Глава 18-Бумеранг возвращается

Господин, – Тенгиз откашлялся, снял маску защитного костюма и по-собачьи предано посмотрел в бездонные глаза своего хозяина.
– Что случилось, Тенгиз? – Реванши поднял своё уставшее тело с жёсткого, неудобного стула и подошёл ближе.
– Мы всё проверили, загрузили, – тянул Тенгиз, явно боясь сказать что-то очень страшное и из ряда вон выходящее.
– Не мути! – рявкнул Реванши и хотел взять его за грудки, но вовремя опустил руки, отчётливо понимая, где и зачем только что были его люди.
– Нет одной ампулы, – полушёпотом промямлил Тенгиз, – но мы с Вахой здесь нипричём, господин. Мамой клянусь….

Реванши исступленно молчал. Он молчал мучительно долго, что-то обдумывая и вспоминая, и это тягостное молчание было страшнее любой пытки. Потом Реванши слегка усмехнулся и подошёл к своему помощнику, только, что спустившемуся в прохладное подземное хранилище, переоборудованное из старой заброшенной ракетной шахты и её командного пункта.
– А ведь это ты взял, шакал ненасытный, – Реванши был спокоен, но категоричен, – Ты! – повторил он ещё раз и больно ткнул пальцем в грудь Али.
– Доставай, – Реванши смотрел как кровожадный удав на свою жертву, подавляя разум, волю, даже любое желание сопротивляться, – прошу тебя, Али, доставай, иначе я клянусь памятью своей покойной мамы, что пущу кишки всему твоему роду до седьмого колена.

Али медленно, не отрывая глаз от всесильного и обезоруживающего взгляда своего хозяина, расстегнул лёгкую ветровку и достал небольшой, но довольно вместительный плоский пенал из какого-то непонятного металла и с электронным терморегулятором. В нём, в специальной упаковке, пребывала пропавшая ампула.

– А ведь ты прекрасно осведомлён, что это такое, – Реванши спокойно взял пенал и передал Тенгизу, – Ах, Али–Али… Ты даже на эту дорогую моему сердцу вещицу (Ахмед небрежно кивнул в сторону термопенала) покусился, а ведь она у меня в машине находилась, в тайнике, о котором знал только я.
– Нет, господин, нет, – вдруг неожиданно заплакал всегда жёсткий и надменный Али и упал перед Ахмедом на колени, – это же всего-навсего пищевая добавка, господин, просто добавка… А пенал….
– Врёшь, собака, – рявкнул Ахмед и грубо толкнул Али ногой.
Немного успокоившись, Реванши приказал связать Али; положить его на широкий металлический стол, стоящий здесь же, и вставить в рот своему бывшему помощнику старую жестяную воронку, валявшуюся под столом. Потом Ахмед одел защитный костюм, подошёл к обречённому и тихо сказал:
– Я не буду даже пытаться узнать, Али, на кого ты работаешь, сейчас это для меня просто не интересно и не важно. Но я расскажу тебе о другом. Так вот, – Реванши сделал паузу и посмотрел в сторону не на шутку перепуганных происходящим Ваху и Тенгиза, – когда много лет назад в далёком Карабахе мы отбили у армян одно наше село, они подняли в небо всего один старый дырявый «кукурузник» и распылили над ним какой-то белый порошок. Мы с позором бежали, бросив раненых, технику…. Да, бежали, потому что нам внушили – это отравляющее вещество. А белый порошок, на самом деле, оказался обычной костной мукой. Пищевой добавкой, как ты, шакал, всего несколько минут назад правильно заметил.

Реванши снова замолчал, подозвал к себе Ваху с Тенгизом, попросил подать ему небольшой молоток, который он заметил на соседнем разделочном столе, а затем злорадно добавил:

– Тогда никто из наших не пострадал, если не считать обмоченных со страху штанов. А вот спасёт ли тебя приглянувшаяся пищевая добавка – посмотрим. Реванши надел маску, достал ампулу, положил её в воронку и слегка ударил молотком. Хрупкое стекло треснуло, и адская жидкость устремилась к дну воронки, неся с собой немыслимые страдания и боль… Она текла медленно, тихо шипела, распространяя по комнате запах чего-то палёного и неприятного. Время шло, но ничего необычного, кроме корчащегося от боли, а затем застывшего тела Али, не происходило. Один из боевиков уже хотел подойти к Реванши и в пол-голоса спросить о том, чего они так томительно ждут, но здесь над столом появилось какое-то непонятное свечение. Оно становилось всё заметнее и заметнее, пока не сконцентрировалось в продолговатый бесформенный предмет, а потом внезапно исчезло… И вдруг тело Али стало с немыслимой быстротой дряхлеть, пока не превратилось в страшную, безглазую мумию.

Это было дичайшее и одновременно захватывающее зрелище, потому что всего за каких-то двадцать-двадцать пять минут цветущий, полный сил и энергии человек превратился в ничто, а потом – просто рассыпался. Как песочная горка, построенная на пляже под палящим и испепеляющим солнцем…

Выйдя из хранилища, Реванши дал команду проверить замену товарных и дорожных документов, заправку топлива, техническую готовность рефрижераторов и через час начать движение.

– А с этим что делать, господин, – выслушав полученные указания, осторожно переспросил Тенгиз и кивнул головой в сторону хранилища.
– Сжечь, Тенгиз, – спокойно сказал Реванши, – всё здесь сжечь. Но только сделаешь это тогда, когда колонна покинет N-ск… Да, и сколько в ней машин получается?
– Более тридцати, хозяин, – ответил чуть осмелевший Тенгиз, – из них двадцать шесть рефрижераторов. Ампулы – в красном.
– Хорошо Тенгиз, хорошо, – Реванши одобрительно похлопал боевика по спине и быстрым шагом пошёл вдоль огромных и мощных труженников – рефрижераторов. Эти мирные, добрые машины даже не подозревали, да и не могли подозревать, какую ужасную опасность хранит груз, только что помещённый вместе с паками рыбы в их безобидное металлическое чрево…

Проводить служебные совещания полковнику Ковальчуку приходилось часто, но это, в живописной дубовой роще под N-ском было особенным: все в защитных камуфляжах, бронежилетах, да и условия далеко не кабинетные, а почти как боевые. «Да, – подумал Ковальчук, – всё повторяется…», – и вспомнил далёкую беспокойную молодость. Баку, Нахичевань…

– Все собраны, товарищ полковник, – по-военному отчеканил Статник и присел рядом с Михаилом.
Ковальчук обвёл взглядом напряжённые лица собравшихся в тесном «Пазике» оперативников, которых взял с собой в опасное преследование, командиров двух групп спецназа, приданных им на усиление, и коротко довёл замысел предстоящей операции, поставленные перед ними задачи и требования безопасности…
– А сколько их всего, боевиков-то этих? – вдруг неожиданно задал вопрос один из командиров спецназовцев, и здесь же сам себе ответил, – всего же семнадцать человек, Михаил Викторович. А нас около пятидесяти. Мы же их как куропаток передавим.
Он хотел непринуждённо засмеяться, но здесь же сник под жёстким, колким взглядом руководителя группы.
– В том-то и дело, что их уже семнадцать, – мрачно ответил Ковальчук, – и у каждого за плечами опыт боевых действий в «горячих точках» и всевозможных спецоперациях. А у нас, – полковник снова обвёл своим взглядом собравшихся, – с таким опытом раз-два и обчёлся. А потому, Олег Александрович, Вы, мягко говоря, не совсем правы, и силы наши как минимум равны. Да и про водителей рефрижераторов забывать не надо. Они что, сидеть сложа руки будут, когда люди в масках их из уютных кабин вытаскивать станут и физиономией об асфальт. А их, кстати, как минимум около тридцати человек. Вот теперь и считайте…
– И потом, – продолжил вновь Ковальчук, чуть переведя дыхание и немного успокоившись, – со вчерашнего дня эта «рыба с героином» – результат не только нашей с Вами кропотливой, и, не побоюсь сказать этого слова, опасной работы. Со вчерашнего дня все свои действия мы согласовываем с нашими коллегами из сопредела. Ковальчук ещё не закончил эту фразу, а уже несколько недовольных голосов с раздражением задали один и тот же банальный вопрос – А им-то чего надо?

Ковальчук подождал несколько минут, пока искренне взволнованные и подуставшие погоней сотрудники немного успокоятся, а потом доверительно сказал:

– Мужики, не будем забывать, что канал поставки героина – транзитный, и кто к нему «присоседился»: мы или они – ещё надо разобраться. Во-вторых, насколько я осведомлён, дело не только в героине, а вот в чём, думаю, что скоро узнаем. А в отношении «чего надо» скажу так – между нашими спецслужбами есть конкретные договора о сотрудничестве и взаимопомощи. И это, кстати, мировая практика, согласно которой порядочные люди выполняют то, что подписали на бумаге…

Ковальчук хотел уже закончить служебное совещание, но видя мрачные лица своих сослуживцев, громко сказал:
 
– Но героин им мы всё равно не отдадим, самим нужен. Собравшиеся громко и дружно рассмеялись и по одному стали расходиться. Ковальчук тоже хотел выйти из автобуса и немного пройтись, но путь ему преградил запыхавшийся от бега начальник группы разведки.
– Что случилось, капитан, – спросил Ковальчук, опередив подбежавшего.
– Колонна покинула N-ск, – доложил офицер, – в её составе двадцать шесть рефрижераторов, семь легковых автомашин, две машины сопровождения, закамуфлированные под милицейские. У боевиков, кроме автоматов, появилось несколько гранатомётов, а в один из рефрижераторов, кажется красный, помимо паков с рыбой загрузили несколько небольших ящиков. Не исключаю, что это гранаты или динамит. Сейчас на складах осталась только одна машина с боевиками. Они зачем-то собрали всех охранников и закрыли их в помещении нижнего подземного хранилища.
– Ну что ж, – ответил Ковальчук, – через полчаса начнём движение и мы. А Вам держать с нами постоянную связь…
Ковальчук хотел ещё что-то сказать, но вдруг увидел в полусумраке, неожиданно опустившемся над N-ском, клубы чёрного дыма и разгорающееся зарево.
– Не в той ли стороне склады, капитан? – спросил удивлённый Ковальчук.
– Как раз в той, Михаил Викторович, – утвердительно кивнул головой командир группы разведки.
– Заметают следы, сволочи, – недовольно бросил Ковальчук и, уже обращаясь к собеседнику, чётко поставил задачу: «Сообщите в милицию и пожарным, где закрыли людей на складах, и догоняйте своих. Мы за Вами…».
Михаил ещё несколько минут смотрел в сторону горевших складов, потом нашёл Статника, дал пятнадцать минут на сборы, а сам прошёл к генеральскому «Туарегу» и попросил соединить его по закрытому каналу связи с генералом Костяновым…

Неминуемо приближающийся конец блистательной карьеры Раков ощущал всем своим существом. Да и как его было не почувствовать, когда многие сослуживцы при встрече с ним стали стыдливо опускать свои блудливые глаза. А ведь всего две недели назад они же за честь считали с ним поздороваться, а тем более пообщаться. Другие перестали звонить, хотя ранее на день по десять раз трезвонили. «Сукины дети», – подумал про себя Раков, задумчиво сидя за рабочим столом и упорно рисуя на белых листах дорогой финской бумаги одну и ту же облезлую новогоднюю ёлку.

– Где же я дал маху, – пытался мысленно разобраться в сложившейся ситуации Раков, – где? Может в том, что направил комиссию в регион, не согласовав с директором. Или в том, что поручил возглавить её ранее наследившему в том регионе полковнику Шемякину? Да нет – мелковато. А этот Шемякин тоже хорош – работу комиссии провалил, сам запил, да ещё и в госпиталь попал. И на телефоны уже третьи сутки не отвечает. Хорош, сученок. Я его спасаю от разоблачения, иду на преступление, а он даже на телефоны не отвечает. Ладно, выйдет с больничного, разберёмся и с ним. Так, что ещё. Досмотр судна – ну досмотрели, и что. С капитаном я не знаком, не общался, а остальное – домыслы. «Феникс», директор его – да, фирма известная, да – «контрабасит», но Раков в ней, извините, никогда не был, где она находится – не знает, а грузина этого перепуганного, которого задержали – он в глаза никогда не видел, а тем более бандитов, с которыми тот общается. Всё остальное – эмоции. Значит, остаётся груз и Реванши.

Раков встал, прошёл к бару, налил себе полстакана ароматного коньяка и вернулся к рабочему столу.

– Так, – продолжил он размышления, – значит, остаётся груз и его давний-давний знакомый господин Реванши. Такой давний, что вспоминать о нём не хочется. Но, к сожалению, приходится.
Раков скомкал очередную нарисованную ёлку и бросил в переполненную урну. Потом взял новый чистый лист бумаги и с маниакальным упорством снова стал рисовать облезлые ветки…

«Реванши сам заинтересован в грузе и его доставке к месту назначения. Сам! Значит – ему не выгодно топить Ракова раньше времени – это раз. Груз стоит больших денег, очень больших – два. Их можно будет получить только тогда, когда груз уйдёт в сопредел – три. А получив такие деньги, не грех и самому сразу же рапорт на пенсию написать и свалить куда подальше – четыре».
Раков усмехнулся, оставил в покое карандаш и в несколько глотков опустошил содержимое стакана.

«Выходит, что не всё так плохо», – вполголоса сказал вдруг повеселевший Раков, снова взялся за карандаш и нарисовал большой чёрный крест. «Ну что же, – вновь подумал он, – пойдём ва-банк и попробуем ускорить процесс переправки нашего неуважаемого господина Реванши с его протухшей рыбой к нашим соседям». Раков достал свою записную книжку, нашёл нужные телефоны, проговорил возможность беспрепятственного прохода колонны рефрижераторов с рыбой через границу и таможню, озвучив своим крайне удовлетворённым и влиятельным связям весомые аргументы с многочисленными нулями, а потом попросил секретаря соединить его с генералом Костяновым.
«Так, – вновь повторил про себя Раков, – остался только несговорчивый и весь из себя принципиальный дедушка Костянов. А потому будем говорить с ним о другом».

Раков с удовлетворением нарисовал второй, ещё более жирный крест, бросил карандаш и поднял трубку зазвонившего телефона.

– Сергей Иванович, – игриво переспросил Раков, и услышав утвердительный ответ, лелейно добавил, – Здравствуйте дорогой, Раков.
– Как Вы там, справляетесь. Хорошо! Узнаю профессионала. А где Вы говорите сейчас колонна этих рефрижераторов. Из N-ска вышла. К границе идёт. Так это же далеко за пределами Вашей области? Всё равно справляетесь….

Время шло, а разговор, вопреки ожиданиям искушённого в больших интригах опытного столичного руководителя явно не клеился. Раков менял тон, аргументы, но не менее искушённый игрок генерал Костянов категорически не хотел упускать весомый результат в работе своего подразделения и категорически отказывался передавать дальнейшее оперативное сопровождение колонны с контрабандным героином своим, куда более сговорчивым коллегам из соседних областей. И тогда Раков решил использовать свой последний весьма весомый аргумент, сказав, что он просто готовил Костянова, чтобы объявить решение Директора – срочно передать сопровождение группе сотрудников столичного главка, которые уже в N-ске. Раков пытался объяснить, что необходимо в связи с этим сделать, но генерал Костянов молчал, никак не проявляя своего присутствия на другом конце закрытой линии связи. Когда Раков выговорился, Костянов, даже не удостоив его ни единого слова, молча положил трубку. До предела взбешённый Раков вновь и вновь самолично набирал номер аппарата Костянова, но тот упорно молчал и ответил только после десятого или двенадцатого звонка.
 
– Слушаю, – раздалось в трубке, на что заведённый до предела Раков грубо прокричал:
– Ты, что, генерал, не понял чьё это указание, или Директор должен тебе озвучить его сам….

 Чувствовалось, что Костянов сдерживает себя из последних сил, слушая истерику Ракова, но начальник регионального подразделения службы «Н» был по-прежнему спокоен. Когда Раков закончил кричать в свою мокрую трубку, Костянов сделал паузу и, чеканя каждое слово, устало сказал:

– Руслан, ты просто врёшь. Я только что сам лично говорил с Директором. Он такого указания не давал и давать не собирается. А тебе совет – пиши рапорт пока не поздно и тихо уходи. А мне больше не звони. Честно скажу, достал….

От услышанного, и особенно от тона, которым говорил с ним Костянов, Раков онемел. Телефонный разговор закончился уже несколько минут назад, а он сидел и, молча держал в своей бессильно опущенной на колени правой руке трубку телефона, и не мог придти в себя. Это был конец. Позорный, бесславный конец. Из полного оцепенения и прострации Ракова вывел звонок мобильного телефона, которым генерал пользовался только для связи с Ахмедом. Раков с трудом поднялся, нашёл в стоящей на журнальном столике барсетке звонящий мобильный телефон и вымученно ответил: «Слушаю, Ахмед!». Но в трубке телефона звучал совершенно чужой и незнакомый голос. И самое страшное – этот незнакомец назвал Руслана не по имени, не по фамилии, а по старому, давно забытому псевдониму, который Аслан Байраков выбрал себе сам…

Незнакомец, мешая ломанные русские и английские слова что-то пытался сбивчиво объяснить, но Раков его не слышал. И только спустя несколько минут, когда звонивший успокоился и его слова стали внятны, Руслан понял, что звонит капитан арестованной «Хаты – мары – 7».
– Кто Вам дал мой телефон, – вымученно перебил его Раков на чистом английском языке.
– Ахмед, – неожиданно раздалось в трубке.
– Чего Вы от меня хотите, – вновь спросил Раков, понемногу приходя в себя после разговора с Костяновым.
– Помощи, генерал, только помощи, – прокричали в трубку, – ведь они забрали мой банковский чек и фотографию….
– Кто они, – переспросил Раков, не поняв звонившего, – и какую фотографию?
– С Вами фотографию, с Вами, и с солдатами, – вновь прокричали в трубку, – и с Вашим телефоном на её обороте, который Ахмед сам своей рукой написал. Он ещё приписку сделал, что Вы наш старый должник….

Раков больше ничего не слышал. Он рухнул в своё кресло, отсоединил от телефона аккумуляторную батарею и бросил их в урну. Потом Раков взял карандаш, лист бумаги с двумя жирными крестами и пририсовал к ним третий, самый чёрный и жирный. Чуть погодя, он спокойно удлинил у крестов нижние ножки, каждую из них чуть заметно перечеркнул, а в самом низу обозначил большой чёрный холмик. Затем Раков, молча, прошёл к бару, прямо из горла допил початую бутылку коньяка, закрыл свой кабинет на ключ и открыл сейф. Он долго любовался именным пистолетом с дарственной надписью, и только потом, произнеся еле слышные проклятия в адрес некоего Рехван-Заде, снял пистолет с предохранителя и выстрелил себе в рот…. Когда прибежавшие на шум выстрела офицеры и прапорщики смогли взломать массивную дверь, генерал Раков был уже мёртв…