Плюс плюс минус 16 глава

16

Страшно подумать, но жизнь большинства из нас проходит словно на автомате. Мы как роботы встаём утром по будильнику, вливаем в себя кофе. Мы не думаем, каким путём идти до остановки или как управлять автомобилем. Каждое наше движение совершается автономно. Тело само несёт нас туда, куда надо. Не остаётся места эмоциям настоящим эмоциям. Мы улыбаемся, когда надо, смеёмся над несмешными шутками и киваем с сочувствующим взглядом, если нам жалуются на свои проблемы. В душе – пустота, а мозг – усталый от ежедневной обыденности, бессмысленной беготни просто не воспринимает происходящее.
А ведь на подсознании все наши чувства куда-то откладываются. Истинные эмоции не пропадают. Они есть, но не снаружи. Они копятся, копятся где-то в глубине черепной коробки. И в один прекрасный момент выплёскиваются. Тело в такие моменты уже не способно само себя контролировать.
Так случилось, несколько лет назад, когда я чуть было не загремела в больницу. Моё психическое состояние в первый год учёбы университета настолько обострилось, что если бы художнику дали непростую задачу – изобразить его, он нарисовал бы голое сухое дерево на пустыре, беззащитное перед ветром, птицами, непогодой и палящим солнцем – любыми внешними факторами. Я с трудом находила силы на то, чтобы подняться утром с кровати, а любая просьба, задача или срочная необходимость куда-то поехать, вызывала такую волну протеста и негодования, что одним ярким погожим деньком мама вернулась домой, помыла руки, переоделась, и, в полной уверенности, что кроме неё в квартире никого нет, вошла на кухню.
То, что открылось её взгляду, сложно передать словами. Я лежала на осколках разбитого стеклянного стола и банок с соусами и горчицей, так, будто я на шезлонге. С блаженной улыбкой я смотрела на заляпанные стены, словно любовалась морским прибоем. Мои  ладони, красные то ли от крови, то ли от томатной пасты (на самом деле от последней, хотя царапины от осколков тоже имели место быть), представляли ужасное зрелище.
В общем, уже на следующее утро я сидела в кабинете и беседовала с психиатром, чьего имени я, к счастью, не запомнила. Несомненно, этот человек хотел мне помочь. Но что-то неприятное и отталкивающие было в его лице и взглядах, что моё подсознание отказывалось с ним работать. Создавалось такое впечатление, что я очередная «не совсем» нормальная, которая тоже пройдёт через него, пополнит его копилку пациентов, избавившихся от болезни. Его непринуждённые манеры, излишняя самоуверенность говорили о том, что он не просто думает, а знает о своём превосходстве. Маме больше некому было жаловаться. Этого врача ей в своё порекомендовали хорошие друзья каких-то друзей и она ему верила. Поэтому, когда его вердиктом был «дневной стационарчик на первое время, а там посмотрим на поведение», она лишь покорно кивнула. А следующие две недели я каждый день ездила в больницу, вместо университета, чтобы заниматься пустыми, как мне казалось, занятиями. Лечебная гимнастика, лепка из пластилина меня не заряжала позитивом, а общение с депрессивными либо перевозбуждёнными ровесниками ещё больше меня угнетала. «Неужели я тоже такая?» - думала я. Что же меня действительно выводило из себя – каждое утром мы сдавали телефоны в камеру хранения и звонить можно было только под присмотром медсестры. А когда врач, тот, что и настоял на дневном стационаре, как заведующий отделением, начал замечать моё пренебрежительное отношение к «лечению», лекарствам и «оздоровительным процедурам», которые я про себя прозвала «back to the ussr», тогда и началось самое противное. Он начал контролировать каждый мой шаг, а на сеансах психотерапии требовал подробный отчёт о прошедшем дне. Все свои мысли и впечатления я была обязана записывать в зелёную тетрадочку.
Меня хватило на одну единственную запись «Сегодня на каком-то унылом треннинге или лекции, которую вела кортавая медсестра, какой-то бородатый парень попросил у меня линейку, чтобы аккуратненько подчеркнуть зелёной ручкой какую-то важную мысль. Если бы я была каким-нибудь врачом, я бы поставила ему диагноз «занудство» и «ботанизм»! Меня бесит тут ВСЁ.»
-Софья, скажи пожалуйста, ты никак не определишься в том, кто ты? – спросил меня безымянный врач. И, не дожидаясь моего ответа, продолжил – слишком много неопределённых местоимений в твоей тетрадочке. А чем тебе не угодил Николай? Тебя раздражает, когда люди аккуратней и педантичней тебя?
-Просто я бы лучше потратила это время на учёбу.
-А это по-твоему что? Ты тут учишься жить, понимаешь? Вот ты не умеешь жить, - он сказал это таким слащавым голосом, что я даже сейчас, вспоминая об этом, готова разнести всё вокруг. – Просто у тебя… особенность такая, но здесь тебя научат с ней как-то сосуществовать.
-Ой вы так добры, - ухмыльнулась я, чувствуя, как внутри меня всё закипает.
-Мне бы хотелось, чтобы ты серьёзней относилась к занятиям.
-Хорошо,  в следующий раз на рисовании я напишу ваш потрет и повешу его в туалете, как икону, - я встала. – А теперь, простите, но мне надо домой.
И дальше началось самое интересное. Как выяснилось, я подписала какие-то дурацкие бумаги о том, что на время пребывания в дневном стационаре, покидать территорию больницы я могу только с согласия этого самого доктора, а он, как человек, беспокоящийся о своих пациентах, не мог допустить, чтобы я в таком агрессивном настроении куда-то шла.
Мама привозила меня в больницу рано утром, забирала поздно вечером и я особо не сопротивлялась. Я просто не задумывалась о том, что мне вдруг захочется покинуть унылые бетонные стены. И уж тем более я не могла себе представить, что это окажется невозможным!
-Что вы себе позволяете! – кричала я. –Я взрослый, адекватный человек. Если я хочу уйти – вы не имеете права меня не выпускать!
Охранник сначала молча слушал, смотря на меня из-за заляпанного стекла, отделявшего его от бесчисленного количества посетителей больницы.
-Если вы стоите здесь, без разрешения на выход,  то вы не так уж и адекватны, - тихо сказал он и сразу же отвёл взгляд в сторону.
-Что? – я изо всех сил ударила по стеклу.
Охранник даже не моргнул.
-Да что вам, сложно что ли? – я уже не просто хотела домой, потому что меня раздражал врач. Я из принципа пыталась защитить свои, как мне казалось, законные права. – Эй! Алло! – я никогда так остро не ощущала нехватку телефона.
И вот всё, что я долгое время  время подавляла в себе, чему не позволяла вырваться, вдруг начало подступать. Как кипящая сначала немного пузырится, а в какой-то момент начинает выплёскиваться из кастрюли, так и я начинала терять контроль над собой.
И вот я, как ребёнок, которого не научили управлять своими эмоциями, пинаю турникет, выкрикиваю слова, которые боялась даже подумать, топаю, вытираю слёзы рукавом.  Я с трудом сейчас вспоминаю  то состояние. Понимала ли я, что рублю сук, на котором сижу? Да, понимала. Могла ли я остановиться? Да, могла. Почему я не сделала этого? Не могу ответить. Пришли медсёстры, схватили меня, словно неадекватного человека, скрутили и повели в одиночную палату.
Меня никто не привязал к кровати, меня не обкололи нейролептиками, как это делают в фильмах. Просто пришёл врач и с победоносным видом сказал:
-Софья, я же был прав, согласись. Тебе нужна помощь. И, если так будет продолжаться, я буду вынужден помочь тебе… Даже если ты сама будешь против.
Я отвернулась к стене, свернулась «калачиком», обняв колени. Меня трясло от ненависти, но к больнице, не к врачу, а от ненависти к себе. Потому что на этот раз, как бы отвратительно это не звучало, но доктор оказался действительно прав. Я нуждалась в помощи.