьё-нибудь истинное лицо ни для кого нет никакого проку, и чудесного спасения тут никто толком не заслуживает. Даже каких-нибудь гриммов, защищающих человечество от злобных персонажей из космоса или фольклора и детских страшилок, десантирующих в реальный мир, нам вовек не дождаться. Научиться бы превращаться в туман!

И только Абадонна – «человек в чёрном», как все, имеющие значительное влияние на ход вселенской истории, был неизменно статичен, задумчив, лирично-философичен.  Молчаливый наблюдатель в мире, населённом земным народом  вперемежку с инопланетными существами.
Кстати, что ж такое мог нарисовать тот ребёнок на уроке ИЗО, что так разозлило училку? За что, собственно, двойку-то?  Может, нарисовал тётеньку и подписал - «Марья Ивановна»?
Ё-моё! Девушки! Фу, ты, слава Богу, на месте. На том же месте, где и были. Двигаются в тех же ритмах и выглядят также - ничего не убавилось и не прибавилось. Чтобы у нас тут ни понаслучалось. Как хорошо! Как прекрасны их гуттаперчевые движения, а безупречная кожа так  светится  лимонной космической  пылью, что весь мир тут же наполняется музыкой и жизнью. В их коллекционных формах спрятан некий изменчивый потенциальный скелет ещё не достигшего нас созвездия, но которое уже может включаться в гороскопы и предсказывать судьбы белков, аминокислот, компьютерных сетей и галактических сражений.    И наш с Пелагеей дневник, пробегая мимо отверстия объектива, слизывает с этих форм уже ставший  прошедшим слой времени.
 Всё.
«Не станет времени, времён и полувремени», как сказано в Апокалипсисе. И кто бы сомневался.