Там чудеса

Что есть всякая болезнь, как ни напоминание, что жизнь это высший дар и высшее счастье.
Спасибо, бабушка Маша, что мне довелось это узнать.


-

Марья Семеновна приходится моей бабушке давней подругой. Дружили они через мужей, которые вскоре ушли на фронт. Марья Семеновна лишилась мужа, мой дед вернулся с ранением. Война отняла у нее дорогого человека, но годы дружбы подарили ей сестру. Так что Марья Семеновна теперь и мне родная.

В миг нашей встречи бабушка Маша сама радость и счастье. Радость вспыхивает в ней осязаемым, необъятным чувством. И большей причины, чем видеть меня не может быть у этой радости.
Раздается звонок, я отворяю дверь. Радость тут же обдает меня с головы до пят.
-Темочка!!!
Прежде чем я успеваю поцеловать бабушку, я уже расцелован в обе щеки и награжден большим объятием.
- Как же ты вырос! Богатырь! Дай же на тебя посмотреть!
Если сложить новый год, юбилей и парад Победы - то может быть наберется половина от того, что есть приход бабушки Маши. А я стесняюсь, очень много в ней этого чувства.
Вырывается радость из сердца, плещет через край души, и не важно, виделись мы с бабушкой вчера или год назад. Это не просто радость, это дар, и радость самой жизни заключена в нем.
- Батюшки мои, какой же ты высокий!
 Мы беседуем, а бабушка вся лучится и светится.
- А помнишь, как мы по лесу гуляли? И как русалку видели? Помнишь?
- Помню, баба Маша, отлично помню.


I

В глубине леса куда ни глянь, стоят одна к одной стройные сосенки. Редко меж ними встречается ель, березу и вовсе не сыщешь. Где - одиноко раскинула ветви рябина, где - притаился лесной орех.
Спокойна природа. Дремлет, спит. Птицы умолкли и боятся потревожить тишину. Рыжие девоньки сосны, нахлобучили иглы - зеленые сарафаны. Стоят они обнявшись, и качаются под музыку ветра. Знают ведь что-то, но стесняются и не говорят свою тайну.

Набежит ветерок сильнее, и вот уже молодые дамы кружат вальс в компании величавых кавалеров. Вскинешь голову и диву даешься: до чего безмятежна зеленая хвоя на синем небе!

Мы с бабушкой идем по тропинке, усыпанной шишками. Короткие волосы на ее голове поседели в темно-серый цвет, лицо в добрых морщинках, ясные глаза не знают ни устали, ни старости.  Еще она всегда хоть немного да улыбается. Марья Семеновна ступает медленно, а мне, маленькому разбойнику, хоть и пристало бежать вперед, спешить не хочется: интересно послушать бабушку. Голос у нее добрый, певучий, что ни стих - то песня.

- У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;
Идёт направо - песнь заводит,
Налево - сказку говорит.

Глаза бегают по лесу: где же дуб?! Сосны одни! Тут уж не знаю, верить иль нет: рисуется предо мной широченный, сутулистый дуб. Златая цепь огибает ствол от самых корней и теряется в вышине могучих веток. Серый кот в котелке держит книгу. Одним прыжком он взлетает на цепь, со знанием дела поправляет очки и неслышно ступает вокруг древа.

- Бабушка Маша, а где это – у Лукоморья?
- В сказке у Пушкина – улыбается бабушка.
- А в нашем лесу есть такой дуб?
- Конечно, есть, далеко-далеко, за лесом и озером – протягивает она.
- А давай, пожалуйста, дойдем до него.
Я подаюсь влево на маленькую тропинку, что ведет к дубу. И сказка увлекает нас вперед за собой.


II

Мы с сестрой заходим в квартиру к Марье Семеновне. Особенный, сладкий аромат старого дома, он чем-то притягивает нас и манит в светлую комнату.

Бабушка просит подождать: «У Игорька для вас есть гостинцы». Мы садимся на старый диван: слева все место занимает мебельная стенка, напротив два широких кресла и журнальный столик. У окна тумбочка, накрытый платком телевизор. Все здесь уютно и знакомо. В шкафах только книги, посуда, и ни одной фотографии. Кроме Игорька у бабушки родных не осталось.
Из другой комнаты аккуратно выезжает кресло-коляска, в ней Игорек, очень худой, в поношенном спортивном костюме. Бабушка Маша нежно толкает коляску и помогает сыну добраться к гостям.

Лицо у Игорька страшно искривлено: нижняя губа оттопырена, верхняя - наезжает на правую половину лица. Волосы на маленькой, хрупкой голове, брови - все очень светлое, даже посидевшее. Голова сильно клонится вправо. Кожа бела и бледна настолько, что можно глядеть сквозь нее.

Игорь протягивает мне свою руку. В ломанных, неестественных, движениях его тело напоминает куклу, за веревочки которой дергает неумелый кукловод. Я осторожно пожимаю тонкую ручонку, ощущая под гладкой кожей каждую косточку.

Говорит Игорек медленно и с большим трудом, сильно шепелявит. Иной раз бывает вовсе не разобрать его слов.

Он здоровается. Страшно. Мы не знаем как себя вести, просто сидим и совсем не шевелимся. «Если это сын бабушки Маши, то почему он такой старый? Почему он в коляске? Почему так неловко и даже боязно?»

Страх немного отступает, тонкая ручонка протягивает нам конфеты. Удивительно и невообразимо: искалеченный человечек улыбается, видно с каким немыслимым усилием дается искаженному лицу эта улыбка. В искренней гримасе пробивается она сквозь болезнь и наполняет всю комнату видимым светом.
«Он добрый» – позже скажет мне сестренка. «Как многого, должно быть, стоит такая улыбка» - еще позже подумается мне.


III

Я знаю этот лес, но так далеко еще не заходил. Мне интересно каждое деревце, каждый куст, травинка. Все они хранят в себе тайны величественного леса, пронесенные сквозь века - тайны самой жизни.

Вдоль тропинки растет лесная ягода: игрушечные листочки сидят на тонких, невидимых веточках. Малина мельче садовой, однако вкуснее; про чернику - и рад бы сказать, да рот полон. Нужно непременно погладить куст, чтобы не упустить самую сладкую ягодку. Бабушкин голос уносит меня в сказочный лес.

-Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;

- Темочка! Гляди вон она, русалка!
- Где же?
- Ну как ты не видишь? Вон она, русалка – на ветвях сидит! – указывает в неведомое место бабушка.

И правда гляжу - на толстом суку сидит она. Темная чешуя переливаются на рыбьем хвосте волшебством. Русые волосы, путаясь, ложатся друг на друга, полностью скрывая девичий стан.

Русалка сидит далеко, так что нельзя разглядеть ее лица, но я чувствую:  она улыбается, и сквозь едва проницаемую даль леса в этой улыбке угадывается сожаление и мольба. Так улыбаешься от безысходности, когда больше ничего не остается, кроме как улыбаться. Ее застывшие глаза обращены к небу. Какой-то проникновенной печалью смотрит русалка, будто лишена она в жизни чего-то важного, и от того невидимый омут утраты висит на ней. Будто она еще не потеряла, но уже собралась потерять.
Она складывает руки у груди и мерно покачивает воздух. Тихо доносится сквозь чащу ее колыбельная песня. Отголосками леса, сосновых веток и человеческой боли звучит эта песня и трогает сердце. Жаль ее: она так прекрасна, и так грустна.
Еще мгновение и я понимаю: русалка смотрит на меня. Взгляд ее становится осмысленнее и как будто теплее - она тянет ко мне свои девичьи руки...
Бабушка берет меня за руку и сказочная дымка рассеивается. Мы идем туда, где по-моему сидела русалка. На ее месте лишь причудливо изогнувшуюся рыжая ветвь.

IV

Так странно: время тянется медленно, а лето пролетает быстро, но пока еще июль в самом разгаре. Я гуляю вдоль дома, высокие тополя и клены стеной укрывают нашу пятиэтажку. Под самой крышей ее гуляет ветер, мягко спускается вниз шелест зеленой симфонии. Бабушка Маша с маленьким мальчиком идут мне на встречу.

Хочется думать, что это ее внук, но подойдя ближе, я узнаю в малыше брата одной девочки.

Удивительно: маленький Коля держит бабушку за руку - когда-то и мы вот так гуляли. Она что-то рассказывает ему, а может быть читает стихи. Не знаю кто из них улыбается сильнее. Наливается радостью бабушка и молодеет.

Марья Семеновна отпускает маленького Колю к сестре. Тот капризничает и не выпускает бабушкиной руки - «Не успел дослушать сказку».

Многие дети в нашем дворе, зовут Марью Семеновну просто бабушкой. И это не просто слова: для всех нас она настоящая Бабушка, а мы для нее - настоящие внуки.


V

Идешь по тропинке в сосновом бору, и все что ни есть вокруг – благодать.  Вдыхаешь ее и наливаешься весь, как ягода на солнце.
Шагнешь от тропинки в сторону – мох стелется мягким зеленым ковром. До чего природа мастерица! Тихо. И нет такой тишины нигде боле! Слышишь, как каждая травинка под твоими ногами гнется, шорох каждой иголочки слышишь. Я держу бабушку Машу за руку. Ладонь у нее гладкая и очень теплая.

- Ты такой славный мальчик, Темочка. Так я тебя люблю.
Я немного смущаюсь, и не сразу застенчиво отвечаю.
- Мы тоже тебя любим, бабушка.
Мне кажется, бабушка плачет. Я не вижу ее глаз, просто отчего-то знаю это. Молодым тонким голосом заводит она незнакомую мне песнь.

-Ой, да по лесу ходила.
Ой, да по лесу ходила.
Я во сне вчера видИла,
Как мы встретились с тобой

Ой кукушка мне гадала.
Ой кукушка мне гадала.
А я все бы да отдАла,
Чтоб остался ты живой.
Чтоб остался ты живой.

Русалка на ветвях покачивает младенца. Все мирно в ее взгляде и сквозь сомкнутые уста звучит самая желанная колыбельная.
Шумит ветер, в воздухе пахнет грозой. Еще мгновение - и прольется дождь, загремит небо, и природа начнет неистовство. Но пока русалка поет - они не смеют тревожить ее дитя, и мгновение растягивается песней в целую жизнь.


VI

Мы благодарим Игорька, но не спешим приниматься за сладкое. Он что-то отвечает, нам не сразу понятны слова: «Какие хорошие детки ко мне пришли. Заходите почаще, сделайте мне милость».
Он говорит еще, но я совсем не могу разобрать слов. Мне стыдно и я краснею.

Смотрю в его глаза, совсем не блеклые, живые глаза. Видели бы вы их только! Болезнь не коснулась этих глаз. Они смотрят ровно и спокойно. Там, в них, настоящая благость и принятие себя. Там целый мир, который не смогло познать больное тело. Там радость и надежда, которые стоят выше неизлечимой болезни. Там чудеса... .

Так смотрели эти глаза. И кто как ни бабушка Маша своим голосом, своим даром, каждой клеточкой своего естества умела зажечь в этих глазах настоящее счастье.


-

В 2008 году болезнь забрала Игоря, а спустя год, умерла бабушка Маша.
Во дворе говорили, что сердце у бабушки было слабое. И еще говорили, мол, хорошо, что раньше нее отошел Игорек, а иначе присмотреть за ним было бы некому.
Скверные мысли — болезнь одиночества, помноженные на старость,  гнут они спину человеческую. И всякое движение в тягость становится, как и сама жизнь.
Только любовью в такие дни держится старый человек. Когда есть, для кого жить, отступают все хвори. Любовью одной живет и дышит человек. А без любви, стержень души будто тонкая жердь - слабеет, ломается.
Я хорошо знал бабушку: доброе сердце не может быть слабым! Просто не стало на свете того Игорька, для которого это сердце могло бы биться.

А мы, твои внуки, так быстро выросли, что успели оставить тебя, Бабушка. И так опоздали повзрослеть, чтобы успеть к тебе вернуться.