Чёрная Палочка 3 тур

16.1
Чароинка
http://www.proza.ru/2014/01/23/192

Жили когда-то давно три казака - добрых товарища. С детских лет знали друг друга. Вместе играли, искусство воинское постигали, вместе в первый поход отправились. Как вернулись вовсе неразлучными стали – сдружили их ратные тяготы, словно спаяли.

Были они ещё молоды, не женаты, когда случилось им однажды попасть в страшную бурю.

Налетела гроза ближе к вечеру. Засверкало кругом, загромыхало, хлынуло с небес так,  как не приведи никому увидеть. Помутился белый свет - струи ледяные хлещут, молнии одна за другой в землю бьют всё ближе и ближе.  Кони напугались,  седоков слушаться перестали, понесли  неведомо куда.

Думали казаки - погибель пришла, да чудом, почти   в потёмках, очутились у заброшенного хутора. Не сговариваясь,  решили на хуторе до утра остановиться. Какая ни какая, а крыша над головой.

Для порядка постучались в оконца, покричали хозяевам – никакого ответа.
Хоть и неудобно на чужом дворе хозяйничать, а деваться некуда. Отыскали меж построек пригодную сараюшку, устроили коней на ночлег, да подались в хату. Печь затопили, огляделись толком.

Хата чудная – посреди горницы стол, рядом лавки; вдоль стен – лежанки, а по углам трава сушёная пучками развешана, на вид старая, а дух от неё – словно днём только собрана. Чисто кругом, а понятно, что давно в хате никто не живёт.  Ни вещей хозяйских, ни посуды нет. Один кувшин с водой на столе, словно нарочно оставлен.  Чудно!

Повечеряли, пообсохли  - жизнь веселей показалась. Всё бы ничего,  только Матвея озноб взял, простудился видать. Прилёг на лавку, а  Тимофею со Степаном не спится – сидят, гадают, куда их нелёгкая занесла.

Под тихий дружеский говор Матвей задремал. Сквозь забытьё слышит, половица скрипнула. Глянул – дверь заперта, а возле неё стоит мокрый чёрный пёс, глаза злые, красным огнём полыхают. Друзья не слышат ничего и не видят. Хотел Матвей с ними заговорить, да не может – словно сковало всего, губ не разомкнуть, рукой не пошевелить.

Пёс между тем отряхнулся, начал подниматься на задние лапы. Вот уже и не пёс у двери, а чужеземец чернобородый, горбоносый в басурманских одеждах. Всё на нём чёрное от чалмы до туфель остроносых, за поясом кинжал, на боку сабля кривая.
 
Глянул пришелец на Тимофея, потом на Степана, проболтал что-то на своём басурманском наречии, они и застыли. Махнул рукой, попадали на лавку пучками свежескошенной травы. Ухмыльнулся басурманин, повязал траву черной тесьмой, да на стену в ближний от двери угол повесил.

Понял тут Матвей, что перед ним колдун. Потянулась рука за саблей, а горбоносый уже подле него стоит:

- Ну-ну, предположим, убьёшь меня. Дальше что делать будешь? Спросят станичники: где, Матвей, твои друзья? Ответишь - в пути отстали, или другую сказку придумаешь?

От таких слов Матвея словно огнём ожгло.  Казак – не казак, коли товарищам на помощь не поспешит.  А здесь ведь, считай, братья названные, и без проклятого колдуна никак их из беды не вызволить.

Басурманин же ухмыляется и дальше речь ведёт:

- Не гадай попусту, кто я такой и почему ты сам пучком травы на гвозде не повис. Явюз Кара* моё имя. Много чародеев на свете, а сильнее меня нет. Исполнишь, что велю, отпущу и тебя, и друзей твоих. Сбежать надумаешь – траву спалю, самого прахом развею -  песчинки  не останется. От гнева Явюза Кары ещё никто не уходил.

Молчит Матвей, колдун продолжает:

- В Тайном Мире есть искусная волшебница – Чароинка. Повидать мне её надобно, да потолковать  кое о чём.

Сказав так, положил Явюз в руку казаку кисет из черного шёлка. Чувствует Матвей через ткань в мешочке вроде как пыль или песок мелкий насыпан.

- Хворь твоя сейчас пройдёт. Отправишься к волшебнице,   ворон путь укажет. К вечеру набредёшь на проплешину среди трав - Голую Пятку. Ничего на ней не растёт. Ни единой былинки. В полночь посреди Голой Пятки синий огонь вспыхнет. Кинешь в пламя половину порошка и скажешь громко: «Тайное, стань явным!», - откроется тебе тайный мир. Чароинку сразу узнаешь. Кожа у неё золотистая, глаза жёлтые, словно звёзды светятся; коса, червонного золота в руку толщиной до самых пят, вокруг ступней огни золотые пляшут. Стан туманом обвит, на плече птица сидит длиннохвостая, огненнопёрая. Скажешь волшебнице - нашёл я перстень её чародейный с рубином. Отдам добром и взамен ничего не спрошу, только пусть сама за ним придёт. Если откажется Чароинка идти, исхитрись, срежь у неё косу и беги. Для того кинь вторую часть порошка в огонь  и скажи шепотом: «Явное, стань тайным!» Сроку тебе три дня.  Ступай.

Вышел Матвей в сенцы, словно ноги его сами вынесли, да там спохватился - шапку то забыл! Нельзя казаку без шапки в путь отправляться. Примета нехорошая. Надумал вернуться. Только дверь приоткрыл, видит – у колдуна в руках волчий хвост. Любопытно казаку стало, зачем это Явюзу хвост понадобился? Решил задержаться маленько,  да разведать.

Колдун же вырвал из хвоста волос, пробормотал заклинание и сунул шерстину в пламя  свечи. Тотчас появился перед колдуном крепкий человече, на плечах поверх одежды шкура волчья наброшена. Явюз ему говорит:

- Поднимай свою стаю, Башкурт*, ступай за казаком. Когда он с волшебницей из тайного мира вернётся, убей обеих,  у девицы косу срежь и мне доставь. Будет казак один – тебе проще. Главное помни – мне коса нужна. Оплошаешь, с тебя спрошу.

- А если казак не пойдёт на тайную сторону, сбежать надумает?

- Тогда убей сразу и возвращайся не медля. У меня ещё двое есть.

Далее Матвей слушать не стал. Какая уж тут шапка! Не до шапки теперь! Хотел коня оседлать, а коней-то и нет. Пропали  родимые.

Приуныл казак. Топает куда велено, думает, как друзей из беды выручить, да самому не пропасть.

Едва набрёл на Голую Пятку, смерклось, словно кто платок обронил. От трав дух по степи идёт, голову кружит сильней молодого вина; звёзд на небе высыпало не счесть, одна другой краше. Танцуют в вышине, подмигивают, живи – радуйся, а у казака на душе как в гиблом омуте - одна тоска. Не до трав ему, не до звёзд.

Перевалила ночка за середину, вспыхнул посреди проплешины голубой огонь. Кинул Матвей в пламя порошка колдовского, сказал громко:

- Тайное, стань явным!

Озарилось всё кругом мягким светом. Видит казак широкий изумрудный луг у тихой реки. Идёт по лугу дева. За спиной звёздное небо, у ног золотые огни пляшут, сама туманом одета, глаза ярче звёзд светятся. Улыбнулась казаку приветливо, заговорила, словно колокольчики серебряные зазвенели:

- Здравия тебе на долгие лета, добрый человек! С чем пожаловал?

- И тебе здравствовать, горя не знать. – Отвечает казак. - Не по своей воле пришёл я, не зван, не прошен, по велению лихого чародея Явюза Кары. Велел он передать, мол, нашёл перстень волшебный с рубином и готов вернуть, если сама к нему в гости пожалуешь. Только лучше тебе того не делать, потому как задумал вражий сын тебя погубить, - и рассказал Матвей красавице без утайки всё что знал.

Улыбнулась Чароинка:

- О том, что Явюз, чародейный  перстень выкрал, я давно догадалась. Думал он обрести над всем живым власть небывалую, да просчитался. В злых руках Рубин-свет, не более чем дорогая побрякушка. Одно мне удивительно, как ты, с виду добрый казак, к колдуну в прислужники пошёл.

Вскипело всё в душе у Матвея, отродясь никто его прислужником не называл. А кабы попробовал, отведал бы тумаков. Но смирил себя казак:

- В лихую беду попал я с товарищами, выручить их должен. Чем насмехаться, лучше научила бы как напасть колдовскую избыть. Не могу я один, без друзей верных  домой воротиться.

- А зачем тебе возвращаться? Оставайся со мной, – отвечает  волшебница, сама глядит  на Матвея лукаво. – Друзьям уже ничем не поможешь, а здесь безопасно будет, и доброе имя сохраниться. Пропали все трое, всех и вспоминать станут одинаково.

Покачал казак головой:

– Не к лицу казаку друзей в беде бросать, от врагов прятаться. Я на всё готов - хоть с Башкуртом сразиться, хоть с колдуном.  Жизни своей не пожалею.

Понравился казак Чароинке верностью своей и прямотой. Решила она ему помочь.

- Ладно, казак, выручу, если согласишься  в моей земле стражем остаться. Явюза тебе просто так не одолеть, да и с Башкуртом не справиться. Слуга колдуна – оборотень, мёртвый волк, искусным колдовством  призванный в мир живых. А живому с мёртвым никогда не совладать. Придётся зелья мертвящего испить, чтоб силой с ним сравняться. Но помни, решишься на это – обратной дороги не будет.

Не хотелось Матвею с Белым Светом и родимой землёй расставаться, но ради спасения друзей согласился. Подала Чароинка казаку золотую чашу, выпил он волшебного зелья и почувствовал в себе холод и силу небывалую.

Говорит волшебница:

- Я теперь обращусь гадюкой. Доставишь меня в Явный Мир. Башкурт на тебя сразу не нападёт, поостережётся приказ нарушить. Колдуну коса моя нужна, чтоб власть надо мной получить, а через меня над всем Тайным миром. Как доберёмся до Явюза – брось ему змею. Сам в нашу драку не лезь, но смотри, чтоб и Башкурт со своей стаей туда не сунулся.

Сказав так, Чароинка туманом истаяла. Один только огонёк среди трав плясать остался. В тот же миг почуял Матвей как обвилась вокруг него змея крепко, прильнула к телу, да так и застыла.

Кинул казак остатки волшебного порошка в огонёк, прошептал:

- «Явное, стань тайным!», - и очутился у Голой пятки. А там уж Башкурт с саблей на изготовку дожидается, и с ним ещё шестеро разбойников.

Увидал Башкурт змею, улыбнулся, словно оскалился:

- Заждались мы тебя, Матвей. Явюз думал, уж не беда ли с тобой в пути приключилась, нас на подмогу послал.

- Это хорошо, когда есть кому в трудный час руку подать, - отвечает казак. Про себя думает: «Погоди, волчина, придёт время, поглядим, на чьей стороне окажешься».

Долго ли, быстро, добрались до хутора. Вошёл Матвей в горницу, ни слова не говоря, снял с себя гадюку, колдуну бросил. Тотчас обернулся Явюз чёрным гадом. Свились змеи клубком, покатились по полу. Кинулся Башкурт колдуну на выручку, но вытеснил его Матвей из хаты, заслонил дверь и принялись они биться.

Туго казаку пришлось – разбойников много, а он один. Тяжёлый был бой. Уж силы Матвея оставлять начали, когда грянул вдруг гром и пропали недруги, прахом рассыпались.

Вбежал Матвей в хату, видит - на полу Явюз бездыханный, рядом Чароинка стоит, наряд на ней радугой переливается, на пальце Рубин-свет искрами играет.

Хлопнула Чароинка в ладоши, попадали со стен пучки травы, чёрной тесьмой перевязанные, в людей обратились.

Обрадовались друзья, кинусь навстречу друг другу, обнялись крепко. Век бы не разлучались, да не судьба.

Простился казак с товарищами, наказал отца с матерью не забывать.

Хлопнула Чароинка второй раз в ладоши, исчезли они с Матвеем, словно и не было.
 
Многие годы прошли с тех пор, словно сон минули, а и по сию пору над Голой Пяткой кречет кружит, вход в Тайный мир сторожит. 


*Явюз - жестокий, беспощадный
*Кара - черный, темный
*Башкурт - главный волк, вожак стаи

16.2
Одно доброе дело
http://www.proza.ru/2014/01/27/2302

Когда-то давно стояла на берегу Дона-батюшки  станица.   Ни большая, ни маленькая - в самый раз.  Населяли её люди честные, приветливые. Дедов-прадедов  чтили,  друг за друга горой стояли.  Пришла радость – одна на всех. Горе  пожаловало – разделили поровну. Земляков в лицо знали, а к  незнакомцам относились настороженно. Времена были неспокойные, от случайных людей  добра ждать не приходилось.

В ту пору жил в станице  добрый казак Степан с молодой женой Настасьей. 

Вышла раз Настасья утром по воду.  Видит, ветер  по дороге  пылевой столб гонит.   Померещилось казачке, будто  это  человек по дороге бежит, волчком вертится, сам вокруг себя пыль поднимает. Она даже зажмурилась и головой тряхнула – быть того не может!  Открыла глаза  - и правда.  Дорога чистая, никакого ветра, листья на соседской груше и те не колышутся.

Настасья в ту пору ребёнка ждала, подумала – голова закружилась. Постояла немного, и дальше отправилась.

У криницы*  задерживаться не стала, набрала воды и заспешила домой.  Идёт - навстречу  чужак.  Головой по сторонам вертит, в дворы заглядывает, словно высматривает где что плохо лежит. Поравнялись  - мать честная!  Босой, рыжий, не мыт, не чёсан,   борода чуть не до пояса.  Один глаз косит, на другом бельмо. Одежда  грязная, рваная. Улыбается, на весь рот один зуб и тот гнилой. Таким только детей пугать.

- Не дашь ли, красавица, водицы испить?  Запалился я. - Говорит и не понять – то ли искренне, то ли насмехается.

Захолонуло сердце у Настасьи, словно беду почуяло.  Про себя подумала: «Дай такому в ведро морду сунуть, ещё заразы какой наберёшься».  Вот и ответила:

- Да ты пройди чуть, добрый человек, криница тут недалеко.  Там тебе  и напиться, и умыться с дороги сподручней будет. Извини, спешу я. – Сама шаг ускорила, будто и впрямь  домой торопится.

Того не видела, как перекосило у чужака лицо злобой, плюнул ей вслед и прошипел:

- Чтоб тебе урода родить, хлебать с ним горя, не выхлебать.

Позже пришлого  оборванца  у криницы видели. Недолго задержался – только губы помочил, набрал в баклажку воды  и  убрался скоренько вон из станицы. На другой день о нём  уж никто не вспомнил.

Скоро, нет ли - минул положенный срок, родила Настасья дочку ладную да пригожую.  Только недолго радовалась. Чем старше девчушка становилась, тем дурнее лицом делалась, словно кто нарочно черты кривил.  К семи годам и вовсе стала рыжей, конопатой, нос горбатым клювом изогнулся – вылитая маленькая ведьма. Дети играть с ней не хотели, гнали прочь,  дразнили Конопулей.  Приклеилось к девочке прозвище, да так крепко, что никто уж не звал её Аксиньей, как отец с матерью нарекли.  Одни  родители кликали и любили по-прежнему. 

Вскоре совсем перестала Аксинья на улицу выходить. Как ещё подросла, начала упрашивать отца:

- Построй, батя, высокий забор, чтоб меня никто не видел,   да и я никого.

Зажурился казак. Не дело  это от соседей заборы до небес городить. И так дочке объяснял, и эдак – мол,  тебе с людьми жить,  а она своё – знать никого не хочу, все злыдни, только насмехаться умеют, да пакости исподтишка строить. 

Ещё через пару годков пришла в дом казака большая радость – сын родился.  Настасья на малыша не надышится, не налюбуется. Степан лицом просветлел – дождался продолжателя рода. 

Известно, когда маленький в доме – всё внимание ему. Вот Аксинья и почувствовала себя ненужной, решила, что родители её разлюбили. 

Ровесницы уж невеститься начинали, а она на улицу глаз не казала. Забьётся в уголок, обнимет кошку, поплачет горько.  Слезы высохнут, а на душе легче не станет.

Подрастает малыш, год от года краше становится. В доме только о нём  и разговоров.  Аксинье вовсе невмоготу сделалось.

Смотрит на брата, чувствует – поднимается в душе тёмная злоба. Так бы и треснула ненаглядного башкой о стену, чтоб пропал  на веки  вечные, и снова стало по-прежнему, когда отец с матерью лишь о ней думали.

В один из дней, когда не было старших в горнице,  совсем решилась.  Подхватила  малыша на руки, размахнулась, да вовремя опомнилась. Как же можно брата жизни лишить?  А малютка и не понял ничего, смеётся, думает с ним играют.

Испугалась  Аксинья  наваждения страшного. Сердце заколотилось, будто пробежала без остановки всю станицу из конца в конец. Едва мать на порог, сунула ей малыша, и вон из хаты. 

Никак в себя прийти не может. Думает, ну как в другой раз не удержится?  Беды натворит? Уж лучше самой утопиться!

На дворе июль, жара, все от солнечного зноя  в тень  попрятались, а Аксинью озноб бьёт, аж зубы стучат.  Выскочила за калитку, понеслась к реке. Со всего разгона  в воду бухнулась, прямиком к другому берегу устремилась.

Вдруг слышит за спиной крик:

- Стой, скаженная!  Сделай хоть одно доброе дело, чтобы людям было  чем тебя помянуть!

Вздрогнула  Аксинья от неожиданности, оглянулась. 

Стоит на берегу старушка в белом платке, рукой машет,  к себе зовёт.  Да так по-доброму, по-хорошему, что невольно послушалась её, подошла.   

Бабулька заулыбалась приветливо, из уголков глаз морщинки лучиками разбежались. Приобняла Аксинью за плечи, говорит ласково:

- Вот и славно, вот и умница. Помоги мне траву к порогу доставить. Видишь, сколько набрала, а тащить  - сил нет.  И чтоб ей поближе расти, окаянной! Так нет же, только у реки  и водится.

Смотрит девушка  - мешок у бабки и впрямь не маленький, битком набит. Не стала спрашивать,  далеко ли нести придётся, да что за трава такая странная, взвалила на плечо и пошла следом. Старушка  - в степь. Идёт да идёт. Аксинья за ней.

Солнце уж на ночлег собралось,  когда добрели до хутора.  Посреди широкого двора стоит хатёнка.  Крепенькая, чистая, словно вчера выбеленная.  Выбежал навстречу лохматый пёс. Хвостом виляет, у ног вьётся,  радуется – хозяйка вернулась. 

Пора бы помощнице в обратный путь, да боязно. Никогда от  дома  далеко не уходила, недолго и заблудится.  Степь-то оказывается, вон какая широкая!

Старушка, словно мысли  её услышала, говорит участливо:

- Куда тебе идти, на ночь глядя?  Оставайся до утра. Поможешь  траву разобрать, а я тебя научу как конопушки извести.

Удивительно Аксинье стало – чужой человек, а словно о родной внучке печётся.  Посветлело на душе, помогать принялась охотно. Пока управились  – стемнело.

Тут бабулька дверь на запор, приглашает вечерять.  Сели за стол. Ужин не богатый – хлеба краюха, молоко да каша,  но  после маетного дня  и такому рады. Слово за слово, завязалась беседа.

Узнала Аксинья, что очутилась на подворье у Фёклы, известной на всю округу знахарки. Рассказала ей обо всём, что на сердце камнем лежало, поблагодарила за хлеб-соль.

- Не тужи, - утешает хозяйка. -  Ложись спать. Жизнь долгая, а утро вечера мудренее. Глядишь,  образуется всё как-нибудь. 

Намаялась  Аксинья за день, едва прилегла, одолел её глубокий сон.

А Фёкла кинула в печь сухой полыни, достала из сундука большую рукописную книгу, открыла и принялась ворожить. Под её взглядом буквы в живые картинки обращаются, листы сами собой переворачиваются.  Показывается всё тайное, сокрытое, прошлое и будущее.

Так и вызнала старая,  отчего  с  Аксиньей беда приключилась. Закрыла книгу бережно, убрала в сундук и сама на покой отправилась.

На другой день говорит  гостье:

- Помоги мне в хате управиться, а я в станицу схожу, передам родителям, чтоб не волновались.

Сама же задумала девушку испытать. Ушла на целый день, а когда воротилась, видит – всё ладно да справно. На дворе чисто, в хате прибрано, ужин готов. Аксинья старушку с радостью встретила, помогла собранные травы разобрать. Спросила,  сильно ли отец с матерью на неё сердятся.

Видит знахарка – добрая душа у девушки, хорошая.  Пожалела и решила ей помочь.

Как уснула Аксинья, достала бабка из сундука бубен, трав разных сухих к поясу навязала и отправилась в степь.  Луна на небе полная, светит ярко,  округу далеко  видно.

К полночи добралась до костровища тайного, сложенного у плоского белого камня. Развела огонь, сама на камень стала.

Ударит в бубен, пошепчет – одну траву в пламя  бросит, ударит ещё – другую. Так все травы в огонь покидала, а потом застучала часто-часто, приказала грозно:

- Отворитесь ворота сонные, ворота заговорённые, разорвись кольцо, покажи лицо, кому горе избыть, прошлое воротить!

Повалил из костра густой сизый дым, показалось лицо Настасьи, каким было много лет назад, перед тем как довелось ей с чужаком повстречаться.

Говорит знахарка строго:

- Слушай меня, поутру не забудь. Чтоб не было тебе горя великого, жило твоё дитя - не печалилось, кто бы ни попросил воды испить – не отказывай!

Сказав, ударила в бубен громко, возвысив голос,  повелела:

- Кольцо замкнись, прошлое воротись.

В последний раз под её рукой бубен пропел. Дым развеялся.  Догорел костёр. Легла Фёкла промеж белого камня и тлеющих углей,  веки смежила. 

Видится ей, несёт ветер по станичной дороге пылевой столб, а кажется,  будто  это  человек  бежит, волчком вертится, сам вокруг себя пыль поднимает. Долетел вихрь до околицы, пыль осела, остался на дороге рыжий колдун. Усмехнулся и пошёл назад. Навстречу ему пригожая казачка. Колдун ей  говорит:

- Не дашь ли, красавица, водицы испить?  Запалился я.

Побледнела казачка, отвечает:

- Отчего ж не дать, пей добрый человек.

Колдун к ведру припал, долго пил, жадно. Затем вытер ладонью губы, подмигнул:

- Ох, и красавица дочка у тебя будет, смотри не избалуй!

Засвистел и пошел своей дорогой. А молодуха с перепугу поскорей к себе во двор юркнула.

Проснулась утром Фёкла, воротилась домой. В хате пусто.

На другой день поднялась она до светла. Собралась быстренько, прихватила баклагу и отправилась в станицу. 

К тому времени,  когда казачки по воду пришли,  уже  у криницы была. Смотрит - все хороши, а одна дивчина особенно. Коса тёмная, толстущая, ниже пояса, сама статная, смешливая, словно солнышко светится.  Рядом с ней всем радостно. Набрала красавица воды, домой отправилась.

- Это чья ж, такая? – спрашивает Фёкла у станичницы.

- Так Настасьина дочка – Аксинья.  Ох, и шустрая! Огонь девка! Степан женихов дрыном* отгоняет, чтоб плетень не повалили, - рассмеялась казачка. 

Улыбнулась Фёкла, набрала водицы в баклажку и отправилась восвояси.

А ведь верно старики говорят - добрые дела чудеса творят.


*криница - источник ключевой воды, неглубокий колодезь.
*дрын - длинная палка, дубинка или что л. другое, обычно предназначаемое для удара.