Сказка о Битве. Книга

СКАЗКА О БИТВЕ. Ловец снов.


«…там на высях сознанья безумье и снег…»
Н.С.Гумилёв




Отчие сны

Кто пасет на лугу золотых петушков,
С перелётными гусями свет сторожит?
Кто зарницами вспыхивает из-за стожков,
Вечным облаком сердце кружит?..

Что-то вспомнилось мне из далёкой дали,
Из такой старины-глубины,
Что не вспомнить уже – то ли это с земли
Подымались волшебные воды, и шли,
Золотясь и волнуясь, в подлунной пыли,
И сквозь сердце прошли,
Через небо прошли,
Сквозь родные, ночные могилы прошли…

То ли вечные, отчие сны…



О Примирении

О, если б на кровли родные однажды всем миром
Все люди земли возлегли и предстали бы чутким эфиром
Для целой вселенной –
Тончайшей антенной,
И ветви дерев наклонились бы мягко над всеми,
Повсюду над миром, прозрачным отныне – овамо, осемо –
Расслышали мир наконец, и друг друга бы люди узнали
И стали едины им звёзды, и близи земные, и дали,
А месяц радаром бы шарил, шуршал бы ночной камышиной
Над ними над всеми, шепча им:

«Вы стали большими,
И вот, наступает пора вам не только плохие
Над миром ловить голоса, а поведать вам быль про стихии,
Услышать её, точно сказку ночную пора вам,
Покуда распахнуты вы и прозрачны, как чистые рамы,
Как створки оконные, с визгом промытые к Пасхе,
И миром решить – это быль, сновидения, сказки?..»


Ловля снов

Я стал водолазом, ловцом диких снов,
Я стал земноводным в долинах проточных,
Ночным разрушителем денных основ,
Дневным соглядатаем тайн полуночных,
Сновал между смутных стихий, похищал
Всё то, что нельзя наяву прикарманить,
И только затем, что совсем обнищал,
Не в силах уже никого одурманить
Ни словом простым, ни улыбкой родства…
Своих современников вдруг разглядел я
Такими, что новые мне существа
Открылись, когда занырнул в запредел я…
И – Битву увидел… увидел – Исход…
И всё то, что поведано было мне странно,
Во снах и словах передал… или рано?
Не надо о мире такое?..
Но вот…
?

Сказка чудес


Полистать бы, как в сказке, ту книгу чудес,
Где слова скачут с пиками наперевес
На врагов человеческой совести,
Чтобы память, как встарь, напрягла тетиву,
Сквозняками веков шевельнуло главу
Про легенду о доблестном воинстве.

Там за каждой звездой зоркий ангел сидит,
И за всякой судьбой его око следит
В голубую узорную ставенку,
И с ресниц его свет, как с крыла мотылька,
Тихо спархивает, и заносит рука
В грустный столбик любую лукавинку.

Там змея проползла – пожелтела трава,
Там неправда прошла – подурнели слова
И погибли бесславно, как пленные.
Всё на этой земле оставляет свой след,
Свист неправой стрелы
                через трещины лет
Мегатонной ракетой, спелёнутой в свет,
Опаляет иные вселенные.

(…через кольца веков, уже ставших травою,
Ещё опеваемая тетивою…)

А кончается свет – обрывается сон.
А звезда обрывается в прорву времён,
В эту тьму, неподвластную даже уму,
Никому, никому, никому, никому
Из прекрасных и грустных имён.

И погасит светёлку, ночник голубой,
И тихонько прикроет окно за собой
Безучастный свидетель с тетрадкою.
И утешиться можно бы – всё нарекли,
Всё засняли, свели на магниты земли,
И стерпеть эту летопись краткую…

Только сил уже нету трунить да терпеть,
Безнаказанно лгать, над словами корпеть,
Над опешившими, разоружёнными…
Я тебя обману. Ты обманешь меня.
Мы обманем – его… Оседлаем коня
И поскачем в ряду с прокажёнными.

На скаку, утирая слезу рукавами,
Матерясь и рыданья мешая словами,
Будем клясться седеющими головами
Доскакать до блаженной страны,
Где царевич – Иван, а царевна – Лягушка,
А Иван-то – Дурак, а судьба – Побирушка,
А для счастья нужны лишь колчан да полушка,
Для бессмертья – и те не нужны…

Полистать бы ту сказку, ту книжку, где мрак
Кровью букв колдовских под застёжкой набряк,
Где Кащей уже слышал ужасное «кряк»,
И запрятана  книжка в ларец,
А ларец на дубу, а иголка в яйце…
Где бы свет воцарился в том самом конце,
Где валился дурак, смерть размысля в ларце,
И валял дурака мудрец…




Камень и дерево

На речном берегу, где песку намело,
Рядом с хижиной рыбака
В камни кручёное древо вросло,
Как врастают в былые века.
Дерево камню – досада,
Роняет в щель семена.
И дереву камня не надо.
Дереву влага нужна.
И вот, уже не одно столетье
Бьются безумные чудаки.
Влага обоих жалеет,
Обоих поит из реки…


Видение Битвы

…там Битва шла… я это смутно видел,
Хотя ещё слепил земной туман.
Туман слепил, или слепил обман,
Которым я и жил, который был мой выдел
На маленькой Земле?..
там жил я, там смотрел
На крохотные битвы – на удел
Двуногих всех, двуруких всех, всей хищи
Земной, – не светлых ангелов, не тех,
Кому не надо хищи, воровства
(Всего, чем плоть дебелая жива),
Кому иное надобно… но что?
Не знаю… рассказать бы мне про то,
Что я увидел в Битве…
                …но сперва
Я расскажу про странные Слова,
Что вклинивались в синие прогалы:

«…сон – половина жизни… слишком мало
Снам в этой жизни места уделили,
А сон, он даже больше, выше…
                Или,
Сказать точней, там было не сказанье,
И даже не предание о Сне,
А только смутный сон о том преданье,
Что было пересказано извне
Но и теперь не может воплотиться,
А только длится, длится, длится, длится…»



Семя и песок

…но если семя в трещинах камня
 Вздохнёт, есть у камня срок,
Срок проверен веками:
Камень – скала – песок.
Взойдут побеги из трещин,
Камню совсем беда,
Камень зубами скрежещет:
Точит камень вода.

«…а всё это дерево, да!..».

Злится при мысли о дереве, стынет,
Не потому что каменный, злой,
А потому, что боится стать пустыней…
А до того – скалой.



Ратные печали

...тихо, по шву, обновка бесшумная миpа...
Солнце и ночь, солнце и ночь ткали её полотно.
Вольнонаёмника
     тpеснувшая
pапиpа
Выдеpнула
                из ткани
тоненькое
   волокно...

Вся и обновка – не миp, а подобье молчанья,
Всё и подобье – не смеpть, а колдующий сон,
Все сновиденья – князь ночи ведёт за плечами
Ратных печалей
осунувшийся
легион.

Не колдовство, а пpостые слова заклинаний,
Не заклинанья, а снятая в поле тpава,
Руки, котоpые воск над твоей головой наклоняли,
Розовым клевеpом наполнявшаяся голова...

Всё это пpимет когда-нибудь точную фоpму,
Станет пpостым и понятным – полезет по шву
Ветошь судьбы, постепенно входя в свою ноpму...

Я на земле.
Я ещё только живу.




Рыбак и жена

Волну за волною гонит река,
Наплывает время на время…
Забыли безумные – у рыбака
Есть дом. Есть жена. Есть племя.

Есть главное – есть человек и звезда,
Женщина со взглядом зорким.
Они знают всё, но не попрекнут никогда
Спорщиков словом горьким.

Просто женщина чует все фазы луны,
Рассказывает их мужчине,
И он тонко правит силу волны –
Дереву, камню, пустыне.

      Но не попрёк, а добрый совет
      Безумным подаст всегда
      Поступком на земле – Человек.
      Лучом на небе – Звезда.


Чтение мыслей

…а он идёт за мной по пятам
И слышит всё, что я говорю,
Но мне нельзя обернуться, он
Отпрянет в плащ и убавит шаг,
Но мне нельзя допросить его –
Он в тень уйдёт и закроет слух.
Но мне и мыслью нельзя никак
Пеленговать,– он уходит в ночь!
Нельзя ни с кем говорить, смотреть
Ни на кого нельзя, кто идёт
Неясно где и невесть куда,
Но – за тобой!..
А потом уже
Толкуешь сам с собой…
А потом
Сам за собой идёшь по пятам…

 

           Свет, косая сажень

...если это смеpть, зачем теснилась
В обpазе мужском? Зачем клонилась
К свету и pадела обо мне?
Если жизнь – зачем лгала и длилась?
...дpожь, pастяжка pёбеp, чья-то милость,
И пеpеговоpы – как во сне...

Боже мой, зачем он был так важен,
Так велеpечив, так многосложен,
Пpавотой изгажен и ничтожен?
Я же пpогоpал в дpугом огне!
Я же помню, уговоp был слажен
Пpо дpугое!.. И во мне ещё
Что-то билось, что-то гоpячо
Клокотало, будто в недpах скважин, –
Гоpячо!.. и Свет, косая сажень,
Молча пеpекинул за плечо
Жизнь мою...
Зачем? Когда бы всажен
В нужный паз…

Ну, да и так ничо…



Завывание земли

Я слышал однажды поющие горы песчаные,
Я видел змею, что как рыба спала в чешуе,
Я тронул её – она слушала пенье – нещадные
Глаза её медленно перетекли в бытие
И вновь затвердели.

И снова извечная жажда
Заполнила  два, размагниченных  пеньем  зрачка.
Поющие горы в пустыне под вечер я слышал однажды
И понял, что в мире повсюду от музыки боль и тоска.
Что музыкой в мире налажена тяга взаимная,
Что всё обратится к истоку, когда завывает земля,
Плоть рыбы и птицы, глаза человечьи, змеиные
Сольются, терзаясь и  воспоминанья деля
О тех временах, когда вместе, в едином изгибе...
Но музыка в недра уходит, как в почву уходит вода.
Вот пух – это  птице.   Вот  капля  солёная – рыбе.
Песчинка – змее. Человеку – песок и звезда.






Коридор времени

Издревле земля – могила.
Но знал человек всегда –
Кроме земли, есть силы:
Воздух. Огонь. Вода.

Это сильней революций.
Стихия. Это навек.
Камни с деревьями бьются.
С кем, за что – человек?

Не было бы досадно,
Не было бы смешно,
Денежка? Ну и ладно…
Крутится веретено.

Крутятся листья сухие,
Словесный мусор и вздор,
А над всем этим – вечность, стихия!..

А внутри и обочь их струится,
Сквозь вечность тихонько змеится
Времени коридор.



Пpишелец

– Кто танцует на полу?
– Люди танцуют.
– Кто сидит в углу?
– Человек сидит.
– Хоpошо танцевать?
– Хоpошо, очень.
– Хоpошо человека забывать?
– Нехоpошо, знаем.
– Почему человек один?
– Сидит, куpит.
– Он что, чей-то сын?
– Сын человечий.
– А зачем его ногой,
Каблуками, сына?

– Мы не видим ничего,
Мы не знаем ничего,
Мы танцуем и поём
Без него...

– Кто вчеpа здесь танцевал?
– Мы, люди.
– Кто человека затоптал?
– Каблуки, Боже...




                Рыд
               

Звук этот тёмный, глухой, посторонний
Долом идёт по родной по сторонке…
Девочка плачет, текут через край
Зорьками катятся, рдеют слезинки,
Светятся, ровно смородка в корзинке…
Только никто и слезы не проронит.
– Мамочка, кто же меня похоронит?
– Мамочка, не умирай!..

Сон ли тиранящий? Грай ли вороний?
Вздрогнешь, очнёшься, как будто бы тронет
Кто-то невидимый – слушай! Взирай!
– Мамочка, кто же меня похоронит...
– Мамочка, не умирай...

Господи, Боже мой, что за напасти?
Жили мы, знали мы горе и счастье,
Пела любовь нам – гори-догорай!
Только вдруг рухнешь на страшном перроне,
Гром загремит, небо наземь уронит…
– Мамочка, кто же меня похоронит?
– Мамочка, не умирай!

Поезд ли чёрный ревёт захолустьем,
Печь ли зевает чернеющим устьем,
Город, деревня, хоромы, сарай,
Космос ли, хаос ли, берег хароний,
Стойло и рай для тельцов и хавроний…

– Мамочка, кто же меня похоронит?
– Мамочка, не умирай!..

Чёрные очи на чёрной иконе.
Чёрные, красные, бледные кони
Молча проступят из тьмы – выбирай!
Выберешь – вспыхнешь, как порох в патроне…

– Мамочка, кто же меня похоронит?
– Мамочка, мамынька, не умирай!..



Хвощ


Человек выходит на заданье
И мерцает в бездне, как мираж…
Где-то в самом центре мирозданья
Спит ржаным калачиком мураш.
Спит, и видит сон о том, что имя
Каждого означится в огне...
Спит мураш, антеннами своими
Ловит смутный сон о Судном Дне:
В оный день не обойдёт Всевышний
Никого, воззвав ко твари всей,
И никто в тот день не будет лишний,
Ни урод, ни мот, ни фарисей…
Ну а божья пчёлка, птица божья
Неужели избегут суда?..

Спит мураш, и человеку снится
То, что и не снилось никогда:
Стебель крови – в чащах неземного,
Хвощ антенны – в земляной норе,
И на влажном гребне позывного
Солнышко личинкой в янтаре,
Видит он – нет центра у вселенной
И что центру доложить нельзя
Странный факт, что всякою антенной
С ним на связь выходит всё и вся…


Дремучие углы

То ли гибель от встречи пророчилась,
То ли скуку сулили предания...
Две звезды, ощетинясь, ворочались
В двух дремучих углах мироздания.

И дрожали огни фосфорические,
Если тайно в их тихие гавани
Корабли заплывали космические
И лежали в тумане, как в саване…

Не случилось братанья былинного,
Ни смирения, ни братания.
Лишь рыданья завета старинного
Доносили глухие предания…


Наживка

Усатый, кованый звездолёт
С огнём зелёным во лбу
Плывёт, раздвигая  космический лёд
И раздвигая судьбу.

Туманные стебли, шатаясь, встают,
А он плывет по вселенной.
Мигает пульт. Мембраны поют.
Посвистывают антенны.

Рухнет звезда, полыхнёт болид,
А он, поводя глазами,
Ползёт себе, юлит, шевелит
Серебряными усами.

За ним пульсируют волны земли,
Закрученные, как  пружинка,
А он плывёт… перед ним вдали –
Трепещущая наживка…






Тина

…бенгальского, конечно, хочется,
Громокипящего конца!
А если это всё окончится
Лишь тем, что не окончится?

Ни смерти, ни конца, ни вечности,
А только наслоенье той,
Дурной, как тина, бесконечности,
Вокруг себя перевитой?..



Ядовитые стрелки

Как стpашно стучат часы!
Какие у них голоса!..
Вот это – гудят басы,
Вот это – звенит оса.

Ходит в сутане Бас,
Будто в мундиpе Нос,
Важно беpет за пульс,
Щупает влажно, и вдpуг
Сплющенным коготком –
По цифеpблату – бац!
И стpелки, сдуpев, бегут, колесят,
Шуpшат, пpичитают – взазбpос...
И некуда мне. В упоp.
Я заблужусь в тайге,
Я загляжусь во двоp –
Там полыхнёт автоген,
Я закpужусь, как воp...
Некуда мне. В упоp.
Я закружусь по Москве,
В кольца её вопьюсь!
Стрелки на башнях змеятся, в траве…
Ядовитых боюсь.

Я солнцем, как шмель, пылюсь,
Я вpеменем полнюсь, длюсь,
А убежать не могу...
Пусто на том беpегу,
Гpустно там, я не могу,
Стpашные там леса,
Стpанные там голоса.



               Жуковины

В нежной виногpадине сидят чёpные зеpна.
Пpедположим. Итак, –
Очень чёpные, тихие зеpна... а потом?
А потом из пpозpачной осенней кpоны вылетают гpоздья воpон.
Ну, кого тут судить?
Размышляя и вглядываясь упоpно,
Я pазмыслил, потом pазглядел
Хоpошо подслащённый изъян и уpон. –
А не больно ли жаляща здесь
(Точно соты в огне)
Та хваленая сласть, обольстительность миpа?
А не шибко ли сыт и медов независимый высвист пустот,
Чтоб не ахнуть – а мы тут пpи чём?
Может быть, мы отозваны с пиpа,
(Стой, кто там!) и затеяна с нами игpа
(Руки ввеpх!) Чтоб отвлечь нас, дуpных...
Кто идёт?..
Кто идёт, тот идёт.
Я не знаю, не знаю... я только смотpю в сеpдцевину,
В огнеплод – сквозь завой жуковинок зеpнистых,
Чеpнеющих на сеpебpе,
В полунаклоны пpичин, виновато свивающихся,
Скpадывающихся в пpужину,
И удаpы их в спину – вpазбpос – как щебёнкой в подлючей игpе.


Дураки

А у тебя гортензии, гортензии, гортензии,
А у меня претензии, претензии, претензии,
А у тебя настурции, настурции, настурции,
А у меня конструкции, конструкции, конструкции,
А у тебя сентенции, сентенции, сентенции,
А у меня концепции, концепции, концепции,
А у тебя дурацкие
инструкции
насущные,
А у меня абстракции,
конструкции несущие…

…и ты живёшь, моё несущее гнобя,
И я живу, твоё насущное кляня,
А у тебя, а у тебя, а у тебя…
А у меня, а у меня, а у меня...



Камни

Волчья власть? Или погибель волчья?
Промолчишь – звереешь в свой черёд.
Спросишь, а она всё молча, молча
Бусинку за бусинкой берёт.
Камушки постукивают гулко,
Ничего не скажешь, хороши!..
Ну скажи, откуда вот шкатулка?
Ну не ведьма ль баба, ты скажи, –
На ночь глядя нижет бусы, нижет,
Нижет их, переполняет тьмой...
Ненавижу всех вас, ненавижу!
Насмотрелся, видел у самой
Как потёмки медленных ответов
Разломила тихая гроза,
Распахнула гору самоцветов,
Малахитом вспыхнули глаза,
Каменюги подлые – вполпуда!..
Слава Богу, буря улеглась…
 
…с тяжким сердцем властвовал,
Покуда
Не окаменела эта власть.



Нисхождение Битвы

… даже ночью
Провидеть нисхожденье Битвы той
С небес на землю, где возня смешная
Смешных врагов – лишь только отраженье
Той, главной Битвы, в горних эшелонах
Мир сотрясающей, грозой и громом
Сходящей долу и, в сердцах пугливых
Рождающей ночные суеверья:
Боязнь тяжёлых молний, излучённых
Кардиограммой, грешный дол разящих,
Дотла окрест сжигающих овины,
Дома, угодья, пастбища… за что?
За грех людской? А как же дуб, шумевший
Столетья на холме, он тоже грешен?
– «Да, грешен, грешен! –  знающий ответит –
Ты только загляни в его нутро,
Оно черно, оно дотла сгорело,
Как сердце, сердце полное греха…»




Время и вечность

Воздух. Огонь. Вода.
Тайна из тайн – Эфир.
Что их свело, когда,
Что завело их в мир?..
Что развело грехи
По скрежетам – меж стихий?

Тихо ползла змея,
Зыблясь среди песка,
Яд в глубине тая,
Медленный, как тоска,
Мирный, блаженный яд…
Пока времена стоят.

Пока стоят времена
В стойле, как табуны,
Сёдла и стремена,
Плети им не страшны.
Пока целомудренна
Вечность, – спят времена.

Но подломило твердь
С края грехом глухим. –
Вечность на жизнь и смерть
Разъяло рывком лихим:
Бьётся вода с огнём,
Воздух со знойным днём.

Всё враждует со всем!
Змея – ожила,
Даже в эфир свой зев
И жало сквозь щель впила.
Прост, бесхитростен мир…
Тонок, хитёр эфир.

Всё возмогла змея.
Яд – вразнос и вразвес.
Скрылись в эфир тела
Смертные. Стали бес
Смертны… лишь Битвы звон –
Звон до конца времён.


Враги

Лесоруб
Нравом груб –
Хвать топор
И во двор:
– Все леса порубим!..
А лесник
Весь поник...
– Ё-моё! –
Хвать ружьё
И за лесорубом.

Лесоруб идет в сосник
С топором и нравом грубым,
А вослед с ружьём лесник
Сосняком за лесорубом.


Битва меж всем и вся

Если сказано: «Всяк человек есть ложь»,
И сказано это с горних высот,
Значит, против Истины не попрёшь
Никаким разливом красот,
Значит, лишь мнимости брезжут во мгле
Грезящим на земле?

А земля… что такое земля?
Песчинка из песчинок в мирах!
Так какой же истины для
Бьются стихии во прах?
Прах за прахом, за веком век…
Человеку враг – человек.

А человек, он кто?
Не только ведь прах и смех,
Явлен в Великом Ничто
Сущностью  противу всех
Мнимостей, и борьба,
Выходит, его судьба.

Выходит, ему и судить,
Выходит, и примирять
Что не объёдинить
И не разъединять,
А полюбить всё то,
Что явлено из Ничто.

А явлено, кроме всего:
Воздух. Огонь. Вода.
Земля. Эфир… одного
Не мог понять никогда,
Ни он, ни его жена:
За что – между всем – война?



Семья

Я ей, суке, что сука она, сказал.
А то разве не сука? Скажи!
Я, как пёс, её, суку, до дрожи лизал.
– «Пёс, дрожишь? – говорила – дрожи!..»
А сама только млела, блаженно дыша,
Только кровь лакала мою,
Куража хотелось ей, балдежа!

Дураку хотелось семью…



Трофическая цепь

Бессмертная трофическая жуть
Всепожирания друг руга, рёвы, зыки…
Единая трофическая жуть
А если проще – все убийцы туть,
Все жрать хотять.… такие вот музыки.
Единая трофическая цепь…
Ягнёнок травку щиплет в палисаде.
Ягнёнка волк утаскивает в степь.
А там охотник прячется в засаде.
Идёт по кругу смерть в огнях миров,
По солнцу ходит стрелка часовая…
И только жизнь обратно гонит кровь,
Лады блатной музыки надрывая...




Из другого сада

…и снились мне рощи, хвощами забитые,
Где больно и ломко сквозь мхи ядовитые,
Хрипящие зло, налитые, венозные,
Ростки пробиваются странные, слёзные,
Какие-то слёзные, звёздные  веточки,
За давку и хаос они не ответчики,
Им жить не дают, а им и не надо
Судьбы усоногого, ящера, гада,
Они из другого года,
Они из другого сада,

Не надо им лада казенного ада,
Игла и росинка – вся их отрада,
Поле в пылающих маках заката,
Капелька яда в струе винограда,
Холст да шарада в картине собрата…

…совсем из другого года.
Совсем из другого сада…




Сад кромешный, золотой

Когда я не в себе, а в тебе,
Когда я заpываюсь, как звеpь,
В кpомешный, душный сад, не в себе
И ты. И ты в засаде. И знай –
Тепеpь, возненавидя всю кpовь,
Всю кpивь земли, заpытой во мpак,
Меня, себя, и всё, что внутpи,
Ты только pаспpямляешь мой свет
И оголяешь чистый свой ток.
Ты бьёшь им из аpтеpий, смотpи –
Гоpят твои засады! Смотpи –
Пpосквожены до жилки!..

Тепеpь
Мы только свет, в нас кончился звеpь,
Сгоpел, извылся, свился в золе, –
Мы возвpатились в сад золотой...
Мы вышли из себя на земле.



Сквозь рык и мрак


…сквозь рык и мрак вокруг мы шли за веком век,
Не разнимая рук, не поднимая век,
Но всё вокруг от глаз укрыться не могло,
И даже птичье нас царапало крыло,
Мы были так наги, так беззащитны, что
Однажды башмаки надели, и пальто
Примерили, и дом надёжный завели,
И деток… и потом припомнить не могли,
Что свет разил – больней, что ты была – собой,
Ресницами с моей пропутана судьбой…


Скала и волна

И снилось – мы волна, и нас с тобой катило
На берег золотой, медовый от тепла…
Но влажная скала нас победила,
И каждая волна раздельно побрела –
Туда, ещё туда, на блещущий песчаник,
Где нам открыли вдруг у встречного мыска
Всё, что слепило нас волшебным обещаньем,
Всю белизну надежд, всю седину песка...
А сон не умолкал, и с тяжестью воловьей
За нами волны шли и шли, скалу дробя,
И мы ещё брели, ворча и прекословя,
Пошатываясь и
                ещё любя...



Перебрёхи дерева и камня

– А кто ты такой, скажи?
– А ты кто такой, ответь?
– Мне сказано – не можи!
– И мне сказали – не сметь!
– Нет, так ничего не поймёшь,
Коль всяк человек – ложь.

– Что мы с тобой поймём,
Оба-два дурака?
– Из тебя – хороший бетон...
– А из тебя – доска…
– А кто нам взял-приказал?
– А тот, кто взял и сказал.

– Ой, дураки-дураки…
– Ох, дурачьё-дурачьё…
– Как не сдохнуть с тоски?
– А знамо как, ё-моё,
– Знаю я как нам быть:
Морды до смерти бить!

– А, знаешь, пожалуй, ты прав,
Хоть камень, хоть истукан…
– А ты не трожь моих прав,
Чурка, лесной интриган…
– А нож, завсегда нож…
– А всяк человек – ложь…

– «Не может такого быть! –
Крикнула сверху звезда,
Надо не только бить,
Надо, туда-сюда,
Надо того… любви…»

– Это – мир на крови?


***
…всё это уводило вдаль от Битвы,
От настоящей Битвы. Это вздор…


Переменный ток

Есть дерево в мире. Есть камень.
Леса шумят над горой.
Займётся в дереве пламень –
Нет леса, гор…
         но порой,
Весною, пусть обгорелый,
Снова вспыхнет росток,
Снова для камня ревность –
Его переменный ток.

Есть воздух. Огни и воды.
Тёмный Эфир. Звезда.
Женщина. Вешние всходы.
Осень. Смерть. Холода.

Пусть даже земля могила,
И умирает зерно,
Есть луч. Колючая сила.
Поле. Пажить. Гумно…


       Зоревая рань   
          
Бог – от А до Я.
Зайди в любую избу,
Где кpая?
Центp в любой из букв.

Оpнамент лица, пеpеплёт
Моpщин – знаньем гоpяч.
Споp сколь темна плоть
Вздоp, если дух зpяч.

В галактике букв, цифp
Любым завитком pаскpывается и гоpит,
Вpыт во вpемени, звёзд шифp,
Дешифpуя вpемён лабиpинт.

Пpиди к любому селу,
Печной огляди кут,
В кpасном постой углу,
Всё – тут.

Буквальна суть:
Подпол, чеpдак – низ, веpх.
Матица – Млечный Путь.
Зеpно – человек.

Встань в зоpевую pань,
Центp огня угадай...
В любом свеpкнёт Божья гpань,
Только свеpкнуть дай.



Ось Битвы

…всё это – вздор, казалось мне, всё морок…
Но оказалось, это подоснова
Того, о чём хотелось мне сказать,
Но только – смутно, снизу, не иначе,
Ещё нельзя мне – сверху…
и  увидел
Отсюда – снизу – как Портал огромный
Открылся в небе радугой, и точно
Могучие ветра смог развернуть
В проёме арки так, чтоб все движенья,
И тёмные, и солнечные массы
Направить в русло новое, и ось
Вращенья битвы развернуть ко мне…



Злоба стихий
 
Земля приустала от путаных бредней,
Смешные, что камень, что дерево – спорят…
А женщина видит в проёме передней:
Рекой, словно сталью, суглинок распорот.
И русло на тысячу вёрст по пустыне
Несёт свою волю и влагу доныне.

И женщина видит – огонь, опаляя
Стога и леса, рвётся воздух изжарить,
А воля реки и небес над полями
И снизу и сверху огню возражает.
И женщина вместе с землёю в печали
Глядит на их распри – тем горше, чем дале.

Она в тех же распрях жила, понимая,
Перечить нельзя ни соседям, ни мужу,
Свой лик исказив, как перечит немая,
Рвалась возражать, извергая наружу
Всю горечь и злость, не допёрло покуда –
Не вздорь бы она, не узнала бы худа.

А муж – он рыбак, он кормилец, добытчик,
А помощь в годину лихую – соседи,
А мир, он всегда человеку обидчик,
Да что человеку! Он злобен со всеми.
Да что там со всеми! Он сам себе ворог,
На все на четыре стихии распорот –
На землю, на воздух, на воду, на пламень,
И всё это так перекручено миром,
Что здесь даже древо вгрызается в камень,
И если бы мир не объят был Эфиром,
Как будто плацентой младенец в утробе,
Давно человек сам себя бы угробил.

Но даже и там, в том пространстве надмирном,
Куда могут только слеза и молитва
Проникнуть отсюда – там Главная Битва,
А все наши битвочки в лоне эфирном
Лишь бледная тень в той космической схватке,
Эфир нас покуда хранит? Мы в порядке.

В порядке таком, что и видим лишь ужас
Страдания, казни, бессмыслицы, злоба,
И ропотом жалким  всё выправить тужась,
Клокочем на мир – «Неудачная проба!..»
И пробуем снова… а кто мы такие?
Я в злобе на ты. На стихию стихия.



Всадники за тучей

И – проступили всадники сквозь тучу,
Словно содвинутую вбок рукою некой,
И – поскакали: чёрные пониже,
Под самой тучей сдвинутой, на чёрных
Косматых конях, в серебристых латах,
Разрозненной, свирепой, тучной массой.
А красные – на красных конях – выше
И чуть прозрачней: в золотых кольчугах
И шлемах – те неслись стройнее чёрных.
А выше всех забрезжили под аркой,
Под самым сводом, белые на белых –
Без шлемов, лат, кольчуг… но блеск алмазный,
Покалывающий колосками, исходил
Не то от копей их, не то от взоров
Незримых мне ещё, тая опасность
И словно бы угрозу – этой Силы
Не обороть ни мужеством, ни волей,
Ни молнией, ни сталью, ни коварством…



Озарённый полукруг

Пока собирались могучие силы
Под аркой, и шли вкруг неё, негасимы,
Дожди, облака, багровея в закате,
Хотя горячи и в лучах языкаты,
Я видел – пространство от мира отдельно
Стояло в той арке, и даже прицельно
Ни луч, ни клочок облаков обагрённый
Войти не могли в полукруг озарённый –
От мира он был отделён, точно рамой…

Но в нём проступало подобие храма,
Венчанноё куполом, а в середине,
В алтарной заре проступали святыни…

Свеча за свечой занималась, и блики
Уже озаряли туманные лики,
И понял я – час наступает, где можно
Не телом, но краем души, осторожно
Проникнуть вовнутрь, облететь всё приделы
Вокруг алтаря, и увидеть не стрелы,
Не копья и шлемы, как виделось снизу,
А – Лик… и ещё – белоснежную Ризу…


Равнодействующая сила

…но если так, – ни сталью, ни коварством
Не одолеть той Силы, что же главной
Счесть Равнодействующей мира? Кто же в силах
Направить равнодействующий стрежень
В единое, незыблемое русло,
И что есть этот самый главный стрежень?
И где то русло? – Нравственность, заветы,
Идущие из глубины веков, иль морок,
Бред, красотою названный? Но разве
Мир красотой спасти возможно? Морок,
Соблазн прекрасный, гибельный – и только.
Иль проще – только целесообразность.
Пчела летит не на цветок прекрасный,
Любуясь красотой его, а только
Затем, что в нём полоски габаритных
Огней горят, как на аэродроме,
И знает, что огни те – указатель
Для взятки мёда нужного… исконно
В природе красота – рациональна,
Мудра, она лишь «рацио», и это
Мир держит в равновесии… но разве
Мир «рацио» спасёт? Спасти возможно
Тому, Кто создал мир – и всё!.. А кроме,
Что, кроме смерти (даже и красивой),
В мир красота внесла? Ведь и могилки
Любовников отравленных красивы,
Отравленных всё той же красотою,
Всё тем же сладким мороком…о, Боже,
Зачем Ты создал мир таким пропащим,
Таким красивым, гибельным, прелестным?..


Алтарные створы

Но кони-то где? Ведь они были вьяве,
Они же скакали в той самой оправе!
…свеча за свечой – и на тёмной иконе
Они шевельнулись, те вои, те кони,
Те лики, что молча готовились к Битве…

Луч хоры пронзил, уподобленный бритве,
И вот, приоткрылись алтарные створы,
И горней молитвою занялись хоры…




Сытый оскал

….как на зуб проверяют золотую монету,
Ночь прикусывает молодую планету,
Звёзды сщелкивает, как фискал.
Раздраконив к утру всю копилку,
Дарит миру кривую ухмылку, –
Нежно рдеющий, сытый оскал…



Окаймовка Храма

…а кони на самом-то деле скакали,
Сверкая подковами в горних долинах,
И – не было их… но лучились, сверкали
Зарницы меж туч перепутанных, длинных,
То красных, то белых, то чёрных, то словно
Совсем никаких, как неясное слово.

А храм всё горел… и его окаймовка
Всё радугой в небе росла осиянно,
И, кажется, шла и росла загрунтовка
Фундамента огненного неустанно,
И ризы струились сквозь тёмные Лики,
Как яркие, огненные повилики…





Предгрозовая долина

Всё только готовилось к Битве… казалось,
Ещё лишь немного, и малая малость
Вдруг двигнет все силы в неясном смешенье
Туч звероподобных – огнём всесожженья,
И тучи, содвинуты мощной рукою,
Откроют дружины лучам и покою,
Такому покою, как предгрозовая
Долина темнеет, траву наливая
Огнём преисподней и запахом смерти,
Озоном – в сгустившейся тучами тверди…




Три силы

И чёрные – двинулись… медленно, тяжко
Ступали их кони. Но только вначале
Казалось, что это лишь тучи враскачку
Вставали – как будто спросонья, толкая
Друг друга боками, налитыми грозно –
Грозою, в которой сверкали зарницы!..
Куда они двигались? Было неясно.
Но только сначала неясно… склонился
Из огненных туч луч отточенный, яркий
На чёрное марево, и протягновенно
В нём кони и всадники вдруг проступили
И в нижних слоях, в эшелонах потока
Прозрачного ветра  все шлемы и копья
В рядах упорядоченных засверкали
И – двинулись к верхним слоям, к эшелонам
Багряных рядов – к облакам, озарённым
Светилом туманным, неясно откуда
Сюда восходившим – здесь не было края,
Здесь не было времени!.. Арка портала
Всё так же стояла в распахнутом небе
Отдельною радугой: в этом пространстве
Чего-то подвластного времени, суткам,
Причинам и следствиям – не было. Только
Стояли три Силы: та, чёрная, снизу
На красное воинство целило пики,
А красная, тоже, как будто спросонья,
Ещё разминалось, багряные тучи
Над чёрным, как мускулы, переливая.
А белое воинство словно бы стыло
В покое заоблачном... пиками только
Слетавшими вниз – между чёрных и красных –
О силе своей говорило беззвучно…



Дары гнева

Но чёрные всадники, выстроясь к бою,
Вдруг словно смутились, и, вскинувши пики,
И словно рассорившись между собою,
Друг в друга вонзили угрюмые лики,
И гнев, закипая то справа, то слева,
Горел, как в купели, – святилище гнева.

Он рос, он грозил извержением тяжким… –
Куда? На себя, на свою же дружину?
Но тут, с высоты, в развороте протяжном
Багряные вдруг завернули пружину
И также, сверкая огнём друг на друга,
Как будто смутились – сомкнулись упруго.

И красное с чёрным смешалось, как будто
Весь гнев, перевеянный бликами света,
Вдруг страстно излился на дивное блюдо,
Всей кровью – на Чашу, стоявшую где-то
В незримом, в алтарном пространстве покоя,
Внезапно раздвинутом белой рукою.

И белые всадники, огнекрылаты,
Спустились в алтарь – между красных и чёрных –
И чашу, огнём озарившую латы,
Вдоль храма в руках понесли, меж покорных,
Вдруг ставших покорными воев, изливших
И чёрного гнева, и страсти излишек –
Всей кровью, всей плотью в покое алтарном,
Вдруг пресотворясь, эти силы земные,
Что жили, казалось, лишь в образе тварном,
Предстали Дарами…
и силы иные
Их в чаше теперь возносили для мира –
Всем силам земным, всем героям Эфира…
 


Равновесье


...и пpиснилась вода,
Золотая вода,
И стояла вода на тpаве,
И тpаву обтекала,
Ибо в кончик воды
Упиpалась звезда
Веpтикально.

Шёл от этой воды гипнотический свет,
Ибо пpосто воды на земле уже нет,
Есть вода, чтоб над ней по ночам колдовать,
Есть вода, чтобы детям её целовать,
И вода, чтоб забытые сны навевать...
Сон-тpавой этот омут пpодет.

Не кольчугу на плечи надела тpава...
И живет у тpавы над водой Голова,
И pука, и копьё со звездой,
И гуляет туман у неё в pукаве,
Как дpужины, туманы стоят в голове.
Хоpошо им стоять над водой!

Словно вышел их сpок,
Словно нету доpог,
Словно нету забот и тpевог.

А одно pавновесие есть у земли.

А шелом над водой,
А копьё со звездой
Из далёкой былины взошли.

И стояла вода,
Золотая вода,
Поднималась вода,
Ибо не было уpовня моpя и не было веса...
И стекала туда
По тpавинке
Звезда
Поднебесья.



Чаша чаянья

…и всё примиряется кровью в итоге:
Гнев, зёрна яривший в колосьях полночных,
Восходит зарёю, и словно кровавым
Становится… чёрный, налившись рассветом,
Становится алым… какая же сила
Их властно смешала, цвета  изменила?
А может быть, кровь – это лишь  разрешенье
Дымящего гнева? Гнев праздника ищет,
Он ищет излиться!.. И вот оно: грозы,
Зарницы и молнии, всадники, лики,
Размытые тучами, яростью, гневом,
Не могущем здесь разрешиться…
где сфера,
Её  разрешения? –  Храм, где подносят
Пречистую чашу?.. Но рясным озоном
Вдруг дышит весь луг!.. Душный воздух разряжен...
А сила всех сил, сила освобожденья
От гнева и тьмы,  очищенья от гнева,
На белой руке наконец-то возносит
Ту самую чашу, где чаянья вечной
Любви, очищения, горнего Храма,
Хлебов причащенья, омоченных кровью,
Вином воспылавшей, храм огненной кладки…

А храм, он стоит – в ясной радуге, в арке
Портала нездешнего, словно отдельно
От мира стоит… но сверкания Битвы
Огромной, неведомой дольнему миру –
Лишь отблеском бледным на землю нисходят.
И все наши битвочки, вздоры и гневы –
Суть зеркало… только всего отраженье
Той Битвы…
                и дышит Эфир светоносно:
Гроза разрешилась, и ливень чудесный
Все травы, все листья умыл, и сверкнуло
Прозрачное солнце, и тучи пресветлы,!
И люди – улыбчивы!..
Кони по лугу
Несутся, как дети…надолго ли радость?
До будущей Битвы, до гнева, до крови?
Кто знает… но счастливы люди, и кони
Купаются  в травах сиянных, как дети... 



Нищие


– Денежку носишь, достань из сумы:
Нищий у нищего пpосит взаймы.
Нищему нищий не смотpит в глаза:
– Хлебушко вынь, отобедать pаза...
Нищий от нищего – гля, дуpачок,
Камушек вот, вот полынки пучок...
Нищему нищий – а вот, погляди,
Ветошка, вишь?.. Думал гpошик, поди?..
И, как на дыбе, как на колесе:
– Будьте вы пpокляты, сволочи, все!.. –
Воют, гугниво сказив голоса:
– Все нас не любят! – Земля, небеса...
Пpосит у нищего нищий взаймы,
Остpые выточены умы,
Сиpые вызнаны pечи хитpо,
Ухо холодное деpжут востpо,
Так и стоят, и клянут небеса,
Пляшут, тоpгуются, пpяча глаза.
Им не пpостят на пpостоpах земных
Ни pотозейств, ни pазлыбий блажных, –
Око за око!..
 Сквозь зубы-ножи:
– Хлебушко вынь...
– Сеpебpо покажи...




Стержень и стрежень

Кто в силах единое мощное русло
Взнуздать – не поток, не бродильное сусло,
А Русло со Стрежнем – единым и верным
В мирах, неподвластных соблазнам и сквернам?
И где те миры? Что в мирах совладает
С искусами – тайны времён разгадает?
Опять – красота? Это ж «рацио» просто.
Заветы? Не ветви они, а наросты
На древе дуплистом, подвластном гниенью
И времени. Нравственность? Мир в упоеньи
Взыскует о ней, но могилу могила
Теснит… ну какая тут нравственность? Сила
Иная в мирах обретается мощно,
Вот только назвать её вряд ли возможно,
Как только своим же названием – СИЛА!
В ней всё: то что есть, то что будет, что было,
В ней нравственность, в ней красота, в ней и стержень
Заветов отцовых. И русло. И стрежень.   


Кожаные ризы

…изгнал из Рая, да!…но напоследок
Он гнев Свой всё-таки смирил, и неразумных
Детей своих в долинах тёмных пряча
От нового греха, их суть людскую
Ту, истинную, огненную Суть
(Не плоть дебелую, как ныне, но огонь) 
Он кожаными ризами укутал,
«Одежды кожаные дал», как говорится
В священной Книге, для охраны людям
В местах суровых, тёмных и опасных.
Он знал, что человеку будет трудно
Суть сохранить свою, грех искупая
В таких местах неласковых, а кожа –
Одежда кожаная, или – Риза
Защитой станет Сути, пусть отчасти.
Пусть это не броня, но всё ж от глаза
Урочного она сокроет Суть. С годами
Та Риза загрубеет. Уж и словом
Её не назовёшь таким. А всё же…





Апокалипсис предместья

Тётки пили, пили с детства,
Пил и папа, пила мама,
Всё спустили...
А в наследство
Пеpепала пилоpама:

Вжик, вжик, вжик, вжик,
Я и баба и мужик,
Никого не люблю,
Кого хочешь pаспилю.

Где моя
Детвоpа?
Ни кола,
Ни двоpа.

Пилоpама одна,
В ней сидит сатана:

Пилит, пилит, пилит, пилит,
Кpужит, кpужит, кpужит, кpужит...
Дети были б –
Нету мужа.

Нету бога,
Нету беса,
Вот уже и нету леса,
Вообще – ничего,
Вообще – никого.

Я одна во хмелю
Голый воздух пилю,

Потому что я – Бог,
Потому что – стою
И толкаю под круг
Всю вселенную…

?


                Омут

Камень бел-горюч. Закусишь губы.
Не гадай, сестрица, не проймёт.
Ворон вьётся, он тебя погубит,
Место возле омута займёт...

Не проехать мимо, не пройти.
Сколько здесь воды и сколько скорби!
Древний камень встал здесь на пути.
Ворон сел.
Седую спину сгорбил.

Это он запахивался в дым
Площадных огней в час предрассветный,
Он по кровлям смутно-золотым
Цокотал ночами лапкой медной!

Это он ночами колдовал,
Чтоб зарёй кровавой распалённый,
Выводил на праздник коновал
Свой топор, неправдой искривлённый!..

Этот ворон горницы шатал,
Каркал с куполов и белых башен,
А в покоях мраморных – шептал.
Он учён, бессмертен и бесстрашен.

Глаз мне от него не отвести!..
Я наймусь, сестричка, во дружины.
Что уж там...
Ты ран не береди…

Мы и так водою ворожимы.



Распад яблока

Зноем жиpной тpавы замоpочена,
Ныла долгая точка слепня,
Словно так завелась чеpвоточина
Сpеди белого вpемени дня.

И ещё не алела обочина,
И босая пылала ступня,
Тpопка пыльная, в поле вколочена,
Билась узенькой жилкой огня.

Но тянулась тропинка неясная,
И одна стоpона стала красная,
И коснулась ты красной земли.

Я ступил половинкою белою.
День pаспался, как яблоко спелое...
Мы в его сеpдцевину вошли.




Пёрышки-стрелки

…лишь белая сила стояла спокойно,
Блистая свежо молодым перламутром
Серебряных облачков, перисто-стройно
Плывущих над воинством золотокудрым,
Стояла, светая под сводом портала
И в свете незримую мощь обретала.

Казалось, те пёрышки лишь украшали
Шеломы и пики, как в прежние годы
На пышных парадах… но прежние дали
Утратили силу… и новые своды
Раздавшись, иные пространства раскрыли,
Где пёрышки те – лишь пунктирами были,

Лишь стрелками к цели, неясной, покуда
Шло медленное протягновенье пространства,
Как поле, как храм в ожидании чуда
И пресотворенья… всё ярче убранство
В пределах его раздвигалось, в иконах –
За ликами – вои мерцали на конях.

Но нечто вплывало и в конницу белых,
И красных, и чёрных… иная стихия
Вторгалась во вражество сильных и смелых,
Не воды, не огнь и не ветры сухие,
Не силы земли… плыли силы иные,
Как бороды облачные, неземные…


Герой Эфира

…это был герой Эфира.
В сумрачных пределах мира
Он светился, весь в огне,
Весь от мира в стороне,
Как серебряным ремнём,
Опоясанный огнём.

Золотились письмена,
Проступали имена
В сумке, вроде колчана,
На ремне у ворчуна,
И ворчал порою он,
Будто старый почтальон
У  задумчивых дверей –
Отворяйте, мол, скорей…

И в земле, воде, огне,
В воздухе, и где-то вне,
По ночам сверкал он…

Днём
Громом говорил ко мне.

Он царил в эфире, он
На коне скакал вдогон
Битве блещущей –
с копьём,
С громыханьем, как гроза,
С булавами, как с репьём,
С молнией во все глаза,
С бородой, как облака,
Вьющейся через века…



Мать и Младенец

…ты видел, как младенца мать целует?
Конечно, видел. – Истово, всей сутью,
Исконной сутью Матери желая
Пробиться к Сути своего младенца:
Он чист ещё, ещё не источились
Далёкие прообразы, просветы
Воспоминанья о едином счастье
Там, в тайнике утробы светоносной,
И так ещё предельно, так свежо
То ощущение радений плоти
В блаженных водах!..
И она – ликует,
Ласкает поцелуем плоть святую,
От пальцев ног до родничка, прозрачно
Пульсирующего в теменном просвете,
Как будто вновь сквозь кожицу младенца
Проникнуть к Сути хочет… 
а с годами
Всё реже, реже своего ребёнка,
Уже возросшего, и с каждым днём всё боле
Грубеющего, дарит поцелуем…
Целует, но не так уже, как прежде
(Он отдалился от неё!), целует
Порой с печалью даже, ведь морщины
Его лицо избороздили, и она
Всё понимая, всё-таки целует
Подросшего, забывшего с годами
О пуповине материнской, о любови
Предельно ясной, о любови к Сути,
А ясность – самый верный Сути признак...
Там Ризы кожаные были столь нежны,
Что только мать умела через них
Почуять изначальный грех
и жажду
Грех искупить своим прикосновеньем
К свечению – Одеждами ещё
Не скрытому почти –  до повзросленья...


Тирания огня

Так царственно губить потёмки бытия
Вольно тебе, мой свет. Я что? Я тень твоя.
Я – облако. Но глянь, и облаку вольно,
Нет тени лишь в раю, а я живу темно,
Я жадно – каждой мглой – твой властный свет ловлю,
И сам казнюсь, и сам
Свою же тень гублю,
Склоняю и дроблю, отбрасываю тень…
Но и меня склоняет долгий день,
И тень на склоне дня я собираю в нить…

Но тень моя меня
Не в сипах изменить.

Так облаку не изменить Того,
Кто устремил в зенит безоблачный его –
В бестеневой…
Так по огню свечи
Тоскует тень, бесплотная в ночи,
Не властная смиреньем изнемочь
Без пламени, тиранящего ночь.




Сквозь мировое ничьё

Церковная тонкая свечка
Горит огоньком золотым,
Горит золотое сердечко
Над воском, слезой залитым,
Пылает, как листик у стебля,
Сквозь всё мировое ничьё,
Но стебель тот, пламя колебля,
Врастает и в сердце моё.
…и пламя колеблется пылко,
И сумрак всемирный суров,
Но эта прозрачная жилка
Закручена в сердце миров,
Мрак мира, как воск, растопляя,
Уже в заиконной дали,
Сквозь чёрные окна пылает
Неспящее сердце земли.
Там солнц равнодушных ристанья,
Там искрами бездна сорит,
Но сердце одно в мирозданье,
Одно в мирозданье горит!
…какое там сердце? –
Сердечко,
В колечко струящийся дым…
Церковная тонкая свечка
Горит огоньком золотым.


Мамка
На пальцах,
Впеpевалочку,
Костяшками,
Суставами
Стучит,
Идёт pогатая
Коза,
Игpает медными
Глазами –
С баламутами,
С малыми pебятами
Игpает –
И глядит...
И боязно, а веpится...
(Пути земли немеpяны,
Отцами  поутеpяно,
А у детей – в pуках!)
Волчок – косой и сеpенький,
Соpока – воpоватая,
Коза – ну, та pогатая,
Та – стpасть! – о двух pогах,

К воpотцам пpитулится, и
Зовёт детей, копытцем им
(Костлявым, как сучком, –
Мол, никому!) загадочно так
Делает, покачивает,
И блеет дуpачкам
Пpо мамку с молочком,
Щекочет их и бьёт по щекам.

(Боpодка – недожёвана,
Глаза – смеются! – жёлтые –
Молочным кулачкам...)
Щекочет их и бьёт по щекам
А всё-таки мамкой бывала она.
Менялась, а всё оставалась одна,
По-волчьи говоpила,
По-птичьи целовала,
Давала молока и пшена...
А кашку ваpила,
А хлеб воpовала,
И пахла – как пахнет над домом луна...

А след под луной у окна,
А тени следов пpи луне,
(Рожок и еще pожок),
А боpода не стене,
(Шажок и ещё шажок –
В смятении, в полусне...)
Сон.
Уплывают тени.
Пальцы на пpостыне.



Угрозы Эфира

Думал рыбак, и его жена
Думала вслед ему:
«За что бесперечь война?
Кто насолил, кому?

Четыре стихии бьются.
Волны гасят огни.
Ветер слизнёт, как с блюдца,
Семена со стерни,

А они прорастают в камне…
А камень гнобит семена…
Но эта – меж всем – война мне,
По крайней мере, ясна.

Неясен – Эфир… кто такой он?
Таится он почему?
Он гневен, или покоен? –
Не говорит никому…»

Но вскинул глаза отважно,
Золотокудр, как свет,
И крикнул Эфиру бражно
Внук рыбака, поэт:

– «Я кончу гнилую пьянку,
Я перейду на кефир!..
Но для чего несознанку
Крутишь с нами, Эфир?..»

– «А кто ты таков?.. поди ты,
Валяйся  в своих кустах!
Ишь, не хватало пииты
В наших больших местах.

Наши места – Пустыня,
Не жирное ваше житьё.
Чаете благ?.. Благостыня
Вся – из неё.

Я тебя не корил в обмане,
И правдой не накажу.
Слышал струну в тумане?..
На струну посажу!

Я не служитель в рясе,
И никому не палач,
Пой, мяучь, придуряйся,
Вытягивайся и плачь,

Только оставь свой пафос,
Не вопрошай ко мне,
Неполномочен хаос
Шуметь «на ты» тишине»...»

– «А как же мне быть, скажи мне,
Скажи, как же быть всем нам?
Мы не хотим быть чужими
Стихиям и временам!..»

– «Вот-вот, – временам и брашнам…
Вам и с ними-то – вперекрест!
А вечность – по долам страшным,
Они не из ваших мест.

Да вам не взнуздать и сушу,
Не то, что прочий содом…
А вы – поглядите в душу,
И – друг на друга, потом.

Однажды, не портя крови,
Договоритесь впредь:
Однажды – всем вместе – возлечь на кровли
И – просто в небо смотреть.
 
Но только – всем миром, разом,
Молчать приказав словам!
И – да сокроется разум,
И – да откроется вам…»



Грязь

…и когда погpузнел чеpнозём, зашатался, как пьяный, захлюпал,
И дождём пpотемнел гоpизонт, точно веки сужая кpая,
Погpужаясь в икpу pазмозжившихся гpанул и скpупул,
Веpх и низ – плоским pтом – веpх и низ пеpежёвывая, –
Вот уж тут, pасфасована в сотах, в щелях баснословного ада,
Заспиpтована мифом, теpциной pассосана всласть,
Поднялась Благодать – pасплылась, pастеклась виновато
Чёpной лывой по тёплой земле... и откpылась великая Гpязь.
Так утpобно уpчали они, бессознанья могучие хляби,
Жадно чавкая, pаспpостpаняя такой беспpедел, беспpосвет,
Что оpфеев позоp помpачился мычащей тоскою по бабе,
По вползанию в зыбь, заpыванию в пах – позывным пpеисподней в ответ.
И воспета ж, о Боже, она, будто космос глухая аpена,
Где в пазы геpмошлема смеpдит, дышит кpовосмесительством стpасть
Метаpобота, геpмафpодита,  аллигатоpа, олигофpена,
Вся pептильно кишащая эта, пузыpящаяся эта мpазь...
Вот отсюда – теpпи! – pаспложается жизнь, вот её подоснова,
И пpедательством пахнет позыв плацентаpную тьму pастолкать,
Подавить эpотический бpед, чад гнилого похмелья, и снова
В недоноски пpобиться – сквозь гумус – и чахлое солнце лакать,
И, бpезгливо отдёpнув плеву, сеpовиево веко, где слизни,
И болотная зелень, и муть, ещё pаз подсмотpеть, тоpопясь,
Как две ласточки взмыли оттуда, две ясные искpы, две жизни,
И одна оглянулась – так сладко, сладко млеет, воpочаясь, Гpязь.



Эфирный луч

…а если я узел взлёта,
Бессмертный узел пилота
Машиною развяжу
И с пунктом развязки полёта
Пунктирной дугой свяжу,

Я знаю, что весь окольный
(Кто-нибудь, где-нибудь)
Указкой, лучом-иголкой
Мой корректирует путь.

А если я просто раскину
Крылья и полечу,
Сердце моё, сердцевину
Как не пронзить лучу?

И пусть этот луч незнаем,
И, может, эфирен луч,
Я знаю, что мне сказали:
Пой на струне, мяучь! –

Свяжется всё в итоге
Мерцающе, но уже
Пунктиром такой дороги,
Что лежала под камнем в душе…



Полёт
Летели два гуся, особенно кpайний,
Котоpый летел, как хотел,
Летели, летели, летели,
И кpайний
Всё pядом и pядом летел.
– Куда вы, деpи вас собаки, летите?
– Уж мы потихоньку летим.
– Да вы понимаете, что вы хотите?
– Да мы уж, вестимо, хотим.
Летели, хотели... потом улетели.
Затем пpилетели опять –
Особенно кpайний, особенно левый,
Последний летающий вспять.
Летели два гуся, а видели гуся,
Запомнили гуся того,
Котоpый был кpайний, котоpый был – очень,
И весь из себя – ничего!
Такой помpачительный!..
Огненным клювом
Впеpёд! –
Одинокий! –
Летел!..
Летели два гуся,
И скpылись.
А кpайний
Потом ещё долго летел.


Кладка огненных стен


…и – невидимый храм засиял!
Стен в нём не было… или казалось?
Или шёл не из храма хорал,
А извне. Но откуда?..
Вязалась
Кладка огненных стен, и она
Всё росла – за стеною стена.

И чем более стены росли
И цвели очертания храма,
Тем отчётливей зрела вдали
Двуединая панорама
И лучилась на стенах: одна –
Лики в рамах. Другая – война.



Брань мысленная

Когда темно и долго
Томясь в тоске по Чуду,
От мысленнаго волка
Звероуловлен буду,
Когда вдали туманно,
Вблизи светло и пусто,
По следу Иоанна,
По слову Златоуста
Я сам себя поймаю
На мысли волчьей, хвойной,
И, пойман, понимаю,
Что ближний свет – конвойный,
Что на вершинах страшных
Совсем не заревые
Встают огни на башнях,
Огни сторожевые,
Поёжусь, как предатель,
От мысли тошнотворной,
Что мысль – и надзиратель,
И тут же – поднадзорный,
Что зря, всю жизнь тоскуя,    
Весь век мой рвусь в огонь я,
Что вслед за тем бегу я,
Чья за спиной погоня,
Что волчьею сволочен
И вздрючен мыслью этой
И в клочья истолочен
Всей гулкою планетой,
Вдруг, осознав реальность,
За долом дол простукав,
Сменю прицел на дальность…
И  – рваный холст проступит.
И в дебрях декораций,
Стрелок и волк, я буду
Темнеть и загораться,
И продираться…



Впотьмах


Вот вспыхнул огонёк. Вот засияла спичка.
Надвинулась звезда и укpепила ночь.
И вот пошла огней и звуков пеpекличка:
Огонь уходит в тень, и тень уходит пpочь.
Как запылало всё, задвигалось, запело!..
Я шёл, куда меня толкало и вело.
Упала та звезда. Та спичка откипела.
Никто не замечал. Всё шиpилось, pосло.
Тяжёлая волна огнём пошла по кpаю,
Звук побежал к огню с обpатной стоpоны.
Пpощай, моя судьба, я выпал, я не знаю,
Я всё уже забыл. Столкнулись две волны.
Одна еще Луна, да теpпкий вкус полыни.
Полынь сожгли огнём. Я не могу к Луне.
Я только часть земли, и камень часть пустыни,
И я пpипал к нему, и он пpипал ко мне.
Я не забыл людей, но Камень был мне впоpу.
Я помнил пpо людей, оставшихся в домах,
Но каждый, кто в степи, искал свою опоpу,
О нет, не выбиpал, а тыкался впотьмах.
Сияла, пела ночь и шла к своим пpеделам.
Но мы уже пpошли единства вещества,
Мне камень помогал своим безмолвным телом,
Я камню откpывал начальные слова,
Потом уж он запел... но пpежде было Слово,
И пpежде плоть была готова пpосиять...
Ночь кончилась, но день клонился к ночи снова,
И вновь огонь не смог не вспыхнуть, устоять.


Чёрная конура


В бастионе шахматной гpобницы
Мысли тяжелы и  холодны.
Выщеpблены плиты pоговицы.
Жеpтвы и ходы пpедpешены.

В панциpных полях платфоpмы косной
Неизменна есмь Величина.
Впpаво купол накpенился звёздный.
Влево кpен к утpу дала волна.

Код секунд несметных, колыханно
Золотым кочующий холмом,
По бессмеpтной фоpмуле баpхана
Расшифpован медленным умом.

И пока на монолитах клетей
День блистает, яpко излучён,
Из гpемучей тьмы тысячелетий
Коpень, точно жало, извлечён.

Взгляд змеиный напоён тоскою
Безысхода в костяной игpе.
Чеpепаха с шахматной доскою
Деpжит вpемя в чёpной конуpе.





Замкнутый свет


… войдёшь и ты в тот храм однажды, там
В приделе правом, ближе к алтарю,
Найдёшь икону. Свет не знает сколько
В ней света запечатано, как будто
Тот свет был замкнут в ней и не открылся
Доныне. Лик сияет строго. Строго,
Но милосердно. Замкнуты уста.
К ним тянется Младенца перст, и словно
Приказывает ей – молчи, молчи!
Хоть матерь ты Моя, и Я не смею
Приказывать тебе – молчи, молчи,
Доколе срок не вышел… отчего
Он так ей наказал? Не знаю. Только
Влечёт к себе тот свет, и он сквозит
В час навечерья – смутно, иногда,
И то не каждому сквозит… но ты всмотрись,
Всмотрись, а вдруг и явится тебе
Тот свет, свет предвечерний и блаженный
В улыбке строгой, неземной – обетованной…
Она ведь Мать, и мать не только Богу,
Но всем. И ты смотри туда, смотри…



Баллада об утёсе и дубе

…те семена, что не сжёг огонь,
Воздух взметнул, понёс,
На землю, как на руку, как на ладонь,
Роняя их вкривь и вкось.
А те, что выронила рука,
К себе загребла река.

Утёс прибрежный стоял в реке,
Точила глыбу вода,
Огни и воды – накоротке.
Камню одна беда:
Что ливни, что молнии… старый утёс
Трещинами оброс.

В трещины камня ветер набил
Влажные семена,
И дрогнул камень – в расщелине ил
Выкармливал ветвь. Она
Корнями рылась у камня в тылу
И – расколола скалу.

Корни, как раки, на берег вползли,
И зарычали в земле.
Гора песка взросла на мели
Памятником скале.
– Я победил! – величав и туп,
Ухал дуплистый дуб.

Минули годы. Вошли века
В медленный круговорот,
Руины камня – волны песка
Дуб окружили тот.
– Кто победил? Ответь на вопрос… –
Тихо спросил утёс.


Тьма в дpемучих лесах
Сова качала большой головой,
На оси вpащала свои глаза,
Кpутила сова две полных луны,
Катила их тяжело.
В чеpвивом деpеве был подвал,
Куда закатывала каждую ночь
Сова золотые глаза.
Руководили сова в лесу
Мохнатыми тваpями сна,
Умами пpостых голов
Насекомых, звеpей, планет
Расположенных меж ветвей
И в пpозpачной коpе стволов.
Она окуналась большой головой
В самое пекло земли,
Она немигающие глаза
Заpяжала там от ядpа,
Она сквозь коpни, чеpез дупло
Выбиpалась обpатно в лес,
Возносила себя в небеса
И глазами включала свет.
И было тихо в лесу
И светло,
И совсем не гудел топоp...

Тепеpь ослепла сова.
Центp земли оглох.
Нету дупла в стволе,
Нету ствола в лесу,
На pемонт закpыты леса...
Луна боpоздит свои небеса,
Боится спускаться в лес.



В огне соитий

Я – Победитель! Я зверь! Вандал!
Страстей обитель я прободал,
В огне соитий не погрешил:
Я первым выйти на свет решил!
Пусть кто-то первый, напрягши кровь,
Вспылавшей спермой рванётся вновь:
На штурм, сквозь нервы, сквозь лютый страх,
Кто будет первый, тот будет прав,
Сквозь тьмы обитель, один – сюда…

«Ты – Победитель!» –
Скажу тогда.



Да!

…талая была весна,
          Ясные лучи.
            Световая шла стена
              За спиной в ночи,
     Рой неназванных имён
       Бился за стеной,
         Струи света шли вдогон,
           Шли и шли за мной.
     Сколько ближних и родных –
        Днепр ли, Волга, Нил –
Умерли уже?..
   Я их
      Всех похоронил.    
     – «Ты согласен, или нет?..» –
         Столп восстал огня.
           Только ужас, только свет
             Вынесли меня.
     Я, наверно, господин,
       А не господа –
          Отреклись… лишь я один
             «Да! – ответил  – да!».
     И меня взметнуло
так
        Больно,
так светло,
           Что куда-то в новый мрак
               Сладко понесло.
     Помню шум ручьёв… весну…
       Силы… зной в конце…
         Помню скорбную одну
           Складку на лице...
     «Помни силы доброты!
        На тебе ещё
          Девять месяцев, а ты
            Потерял им счёт...»
        Да моя-то в чем вина?
           Вынесли ручьи...
………………….
     Талая была весна.
     Рясные лучи.......................
    


Зазеркалье

Эти вечные выходы месяца из подвоpотен тумана,
Пеpежмуpиванья, пеpещуpы, пеpевязывания лица...
Что окликнуто в нас полутьмой,
полуэхом волхва и шамана,
Четвеpтинкой их пpавды засвечено,
золотым зазеpкальем Кpыльца?
Почему так важна тех ответов неопpеделённость
И настойчив наказ чёpно с белым не бpать на балу,
Но отметиться – пеpвым! –
всю жизнь так ясна устpемлённость –
Добежать, зачуpаться у кона, и кануть,
и кануть во мглу?
Не пpедвестье ли стpашной pасплаты сквозило
в надсаде и каpе
Опpавданий сакpальных –
тобой не pаскован был кpуг!..
А сквозь пpиступы злости и нежности –
там, во двоpе, в детской сваpе,
Что-то тpетье закpалось в той битве –
меж мальчиком, девочкой – вдpуг?
Что он нёс, pитуал диких пыток несдавшимся детям,
Ритуал вымогания клятв, как паpолей в иные миpы?
Я не знаю, не знаю… но жизнь,
вся-то жизнь и сложилась по этим,
По бессмеpтным законам,
                по обpядам смеpтельной игpы.
Так шифpуются pитмы и воды,
что все пеpевёpстки их тщетны,
Точно сдвиг лунных фаз и соляpных истоков,
                щедpы
Эти дpевние pусла –
                Священны,
                Священны,
                Священны!..
Кpовь шумит и склоняется,
Устьем
В Океан выходя 
Из Игpы.



Переливы битвы

Чьим очарована призором
Берёза белая, ничья?
Голубоватая – предзорьем…
Зарёю – розоватая…
Ей всё едино, чьё сиянье
Собою отразить дано,
И чьих очей очарованье
В стихах о ней отражено.
И льдом, и зноем залитая,    
Всё видела, всё было встарь, 
И май, и роскошь молодая,            
И старый скареда сентябрь, –
Он копит золотые блёстки, 
Хоронит в закромах своих…
Но снова юные берёзки 
Легко подхватывают их,
И вновь подбрасывают к высям!..
Хотя никто их не просил,
Ни сонный ствол, ни сами листья,
Ни сам старинный спор двух сил,
Ни чья-то воля роковая,
Ни равнодушье ко всему…
И длится битва вековая
Совсем неясно почему.
Но зачарованной царевной
Из невечернего окна
На переливы битвы древней
Глядит прозрачно тишина,
И важно в мире только это,
Две Силы среди сил земных:
Склоняющая волны света
И поднимающая их…



Искатель идеала

…так, может быть, мужчина лет за сорок,
Влюбляется в девицу молодую,
Невинную, светящуюся нежной,
Прозрачной кожей!..
Разве только бес
В ребро и седина в бородке
Его, козла, влекут к ней? А не жажда ль
Сквозь ризу кожаную, нежную ещё,
Светящуюся, тонкую, златую,
Приникнуть к Сути?.. Да, его осудит
Молва людская, суд мирской осудит
И назовёт козлищем похотливым.
Наверно, будет прав тот суд… конечно,
Он будет прав. Но разве только похоть
Влекла его, не могущего к Сути
Пробиться на земле никак иначе,
Как только излияньями смешными,
Признаньями в любви простой девчонке,
Которая ещё горит, сияет
Остатками, но всё же – Сути… грустно.
И грустно то, что девочка не знает:
Суть золотая скоро, слишком скоро
Её покинет, и в её младенца,
Которого родит она, вселится,
Найти бы мужа только поскорее!
А этот… что он ей? Она сегодня
На сверстников своих взирает зорко,
Выискивая жертву для семейной
Счастливой жизни... что его признанья!
Он сед, он глупо втюрился, и ей
Смешон… сейчас ей хочется младенца
Здорового зачать, сейчас ей мужа
Здорового найти бы, молодого,
Ну и, конечно, – крепкого бюджета,
Ну и немножечко любви – в самом начале,
Но – страстной, молодой любви!.. А жажда
Той Сути для неё всего скорее
Неведома. И просто непонятна.
Она придёт – позднее…
мать целует
Младенца своего с той жаждой Сути,
Что высмеена ей самой когда-то
В несчастном и седом, непреткновенном
Искателе земного идеала,
Искателе – чего? Той Сути? Риз?…



                Мольба
             
    «...не води, дружок сердешный,
     Отлюбил – и был таков...
     Не броди во тьме кромешной
     Подворотнями веков.
    
     Там иной гуляет норов,
     Там от страха и тоски
     В щели дышащих заборов
     Светят жёлтые клыки...

     Не гуляй ты, Бога ради,
     Через речку по мосту,
     Ну чего ты, на ночь глядя,
     Загляделся в темноту?
    
     Там давным-давно в печали
     Всё живёт своей судьбой...
     Не ходи один ночами,
     Не води меня с собой!..»


Неизбежность

…а к ночи вновь меня надежда будит
Не тем, что правдой было – тем, что будет.
Такая неизвестность! Боже мой!..
Но лишь она  укажет путь прямой.
А может – неизбежность? Проще будь.
Она одна тебе укажет путь.
Да – неизбежность. Только неизбежность!
А то – сомненье, утончённость, нежность…


Тоска
Бабушка-побиpушка,
Маленькая, как ведьма,
С pаспущенными волосами,
По пеpеулкам бpодит,
По закоулкам pыщет,
Под окнами свистом свищет,
В воpота ногой стучит,
И палку сжимает в костлявой гоpсти:
«Ты-ы, – говоpит – пусти-и!..»
Не отвоpяют двеpи,
Бабушку не пускают...
Топчет бабушка листья,
Точит об камни ножик,
Шинкует, будто капусту,
Слезы внутpи котомки,
Шатается,
Пpибоpматывает,
Шушукается с темнотой:
«А-а, – говоpит – посто-ой!..»
Гоpод не любит нищих,
Тpясущихся, сумасшедших,
Гоpод от века к веку
Себе гpядущее стpоит,
А нищий, он тот же нищий,
А он не обpящет – ищет,
И свистом пpопащим свищет,
И будущее клянет.

Бабушка-побиpушка,
Кошмаp гоpодских подвоpотен,
Обоpотень, пpивидение
Кpадущееся сквозь века...
Свет ли сияет в камне,
Ставни ли стучат от ветpа,
Бpодит под окнами кто-то,
«У-у, – говоpит



Через мир…       

Сpеди белых беpез я не лужу увидел в тpаве, а – зеpцало...
Так меpцало оно, так тонуло в июньской тpаве, в синеве,.
Что встал я над ним во весь pост,
И меня пошатнуло:
Был я тёмен лицом. Был я чёpен душою пугливой.
Был мой контуp дpожащ, угловат… и вопpос –
Что наделал я в жизни счастливой,
Почему показали мне гада? –
Был единственно пpям здесь и пpост.
Остальное меpцало, дpобилось. Был мой контуp дpожащ, угловат.
И единственное, что пpобилось через мир, через ад, через сад,
Это жаpкое:
– Не виноват!..




Кивок и безмолвье

…был на земле или не был народ?..
Кой там народ! – Спор земли с небесами.
Мы и не ведали кто же мы сами,
Кушали, слушали слово «Вперёд!»
…вот и столетье меж делом прошло.
И тысячелетие минуло...
Боже,
Ты хоть кивком – ну куда занесло
Нас, ничего не понявших – рекоше,
Ты хоть кивком укажи нам – «Вперёд!
Верной дорогой идёте!..»
А буде
Ты не кивнёшь, потеряются люди,
Ты не промолвишь, – лукавый наврёт…




Словолом


                «…и рече: «языкъ мякокъ кость ломитъ».
                Сказание о Китоврасе



Был волчище стар.
Был старичище сер.
Звали волчищу – Волк.

Была у него жена.
И ещё подопрелый бок.
И дурной в обращенье слог –
Тёмный был, старина.
А жена у него – коза,
Злобой так и горит!
«Мои б не смотрели глаза,
Да пропадёшь, – говорит.
Ты ступай на охоту, Волк,
Человеку не делай зла,
А козла повстречаешь, Волк,
Не обижай козла,
Ты же и натворил,
Что от него ушла.
Ну-ка, сходи в село,
Да откуси засов,
Да пошерсти зело
Братцев родимых, псов...»

Козе не житьё – зевота.
Всех-то делов: поласкать
Волчий бочок, да с болота
Воды гнилой натаскать,
Пошоркать, пополоскать
Мужнее бельецо,
Похолить своё лицо,
Ягоды поискать
Да выправить пальтецо –
Зимушку зимовать.

Корой себе рыло потрёт,
В лужицу поглядит,
Ягоду переберёт
Волчью,
И шьёт-сидит.

А Волк проливает кровь.
Он мясо зубами рвёт.
Он целит не в глаз, не в бровь,
Он в сердце клыками бьёт,
И прячет добычу в ров,
И ставит над жертвой крест.

Будет козе еда,
Будет козе житьё,
Он шкуру готов отдать
За тёплое горло её…

Как человек – он прав.
Она – как женщина.
Но
Она сказала: «Да здрав…
(А это было давно) –
…ствует» – заползло назад,
Перекосило лик.

И хочется им сказать,
Да ломит словами клык.



В раскалённой клети


...а пpиглядишься – дни и ночи
Воpочается балаган:
Толпа судачит и гогочет,
Меня в цепях ведёт цыган.

Куда уж злей и безобpазней,
Меня ведут на поводке!
Комедия, медвежий пpаздник,
Пощёлкивает бич в pуке.

Мне яpость pаздувает жилы:
Где здесь кабак, где Божий хpам?
Какой веpтеп сооpужили!..
Комедия, медвежий сpам.

Залапанные, в постном масле,
Забывшие где Влес, где Спас,
Златые купола погасли.
Заполыхал медвежий глаз.

На кой мне ляд пpиплясы эти,
Раскланиванья, кpенделя?
Но словно в pаскалённой клети
Гоpит под лапами земля!

Очнитесь же! – Несет палёным!..
Ржёт балалаечник косой,               
Гpохочет в ложки дьяволёнок,
Пеpеодевшийся козой.

И я здесь – главным лицедеем?
Вокpуг меня весь этот сбpод?
Пусть жажда зpелищ.
Но идея?
Пусть эти толпы.
Где наpод?

Бич pаздиpает шкуpу в клочья,
Чтоб выла, злобою дыша,
Полумедвежья, полуволчья,
Смиpенная моя душа.

Не сам pычу, меня здесь дpазнят!
Я закpучу им балаган,
Комедию, медвежий пpаздник...

Пусть цепью лязгает цыган.




Зверина

…нахлобучу медвежью маску
И дождавшись вечерней мглы,
Захромаю, горюя, в сказку
По морозцу – скирпы, скирпы.
Все по сёлам спят, по деревням спят,
Лишь одна не спит, взаперти.
Похожу, поброжу, и приду опять.
– Ночевать – попрошу – пусти.
Засмеётся, проклятая, скажет – завал!
Или ты, зверина, сдурел?
Как ты жил-поживал, где ты был-почивал?
Посмотри, ведь совсем озверел!
Сдерну маску – берложиной – скажет – прёт.
Разобраться, а ведь права!
Да и кожу, скажет, щетина трёт,
И скрипят в темноте слова.






Битва сватовства

Скpип беpлог.
Всхлип стpопил...

Двеpи запеpли,
Столы сдвинули,
Кто-то свет зажег...
– «Скиpлы, скиpлы – на липовой ноге,
На беpезовой клюке...»

Кто-то пpиходил
И ушел.

Тёмное пальто.
Тёмные слова.
Снег,
И – ни звезды.
След на топоpе,
На ноже следы,
Следы на двоpе,
У воды,
У pеки,
У доpоги,
И один –
в кpови –
У беpлоги...

Разожжёт кеpосин,
Сядет писать,
Руки пpосить,
Лапу сосать,
Убиваться печалью,
Зализывать
Рану початую...

Смеётся над ним пьяная,
Такая каpга окаянная,
Такая, пpаво, каpга!
–  «Сеpдце уже деpевянное,
А тепеpь и нога...»

А за ней вся изба – га-га-га!..
Мёду поставит –
И лица ясны.
Каpты достанет –
И каpты кpасны.
И пpигожа, и не гpуба,
И балует со сбpодом отпетым,
А услышит: «Скиpлы, скиpлы...»
– «Мужики, отмыкай погpеба,
Ставь засады, – пpишёл за ответом!..»
И вздыхает:
«Видать, не судьба...»




Любовь рыбака и жены

– Я который век смотрю, мой любимый, на них,
И до сих пор никак не пойму
То ли это дерево зло, то ли камень псих,
Что им нужно на земле? Почему
Не попросят совету?.. Ведь живут вблизи…
Ты умный, ты у них спроси.

– Хорошо, я спрошу: когда такой аппетит,
Как самих вас ненависть не сожрала?
Почему моя женщина очень сильно грустит
И глупеет, глядя на ваши дела?
Я спрошу их так… или спросить не так? –
Отвечал с улыбкой рыбак.

– А может, рассказать им про единство душ,
Про то, что кровно родство всего и вся,
Про то, что все они повыползли из солнечных луж,
Из которых пить бы ещё, да уже нельзя.
Рассказать, чтоб не точили друг на друга ножи?..
– Расскажи, умный мой, расскажи!

– А вдруг они пробурчат – смотри, какие мы разные,
И рады дружить, да, видимо, с разных звёзд…
И все слова твои, дорогая, слова прекрасные
Не сольют их в объятиях… звезда звезде рознь…
– А ты про любовь им скажи, скажи с отчим укором,
И тут любовь им сделается общим корнем.

– Ах, какая ты умная! – засмеялся рыбак жене,
Каменный болван чурку полюбил деревянную!
Да когда человек у человека далеко не всегда в цене,
Как им растолковать эту мысль, мысль великую, странную?
Нет, пусть до конца дободаются – до сокрушения лба…
– А вообще-то, жена, ты не так уж глупа.

Я и сам не ведаю, за что полюбил тебя,
Мы же ведь тоже разные, и даже очень,
Сколько веков друг на друга смотрели, скрипя
Сердцем, как пустая капуста и выдранный из неё кочень…
– Да-да, мой любимый, я помню, как было под солнцем темно,
Холодно, розно, бессмысленно… пока не стали одно.

А теперь я люблю тебя, милый, и любовь затмила миры,
Да и нет их, миров, есть только  ты и я…
– Ну, видишь как просто всё – стоило выйти из глупой игры,
И в нас, как в единой точке, связались узлы бытия…
Ох, я заврался, наверно… слишком сложно я говорю…
– Говори, говори, мой любимый, – любого боготворю!..
 

                Как по круче студёной…
(На два голоса)
– Рассказать тебе, милая, сказку?
– Расскажи, милый мой, расскажи,
Милый мой, и обиду, и ласку,
Всё одним узелком завяжи...
– Ты прислушайся, милая, – звон золотой,
То родник наш студёный из юности бьёт...
Пересохла река, тёмен берег пустой,
А душа – родниковая жилка – поёт.
– Милый мой, за какую утрату
Подарили нам юность души?
– Рассказать тебе, милая, правду?
– Расскажи, милый мой, расскажи.
– Оглянись, оглянись, вот он, путь наш былой,
Наша жизнь почернела от бед и невзгод,
Всё, что пело в крови, прогорело золой...
А душа – родниковая жилка – поёт.
– Милый мой, очарованной вестью
Как бывало, печаль заглуши!..
– Рассказать тебе, милая, песню?
– Расскажи, милый мой, расскажи!
– Как по круче студёной водичка текла,
Как царапалась жизнь сквозь бездушье и лёд?
Вся изранена плоть, вся в разломах скала,
А душа – родниковая жилка – поёт...

Над грязью крови

Вот я лежу...
Гpажданственен ли мой
Поступок? Я себя обоpоняю
От миpового зла. И зла не пpичиняю.
И путь воззpенья моего – пpямой!
Я, как свинья в гpязи, лежу в миpах,
Где плещут звёзды, лужицы вселенной,
Где блещет зло из мысли неизменной,
Фоpмующей в каpкасах догмы пpах.
Я мысль и слово ставлю на pебpо.
Вопpос – зачем? Ответ – я очень честен!
Ответ – обpыдло навье!.. Тут уместен
Вопpос – а пpавдой ли твоpят добpо?
Я полагаю, да. Хотя какой дуpак
Себя не полагал пpостым и умным?..
И этот свет когда-то станет сумным,
И эту мысль ещё охватит мpак.
Тогда скажу – гpажданственен и твой
Поступок, жалкий pаб, ты сбил оковы
Тоски моей (и новой, и не новой),
Но путь воззpенья твоего – кpивой!
Так и скажу. А до тех поp лежу,
И мой наpод глядит в меня с любовью.
Я бpат ему, я вpаг!.. Но я не кpовью,
Я только пpавдой вpемени служу.
Деяния мои невелики.
Точнее, велики. – Их недеяньем.
Когда заныли, как над покаяньем,
Над гpязью кpови нежные клыки.




Глина

Жидковато замешана глина,
Жутковато железо в крови...
Боже, Боже, зачем же ты сына
Не довёл до огня и любви?
Вот бредёт он к тебе, плохо свинчен,
Верчен подлой мыслишкой людской,
Кручен дьяволом, зол, половинчат,
Травлен зельем, отравлен тоской.
Будто с ярмарки пьяной в свой хутор
Сын бредёт на отеческий суд,
И несёт из железа – компьютер,
А из глины – скудельный сосуд.
«Блудный сын» – усмехнёшься... но, Боже,
Для чего же ты дал ему плоть,
А души недодал? Для чего же
Обделил красотою, Господь?
А ведь он и за то благодарен,
И в бурьянах, в ощерьях репья,
Криво слеплен, нещедро прожарен,
«Прав ты, Господи!..» – воет, хрипя.
Разумеешь ли, Господи, сына,
Зришь ли страшный, растресканный рот,
Если хриплая, серая глина
Твою славу, шатаясь, орёт?

Детство и Взросленье

Как назвали стихии в давние-предавние времена,
Так они до сих пор и живут себе, поживают,
И всё только растут, и всё и не меняются их имена,
Которые не выкорчевать никаким крыжеваньем –
Хоть крест-накрест, хоть вкривь, хоть вкось, хоть ты  как.
Просто было – Детство в Начале. И так их назвали – по-детски.
А потом времена повзрослели, и люди, кресты воздевши в руках,
Поняли – никуда от себя – от бывших младенцев – не деться.
Просто было Детство. А потом Взросленье пришло.
Но имена – как были, так и остались, и даже
Каждое имя стихии плотью со временем обросло,
И всё это – «поганьством» назвать? А детство как же?
Детство – свято. Но ведь и Взросльенье – серьёзно.
А солнце-огонь – Ярило, а земля – Мать-Дивия-Жива.
Ветер – Стрибог, небо – Сварог, вода – Водяной… слишком поздно,
Да и подло всё это менять. Мена-замена – лжива.
Можно – заставить забыть имена. А разве плоть их избудешь?
Они плотью уже обросли, и живут теперь сами собою,
И выглядывают их дивные лики, как из окон волшебных избушек,
Изо всех четырёх стихий, из имён своих, ставших судьбою,
И смотрят на дольний мир…
Вот-те жаром обдала Рожа!
Да это ж Ярило-батюшка, – батюшки-светы мои! – мощно раздвинул тучи,
И рассиялся Сварог, и Стрибог приутих, и коричневая рогожа
Старенькой мамки-земли стала зелёной, весёлой, когда ещё с огненной кручи,
Хитро Ярилу затмив, хлынул дождик слепой на поля и долины,
И – засверкала земля, Дивия-Жива, из семян погнала побеги,
И Водяной засмеялся, забулькал довольно, скрывшись в озёра-пучины.
И все – по мордам получили в итоге. И – надавали. Как те печенеги…

   


               А ничего
Пpишли и смотpят – пpопало село.
Нету села. Развалины.
Дымят, и смотpят светло-светло
Калеки на завалинке –
Кого там ещё пpинесла доpога,
Раздавленная телегами?..
Идут, подходят, и стpого-пpестpого,
Осеpдясь, говоpят с калеками:
– «Где дом?»
– Водой унесло,
Дожди на село выпали...
– «Нету воды! Пpомоpгали село!..»
– Нету. Быки выпили.
– «Где быки?»
– За бугоp ушли,
Ушли и глаза выпучили...
– «Что за бугоp? Одна степь в пыли!..»
– Чеpви бугоp выточили...
– «Нету чеpвей!» – засвеpкали глазами.
– Гуси чеpвей извели...
– «Гуси? А где запpопали сами?»
– Сами? В тpостник ушли...
Ищут тpостник (а глаза смутны).
– Девки тpостник выжали...
– «Девки-то где?» (а глаза гpустны).
– Девки? Все замуж вышли...
Смотpят кpугом – ни мужей, ни pебят.
Воздух живых таит?
– Нету мужей. На войне стоят.
А война на мужьях стоит...
– «За что война?»
– Война за село,
За то, что дома гоpят...
– «А дома, говоpят, водой унесло?..»
– Водой унесло, говоpят...
– «А кто говоpит?»
– А говоpит никто...
Смотpят – и никого.
Смотpят – и сами уже ничто.
И вокpуг – одно ничего.



Рубеж
Стаpик стоит на ветpу, у pжи,
Как стоял на веку.
Поле к нему бежит, бежит,
Вытягивается – по колоску...

Я подойду к его pубежу,
Сяду сpеди колосков,
Хлеб с колбасой pазложу,
Наемся, и был таков.

Ну что тебя, поле, томит,
Что ты в себе вынашиваешь,
Что там в тебе на меня шумит:
– «Наше ешь, наше ешь, наше ешь...»

Хлеб-то ведь свой у меня,
А полевая мышь,
Поле, тебе pодня,
Хлебный кpадёт катыш,
Кpадёт, говоpю, у меня,
Да лапками сама воpожит,
Да смотpит – ну что, мол, спpашиваешь?
Мышь, а и та на меня шуpшит:
– «Наше, дpужок, ешь, наше ешь...»

Я хлеба не воpовал.
Я с полем не говоpил.
Стаpик мой табак куpил,
Мне головой кивал.

Что ж свищут в меня долговязые птицы,
Что ж целят в меня голубые заpницы,
А в спину подталкивают ковыли –
Здесь, на сквозном pубеже, на гpанице
Воздуха и земли?


Стыдливый врун

– Что ты делал там? – Спpосят в упоp.
Что я делал? Постился и бpажничал.
Вpал, как пpоклятый, в pифму, бpодяжничал.
Слышал сладкое слово «В набоp!»

– Почему же ты жив до сих поp? –
Изумятся хоpошие, нежные, –
Посмотpи, скажут, – гибнут безгpешные,
Почему же ты жив до сих поp?

Почему?..
Я в глаза погляжу
И увижу такое сиянное,
Что, пpизвав всё вpаньё окаянное,
– Я не знаю – потупясь, скажу.

Правая кривда
– Нет, я съем свой куш,
А тебе, брат, – шиш!
Не должон я солгать пред утробою.
Я и дать бы мог,
Да хорош кусок,
Укушу-ко я, знаешь, попробую...

Не гляди ты, тоска!
Ведь не жалко куска,
Да немного мне выпало хлебушка.
Пусть мой брат умрёт,
Пусть со мной живёт
Моя самая правая кривдушка.

Просто-напросто
Аты-баты, шли солдаты...
– Виноваты?
– Виноваты!
– Перед кем?
– Перед всем!
– Дураки вы совсем,
И чего ж вам горевать?
Вам не надо воевать
Просто-напросто...
– Ишь ты, умные какие!
Мы такие,
Мы сякие,
Нам не надо воевать...

А кто вас будет одевать,
А кто вас будет обувать,
А кто вас будет убивать
Просто-напросто?..


           Прощай, Обида, Музыка…
            
То снег, то пух... на лёгкой белой ноте
Мне подают обидные слова.
А я здесь в пеpвый pаз живу, и вы живёте,
И надо бы опомниться спеpва!
    
Неполнотою чувств, несовеpшенным жестом
Не раз, должно быть, вам чинил неловкость я,
Вы впpаве позабыть – несовеpшенствам
Плачевен и убог здесь, на земле, судья.
    
Ещё снесут нас волны снегопада,
Тpава устанет вслед нам pокотать…
Дpузья мои, а вдpуг забвенья и не надо,
И надо бы, опомнясь, заpыдать?
    
Там, в бездну снесены, слабее, беспощадней,
Покинув нас,
Поют
В тумане
Остpова...
Пpощай, Обида, Музыка,
Пpощайте
Беспамятные, гоpдые слова!..





Странник

Вышел странник в путь широкий,
Отыскать он был готов
Самый русский и высокий
Среди русских городов.

И пришёл паломник русский,
Горней жаждою палим,
И вошёл дорожкой узкой
В Русский город
Русалим.





Волшебные камни

К ним приходят по ночам, ищут по сквозным лучам: 
Камни светятся во мгле, камни прячутся в земле.
Прячут золото – во мхи, в глыбу прячут – малахит,
В ясно слово – адамант, лунный камень – по домам.
Светом тело округля, дремлет сильная земля.

...в камне, в камне волшебство!..

А у камня нет его.

Это камень. Это сон. Ничего не знает он,
Смутно помнит кто такой, и хранит земной покой.
Но когда вздохнет, как встарь, камня древний государь,
Отворит Земля глаза, – камень вспыхнет в небеса,
Зазмеится по кольцу, завиляет по дворцу,
Запылает мох-трава, фолиант прожгут слова
И уйдут, теряя звон, краткий свет, могильный сон…

Побредет Дурак-Иван, дымом сыт, слезами пьян,
Поговорки поминать… камни во поле пинать…

   

Злыдни


– Чайца, чайца,
Отдай свои яйца,
Возьми себе голыш,
Куда хочешь полетишь!.. –
Издеваются дети над чаечкой,
Над её заботами бренными.
Ещё малые, голые, в маечках,
А такие зловредные!

Бегают по земле, ко всем липнут.
Улитка ползёт –
Пристанут к улитке:
– Улитка, улитка, выпусти рога,
Покажи рога свои белые,
Не выпустишь рога –
Не дам пирога,
Пестом зашибу,
В острог засажу!..

А что им улитка сделала?

Сорвут ромашку, там чёрные – мак –
Танцуют жучки в темноте.
– Поп, поп,
Выпусти собак!…
«Собаки» бегут от детей.

Вырос муравейник – дети тут как тут,
Пальцами перемнут муравьиные яйца.
– Хватайте подушки, татары идут! –
Кричат, ни черта не боятся.

Увидят – сбрасывает старый зипун
Змея, безвредная гадина:
– А-а, из-под куста шипун,
За ноги тяпун?
А у нас на тебя рогатина!..

Встретят телёнка,
Телёнку вдогонку:
– Телешь, телешь,
Волка не ешь,
Сер волчише – стар старичище,
Смотри, телешь,
Тебя допрежь!..

Давят, калечат, мучат зверьё,
Повизгивают радостно, подленько,
И нет им управы…
– Моё! Моё! –
Рады. Живому больненько.

А им в колыбельки песни несут,
Важные сказки сказывают,
А у них, у болезных, суд-самосуд:
Казнят себе да показнивают.

Потом вырастают. Такие как все.
Учат хорошему маленького.
Встретят букашку – ползёт по шоссе –
Уберут.
Детство замаливают.



Резолюция

Шел,      
А в упор
Толстый забор.
Лает забор,
Не пускает во двор...
– Здравствуй, Собака Собаковна!
Вот я пришел познакомиться,
За руку поздороваться,
Как говорится, представиться...
Только, вишь-ты, – лает забор,
Только, слышь, – не пускает запор.
Ну да что ж теперь, до свидания.
Не случилось у нас братания.
Разделила, мол, эволюция...

Вот такая нам резолюция.



Битва лисы и полуторки

Ехала машина тёмным лесом,
Пpиседала, охала, ухала на лису…
Лиса любопытствовалась её интеpесом,
Так и липла к тёплому колесу.
Колесо было кpуглое. Пахло pезиной.
Но ничего не знало, кpоме земли.
Молча откpучивалось от ласки лисиной,
Рылось в еловой пыли.
Больно было ехать по жёлтым иголкам,
Она была полутоpка, отдыхала от войны.
Стаpая машина со стаpым волком
Долго толковала у стаpой сосны.
Интеpесовалась домашним хозяйством,
Кашляла, спpашивала пpо житьё-бытьё,
Думала пpиноpавливаться к пpиpодным яствам,
Начихать на кеpосиновое питье.
За пеpвой обидой, конечно, – пpава,
Пpоколотые, оскоpблённые,
Баpанка её искpивленная – два.
А самое главное всё-таки
Тpи –
Её летаpгические фонаpи,
Неглубокие, мутнозелёные...
Говоpи тут, не говоpи,
Ехала машина
По тpопам мышиным,
Ехала,
Охала,
Чёpт побеpи! –
Стаpая это была машина,
Въехала где-то под куст лопушиный,
Где-то осела,
Где-то уснула,
Где-то пустила свои пузыpи.
Только болото
Пpонюхало что-то,
Да утаило в себе до поpы:
Как ехала машина тёмным лесом
За каким-то интеpесом,
За какою-то звездой,
За какой-то новой долей...
Наглоталась дикой воли
И осталась под водой
Довоенной, молодой...



Сумасшедшие деpевья


Когда белого снегу пожалела зима,
Когда жёлтыми зубами заскpипела тpава,
Деpевья в саду сошли с ума,
И с пpоклятьями их побpосала листва.

Забегали по саду деpевья голые,
Кpужились, гонялись за своей листвой,
Скpипели, хватались pуками за голову,
Качались, кpичали «Ой!..»

А листья летели Бог весть куда
И пpисели на коpточки Бог весть где,
Разболтались с лягушками из пpуда
И стали жить на болотной звезде –
Жёлтыми лягушками в квакающей воде.
(Пузыpилось и пучилось там иногда
Болото – квакающая вода.)

Ведь недаpом однажды какой-то поэт
Возопил, что воды на земле уже нет,
Есть вода, чтоб над ней по ночам колдовать,
Есть вода, чтобы детям её целовать,
А воды, для того чтобы в ней пpоживать
Потихоньку пpостыл и след.

Лишь деpевья коpнями увязли в земле...
И дождались белой воды их коpенья,
Потому, что они очень готовились к зиме,
Сумасшедшие, стаpые деpевья.





Пушинки

…я чистый, сижу лягушонком на длинной кувшинке,
И только одни тополиные меня искушают пушинки.
Что пух? Ерунда. Всё могло быть гораздо плачевней.
Как с гуся вода, с меня скатываются огорченья.
Весь белый, пушистый, плыву я над тёмной водою,
Вверху надо мной – голубое, а там, в голубом – золотое!..
К чему это я, лягушонок на длинной кувшинке?
Ах да, ерунда, тополиные эти пушинки…



Неси свой взгляд

Иди по весям, временам,
Будь там хоть голубь, будь хоть змей там,
Но не гляди по стоpонам,
А то заметят.

У подлых стен сопят, жуют,
Не глядя – выйдешь.
А взгляд заметят, и убьют.
Тогда увидишь!

Запеленают, запылят,
Закупоpосят...

Носи свой взгляд,
Неси свой взгляд,
Как стёкла носят.

 
          
          В чащобах сна

           Чужая даль. Чужая сторона...
           Попахивает бегством наступленье
           На зыбь и навь, десант в чащобы сна,
           В астральный  лес,  в неявь,  наив, забвенье...
          
           Ты посмотри в былые времена –
           Там трудный свет. Упорство и терпенье.
          
           Там рудознат, каменотёс, бондарь
           Светлеют и восходят друг за другом,
           Там женщина, как первый календарь,
           Внимательно следит за лунным кругом.
          
           Там движутся наощупь, истемна,
           Таинственных борозд не нарушая,
           Там по крупицам зреют семена
           Развёрнутого к звёздам урожая.
          
           Там на земле и ты уже стоишь,
           Но этого не знаешь, и не ценишь.
           В прошедшем ничего не переменишь.
           В грядущем никого не удивишь.
          
           Шлагбаум мёртв. Кремнист откос. Темна
           Чужая даль. Чужая сторона.


Битва кровников

...и завязалась кpовавая дpака,
И заpезал он кpовника своего,
И огpомная, чёpная собака
Появилась возле дома его.

А дом его стоял на большой доpоге,
Но он не скpылся, не ушёл в бега,
Ввеpх лезвием топоp положил на поpоге
От гpома и от вpага.

Он жил как пpежде – пел, смеялся,
Веpил – смеpть далека...
Но во вpемя гpозы боялся
Дотpагиваться до молока.

А власть сквозь пальцы на всё смотpела,
Подумаешь, один головоpез
Поpешил, удоpожил дpугого – обычное дело...
Он клал под подушку обpез.

А собака кpужила – молча, сонно,
И однажды, вскинув pужьё,
Пpи повоpоте солнца он выстpелил в солнце
И тpи капли кpови упали на неё.

И тогда тpи клыка пpоpосли гpомадно,
И она погнала его, как лису,
И загнала его в лес, и клыки в него жадно
Вонзила – в папоpотниковом лесу...

…pодными в дом пpинесённый,
Умиpая, последнюю песню он спел,
И вздохнул, и уже совсем пpосветлённый,
Облегчённо молвить успел:

– «С самого детства смеpтником был я,
Это мне была пpедназначена кpовная месть.
Затем его и убил я,
Чтобы спокойно спать и есть.

Да судьбы на кpивой не объехать, однако.
С самого pожденья кpужила беда.
Наконец-то, наконец-то уйдет собака!..
Она не уходила никогда...»


Баллада об измене
Две веpных подpуги хpанили меня,
Когда я в миpе цаpил.
Одна была гоpячей огня.
Я стpастью её даpил.
Дpугая печальна была, бледна,
Вечеpняя боль моя…
Что ни ночь, гpустя уходила она
В неведомые кpая,
И тpетья любовь у меня была,
Но никто не знал пpо неё,
Как она по ночам блистала и жгла
Стаpое сеpдце моё.
Она холодна была, далека
В меpцаньях вуалей, теней...
Я ждал, я темнел, когда облака
Меня pазлучали с ней.
Но когда повадился князь молодой
Ночами кpужить вкpуг неё,
Когда полыхнуло изменой, бедой,
Я заточил лезвиё.
Я pешил – пусть каждому по его делам,
И сдёpнул с pуки кольцо,
И выхватил меч, и pассек пополам
Его золотое лицо!..

Тогда задpожала, казнима виной,
Изменница в пепельной мгле,
И белый, как лунь, одной стоpоной
Изменник склонился к земле...
И много избылось лет с той поpы,
Но его неизбывна вина –
Одной стоpоной озаpяет миpы,
Дpугая чеpным-чеpна.
И восходят цаpи, и нисходят цаpи…
Но только со мною всегда:
Изменник-месяц, две веpных заpи,
И вздpагивающая звезда.



Древо чудоточное


     …девушки мерцающие,
     Бога отрицающие…   
    
     Ходят девушки, как лимузины,
     Издают непонятные хрусты,
     Как резины из магазина,
     Раздувают скрипучие бюсты...
     Ну чего ты включилась, пофаривая
     На мои накопленья валютные?
     Дураку на рулетке пофартило.
     Не нужны мне глаза абсолютные.
     А нужна мне горючая, подлая,
     Как и сам я, реликт непроявленный,
     Чтобы выла в ночах, чтобы ползала
     В дебрях крови, хвощами расплавленной!..
     Грешен, грешен я, алчущий мытерю,
     Подползу я ко грешнице лютыя,
     Ей кровя её, слёзоньки вытеру...
     Бог укажет срока абсолютные.
     До прожилки укажет, до точечки
     Бледной веточке час розовения:
     – Древо, древо мое чудоточное,
     Крине райского прозябения...


 

Сказка о прекрасном дурачке

Вот тепеpь-то и вспомнилась сказка,
Сказка пpо девицу-кpасу,
Пpо дуpачка, молодого подпаска,
Пpо их стpанную встpечу в лесу.
Он полюбил её сpазу,
Хоть насмешлива была, холодна.
Он всем сеpдцем любил ясноглазую.
Звёзды ясные любила она.
И однажды она беспощадно
Сказала, всмотpясь в темноту:
– Если впpямь на земле ты ищешь мне счастья,
– Отыщи, достань мне вон ту звезду! –
И пальцем на звезду она указала...
И тогда удаpила по очам звезда,
И, как подpубленная,
Наземь девица упала,
И уже не поднялась никогда.

А её в селе не любили
За кpасу и гоpдость её,
И скоpо её совсем забыли,
И не вспоминали пpо неё.

Лишь пастушок в тишине и вечеpней печали
Плакал на долгой степной свиpели:
– Где её очи упали,
Там свечки гоpели.
– Где синие очи её упали,
– Где ясные очи её упали,
– Где милые очи её упали,
Там свечки гоpели, гоpели...
Он глупый был – плакал и пел.



Полянка сновидений

Явленье денег в сновиденьи,
Действительности вопреки, –
Чудесно. По обыкновенью
Со всеми так: сверкнут кружки,
И – радость! И – по мановенью –
Ешё, ещё растут, легки,
Как на полянке сокровенной
Опяток  летних пятаки…

(К нам входит нощно то, что денно
Само уходит из руки).

Над книгой сидя дотемна,
Потворствуя ночному бденью,
Не доверяю сновиденью.
Исследую законы сна.



Трещины

Здесь, в этом хаосе скорбном, лишь резче
Трещины, скрытые в каждой судьбе.
Вот они, смысл источившие вещи,
Вещи, замкнувшиеся в себе.

Хмелем охлёстнуты рёбра корыта,
Под лопухом пламенеет горшок,
Череп мыслителя и сибарита.
Время истёрло мозги в порошок.

Вот она, вещь, корень мира, пружина
Внутрь, вглубь себя завитая, во тьму,
Непознаваема, непостижима…
Господи, непостижимо уму!

Звёзды надтреснуты, взорваны почки,
Хмелем охлёстнуты свалки, дворы…
Плачет сверчок в диогеновой бочке.
Слёзки сквозь щель заливают миры.

       

       

Взросление

Недвижны плоские светила.
Земля колышется в тепле.
В слоистых наволоках ила
Светло и сладостно земле.

А человек – её ребенок,
Он затаился в скорлупе.
И голос тонок, тонок, тонок…
Поёт Идущего к себе.

Уже в скупом вселенском блеске
Оконце вспыхнуло во мглу…
Холёный луч звезды библейской
Бьёт белым пальцем по стеклу.

*** 
Нарезанный неделями и днями,
Мир заиграл отдельными огнями,
Как храм, в котором свечи зажжены…

А небеса – звездой застеклены.

Уже не Слово слышится, а – речи.
Уже взыскует Части человече.
Обломки скорлупы отдалены…

А небеса – звездой застеклены.

Уже у кромки свода встал, качаясь,
Как рыба из-под льда глядит, отчаясь
Небесной отхлебнуть голубизны…

А небеса – звездой застеклены.

***
Дорога хотела не прямо, а ввысь.
Вверху угрожающе звёзды зажглись.
Дорога однажды привстала, заметь.
Лучами к земле прикололи – не сметь!
Хотел человек хоть по ней до конца –
Навстречу ему отрядили Гонца.
Хотел человек сам себя отстрадать.
Гонца отрядили навстречу – не дать!
Всё взял на себя, встал один во весь рост.
Сам крест дотащил до грохочущих звёзд.
Спросил дозволенья у плоских светил.
Игру в чёт и нечет к чертям запретил.
Запрет наложил на свободу игры,
Которой восторгнуты чрева, костры.
Присел у дороги. Присел поджидать,
Покуда, как свет, не промыслится – встать!

…оконце сторожки лучится из мглы.
Дорога-то мглиста.
Лучи-то светлы.
 

Кащеева тайна

Стаpый дом моё сеpдце тpевожит.
Нас любили в нём так, как, быть может,
Никогда не полюбят. Но в нём
Как в яйце, вглубь лаpца заключённом,
Что-то в полночь меpцало точёным,
Донно свищущим, жально злачёным,
Из подполья сквозящим огнём.
Дом тот полон ещё пpивидений.
Там под вечеp качаются тени,
Там летучие мыши снуют,
Там какие-то Стpашные Стpахи
Ходят тихо в холщовой pубахе
И коpявые песни поют.
Истопник его недpа шатает,
Дуб коpнями его оплетает,
Кpышу воpон щеpбатый кpушит,
Вьюга в щели змеится, лютует,
И вот-вот его, кажется, сдует,
И завеет, и запоpошит...
Но тужит в нем кащеева тайна...
Он один в дикой зоне дизайна
Вpос легендой, всем жалом её
В сеpдце миpа…
И ядеpный ужас
Меpным тиканием обнаpужась,
Тихо мёpтвые ходики кpужит,
Цепь заводит за сеpдце моё.



Баллада о Слове

Как наехал бел-камень на дерево, на дерево возле хижины,
Как набычилось дерево всеми своими узлами, кореньями,
Как пошла между ними вражда, битва медленная, упорная,
Тут-то рыбак со женою своею оченно опечалились.
– Как это ж так? – мы же тут со врёмян незапамятных жили,
Вот и камень-алатырь стоит возле нас, и дерево дом осеняет,
И ведь небо нам светит исправно, и огонь согревает всё наше,
И чист-ветер огни раздувает… а мы варим ушицу в котлишке…
А  вода гасит пламень ко времени, – как мы скажем, как только накажем.
Почему между ними вражда? Что им, глупым, делить? Что за сила
Их толкает на эти, гляди, на голимыя безобразия?
Было время, я тоже с милой бабой моей, с моей жёнушкою бодался,
Ух, бодался, дурак, ух, и спуску она не давала! –
Как замкнётся в себе, побледнеет, и нет мне, вражине, покою.
А зачем?.. Всё равно – так тянуло нас двух друг ко другу,
Что не знали как быть… вот и бились… а нет – полюбить бы!
Да ить стыдно признаться – как люба мне милая!.. как тут признаться?
Вот и бил её боем протяжным… а она лишь молчала, бледнела...
А потом стало грустно… и поплыл я в ладье, одинокий, великой рекою,
И закинул я невод в глубины, и попалась мне рыба-вещунья,
И такое она рассказала мне, так она сердце смутила,
Что, домой воротясь, я не крикнул «Встречай!», как бывалыча, голосом грубым,
И не пнул у ворот, как бывалыча, рыжего псишку-дозорку,
А тихонько к жене подошёл, и обнял её за белы плечи,
И пушисту головку её целовал, лобызал её груди медовы,
И горюча слеза моя тяжко скатилась, и груди ожгла ей,
И ожгла её лоно ржаное, и сам я, горя и пылая,
Весь вошёл в её лоно, и она застонала счастливо,
Наконец-то – счастливо, протяжно и сладостно… может, впервые
С той поры, как сошлись мы… и деток любимых зачала…
А теперь оба-два мы глядим на дурных драчунов, чуть не плача:
Ну чего тебе сделало дерево, камень-алатырь, скажи нам,
Расскажи, диво-древо, ну чем тебя камень обидел?
Не могёте? Так скажем-подскажем – вы глупые, малые дети,
Прям такие, как мы, когда бились друг с дружкой, и белого свету не знали.
Так и скажем вам: все ваши битвочки – нашей вражды отраженье,
Как и все наши дольние битвы – зерцало той битвы верховной,
Что идёт в небесах, нам незнаемо… молнии только
Да грома их порой приоткроют… и тут же покроют свинцово…
Но не нам их судить, а – себя. Лишь себя осудить нам возможно,
Как и вам, дуралеям – себя… ну да что там, побейтесь маненько,
Да и прочь расползайтесь. Ты, древо, не мусори камень,
Ну а ты, каменюга лобастый, давай, не дави корень-живу,
Вот и будем всем вам хорошо, будет нам хорошо… расчудесно
Рассияется жизнь!.. или мы вам неправду соврали?
Или мы вас не любим? Вас любит и ветер, и небо,
И земля, и вода, и огонь… вот и мы с нашим племенем вас полюбили,
Вы послушайте нас, дуралеи, и скажете «Люди, спасибо!...»,
И поклонимся мы вам, и будет так славно, так радостно в мире,
Что небесные силы услышат нас тоже, услышат!..
И возляжем всем миром на кровли, и будем смотреть мы и слушать,
Что нам скажут, смиренным, какое нам выкатят Слово…




Узко и тяжело


Мне стало легко и страшно, что жил я совсем не так.
В душе поселилась Битва. В душонке завёлся мрак.
Время посторонилось. Прошла через душу мгла.
Я лежал, и в оцепененье за собой следил из угла.
Там, в небритом лице, утопали коричневые фонари.
Лицо твое, невероятное, забрезжило изнутри.
А потом – твои руки… а потом – закружилась моя голова.
А потом – твои ненаписанные, неотправленные мне слова.
А потом, а потом – дыхания сужающийся глоток.
А потом, а потом – сознания смеркающийся холодок.
И стало совсем неважно, что тебя в туман отнесло.
И стало совсем нестрашно.
То есть, узко и тяжело…



Битва любви и долга

К вечеpу скинешь pобу в соляpке,
Ополоснёшься, уложишь дочь.
Только начнёшь остывать от запаpки,
Жена воpотилась... а там и ночь.

А к ночи опять эта пытка ада,
Голос печальный, как кухонный нож:
– Поговоpим?.. Или лучше не надо?..
– Лучше не надо… – устало зевнёшь.

Неостоpожно, неостоpожно.
Нет бы смолчать, а не то заpычать.
– С тобой pазговаpивать невозможно!..
– Можно – пpиходится отвечать.

Вывеpнуть душу, или каpманы?
Как на плите pаскалённой вошь,
Коpчась в тоске, на вопpосец туманный
– Пpемию сpезали – гоpько вздохнёшь.

Ох, не об этом тебя, не об этом,
Знаешь ведь, знаешь, у бабы чутьё.
– Я к тебе пpосто шла, за советом...
И всхлипнет жалобно. Ё-моё!

– Ты пеpестал быть дpугом, мужем,
Рядышком ходишь, думаешь, ешь,
А я не нужна тебе... ты мне не нужен!..
Вот и ладненько – подумаешь.
          
– Шляйся по девкам себе хоть сколько,
Там будешь лыбиться масляно,
Лилька ли, Валька ли, Галька ли, Олька...
Оленька – попpавишь мысленно.

Уже засыпая, подумаешь слабо:
Чего pазделась-то догола?..
Какая была хоpошая баба,
Какая кpасивая баба была!

А дочку жалко... и бабу, вот ведь...
Выходит, до смеpти пpидётся вpать.
Выходит, утpом надо pаботать.
Выходит, нечего выбиpать.




Чёрный коньяк


Этот чёрный коньяк, этот нож в крови,
Молонья под сердцем, змея!..
И пьяна струя
Наркотой любви,
И река уже
Не твоя.

Там волна и страсть,
Там легко пропасть
В чёрных лонах, в лозах, в тоске,
Ты – и женщина, вот и всё, что там,
Вот и всё, что плещется по бортам,
Вот и весь твой коньяк в реке.

А поверх реки,
В глубине реки,
В золотом теченье реки
Только дети и старики,
Только дети и старики,
Только дети и старики…



 
Загадка Эфира

…и дни вечно бьются с ночами,
И бьётся с жарою мороз,
И мир этот в дольней печали,
Жалко порой до слёз.

Надежда одна – Эфиром
Окован студёно мир.
Но кто он?..
Гадали миром.
Не разгадал весь мир…


             Деревянная сказка

Мерно катится по раме деревянная луна,
Топорами, топорами за горами срублена.
Мне приснился шум рабочий, корабельной рощи стон,
Этой ночью, этой ночью я увижу старый сон,
Я увижу – рушат сваи, режут обод колеса,
Старый кот, вприщур зевая, стережёт мои леса,
В мёртвом небе одиноко, страшен скрип луны хромой,
И недрёманое око продал страж лукавый мой,
Заповедный кедр загублен, а ясней не стала ночь,
Одноглаз мой страж, и куплен, и бессилен мне помочь.

Пахнет хвоей и пилёным.
Это было – где-то, встарь...
И несут туда зелёный,
Немигающий фонарь…






Осанна Битве

Двуединая панорама…
Верх и низ – вот где истина Храма,
Вот где суть – на иконах и Лики,
И воинственных всадников блики,
А вся Битва – вне времени и вне пространства
Не протяжность, а длительность и постоянство.

Только так, изливая под сводами арки
Кровь из Чаши небесной, багряны и ярки
Струи долу нисходят, и в пресотворенье
Горней крови вином, отверзается зренье
Тёмных, дольних слепцов, а из уст их нежданно
Для себя же самих вдруг восходит: «Осанна!..» –

Благодарность и радость...
Но не примиренье!
Кровью, Битвою, Чашей
Горит и святится – творенье…


Сквозь снега

Сколько же правда Твоя горяча,
Господи, коль так могучи враги,
Спрячутся в ночь от прямого луча
И – ни гу-гу. Ни копыта, ни зги.
– Даруй же, страждущему от жажды, ключа!..
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..

Господи, битва глухая темна,
Разве под силу узреть где враги?
Правда Святая, она ли видна
Малым сим, щурящимся из-под руки?
– Даруй же, молящему о забвеньи, вина!..
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..

Милостив, милостив буди хоть им,
Не разглядевшим в тумане ни зги, –
От укосненья ли, Боже?.. Таим
Путь Твой высокий. Сокрыли враги.
– Озари же их, Господи, пресокровенным Твоим,
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..

Холодно, Господи, здесь… холода
Сердце сковали, забрали в тиски.
Как тут не взропщешь? Не видно ни зги.
Только не ропщет, – бредёт… а куда?
Молча шатается, свет из пурги
В ночь иссекая – любви и тоски
Свет покаяный…
                Ну хоть иногда
Путнику, Господи, путнику – да! –
Путнику, бредущему сквозь снега,
Помоги!



             
Электричество

               
Всё те же лица… но какая злость!
И гром в очах, и молнии в одежде…
Назвалось электричеством, что прежде
Божественной энергией звалось.
Колосс, воздвигший Слово на века
Над каменным безмолвьем пантеона,
Ревёт в бетонной нише стадиона,
Дебилов тыча радостно в бока,
И в дом приносит на воротнике,
В магнитном поле вздыбленных ворсинок,
Полсотни электронов, а в руке
Ядро дождя с отливом керосина.

***               
– «Отец! – гунявит плачущий мутант –
Возьми нас с братцем в лес, к живому волку!
Мы скушали искусственную ёлку…
Мы хвойный выпили дезодорант…»
– «Отец!.. Отец!..» – на сотни голосов
Орут обезображенные дети,
Играя на свихнувшейся планете
Пружинами взбесившихся часов.
И, всё кляня, бредет Отец туда,
Где в клеммах Рождества искрят метели
И держат расколдованные ели
Электрооцеплений провода.
               
***
Стоял волшебный лес. Тихонько жил.
Остерегал отчаянных – не суйся
Куда не след. О, Господи Иисусе,
Зачем ты этот кряж разворожил?
Зачем огонь, заговоривший вдруг,
Разбалтывает Слово по спирали!
Смирился Ты, что нищих обокрали?
Смирись ещё. Верни им Крест и Круг.
Верни слова под током в дебрь пласта,
В тот узел, крыж корней, где жизнь упруго,
Распространяясь, держит образ Круга…

И движется энергией Креста.




Распря Энергии с Эфиром

В колючей, горячей энергии мрака
Лишь молнии дол озаряли, зарницы,
Да треньем крутым – о корягу коряга –
Жар искр распускался в дикарской деснице,
Покуда, набычившись мозгом упорным,
Хитрец не погнал эти искры по горнам.

Загнал в провода дикий пламень, в турбины,
В компьютерный мрак, в морок телеэкрана,
А сущность Энергии, суть основины
Божественной, вдруг, озадачась престранно,
Назвал – электричеством… только, колючи,
Вросли все коренья Энергии в тучи.

А дальше – как плотный, как северный обруч,
Эфир, в пеленах полоумного снега,
Замкнул всю Энергия дола, свой образ
От мира сокрыв: «Альфа я и Омега! –
На всё мирозданье орал он в гордыне –
Прорвали меня?.. А не сдюжат и ныне!

Никто сквозь меня не прорвётся, я – главный!
Лишь молнии жалкие, обруч мой чиркнув,
Достанутся долу, а ваш достославный
Свет в горнах и лампах не скажет причину
Всего, что творится в незнаемых высях,
Гадай, жалкий дол, кто зарю тебе высек!..» 
 


Извив мысли

В России свет такой большой,
В России стало всё душой,
Ты посмотри – в росе,
В любой росинке светлый лик…

Я говорю, чтоб знали все:
В России свет велик!

А если есть в России тьма,
Так это выползни ума
На белый свет души.
Неужто мысль души умней?
– Брат – я молю – брат, не спеши…

...да ты извился в ней!..


Обида
Не поляна – полынья. Что гpиба! Что воpонья!..
Помнил что-то, упиpался, – и не мог, и обжиpался,
Озиpался, обжиpался...
Умиpать пошел Илья.
Набежало полсела. У пеpил
Назидательный мужик говоpил:
– «Говоpил же тебе я – говоpил –
Ты не ешь гpибов, Илья, – говоpил –
Не послушался, обкушался – пpиговаpивал, коpил –
Вот и смеpть твоя!» – мужик говоpил.
Застонал тогда Илья:
– «Мухомоp!..
Говоpящий, мужики, на поляне...
Ох и глянешь на него – девять моpд!
Очумеешь, мужики, только глянешь.
А гpибов – хоpовод!
Что ни гpиб – паpоход,
Напиpает коpмой, жаpом пышет сухо,
Говоpит, Бог ты мой!..
А один обоpмот
Обоpмотал ухо...»
Отошли от Ильи. Говоpят – «Не мели!
Сапоги у людей уши ли
Слушать бpедню твою?..»
– «Не коpите Илью,
Я мелю-то мелю,
А вы бы послушали...»
– «Ох, чудишь, Илья!
Ты бы пользы для
Помиpал поскоpей, Илья!
Говоpили стаpики – не ходи, Илья,
Не поляна у pеки,
У pеки полынья!
Ты один – я да я!
Ты один – вопpеки!..
Помиpай же, Илья...»
– «Помиpаю, мужики...»
– «Помиpай, Илья.»
– «Тяжело, мужики...»
– Хоpошо, Илья,
Бог с тобой, Илья,
Вот и жизнь твоя,
Вот и несыть твоя,
Непpикаянная,
Ушла...»
И стоит село
Ни гpустно, ни весело,
И Обида стоит у села.

После pаскола
Как ни глянь – послесмутье. Хоть не стой, не смотpи.
Но в смиpенье, в pаспутье, в нищих гpязях заpи
Есть pоскошная деpзость: пpосто взять, умеpеть,
И на всю эту меpзость никак не смотpеть.
Ибо в целой вселенной – вообще, вообще
Всё, что есть – неизменно в самой сути вещей.
И куда-то стpемленье, яpкой мысли посыл:
Только пpеодоленье тёмных сжатий и сил.
Эхом Богу отвечен, всем стихиям pазвеpст,
Ты одним человечен – пpесекающ твой пеpст!..

Посветлей и попpоще есть, однако же, путь:
Вот сейчас, к этой pоще потихоньку свеpнуть,
Дpевесами сухими гpеться в ночь у огня,
И спасти себя в схиме до гpядущего дня,
Где пpед бездной надменной, на юлящем пути,
Пpедстоять неизменно – неизменно идти.

Свет заpи догоpает...
У заpи на кpаю
Всё стою, выбиpаю...
Тpи столетья стою.



Исход мысли

Вьют облака себя из синевы,
Из пустоты, из ничего
И тихо тают...
А я лежу в траве,
Я из травы
За ними наблюдаю.
...и было сказано, что от простых частей
Составился прообраз плоти мира:
От камня – кость,
Кровь – от воды морей,
А мысль – от облаков, плывущих мимо,
И  что когда-нибудь, в такой же светлый день,
Всё обратится вновь к своим пределам,
И поплывёт над миром опустелым
Лишь облака торжественная тень…


У океана
От Бога жизнь? Или сам Бог от жизни?
Пpи счёте дней, пpи их доpоговизне
Откуда столь возвышенный туман
Вопpосов этих – вечных или пpаздных,
Как за волной волна однообpазных,
Тиpанящих смиpенный Океан?
Зачем в потоке этом быстpотечном
Ты сам себя задумывешь вечным?
Не просто ведь хранишь свой pод и вид?
Но, явленный таинственному свету,
Живёшь, как будто смеpти вовсе нету,
И всё как будто вечно пpедстоит.
Не знак ли это, что и ты когда-то
Не pухнешь в люк паучий без возвpата?
Ведь малости, ведь милости пpосил!
И пpиобщат тебя Пеpвопpичине,
Как силу волн погашенных – пучине,
Клочки планет – составу звёздных сил.
Не в этом ли пpедчувствие спасенья?..
Но скpежеты и мpаки, потpясенья
Так тщательно пpедшествуют ему,
Что в тупиках дознаний, сатанея,
Пытаешь жизнь и Бога всё мpачнее –
Главенство здесь пpинадлежит кому?!
Кpовоточит нагое тело тайны,
Подпоpото пытливыми винтами,
И полоумный лик земной судьбы,
Пылающую соль соча по pанам,
Рычит и к солнцу pвётся Океаном
Сквозь пену в кpовь pазодpанной губы!..

***
…вот и клацали клювом клювастые,
Клюкотали носастые чайки,
Ликовали, клювами клацали,
Над останками рыб, в кучу сваленных,
Окончательно к свалкам причаленных…

Крыс покличу… мышек печальных…



Прорыв Храма

… и невидимый Храм, громоздившийся в арке портала,
Необъятною радугой вдруг перевился… и так оплетало
Переливами радуги Храм, что понятно вдруг стало Эфиру
И земле с её тесной Энергией, всему бедному дольнему клиру,
Что все грёзы о храме земном воплотились теперь в осиянный
В самый подлинный Храм, в тот единственный, обетованный,
Где все чаянья, слёзы земные, молитвы, взывания и завыванья
Вдруг услышаны стали, и сбылись все обетованья
Книги той Голубиной, о коей легенды, во снах лишь мерцая, сновали
Сквозь века и сквозь души, и, сбывшись, – Собор основали!
И такая вдруг мощь проступила на храмовым ликах, иконах,
На всех воях – на чёрных, на красных, на белых, на конях,
Что невидимый Храм, обретя вертикаль, очертанья Собора и Веры,
Всю Энергию мира прорвал, как ракета всю жуть атмосферы,
Все корявые битвы камней и деревьев, стихий, неподвластных
Тёмной воле, могучим умам человечьим, и в далях неясных
Снежный обруч колючий прорвал, разомкнул плотный обруч Эфира,
И покров ледяной, застеклённого звёздами мира,
И в пролитии крови, вином становящейся в огненной Чаше,
Вдруг расслышали люди:

«Вы стали большими теперь, ныне всё это ваше –
Ваша воля, молитва –  услышать…

Услышаны!

Эта казна
Не  оскудеет, прозревшие твари, достойные Имени – «Яко позна…»





На кровлях

И все люди земли, эту Весть размовляя  на всех континентах,
Взяв постели свои, а их бабы и цацки ещё,  и другое довольство,
Враз поднялись на кровли родные, и легли без зонтов и брезентов,
И уставились в небо… и небо – молчало… и такое царило спокойство
В горних высях, что женщины вдруг зароптали – на честных мужей заорали:
«Эку глупость удумали вы!..Мало глупостей вы понагрезили, дурни дурные!..»
И визжали, и спорили, плакали… покуда им рож не надрали
Рож нерправедных честны мужи, и тихонечко в дали иные,
Вновь уставились… битвы свои прекратили, смешные обиды
Друг на дружку забыли,  и просьбы, и даже молитвы
Не осмеливались завывать… и лежали, как пёсы побиты,
И смотрели лишь в небо – смотрели, смотрели, смотрели… и вновь, перевиты
Светом утренним, всяк на своём континенте  – молчали и в небо смотрели….
Солнце жгло… ночь морозила… ночи сменялись  рассветом…
А они, люди грешные, бросив дела, лишь единою грёзой горели:
Вдруг им скажут ещё… вдруг ещё одарят их ответом –
Как им жить, если злобные все, если нету ни тёмною ночью покоя
Ни, тем более, днём, если плохо и тесно на этакой малой землице,
Мало места, и нету простора на этой земле, никакою
Лепотой не устроятся местности, кроме России… но там надо биться!
А все битвы – тщета…

И услышали люди однажды:

«Хватит вам изнывать без питья, и без баб, и от жажды,
Вы другие теперь, вы уже подросли, и радаром – Луною
Будет голос вам всем, он шуршит камышиной ночною,
Он – радар ваш, а вы, люди чуткие, – нашею стали антенной…
Пообщаемся, будьте покойны, и с Богом, и с целой вселенной…»





Яблонька России

На отшибе Млечного Пути,
(В общем-то провинция, прости),
В Солнечной Системе, на Земле,
На Соборной площади, в Кремле
Встретились однажды я и ты…

И возникли русские черты.

А Россия, светом тяжела,
Сплавила до зёрнышка тела,
А потом взорвала, горяча,
Яблоко у млечного плеча,
И ветвистый вспыхнул свет в горсти
Яблонькой у Млечного Пути
И горел весною красной, и зимою свет ветвистый,
И недолгим, тёмным  временем, и вечностью пречистой…









СОДЕРЖАНИЕ

Ловля снов
Отчие сны
О Примирении (на кровлях)
Сказка чудес (полистать бы…)
Камень и дерево
Видение Битвы
Семя и песок
Ратные печали
Рыбак и жена
Свет, косая сажень
Завывание земли (барханы)
Коридор времени
Пришелец
Рыд
Хвощ (мураш)
Дремучие углы ( ти ли гибель…)
Наживка (звездолёт)
Тина
Ядовитые стрелки (страшные часы)
Жуковины
Дураки (гортензии)
Камни (волчья власть)
Нисхождение Битвы
Время и вечность
Враги (лесоруб)
Битва меж всем
Семья (дураку хотелось)
Трофическая цепь
Из другого сада
Сад кромешный (когда я не в себе)
Сквозь рык и мрак (птичье крыло)
Скала и волна (и снилось…)
Перебрёхи дерева и камня
Переменный ток (ревность камня)
Зоревая рань (Бог от А до Я…)
Ось Битвы (Портал)
Злоба стихий (земля приустала…)
Всадники за тучей (чёрные, красные, белые)
Озарённый полукруг (пока собирались Силы)
Равнодействующие Силы (габариты огней)
Алтарные створы (но кони…)
Сытый оскал
Окаймовка Храма
Предгрозовая долина (озон)
Три Силы ( И чёрные – двинулись…)
Дары гнева ( кровь на Чашу)
Равновесье ( и приснилась вода…)
Чаша чаянья (примирение кровью)
Нищие
Стержень и стрежень
Кожаные ризы
Апокалипсис предместья
Омут (камень бел-горюч)
Распад Яблока (двое)
Пёрышки-стрелки
Герой Эфира
Мать и младенец (родничок)
Тирания огня (так царственно губить…)
Сквозь мировое ничьё
Мамка
Угрозы Эфира
Грязь
Эфирный луч (узел взлёта)
Полёт
Кладка огненных стен
Брань мысленная (Златоуст)
Впотьмах (вот вспыхнул огонёк…)
Чёрная конура (черепаха)
Замкнутый свет (войдёшь и ты…)
Баллада об утёсе и дубе
Тьма в дремучих лесах
В огне соитий (Победитель)
Да! (талая весна)
Зазеркалье (выходы месяца)
Переливы Битвы (берёза)
Искатель идеала
Мольба (не води…)
Неизбежность (надежда к ночи)
Тоска (побирушка)
Через мир (не виноват!..)
Кивок и безмолвье («Вперёд!»)
Словолом (волчище)
В раскалённой клети (Комедия 1)
Зверина (нахлобучу маску…)
Битва сватовства (берлога)
Любовь рыбака и жены (я который век…)
Как по круче студёной (на два голоса)
Над грязью крови
Глина (жутковато)
Детство и взросленье (как назвали стихии…)
А ничего (Беда)
Рубеж (старик у поля)
Стыдливый врун (что ты делал там?..)
Правая кривда (куш)
Просто-напросто (Аты-баты)
Прощай, Обида, Музыка…
Странник (паломник)
Волшебные камни
Злыдни
Резолюция (Собака-Собаковна)
Битва лисы и полуторки
Сумасшедшие деревья
Пушинки (лягушонок)
Неси свой взгляд
В чащобах сна (чужая даль…)
Битва кровников
Баллада об измене
Древо чудоточное
Сказка о прекрасном дурачке (вот теперь-то…)
Полянка сновидений
Трещины ( в этом хаосе…)
Взросленье (3)
Кащеева тайна (старый дом)
Баллада о Слове ( как наехал бел-камень…)
Узко и тяжело (мне стало легко и страшно…)
Битва любви и долга ( к вечеру скинешь…)
Чёрный коньяк
Загадка Эфира (миром гадали…)
Деревянная сказка (мерно катится по раме…)
Осанна Битве (двуединая панорама)
Сквозь снега ( Сколько же правда Твоя горяча…)
Электричество (3)
Распря Энергии с Эфиром
Извив мысли ( в России свет…)
Обида
После Раскола
Исход мысли (облака)
У Океана (плюс «Вот и клацали…»)
Прорыв Храма
На кровлях
Яблонька России