Подруги

 Глава 1.                Девичник

Белый пенистый шлейф за серебристой звездочкой самолета, постепенно размываясь,  сливался с редкими перистыми облаками. Маша любила смотреть на небо. Глубокая чистая синева, в которой неуловимо, как ее собственные мысли, менялись величаво плывущие облака, имело над ней необъяснимую власть. В такие минуты ее охватывала светлая слегка волнующая душу грусть. В этом чувстве была какая-то особенная прелесть, невольно грезилось, что где-то там, за позолоченной солнцем кромкой облаков, убегающих к горизонту, нечаянно спряталось ее долгожданное счастье.
Отсюда, из окна седьмого этажа как на ладони просматривалась вся территория больничного городка. Большая ее часть, огороженная высоким металлическим забором, представляла собой строительную площадку. Здесь непрестанно гудела техника, сновали груженные кирпичом и бетоном КАМазы, суетились рабочие. Закладывались еще два лечебных корпуса медицинского центра.
-Спасибо, Асенька! Спасибо милая.
Мужчина, шутливо кряхтя, поднялся с кушетки.
-Эх, лапушка, да разве кроме тебя кто сможет так ласково уколоть? - исхудавшее болезненное лицо тронула скупая улыбка. - Жалко расставаться с такой славной сестричкой…
При его последних словах Маша резко обернулась и удивленно посмотрела на веснушчатую с толстой рыжей косой девушку.
-Ты что? – спросила она, когда за больным закрылась дверь, - все-таки решилась перейти в нейрохирургию?! Вот те на! - в голосе женщины прозвучало недоумение. - И к кому?  К этой  старой карге Савиной! От нее даже санитарки  как от чумы бегут не то, что медсестры…
Но девушка в ответ лишь пожала плечами и виновато улыбнулась.
В этот момент дверь кабинета снова распахнулась.
-Эй, девчонки! Ставьте скорее чайник!
Широко раскинув в стороны руки, в одной – коробка с тортом, в другой – пакет с шампанским и яблоками, девушка в нарядном розовом платье легкой  стремительной поступью пересекла  залитую майским солнцем комнату процедурной.
-Уф! - она шумно выдохнула и водрузила свою ношу на свободный край стола. Затем,  повернувшись к присутствующим, кончиками пальцев приподняла шифоновый подол, грациозно наклонила на бок темноволосую головку и сделала шутливый книксен. Однако под ее смиренно опущенными ресницами не мог укрыться лукавый блеск синих  озорных глаз.
-Мадам Смирнова, - девушка театральным жестом нарочито небрежно вытянула перед собой правую руку, на безымянном пальце которой, попав в луч солнца, сверкнуло золотом новенькое обручальное колечко, - готова принимать ваши поздравления!   
-Как!? Уже! - всплеснула руками Ася. - Ох, и счастливая ты, Танька! Просто ужас!
Она бросилась к новобрачной, обвила рукой тонкую талию и принялась кружиться с ней по комнате. Маша лишь сдержанно улыбалась, глядя на  расшалившихся девушек. Продолжая укладывать в биксы инструменты, она не то вопросительно, не то утвердительно произнесла.
-Значит, расписались.
Невеста, которой не без труда удалось вырваться из объятий рыженькой,  по-военному лихо козырнула в ответ.
-Так точно, Марьконстантин-на! – и тут же  наигранно вздохнула. – Ты, конечно, не знаешь, Марья, но эти летчики…, они  такие нетерпеливые… особенно если это касается…  женитьбы.
-Ох, и болоболка, ты, Танюха!
Маша отставила в сторону биксу и, слегка припадая на правую, подошла к ней.
-Поздравляю! – она по-матерински ласково обняла девушку за плечи. - Разве я не говорила, что ты единственная из нас, кто не только  знает, чего хочет, но и умеет этого добиваться. Свадьба-то когда?
-Грише через пару дней  отпуск дают. К его родне на Урал поедем. Вот там, в деревне, - ее курносый носик мило сморщился, - придется и в белое платье рядиться и фату на голову цеплять. Ну а сегодня вечером у моих. Отпразднуем, так сказать, в  тесном семейном кругу. Аська! - она  легонько пихнула в бок девушку. – Ну, чего столбом стоишь? Давай же, чайник, наконец, ставь!
-Так я что? Это... мигом! - сверкнула в ответ белозубой улыбкой рыженькая и подхватила электрический чайник.
Как только дверь кабинета захлопнулась за проворной Аськой, Таня тронула Машу за руку.
-Марья, - она потупилась, - будь другом, позвони  Маняшке. А? Мне это... ну, сама понимаешь,  неудобно как-то…
-Господи, Танюха! – она с укоризной покачала головой. - Ну, сколько еще ты себя понапрасну корить будешь?! Маня  давно со всем смирилась. А о том, что она тебе когда-то в сердцах наговорила, так, я думаю,  и сама  не  раз уже пожалела...
-Погоди, Марья, - Таня нервно провела пальцами по прядкам коротких  волос, аккуратно уложенных за уши. - Пока мы одни, я тебе как на духу признаюсь. Хоть Манька тогда действительно наговорила много лишнего и… обидного, но по большому счету  не так уж она была далека от истины. Ведь это правда. Я…я не люблю его.
Только очень внимательный взгляд смог бы заметить, как при последних словах девушки болезненно дернулась щека на лице женщины. «…это правда,  я…я не люблю тебя…» Эхо далекого прошлого предательски кольнуло в сердце. Однако Маша подавила готовый вырваться наружу вздох и сочувственно посмотрела  на новобрачную.
- Как же так, Танюшка?! Замуж без любви… Ты  это серьезно?
-Серьезнее некуда. Что я могу с собой поделать? Гриша нормальный парень, но… это не Антон!  Понимаешь, с Антоном все было не так…Лучше или хуже, не знаю - Таня прижала к груди руки, - но… иначе.  Голова кругом шла, как было хорошо с ним! Веришь, ног под собой не чуяла, птицей над землей летала! А Гриша…, - ее голос как-то разом потускнел, - как бы это объяснить… Человек-то он хороший и правильный, но… вот без мечты что ли. Приземленный весь какой-то. У него же вся жизнь, как общевоинский устав, по пунктам на несколько лет вперед расписана.
Таня несколько секунд молчала, нервно покусывая нижнюю губу.
-Пойми, Марья, - продолжала она уже без прежней горячности, - мне уже тридцать! В моем возрасте перебирать не приходится. Да… и такого, - ее голос понизился до шепота, - как Антон я уже никогда в своей жизни не встречу...
-А он что же? Так из Владивостока ни разу  не написал? - осторожно спросила Маша.
Девушка отрицательно покачала головой и подняла на нее потемневшие то ли от обиды, то ли от боли глаза.
-Женился он там. Говорят, красивая. И даже ребенок уже имеется. От бывшей одноклассницы случайно узнала, - она через силу улыбнулась, но улыбка получилась очень грустной. – В отличие от тебя, Марья, я не убежденная холостячка. И всегда мечтала иметь семью, свой дом, детишек. А Гриша… Он славный парень… да и меня всей душой любит.
-Ну а сама-то как будешь жить с ним… без любви?
-А что я? Как говорят, стерпится-слюбится. Ну а если все же не смогу полюбить, то, по крайней мере, постараюсь стать ему хорошей женой. Заботливой и верной. Ну а насчет Мани… Разве я виновата, что с ней он познакомился раньше, чем со мной? И хоть поначалу увлекся ею, но о женитьбе и не помышлял. Он ее за малолетку держал. Просто хотелось парню погулять с хорошенькой веселой девчонкой. Только вот Маня своим занудством и  патологической  ревностью вконец его замучила. Гриша сам мне честно признался, что ухаживать за мной начал только чтобы Маняшке досадить. Ну  а потом, наверное, так тоже бывает,  и сам не заметил, как влюбился. Говорит, что влюбился по-настоящему. Смешно даже.  От одной любви бежал, а другую вот нашел.
«А нашел ли?» - невольно подумалось Маше, но вслух она ничего не произнесла.
-А со стороны, - Таня горько усмехнулась, - получилось как в песне:  «…красивая и смелая дорогу перешла…». Вот ты, Марья, ответь, как на моем месте  поступила бы? А? Только честно.
Под пристальным взглядом девушки Маша опустила глаза.
-Не знаю, Танюша. Не знаю, - она пожала плечами. – Хочу надеяться, что никогда  не окажусь на твоем месте.
-Значит, все-таки осуждаешь! А я-то думала,  поймешь... Думала как подруга и как…
-Да нет же! Это ты меня не так поняла, - Маша поспешила сгладить неловкость от сказанных ею слов. - Если у вас с Гришей будет счастливая семья, ребятишки… Да кто же посмеет  осуждать тебя за это?
- И я тоже так думаю, - повеселела Таня, -  но все равно где-то виноватой перед Маняшкой себя чувствую. Позвони ей, а?
Маша ободряюще похлопала девушку по руке и подняла телефонную трубку.
-Мария, - делано-строго произнесла она, - ты вчера лабораторную посуду получала? Так… так… И даже дистиллятор, говоришь? Нет, он нам не подойдет. Что-нибудь попроще… к бутылке шампанского.  Да, угадала. Уже расписались, - Маша подмигнула новобрачной, - вот сама и поздравишь. Через двадцать минут ждем  на девичник.

Разомлев от выпитого вина, четыре подруги и пожилая санитарка тетя Дуся сидели за низким столиком, застланным по случаю торжества  белоснежными салфетками. Непривлекательный вид его являл собой заключительную стадию незаконченного пиршества: на пластиковой тарелке кружочки вареной колбасы сиротливо жались к остаткам сыра,  на дне большой миски - овощи вперемешку  с пучками зелени, а на фольге среди крошек шоколада  растерзанная чайными ложками горка сахара.
-Ох, жалко расставаться с тобой, Татьянка, - благодушно улыбнулась  тетя Дуся. -Скажу прямо, девоньки,  уж больно я со всеми вами за это время  свыкнуться успела…
-А квартиру вам с Гришей  обещают сразу или как? - спросила Ася, шумно отхлебывая из чашки горячий чай.
-…или как…, - передразнила ее Таня. - Только через год. А пока придется пожить в общежитии. Ой, подруженьки мои милые, честно говоря, - она озабоченно  вздохнула, - я  сама  смутно представляю свою жизнь на новом месте без мамы с папой... в каком-то забытым Богом гарнизоне…  среди тайги…
-Пустяки, -  небрежно махнула рукой Маня, - главное, что бы любовь да согласие  были. А Гришка парень хоть куда. Хозяйственный, надежный… С таким и на край света, не то что в тайгу ехать не страшно! Ладно, Танюха, - широко улыбнулась она, заметив на себе напряженный взгляд подруги, - как устроишься, про нас не забывай, пиши. Мы-то думали, что вон Новикова, - она кивнула на Асю, - первой покинет нашу девичью «кают- компанию», но ты,  оказалась вон какой прыткой! Хотя это вполне в твоем духе.
Все сделали вид, что не заметили отпущенной колкости, а Маша поспешила отвести разговор от опасной темы. Она повернулась к сидевшей рядом  Асе.
-А твоему-то Павлику еще долго в Африке париться?
-Десять с половиной месяцев, - ответила та и смущенно обвела взглядом присутствующих. – Девчонки, - ее пальцы пробежали по переброшенной через плечо косе, - не хотела, пока все окончательно не решилось, говорить, да что там! Ведь все равно же узнаете. Я документы в комиссию РОКК послала.
-Какую комиссию? - не поняла тетя Дуся.
-В Российское Общество Красного Креста, - пояснила ей Маня и насмешливо посмотрела сначала на Асю, а потом на Таню и громко фыркнула. – Так-так… Наши молодки в  «декабристки» подались! Новикова - в Африку, Смирнова - в Сибирь!
-На Урал, - машинально поправила ее Таня.
-Это же замечательно! – придвигая  к себе блюдо с тортом, улыбнулась Маша. - Мир увидят. Только позавидовать можно...
-А сама чего? – с  укоризной покосилась на нее тетя Дуся. - Велика ли радость  в девках остаться?  Что правда, то правда, мужика-то стоящего нынче днем с огнем не сыщешь. Одни пьяницы, наркоманы да еще эти, ну которым женщины не нужны. Тьфу! И куда только нормальные-то  подевались?
-А все нормальные, - авторитетно заявила Маня, - сейчас бизнесом занимаются.
-Бизнесом говоришь? И что же теперь женщины им  вовсе не нужны стали? - с сомнением покачала головой санитарка.- А ты, - снова обратилась она к Маше, - хоть ребеночка роди. Для себя.  Все,  какая ни какая, а радость в жизни будет…
-А как же эту радость, тетя Дуся, на нашу зарплату кормить да растить? - Маня   посмотрела на пожилую женщину с сожалением, как смотрят на безнадежно больного человека. - Нищету только  разводить!
-Это ты брось, дочка! Молода еще о бабьей-то доле судить! - тетя Дуся промокнула бумажной салфеткой выступившие на носу бисеринки пота. - Опосля войны вон, скольким вдовам одним, своими силами ребятишек подымать пришлось. И ничего,  подымали. Да! Нас вон у матери  пять душ  мал-мала меньше было, когда она на мужа, папаню, значит,  нашего, похоронку получила. А вот Бог дал, все выучились, специальности имеють...
-Ой, тетя Дуся, так ведь то когда было! - нетерпеливо перебила ее Маня, - сейчас же время другое. За все платить надо. И за то, чтобы выучиться тоже.  Тут себя бы прокормить, а вы про детей говорите! Скажи, Танюха, вот вы с Гришей сколько детей собираетесь иметь?
-Детей? Ну… мы как-то об этом еще не говорили, - замялась Таня.
-А ты, Аська?
-Не знаю. Может быть, одного, - неуверенно ответила та. - Вы же знаете, у Павлика уже есть сын… от первого брака.
-Вот вам и результат опроса общественного мнения! - Маня с грустной иронией посмотрела на санитарку. – Да что там! Я  вот, тетя Дуся, вам лично за себя скажу. Нас четверо детей в семье. Я самая младшая, которую к тому же, - ее губы скривила горькая усмешка, - никто с большой радостью на этот свет и не ожидал. Сколько себя помню,  никогда не видела  у матери или отца светлого радостного лица. Вечно хмурые, пришибленные заботами, как накормить, одеть и выучить нас. А ведь оба и работящие и непьющие. Всю жизнь честно горбатились на обувной фабрике, а достатка в семье все равно так никогда и не было. Концы с концами едва сводились. Я ни то, что игрушки, одежды-то новой никогда не имела! Все детство в сестриных обносках отходила, сандалии и ботинки  с облупленными носами, да вылинявшие от стирки платья  донашивала. И мечтала, знаете о чем? Когда же от старшей сестры пальто достанется. Из  рукавов-то своего уже давно покрасневшие от холода руки торчат. А рядом… Рядом подружки из сытой обеспеченной жизни в красивых теплых сапожках, в модные кофточках… Помню, мне лет двенадцать тогда было,  тетка юбку подарила.  Простенькую такую, шерстяную. Я поначалу перед зеркалом вертелась, нарадоваться не могла. Шутка ли совсем новая вещь! Никем не ношенная. А потом села на диван и разревелась. Одеть-то ее не с чем. Так она целый месяц  в шкафу и провисела, пока мать с зарплаты  кусок ткани на блузку не купила. Вот и скажите, велика ли  радость от такого детства? 
-Все равно, - упрямо мотнула головой тетя Дуся, - женская природа на том и стоит, чтобы  замуж идтить  и детишек рожать...
-Правильно, Вы все говорите, - примирительно сказала Маша и обняла за плечи пожилую женщину, - только мужчину-то по своему вкусу в магазине не купишь. Если его нет, тогда как? По ночам объявления расклеивать: «одинокая женщина желает познакомиться…»? 
-Это что как в фильме, что ли? – усмехнулась Маня.
-Точно. Но лично я, - Маша пожала плечами, - на свою судьбу не в обиде. Нет. Честное слово! А собственно, что это мы все о грустном говорим? Давайте-ка  лучше торт доедать.  Кому еще  чаю налить?
Ася и Маня молча пододвинули свои чашки, а Таня порывисто вскочила с места.
-Да ты, Марья, прямо дремучая какая-то. Точно в каменном веке живешь! - неожиданно горячо возразила она. - Зачем клеить? Сейчас любая газета просто засыпана объявлениями брачных контор. А хочешь, мы тебе прямо сейчас все вместе  мужа и выберем? Вон их сколько, на любой вкус!
  Она вытащила из пакета, в котором принесла яблоки, смятую газету. И, разгладив ее, звонко хлопнула по странице ладошкой.
-Посмотри! Каких тут только нет! И блондинов и брюнетов, и молодых и не очень, и просто для знакомств и уже созревших для брака.
Ася и Маня с любопытством склонились над столом.
-Вот, смотри, - Ася ткнула пальцем в строчку, - интеллигентный, образованный…
-Да ты что, Новикова! – округлила глаза Маня. -  Ему же сорок пять! Старик совсем.
-Мне, девчонки, - Маша сокрушенно покачала головой, - только в пределах тридцати пяти. На больший срок не потяну!
-Тогда вот, - Таня чиркнула острым ноготком под строчкой. - Спортивный, шатен, тридцать четыре. Возможен брак. А что? Нечего на мужика тратить время, - прокомментировала она свой выбор, -  если не иметь надежды на конечный результат. Или вот еще. Тридцать три, художник. Марья, как ты относишься к богеме?
-Терпимо, - рассмеялась женщина, - все, хватит попусту болтать! Давайте пить чай, а то обход скоро.


Глава 2.                Маша.

Дом, в котором жила Маша, был серым скучным зданием довоенной постройки. Сначала в нем размещалось общежитие рабочих местной обувной фабрике, но затем здание передали в жилфонд комбината бытового обслуживания. Стараниями предприимчивых обитателей оно в короткое время приобрело вид типичной коммуналки. Этажи разделились перегородками на секции. Каждая из них объединяла по пять-шесть жилых комнат общим коридором и заканчивалась обычно просторной кухней. Значимость кухни недооценить мог только тот, кто никогда не жил в коммунальной квартире. Ее стены знавали почти все: от банальных сплетен и мелких интриг до судьбоносных решений и сердечных тайн своих обитателей. Комната в этой квартире на рабочей  окраине  города  досталась ей после смерти бабушки.
Маша бросила на тумбочку трюмо  зонтик, зацепила ремешок сумки за крючок вешалки и, стянув с ног тесные туфли, босиком прошлепала в свою комнату. Каждый предмет громоздкой добротной мебели в ней: и широкий письменный стол под зеленым сукном, и неуклюжий  комод, и шкафы с гнутыми медными ручками до отказа набитые книгами, и даже высокая кровать за раздвижной ширмой занимал здесь свое принадлежащее ему десятилетиями место. В этот старомодный интерьер органично вписались несколько прекрасных копий известных итальянских мастеров конца прошлого века в позолоченных рамах. И только холодильник, да еще японский телевизор фирмы «Sony» на низкой тумбочке напоминали, что  за окнами все-таки конец двадцатого века.
  Маша распахнула дверцу холодильника и с минуту в задумчивости изучала содержимое. Да… С продуктами, как обычно в конце недели, не густо. Банка сгущенки, пачка  масла, кусок сыра, два яйца и пластиковая коробочка с мясным паштетом составляли на сегодня весь ее продовольственный арсенал. Так, яичницу с паштетом придется оставить на завтрак, а на ужин обойдемся  сладким. Она взяла с нижней полки  сгущенку, сыр, масло и сложила продукты на узкий  столик, служивший ей в одинаковой мере, то обеденным столом, то гладильной доской. Пока Маша нарезала ломтиками  батон для тостов, на нее, с делано-равнодушным видом презрительно щурился из кресла рыжий кот. Без слов было понятно, что такой ужин его в корне не устраивал.
-Да ты не хмурься, Василий! – она весело подмигнула своему  любимцу, - у тебя  сегодня  будет отдельное меню.
Сунув хлеб в тостер, Маша сняла с вешалки сумку и вынула из нее  газетный сверток. Василий, враз почуял запах колбасы. Он мягко спрыгнул с кресла, и, вытянув мордочку,  засеменил к хозяйке.
-Танюха у нас сегодня замуж вышла, так тебе, бездельник, с праздничного стола колбаса перепала. Потерпи, дружок,  сейчас порежу!
Кот с нарочитой леностью развалился рядом со своей миской и только нервно вздрагивающий кончик хвоста выдавал его нетерпение. Маша ссыпала в нее кусочки  колбасы.
В  дверь негромко постучали и, не дожидаясь ответа, осторожно отворили. В узком проеме показалась женская головка с высоко зачесанными волосами.
-Здравствуйте, Машенька, - полное румяное лицо соседки сморщилось в  приветливой улыбке.
-Добрый вечер,  Раиса Юрьевна. Заходите.
Старушка, не смотря на внушительную полноту, проворно бочком проскользнула в дверь и плотно притворила ее за собой.
-Ужинать собрались? - она указала глазами на тостер. - А я вот уже давно себе в этом удовольствии отказываю. Да-да, деточка. Сердце надо беречь. И  от лишних килограммов тоже.
      -В таком случае, может, просто выпьете со мной чаю с молоком?
Маша подвинула к столику кресло, излюбленный наблюдательный пункт  Василия. 
           - Спасибо, милая,  но от чая  тоже откажусь.  Я, Машенька,  хотела с Вами, - расположившись в неудобном жестком  кресле, заговорщицки  начала соседка, - одним соображением поделиться. Вы, наверное, заметили, что наш Петр Иванович  вторую неделю дома не ночует.
-Так может он снова на даче живет?
-Вот! И я тоже так сначала думала! Однако последние два дня  несколько раз звонила его  бывшая супруга. И представляете, выяснилось, что  и на даче его тоже нет! А если с ним какое-нибудь несчастье случилось? Не дай Бог, конечно. Или еще что-нибудь серьезное произошло? Сейчас чего только с людьми не случается! Даже газеты читать страшно.  Как Вы думаете, Машенька,  надо ли нам об его долговременном отсутствии в милицию сообщить?
Петр Иванович вот уже несколько месяцев был их третьим соседом по коммунальной квартире. Он занимал большую угловую комнату с тремя окнами в тихий сквер, которую освободил скромный интеллигентный старичок, вдруг на восьмом десятке сочетавшийся законным браком с бойкой вдовой из Подмосковья. Раиса Юрьевна поначалу  хотела предложить новому соседу обмен на свои две небольшие смежные, но потом передумала.  Летом к ней собирался приехать племянник из Пензы, «очень мозговитый» мальчик, поступать в политехнический институт. Их нового соседа, человека не молодого  и  малообщительного, Маша видела всего два-три раза, да и то мельком.  С работы тот возвращался поздно, на общей кухне не появлялся, а с начала весны безвылазно жил на своей даче в Луговом. Как-то они  столкнулись лицом к лицу в коридоре возле его комнаты. Петр Иванович смутился и поспешил прикрыть за собой дверь. Однако Маша успела заметить, как в комнате мелькнуло пестрое женское платье. Вездесущей Раисе Юрьевне к ее нескрываемому огорчению тоже удалось узнать о Петре Ивановиче совсем немного:  работал он  в какой-то фирме, с женой уже много лет состоял в разводе, имел  сына - студента.
-Я думаю, не стоит по этому поводу волноваться, - Маша нажала кнопку электрического чайника. – Это было… Секундочку, сейчас припомню… Да-да! Именно две недели назад и было... Я как раз готовила на кухне ужин и случайно слышала, как он говорил с кем-то по телефону. Речь шла о какой-то командировке. Точно! При этом Петр Иванович еще возмущался, что срок для нее слишком мал. Скорее всего, наш сосед просто уехал по делам. В конце концов, его бывшая жена могла бы обо всем справиться у него на работе.
-Так это же совершенно меняет дело,  - успокоено произнесла Раиса Юрьевна. – Если  жена Петра Ивановича снова будет звонить, я непременно посоветую ей так и поступить. Да, кстати, Машенька,    Вам тоже сегодня звонили. Три раза. Дважды мужчины и один раз женщина. И все интересовались Вашим объявлением на  обмен комнаты.
Она вопросительно посмотрела на Машу.
-Да, Раиса Юрьевна, - согласно кивнула та, - я давала такое объявление.
-Позвольте полюбопытствовать, хм…,- старушка деликатно кашлянула в пухлый кулачок, -  у Вас предполагаются некоторые  перемены в личной жизни?
-Нет. Я просто хотела перебраться поближе к родителям. У мамы сердце больное, и мне приходится каждый выходной мотаться к ним через весь город.
-Да-да, конечно, - соседка понимающе закивала, - только, Машенька, мне бы хотелось, если позволите, быть   в курсе Вашего обмена. Поймите  правильно, это не праздное любопытство. Мне все-таки предстоит с новыми соседями делить, так сказать, места общего пользования. А сейчас у многих склонность, извините, к вредным привычкам. А я человек уже достаточно пожилой….  Мы с Вашей покойной бабушкой здесь прожили бок о бок почти полсотни лет, и никогда между нами, можете мне поверить, не возникало недоразумений… Капиталина Васильевна была изумительнейшим человеком! Вот как сейчас помню. Познакомились мы с Капочкой на бирже труда в сорок шестом. Обе тогда были  совсем молоденькими девушками. Конечно, нас, как имеющих полное среднее образование, сразу же трудоустроили и поселили в нынешних моих «апартаментах». А в Вашей, - Раиса Юрьевна обвела комнату Маши затуманенным воспоминаниями взглядом, - тогда проживали брат с сестрой. Молодой офицер, демобилизовавшийся в сорок четвертом по ранению, и девушка совсем юная, почти девочка. До войны отец Николая и Настеньки, был очень известным инженером-мостостроителем. Но война и эту семью не обошла стороной. Федор Порфирьевич, прадедушка, значит, Ваш, погиб на фронте, а его жена с двумя старшими дочерьми попали во время эвакуации под бомбежку. Осиротевшую Настеньку взяли к себе чужие люди, но позже Николай сумел разыскать  сестренку…
Маша с интересом слушала неожиданно пустившуюся в воспоминания своей молодости соседку, которая была живым свидетелем  истории ее собственной семьи и знала о ней куда больше, чем она сама. Маше было трудно представить, что  бабушка, которую она помнила старой и больной женщиной и дедушка, умерший от полученных на войне ран, когда ей  едва сровнялось три года,  были моложе ее нынешней.
- Капочка и Николай, - продолжала тем временем рассказывать старушка, - с первого взгляда полюбили друг друга. Ах, какая это была чистая и красивая любовь! Каждое утро Николай бегал за набережную, это сейчас везде бетон и асфальт, а раньше там был чудесный зеленый луг,  и приносил букетик полевых цветов. Ваша бабушка, Машенька, любила только полевые цветы. Ну, а когда они поженились, Капочка перебралась в его комнату, а Настенька - ко мне. Мы с ней были очень дружны и жили,  как сестры. Потом Настенька окончила мелиоративный  техникум, вышла замуж за сокурсника, и молодые поехали по комсомольской путевке на целину. Вот с тех самых пор я и живу одна в своих двух комнатах...
- А почему Вы замуж не вышли? Неужели, так и не встретился Вам в жизни хороший достойный человек?
- От чего же. Людей и хороших и достойных было не мало, но на сердце они как-то не ложились. Видать однолюбка я.
Маше очень хотелось расспросить Раису Юрьевну о человеке, памяти которого та столько лет хранит верность, но в это время из коридора послышался телефонный звонок.
-Это, наверное, мой Виталик, - встрепенулась старушка. – Он сегодня  вступительный экзамен  сдавал.
Она поспешила к двери, а Маша нажала на кнопку пульта. На экране телевизора появились до боли родные лица очередного бразильского телемарафона,  которые с удивительным постоянством сменяли друг друга на каналах отечественного телевидения. Почесав за ухом вальяжно развалившегося на кровати Василия, она, наконец, налила себе чай, но в дверь снова постучали.
-Машенька, это оказывается Вас, - раздался за ней голос Раисы Юрьевны.
Звонила Зойка. Пригласила в субботу на новоселье. И хотя Маша не  любила  подобных мероприятий, не смогла отказаться. Как ни кто другой она понимала и разделяла Зойкину радость. Почти десять лет подруга с мужем и двумя детьми ютились в двухкомнатной квартире у свекрови. Муж Зойки был просто образцом потенциального неудачника. Все, за что бы  он ни брался, в конечном счете, оборачивалось для него полным крахом ожидаемых надежд. Кооператив, организованный на паях с приятелем, умер  в зачаточном состоянии. Занявшись извозом, в два счета угробил старенький «Москвич» покойного тестя. Устроившись в фирму по торговле автомобилями,  через полгода умудрился влипнуть в сомнительную авантюру. Во избежание судебного разбирательства, пришлось выложить даже те скромные сбережения, которые с трудом были собраны на покупку собственной квартиры. Но видимо в жизни бывают не только черные полосы. Акции предприятия, которые Зойкина семья приобрела на все выданные им государством ваучеры, вдруг резко подскочили в цене. И вот, продав ценные бумаги и взяв в банке кредит, подруге удалось, наконец, купить  двухкомнатную квартиру в спальном районе.
Вернувшись в свою комнату, Маша села за стол и отхлебнула  из чашки уже остывший чай. Ее рассеянный взгляд задержался не экране, где горячие латиноамериканские страсти сменились набившей оскомину рекламой, и  остановился на  газете, в которую была завернута колбаса для Василия. Она прижала ладонью к столу загнувшийся к верху уголок и пробежала глазами по колонкам объявлений. Нашла одно из них, то самое, под которым чиркнула острым ноготком Татьяна, несколько раз перечитала его и скептически усмехнулась. В ящике письменного стола отыскалась старая ученическая  тетрадь. Маша вырвала из нее  лист и, чуть подумав, быстро написала несколько строк. Затем, нахмурив брови, еще раз перечитала написанное, ухмыльнулась и перегнула тетрадный лист пополам.


Глава 3.                Гороскоп.

Зоя задумчиво постучала ластиком по глянцевой обложке журнала.
-Чем озадачилась?
Блондинка, старательно полировавшая пилочкой длинные ухоженные ногти, вопросительно посмотрела на женщину поверх модной металлической оправы очков.
-Да, так… Гороскоп прочла…- Зоя оправила манжет на рукаве модной кофточки, покупка которой существенно отразилась на ее семейном бюджете,  и покосилась на журнал.
-И что?
-Если верить ему,  меня сегодня ждет   какая-то неожиданность. Не-о-жи-да-ность, - произнесла она по слогам и хмуро добавила, - а я с детства терпеть не могу всякого рода сюрпризы! Ничего хорошего от них не бывает! По крайней мере, у меня.  И вообще, я уверена, что в жизни все зависит только от умения все правильно  рассчитывать.
-Не стоит забивать голову всякой  чепухой! - не прерывая своего занятия,  посоветовала  брюнетка с копной пышных волос собранных на макушке в пучок  яркой резинкой. Низко склонившись над столом, она что-то усердно строчила на листке бумаги
-А вот и не чепуха, Валюша, - лениво возразила ей блондинка. - Иногда гороскоп очень даже сбывается.
Отложив в сторону пилочку,  она сняла очки, посмотрела на свет сквозь линзы и  задумчиво покачала головой.
-Вот, к примеру, вчера мне по гороскопу была предсказана поездка или романтическое путешествие.   И что же? Так прямо с утра примчался Вадим, и мы уехали к его родителям на дачу…
-…грядки полоть, - насмешливо закончила ее фразу Валя и, отодвинув в сторону документ, потянулась. - То же мне, романтическое путешествие! - фыркнула она. - Вот если бы твой Вадим увез тебя  на выходные в Гималаи или на Канары… Короче, девчата, если наша Люсьенка никакую срочную работенку до обеда  не подкинет, - она подмигнула Зое, - то можно считать, что неожиданностей на сегодня избежала не только ты...
Еще не успели слова девушки слиться с шумом работающего принтера, как дверь отворилась и  в кабинет вошла, та, о которой Валя только что так небрежно говорила.  Начальник их отдела была миловидной женщиной невысокого роста, с ухоженным моложавым лицом и хорошо сохранившейся для своих пятидесяти с небольшим фигурой.  А столь необычное прозвище она получила  за удивительное внешнее сходство с популярной киноактрисой ее молодости  Люсьеной Овчинниковой. Острый пронзительный взгляд вошедшей скользнул по притихшим сотрудницам и остановился на Зое.
-Зоя, голубой цвет Вам очень к лицу. Освежает.
-Спасибо, Людмила Семеновна, - натянуто улыбнулась та и выжидающе посмотрела на начальницу. Ведь, наверняка, эта мегера пришла не за тем, чтобы рассыпаться в комплементах перед своими подчиненными. И действительно, Людмила Семеновна снова обвела всех присутствующих строгим взглядом и произнесла:
-Девочки, думаю для вас не новость, что Галина Петровна с понедельника уходит в декретный отпуск. Руководством нашего управления, - она выразительно подняла к верху костлявый указательный палец, - принято решение исполняющим обязанности начальника группы учета временно назначить  Васильеву Зою Васильевну.
Она уперла взгляд в Зою, ожидая ответа, но в кабинете повисло тягостное  молчание.
-Через час, - прерывая затянувшуюся паузу, сухим тоном произнесла Людмила Семеновна, - прошу Вас, Зоя,…Зоя Васильевна, зайти ко мне. А ты, Светочка, - она скользнула взглядом по скучающему лицу блондинки, - к концу рабочего дня не забудь мне табель на стол.
-Непременно, Людмила Семеновна, - пропела Светочка, а как только за начальницей закрылась дверь, с чувством заметила:
- Ой, Зойка, чую твое молчание Люсьенке  не понравилось…
- А она что хотела, чтобы я от радости на одной ножке запрыгала? - мрачно буркнула Зоя.
-Поздравить или посочувствовать? -  равнодушно осведомилась Валя.
-Да ну вас, - Зоя, нахмурившись, уставилась в окно, - кто же добровольно на учет пойдет, да еще в конце квартала?
-А я слышала, -  Валя аккуратно в стопочку сложила исписанные листы, - что Сан Саныча из «энергоресурсов» туда сватали. Значит, отвертелся, везунчик!
-Да ты сильно-то не горюй, - стала успокаивать Зою молчавшая до сих пор полная женщина за компьютером, Агнесса Моисеевна - ведь и оклад в полтора раза выше,  соответственно и премия… А тебе еще за квартиру поди ни один год расплачиваться.
-Вот она неожиданность! – делая на каждом слове ударение, произнесла Светочка, - а некоторые, - она уничтожающе посмотрела в сторону Вали, - считают, что гороскопы это чепуха! По такому случаю, девчонки, - она придвинула к себе калькулятор, - надо к обеду торт организовать.
Быстро пробежав пальцем по клавишам, Светочка сообщила результат своих подсчетов:
-Итак, по шесть тысяч с каждого! А с Вас, Агнесса Моисеевна, только две, если пожертвуете на стол баночку вашего замечательного кофе из своей заначки.
Все дружно рассмеялись, зная  слабость упомянутой дамы  к хорошему кофе.

Японский кондиционер тихо урчал в окне и наполнял кабинет приятной прохладой. Ключевые моменты в работе на предстоящий месяц были обсуждены, и Зоя поднялась из-за стола.
-Еще минуточку, - остановила ее Людмила  Семеновна, - я хотела поинтересоваться у Вас одним человеком…- она  замялась.
Зоя села на место и с любопытством посмотрела на начальницу.
-У Вас на новоселье, Зоинька, была одна очень приятная молодая особа, Ваша подруга Маша. Кажется, медсестра, если я не ошибаюсь? 
Зоя удивленно подняла брови.
-Да, мы с Марьей подруги. А что конкретно Вас, Людмила Семеновна,  интересует?
-Ну, скажем, где работает, как живет, родственники. Так сказать общее представление о человеке.
Зоя вдруг вспомнила, как на следующий день после новоселья  Маша спросила у нее, отчего  весь вчерашний вечер  начальница Зои на нее откровенно «таращилась». «Выходит, Марье не показалось. Интересно с чего бы это Люсьен заинтересовалась ей? - подумала она. - Может, кому-нибудь из ее родственников медсестра или сиделка понадобилась?»
-Мы с Марьей жили когда-то в одном доме и учились в одной школе. Потом она уехала в Москву, поступила в медицинский институт, но с третьего курса по каким-то личным причинам ушла из него. Ее бабушка в то время сильно болела, и Марья перебралась к ней в коммуналку на Заречье. Она и сейчас, после ее смерти, там живет. Между Марьиными родителями и бабушкой постоянно происходили какие-то конфликты. Причин их я не знаю, но Марья всегда была на стороне старушки. Ну, что еще? Работает в городской больнице. Кроме родителей у нее есть старший брат Николай. Года два назад он со всей семьей переехал сюда с Севера. Купили на проспекте Энергетиков  квартиру. Вот вроде бы и все. Людмила Семеновна, - не удержалась от вопроса Зоя, - а почему Вы интересуетесь Марьей?
-Раз уж у нас пошел такой разговор, Зоя, я обязана быть с Вами совершенно откровенной. Без доверия тут не обойтись. Дело, понимаете очень… деликатное. Во всяком случае, я убедительно прошу Вас, чтобы этот разговор остался между нами.
Людмила Семеновна пристально посмотрела ей в лицо. Зоя молча кивнула.
-Когда я увидела у Вас Машу, то сразу поняла, что именно такая женщина нужна моему сыну. Ему двадцать девять. Дима интересный умный и даже талантливый человек. Он прекрасно образован, много работает. Но вот  девицы, что вокруг него вертятся… они совершенно не того уровня, которые могли бы… Как бы это точнее выразиться? В общем, стать достойными спутницами в его жизни.
-Извините, Людмила Семеновна, а Вас не смущает, что Марья старше вашего сына. Ей тридцать три.
-Ничуть. И даже наоборот. Поверьте, зрелость и житейский опыт  несомненно имеют огромные преимущества в семейной жизни.  Я сама была старше мужа на шесть лет. А ваша подруга, я к ней присмотрелась, производит впечатление умной, самостоятельной, хозяйственной женщины. К тому же она очень мила...
-Но еще…
Зоя замешкалась подбирая нужное слово, но Людмила Семеновна понимающе улыбнулась.
-Ее хромота? Нет. Я не думаю, что это каким-то образом может отразиться на будущих детях. Кстати, Вы не знаете, как это… случилось? Следствие болезни?
  -Нет, - Зоя отрицательно мотнула головой. – Марье было десять лет, когда они с братом играли во дворе, где возле забора были свалены горой бревна. Она была на самом верхнем из них, когда одна из подпорок выскочила, и бревна покатились.  Врачи сделали все возможное, чтобы нога у девочки срослась нормально, но вот подвижность коленного сустава до конца восстановить так и не удалось.
-Понятно…- задумчиво произнесла  Людмила Семеновна. -  Только поймите меня правильно, - торопливо добавила она, - я ни коим образом не собираюсь навязать ей своего сына. Я… я просто забочусь о его будущем, хочу иметь здоровых внуков. Оттого, Зоя, очень надеюсь на Вашу помощь в этом деликатном деле.
-Мою помощь?! Право же,  не знаю… Да и чем я собственно  могу здесь помочь?!
Зоя недоуменно посмотрела на начальницу.
-Поверьте, можете! Я сейчас все Вам объясню.
Людмила Семеновна вынула из ящика своего стола узкую голубоватую бумажку и положила ее  перед Зоей.
-Это билет на завтрашнее представление столичного театра оперетты. Возьмите. Вы скажете Маше, что не можете, причину придумайте сами, пойти на спектакль и предложите ей этот билет. Вот и все.
-А если ее не интересует оперетта или уже имеются планы на завтрашний вечер? - с сомнением спросила Зоя.
-Выходит, Вы знаете о своей подруге не все, - усмехнулась Людмила Семеновна и Зоя впервые увидела на лице  Люсьен мягкую материнскую улыбку. – Из разговора с Машей, я поняла, что она большая поклонница Татьяны Шмыги, а значит, просто  не может быть равнодушной к оперетте. Так я могу положиться на Вас?
Зоя согласно кивнула и взяла со стола билет.

-Господи, Марья, да разве тебя это к чему-то обязывает! - Зоя с досады хлопнула кулачком по столу. -  Ну, чем ты, например,  собираешься   завтра заниматься? Обнявшись с Василием, - она кивнула на кота, который деловито вылизывал пушистый хвост, - смотреть телевизор?  Или помогать брату в его бесконечном ремонте? Что и говорить,  Люсьенка баба не подарок. Но ее сын, слышала, приятный и очень воспитанный молодой человек…
-Вот именно мо-ло-дой! - Маша поставила на стол чашки с кофе и распахнула дверцу холодильника. - Что будешь сыр, печенье  или колбасу?
-Давай печенье и сыр.
Зоя насыпала в чашку сахар и сокрушенно покачала головой.
-Ах, да! Как же это я могла  забыть! – Она выразительно покачала головой. - После разрыва с Сергеем молодость в твоих глазах стала страшным недостатком!
-Причем тут Сергей? - Маша невольно поморщилась. - Я сама чувствую себя с молодыми парнями старухой…
-Брось, Марья, - перебила ее Зоя, -  я же тебе предлагаю не замуж идти, хотя чем плохо быть женой будущего профессора! а только сходить с ним в театр. - Послушай, - она с хрустом надкусила кусочек печенья и как-то загадочно посмотрела на подругу, - а вдруг это как раз  твоя судьба и  есть?  А  ты ее сама собственными руками  от себя отталкиваешь. А?
-Ой-ой-ой! Только не надо, Зайка,  мне мою судьбу предсказывать!
Маша села напротив и  посмотрела на подругу проникновенным взглядом. Затем  озорно улыбнулась какой-то неожиданно пришедшей ей в голову  мысли  и покорно вздохнула.
-Ладно, давай твой билет. Не пропадать же добру. Только я не гарантирую, что твоя Люсьенка  останется довольна мною.
-Вот и славно, - обрадовалась Зоя и протянула билет подруге -  Чем сидеть весь вечер  с котом перед «ящиком»,  не лучше ли  провести  время с молодым мужчиной в театре, на людях? 
 
Зоя ехала домой. С заднего сиденья такси она поглядывала  на  мелькавшие за окном  огни  ночного   города.  Зоя не сдержала данное Людмиле Семеновне слово хранить конфиденциальность их разговора и все на чистоту выложила Маше. Обдумав на досуге свой разговор с начальницей, она пришла к выводу, что для ее подруги затея Людмилы Семеновны может обернуться совсем неожиданной стороной. В конце концов, решила она, не собирается же Марья до конца своей жизни избегать мужчин. Ну, попался однажды на ее пути подлец. Да, мало ли вокруг  примеров, когда по молодости да по неопытности с девушкой может случиться нехорошая история. Правда, Марья, дважды поплатилась за свою доверчивость и наивность, но это вовсе не значит, что теперь всю оставшуюся жизнь она должна ограждать себя от мужского внимания и общения, видеть в мужчинах только источник неприятности и беспокойства. Зоя женским чутьем понимала, что подчеркнутое равнодушие  Марьи к сильному полу всего лишь своеобразная защитная реакция, которая со временем стала перерастать  в комплекс. И потому была очень довольна собой, что  все-таки сумела уговорить подругу пойти завтра на оперетту. А вдруг в жизни Марьи и правда что-нибудь изменится?
Когда Зоя ушла, Маша вымыла на кухне чашки и вернулась в свою комнату.  Она взяла со стола театральный билет, в задумчивости повертела его в руках и вернула на прежнее место. В коридоре она сняла телефонную трубку. На другом конце  долго не отвечали, но затем послышался сонный мальчишечий голос.
-Здравствуй, Толик! Вы что уже спите?
-А тетя Марья! - узнал ее старший племянник Мани. – Не-а.  Это я лег рано. Мы завтра с дедом на утреннюю зорьку рыбалить собрались. Маняшку что ли позвать?
-Позови, - ответила Маша.
Через минуту в трубке послышался голос Мани.
-Манечка,  у тебя на завтрашний вечер нет никаких срочных дел? - спросила она у нее.
-Вроде нет, - не раздумывая, произнесла Маня, но тут же обеспокоено спохватилась, - а что опять передвинули дежурство?
-Нет, нет,  ничего не передвинули, - поспешила успокоить ее Маша. - Просто у меня билет в филармонию на вечернее представление пропадает. Очень важная встреча и отменить ее никак нельзя. Вот хотела тебе предложить. Ты как?
-Я с удовольствием. А билет?
-Не беспокойся. Я завтра с утра к вам лабораторию пойду. Тогда и занесу.
 
   Глава 4.                Подмена.

  Низкая хрустальная люстра тускло отсвечивала золотом, а позолоченные бра в простенках между крохотными ложами рассеивали мягкий свет на кресла партера.  Проходы в партере и ступеньки амфитеатра овального зала филармонии были усланы дорожками красного цвета в тон велюровой обивке кресел. Из оркестровой ямы доносились нестройные  звуки. Это музыканты настраивали  инструменты перед выступлением. За всю свою жизнь Маня была  в филармонии всего лишь раз. В пятом или шестом классе их приводила сюда учительница музыки на «Снегурочку». И вот теперь она с любопытством оглядывалась по сторонам. Солидная  изыскано одетая публика степенно занимала места в  зале. Мужчины в строгих костюмах, женщины  в вечерние платья. То там, то здесь сверкали на обнаженных шеях украшения, а плечи прикрывали дорогие меха. Маня откинулась на спинку кресла и устремила взгляд на сцену. Складки  тяжелого бархатного занавеса, освещенные  огнями рампы и яркими лучами прожекторов из ближайших к сцене боковых лож, едва заметно колыхались. Боковым взглядом она заметила, как рядом с ней  занял кресло худощавый молодой человек в легком  сером костюме. Он повернулся в сторону соседки округлое с мягкими чертами улыбчивое лицо и скользнул быстрым взглядом по тонкому  профилю девушки. Темно-зеленое наглухо застегнутое платье с отложным воротничком из черного бархата подчеркивало безукоризненную линию длиной шеи под высоко зачесанными белокурыми волосами. Золотой капелькой свисала с порозовевшей мочки маленького уха  серьга, в которой крохотными звездочками отражались огни люстры. Маня вдруг почувствовала, как невольно внутренне напряглась, а ее шею и лицо заливает краска.  Она скосила глаза, и их взгляды на мгновение встретились.
-Что-нибудь не так? – как можно спокойнее произнесла она и почти не узнала собственного голоса, так он был тих.
Тонкие девичьи пальцы нервно теребили подлокотник кресла.
-Да нет, все нормально, - молодой человек улыбнулся, и на его щеках обозначились ямочки, - просто на Вашем месте должна была бы сидеть другая женщина…
-Я знаю, - поспешно ответила Маня, - но у нее сегодня важная встреча, вот она и предложила  мне свой билет.
  -А Вам нравиться Легар? - поинтересовался молодой человек, явно желая перевести разговор на другую тему.
-Очень, -  с чувством ответила Маня, хотя впервые имя автора прочитала на программке десять минут назад.
-Вы, наверное, часто бываете в филармонии?
Собеседник чуть наклонился вперед, и Маня почувствовала легкий ненавязчивый запах дорогого одеколона. К парфюмерным запахам она относилась очень придирчиво, но сама  пользовалась духами редко, позволить себе дорогой «parfums» на свою скромную зарплату лаборантки девушка просто не могла. Ответить Маня не успела. Оркестр заиграл увертюру, и огни люстры стали медленно гаснуть.
В антракте молодой человек предложил пройти в холл, где была организована выставка художественной фотографии. Они познакомились. Дима оказался большим знатоком не только в музыке, но и в литературе и в живописи. Маня не сводила с нового знакомого восхищенного взгляда и ловила каждое его слово, которое находило отклик в ее сердечке. После спектакля Дима попросил разрешения проводить девушку домой. Троллейбус шел в парк, и половину пути молодые люди прошагали пешком по притихшим улицам ночного города. О чем они говорили? Вряд ли каждый из них мог бы точно вспомнить, но в тот момент каждое сказанное слово казалось обоим очень важным и значимым.
Дома, уже лежа в постели, Маня загадочно улыбалась в темноте своим мыслям. Какой он умный, внимательный,  красивый, а самое главное воспитанный! Маня вспомнила  мягкую улыбку и ямочки на щеках… Эх, жаль, что девчонки из их лаборатории его не видели! Точно бы с ума сошли от зависти! Но вдруг с беспокойством подумала, что они могли бы никогда не встретиться, если  бы Марья не была занята этим вечером. А ведь и Дима  тоже сказал, что на ее месте должна была сидеть другая женщина. Выходит он знаком с Марьей! Легкий укол ревности  коснулся девичьего сердца. Но только на мгновение. Маня не любила долго размышлять над неприятными вещами. В конце концов, она попала на замечательный спектакль и познакомилась с потрясающим парнем! И за все это должна быть благодарна Марье. «Надо будет сделать ей тоже что-нибудь приятное», - великодушно решила она, засыпая.

Когда в прихожей хлопнула входная дверь, Людмила Семеновна отложила в сторону вязанье и проворно устремилась туда. Почти два часа прошло со времени окончания спектакля.
-Как оперетта?
-Замечательно! Мне кажется, - Дима нагнулся к обувному шкафчику за тапочками, - провинциальный зритель куда более благодарный, чем столичный. Представляешь, почти всю сцену завалили цветами. А как твоя встреча?
-Нормально, - односложно ушла от ответа  Людмила Семеновна и нарочито небрежно поинтересовалась.  - Отчего так долго?  Я уже стала волноваться…
-Знаешь, мать, - Дима смущено отвел в сторону глаза, - на твоем месте сидела славная девчушка. Короче, я проводил ее домой, - он обнял женщину за плечи и по-детски ткнул холодным носом в материнскую щеку. – Извини, забыл позвонить.
-Да, ладно, - она ласково взъерошила светлые волосы  и невинно спросила, - а как зовут эту… девчушку?
«Вообще-то    определение «девчушка», - озадаченно подумала она про себя, - как-то не очень вяжется с образом Марьи. Но, видимо, у мужчин, - женщина недоуменно пожала плечами, - на  это счет понятия весьма своеобразные»
- Очень красивым именем.  Мария, - ответил сын и  скрылся за дверью своей комнаты.
Дима завалился на тахту, взял в руки журнал, но минуту спустя тот  мягко  шлепнулся обложкой о паркет, и комната погрузилась во мрак.  Дима не испытывал столь восторженных чувств как Маня, но милый девичий образ приятно будоражил его расшалившееся воображение.
Полчаса спустя, проходя мимо двери сына, Людмила Семеновна прислушалась к тишине за ней, и ее губы растянулись в довольной улыбке.


Мысль познакомить сына с Машей пришла Людмиле Семеновне в голову, едва она увидела ее на новоселье у Зои.  Людмила Семеновна считала себя женщиной современной и теоретически допускала, что рано или поздно в жизни ее ненаглядного единственного и горячо любимого сына появится женщина, которая займет, если не основное, то достаточно значимое место.  Как это будет выглядеть в действительности, Людмила Семеновна едва ли представляла себе, пока два года назад не появилась Ирина. Это юное создание было единственным отпрыском в семье очень состоятельных родителей. Девушка не была отягощена интеллектом, не блистала красотой, а своей угловатостью и резкостью  напоминала подростка. Эксцентричная и взбалмошная, избалованная и капризная Ирина с детства привыкла считаться только со своими желаниями и подчинять им окружающих.  Людмила Семеновна искренне недоумевала, чем же она могла приглянуться ее умному и уравновешенному сыну. Отношения Димы и Ирины  по степени выражения своих чувств и  эмоций напоминали  аттракцион «американские горки». Нескончаемые истерики и выяснения отношений  с удивительным постоянством чередовались либо с повышенной нежностью, дорогими подарками и вниманием друг к другу, либо с мрачным молчанием, демонстративной холодностью  и отчужденностью. Ни раз Людмила Семеновна подавляла в себе жгучее желание вмешаться в их взаимоотношения, но откладывала решительные действия до более подходящего случая. И неизвестно, сколько бы она еще ждала этого случая, если бы до нее  не дошли слухи, что  сын докатился до немыслимого, по ее представлениям,  позора. Своим же студентам он  за деньги  делал «курсовые». Людмила Семеновна поняла, что действовать надо было безотлагательно, тем более неожиданно появилось благоприятное обстоятельство. Диму срочно направили в командировку в небольшой сибирский городок. Поспешно собирая вещи, он попросил мать предупредить о своем внезапном отъезде Ирину, молодые люди были в очередной размолвке.  Дозвониться до Ирины Людмила Семеновна сумела лишь к вечеру следующего дня. Она пригласила девушку в гости, намекнув на важный разговор.  Когда они  расположились на кухне за чашкой кофе, с напускной откровенностью женщина завела разговор о сыне. Приступив к заранее отрепетированному монологу, ей даже не пришлось изображать  волнение, потому что она и в самом деле очень волновалась. Ведь, если ее план провалится, Людмила Семеновна даже  представить себе  боялась, как к ее несостоявшейся  затее отнесется сын. Доверительно заглянув в глаза девушке, она поведала ей «возникшую» ситуацию.
- Не знаю, говорил ли  тебе Димочка о своем нечаянном увлечении молодости. Но он вынужден был срочно уехать к своей давней знакомой. У них с этой женщиной общий ребенок. У мальчика, ему скоро четыре года, возникли проблемы со здоровьем…
Пока Людмила Семеновна произносила эту жуткую ложь, пухлые губки Ирины округлялись от изумления.
Нет, поспешила она заверить девушку, она вовсе не хочет, что бы та неверно истолковала ее слова. У Димы с той женщиной уже давно нет прежних чувств, да они и не могли долго быть вместе из-за разницы характеров, но там все-таки остался ребенок и от этого факта отмахнуться нельзя. А далее произошло примерно то, на что Людмила Семеновна и рассчитывала.  Мало заботясь об  употребляемых выражениях, Ирина  довольно эмоционально высказала женщине свое мнение об ее  сыне. В заключении со злостью сорвала с запястья золотой браслетик, подарок Димы, и швырнула его на стол.
-Передайте, чтобы этот коз…, извините, Ваш сыночек, - ее голос истерически взвизгнул, - больше мне никогда на глаза не попадался. Ясно?
По возвращении сына из командировки Людмила Семеновна  поспешила сообщить, что Ирина помирилась со своим прежним женихом и вскоре собирается за него замуж. В доказательство она  протянула ему разорванный золотой браслет. Месяц спустя Дима и в самом деле увидел бывшую подругу в обществе нового приятеля, которого принял за жениха. А Людмила  Семеновна,  наконец, могла  спокойно вздохнуть. Ценой сомнительной авантюры ей все-таки удалось вернуть в свою маленькую семью покой. А самое главное между матерью и сыном вновь установились прежние доверительные отношения, которых так не хватало Людмиле Семеновне последние месяцы.  После разрыва с Ириной характер Димы, по мнению матери, заметно улучшился. Он снова стал спокойным и рассудительным. К тому же, как раз на это время пришлось и  повышение Димы по службе. Однако столь желаемый покой в семье Людмилы Семеновны продлился не долго. У Димы появилась новая пассия. На этот раз жгучая брюнетка с прибалтийским именем. Регина была полной противоположностью своей предшественнице. Высокая, красивая, сексапильная. Манерой двигаться, говорить и даже просто смотреть  она ежеминутно подчеркивала свое женское начало.  Ее тело было значительнее развитее интеллекта. Регина жила у подруги и числилась разнорабочей в какой-то организации, кажется, по обслуживанию лифтов. На какие средства она безбедно, а порою даже шикарно, существовала для окружающих оставалось загадкой. Сама Регина намекала на помощь своих горячо любящих родителей-бизнесменов. С первого взгляда Людмила Семеновна поняла, что с этой женщиной ее сына связывает только постель. Убежденная, что подобные отношения долго не продлятся, она успокоилась и закрыла глаза на их связь. И напрасно. Регина, которая решила, что пришла пора «определятся» в жизни, ее мысли на этот счет не разделяла.  Как-то вечером Дима заговорил с матерью о своем решении жениться на Регине. От неожиданности женщина выронила из рук чашку с чаем. Едва шок от услышанного прошел, она  стала   горячо убеждать сына в опрометчивости данного шага, приводя все мыслимые и немыслимые доводы. Дима молча все выслушал и…  закрылся в своей комнате. Несколько дней мать и сын не разговаривали, и неизвестно чем бы закончилась их размолвка, если бы  и тут случай снова не помог Людмиле Семеновне.  В тот день ее делегировали на областном семинаре по вопросам  экологии.  В обеденный перерыв   в зале ресторана соседями по столику оказались солидного возраста мужчины. Из немногословного разговора, было понятно, что прибыли  они из хозяйств района. Вдруг один из них,с жесткими чертами лица и пышной седой шевелюрой,  Людмила Семеновна обратила внимание на него еще в холле перед заседанием, не закончив обеда,  поспешно поднялся из-за стола и, бросив на ходу «Вот и наши пташки прилетели!», направился к стойке бара. Людмила Семеновна  проследила за ним взглядом. Мужчина подошел к двум ярко разодетым девицам, одного взгляда на которых было достаточно, что бы понять, чем эти «пташки» промышляют. К своему великому изумлению Людмила Семеновна узнала в одной из них… Регину. Через пару минут мужчина вернулся к столику, и, не стесняясь ее присутствия, как о чем-то обычном небрежно сообщил:
-Дешевые телки. Договорился на весь вечер. Сами придут в номер.
-Вот и славненько, - небрежно отозвался его приятель, не отрываясь от куска телятины, над которым он усердно колдовал ножом и вилкой.
Узнать номер комнаты в гостинице, где  остановились «хозяйственники»,  для Людмилы Семеновны труда не составило.
После работы, когда сын в мрачном настроении появился на кухне, она поинтересовалась, знает ли тот, чем сегодня вечером занимается его ненаглядная невеста?
-Дежурит в ночную смену. А что?
-Дежурит она в номере 452 в гостинице «Восточная» на пару со своей подружкой. И уж какие такие они «лифты» там поднимают и опускают догадаться  большого ума не требуется, - не удержалась женщина от  язвительного замечания.
На следующий  вечер Дима хмуро объявил матери, что с Региной все кончено и попросил никогда не упоминать ее имя  в его присутствии.  Людмила Семеновна облегченно вздохнула, но снова…  преждевременно. Через неделю Дима, обеспокоенный своим здоровьем, был вынужден обратиться в кабинет анонимного обследования. С тех пор в отношениях матери и сына пролегла  невидимая трещина. Не было больше легкости и непринужденности в их общении, которыми всегда так гордилась и дорожила Людмила Семеновна.
Прошло два месяца. Ранним субботним утром, готовя себе на кухне кофе, Людмила Семеновна  услышала странную возню в коридоре, а затем тихий щелчок входной двери. Она поспешила в прихожую и лицом к лицу столкнулась с сыном.  Буркнув привычное «доброе утро» и подтянув трусы, он скрылся за дверью ванной. Людмила Семеновна задумчиво посмотрела ему в след, и направилась к кухонному окну. Почти тотчас из их подъезда вышла жгучая брюнетка, бывшая одноклассница Димы Виточка Воронова, разбитная разведенная бабенка, личность в их дворе весьма примечательная.  Женщина  томно потянулась крупным телом, подняла к голове пухлые руки и, небрежно собрав в  пучок темные пряди, зажала их заколкой. Затем поправила сползшую  с плеча бретельку сарафана и, покачивая полными бедрами, не спеша  двинулась к соседнему дому, в котором жила.  Людмила Семеновна с досады прикусила нижнюю  губу. «Господи! Ну, почему он так не разборчив? – в отчаянии подумала она. - Разве мало вокруг серьезных порядочных женщин?» Нет, решила Людмила Семеновна надо срочно что-то предпринять, иначе, не дай Бог, придется нянчить детей Виточки Вороновой.
 
Глава 5.                Ночной разговор

Маше не спалось. В комнате было  душно, и к тому же раздражал назойливый писк комара. Она поднялась с постели, подошла к окну и, сдвинув в сторону тяжелую портьеру, распахнула настежь рамы. Опершись ладонями о подоконник и слившись с темнотой тихой летней ночи, женщина несколько минут, неподвижно смотрела на иссиня-черное  звездное небо. Она с наслаждением ощущала, как свежесть ночного воздуха проникает под тонкую ткань ночной сорочки.
-…и ты даже не предложишь подняться к тебе? - донесся до ее слуха тихий девичий голос.-  Хотя бы за то, - в капризном тоне послышался злой упрек, -  что я уже почти  два часа торчу здесь, под окнами твоего дома.
Молчание.
-Ну, хорошо. Раз ты предпочитаешь выяснять отношения на улице, то…
-Я предпочитаю их вообще не выяснять.
Раздраженно перебил говорившую глуховатый мужской голос. Маша, не желая быть нечаянным свидетелем  чей-то ссоры, подняла руку, чтобы задернуть портьеру, но в это время вспыхнул огонек зажигалки и, бросив уродливые тени на лицо, осветил прикуривавшего. Она узнала соседа из угловой комнаты Петра Ивановича. Сердце сильно забилось и, сознавая, что подслушивать некрасиво, она все же осталась стоять у раскрытого окна.
-Ты просто трус! Трус! - зло прошипел девичий голос. -  И командировку эту дурацкую ты тоже выдумал! А выдумал ее, что бы оправдать свое длительное отсутствие. Ну же, признайся, что это так!
-Думай, как хочешь, - устало ответил мужчина, но тут же оживился. – Постой-ка! Так, значит, это ты названивала моей соседке, представившись бывшей женой?
-Ну, я. А что?
-Так, ничего. В смысле хорошего.
-Но и ты тоже хорош! Ты… ты не смеешь так со мной поступать. - В голосе девушки послышались угрожающие нотки. - Я ведь могу…
Она замолчала, казалось, подбирала нужные слова.
-Так что ты можешь, детка? - равнодушно поинтересовался мужчина.
-Сколько раз просила, не называй меня «деткой»! Я… я  могу  обо всем рассказать моему отцу.
-О чем? О нашем безобидном флирте? - он хмыкнул. – В таком случае я должен разочаровать тебя, девочка. Как раз твой  папенька  на базе отдыха и просил меня быть с тобой  внимательным, предупредительным и иметь снисхождение ко всем твоим выходкам и капризам. «У моей дочурки, объяснил он мне, огромная обида на весь мужской пол, потому что ее  жених предпочел более состоятельную невесту».
-Это не правда! Я не верю тебе.
-Как хочешь. Кстати, - в голосе Петра Ивановича послышалось любопытство, -  это действительно так и было?
-В общем-то, да. Сначала я и в самом деле  сильно переживала, но,  когда познакомилась с тобой,  поняла, что с тем парнем все было не серьезно. Просто глупое  увлечение. Только с тобой я поняла, что любовь это совсем другое, это большое и сильное чувство. И это чувство, - голос девушки стал вдруг нежным и мягким, - переполняет меня даже, когда я просто думаю о тебе. 
-Леся, деточка! - мужчина швырнул в сторону недокуренную сигарету, и красный тлеющий огонек, описав в темноте дугу, рассыпался на земле пучком ярких искр. - Да разве можно делать столь серьезные выводы из самого обычного внимания мужчины к хорошенькой девушке, тем более такого, который ей в отцы годится? Это же глупо.  В твоей молодой жизни непременно будет  человек, который по достоинству оценит тебя и полюбит,  полюбит по-настоящему…
-Не говори так! А как же я? Как мои чувства? Зачем мне кого-то ждать, если я сейчас люблю? Люблю тебя и хочу быть с тобой!
-Но это невозможно… Я никогда не смогу дать тебе того, что ты хочешь.
-Глупости!  Я же знаю, что нравлюсь тебе. Отчего же ты  избегаешь меня?   Почему мы не можем быть вместе? Ну, почему?! Почему? Скажи!
Из-за ветвей тополя, которые скрывали говорившую,  рядом с мужчиной появился размытый в ночи женский силуэт в светлых брюках и короткой кофточке.  Девичьи руки легли  на мужские плечи. Мужчина мягко их снял и задержал в своих ладонях.
-Погоди, Леся! - Петр Иванович по-отцовски погладил склоненную к его плечу голову девушки. -  Я ни  коим образом не хочу быть причиной твоих несчастий. Ты  же умная девушка и должна понимать…
Маша потихоньку прикрыла окно и на цыпочках вернулась к кровати. «Когда женщине говорят, что она умная, - с горечью подумала она, -  то наверняка считают ее беспросветной дурой». Когда-то и ей самой пришлось  услышать эти слова почти в схожей ситуации. Она закрыла глаза, но почему-то  подумала о Сергее, хотя  говорил ей их совсем другой человек. 

Маша впервые увидела его в палате хирургического отделения, где подменяла ушедшую в отпуск процедурную сестру.  Сергей почти весь был запеленат в бинты. Парень получил тяжелую ожоговую травму во время аварии  на котельной завода. На поправку он шел с большим трудом. Сказывалось еще и то, что к его физическим страданиям прибавились душевные. Незадолго до случившегося несчастья  от него ушла жена, забрав с собой  двух малолетних дочерей. Молодой, здоровый парень вдруг почувствовал себя слабым, выброшенным за борт привычной жизни и оттого находился в глубокой депрессии. В силу того, что Маша была медицинской сестрой,   она, наверное, и стала для Сергея единственным человеком, перед которым он не стеснялся  своей боли. Постепенно между ними установились и более доверительные отношения. В одно из ее дежурств Сергей пришел к ней на пост, и они разговорились. Он сам поведал ей о своей личной драме. О своей истории,  кстати сказать, довольно банальной в наши дни. Со своей будущей женой, в то время шестнадцатилетней школьницей,  Сергей познакомился на дискотеке незадолго до призыва в Армию. В течение всего срока его службы  влюбленные слали друг другу полные нежности письма. А когда Сергей  демобилизовался,  не откладывая, сыграли свадьбу. Прожили нормально, не хуже и не лучше других, почти шесть лет, родили двух дочерей. Родители жены во всем помогали молодоженам, и те сумели  вместе закончить заочно машиностроительный техникум.  И все было замечательно в их семейной жизни, пока однажды жена Сергея не встретила в гостях у своей подруги ее старшего брата, в которого в далекие детские годы втайне была по уши влюблена. Свободный, состоятельный, вернувшийся только что из очередной заграничной командировки, он, конечно же, имел в глазах влюбленной в него когда-то  девочки, несметное количество преимуществ и достоинств перед ее собственным  мужем, мастером в заводской котельной.  В результате, как ни старался Сергей, сохранить семейные отношения ему не удалось, Через полгода брак  распался. Жена вместе с девочками переехала в шикарный загородный особняк к новому мужу, а Сергею же было позволено видеться с дочерьми по выходным. Оставшись в  одиночестве в  однокомнатной «хрущевке»,  он крепко запил, чего раньше с ним никогда не случалось.  А потом произошла эта авария на заводе...
Маша внимательно слушала Сергея, но старалась не показать своего сочувствия парню. Она понимала, что невольной жалостью могла задеть его самолюбие и тем самым лишний раз причинить душевные страдания. Она сразу почувствовала, что Сергей, натура сильная и упрямая, и он вовсе не искал у нее утешения, а просто надо было человеку выговориться, поделиться с кем-то наболевшим.
За все три месяца, что Сергей пролежал в их больнице, бывшая жена  ни разу его не навестила. Зато, Маша точно знала, что здесь побывал ее нынешний супруг. Он переговорил с заведующим отделением, и на следующий день все необходимые для лечения Сергея лекарства были доставлены в больницу. Разумеется,   больному о  его «спонсоре» ничего  не сказали.  Когда Сергей выписался из больницы, на улице шелестел пожухлыми листьями октябрь. Он предложил  Маше поехать с ним в Ялту. Теплая крымская осень покорила женщину ласковым солнцем и обилием красок. Вдвоем они часами бродили по почти пустынной набережной, любуясь под гортанные крики чаек барашками  ленивых волн, перебирающих с тихим шорохом гальку. Впервые за много лет на душе Маши были безмятежный покой  и умиротворение. Искоса поглядывая на похудевшее после болезни с заострившимися чертами лицо Сергея, она думала, что вот,  наконец, встретила человека, который понимает ее без слов, способного думать и чувствовать так же как она. Их безмолвные прогулки с нежными объятиями и робкими поцелуями порой сменялись долгими бурными разговорами, словно им не терпелось очень многое поведать друг другу, поделиться чем-то  личным и сокровенным. Впервые после смерти бабушки Маша не чувствовала себя одинокой. Только бабушка, ее милая мудрая бабушка, всегда умела найти то нужное слово, от которого боль уже не казалась такой нестерпимой, обида – жгучей, а беда – необъятной.  После возвращения из Крыма, Маша перебралась в квартиру Сергея, где они прожили почти два года. Оформлять отношения не спешили, да и  Машу, это как-то мало заботило. Она стала подумывать о ребенке, тем более что ей уже сравнялось тридцать два, а с годами, как ни как, а в этом деле  считаться приходится. Однако разговор о ребенке  постоянно откладывался,  она отчего-то стеснялась начинать его первой.  Что именно удерживало ее, Маша  и сама не могла бы объяснить. Может быть, то, что видела, как он страдал от разлуки со своими  дочерьми и за два года их совместной жизни не пропустил ни одного выходного, данного ему для свидания с девочками. Несколько раз на каникулах Сергей забирал их к себе на день или два и Маша, что бы не мешать общению уезжала к себе в Заречье. Порой она  задумывалась, а сможет ли он питать такую же отцовскую  привязанность к их будущему ребенку?  Но, в конце концов, разговор этот между ними все же состоялся. Реакция Сергея была настолько неожиданной для нее, что Маша даже на смогла обидеться на жестокость его слов. В тот вечер  Сергей вернулся из  туристического похода. Учительница его старшей дочери предложила принять участие в этом мероприятии родителям, и Сергей с радостью согласился, прихватив с собой еще и младшую. Маша с любопытством рассматривала разложенные на столе фотографии, сделанные  Сергеем на привале у костра рядом с очень живописным озером.
-Девочки твои уже совсем большие, - заметила она.
-Это точно, - благодушно отозвался счастливый отец. Сергей как обычно после свидания с детьми, находился в самом радужном состоянии духа. – Вот  посмотри, малышка Юлька, - его палец ткнул в одну из карточек, где, засучив до колен брючки, младшая дочь стояла в прозрачной воде, - представляешь, быстрее всех доплыла вот до этого  островка. Его, к сожалению, здесь совсем плохо видно…
-Сережа, - Маша аккуратно сложила фотографии в стопочку, - Мы могли бы завести своего ребенка. Возможно, - она почему-то почувствовала страшное смущение, - у твоих девочек появился бы братик. Как ты смотришь на это?
Несколько мгновений Сергей ошарашено смотрел на женщину, точно услышал что-то неприличное.
-Ты… Ты это серьезно? – наконец, произнес он. – Ребенок? В твои-то годы?! Извини за прямоту, но неужели ты сама не понимаешь, что уже стара для этого. Нет, как женщина ты можно сказать еще в самой поре, по крайней мере, я никогда не ощущал разницу в наших годах, но заводить детей в твоем возрасте, я считаю… преступлением.
Теперь ошарашено на Сергея уставилась   Маша.
-П-почему   преступлением?
-Возможно, я слишком резко выразился, - он смущенно почесал затылок, - но посуди сама. Что за воспитание получит такой ребенок? Пеленки - распашонки, это еще самый безобидный период. А потом?  В шесть-семь лет, когда он пойдет в школу, и с ним надо будет активно заниматься, тебе уже перевалит за сорок. Дом, кухня, работа, особенно твоя с постоянными дежурствами, где же тебе взять еще силы и время на ребенка? Вот и получится, что его воспитанием будешь заниматься не ты, а школа, соседи и улица. Ну, в лучшем случае для общего развития  засунешь его  в какую-нибудь  музыкалку. Нет, Маша, все надо делать в свое время. И  детей рожать тоже. Пока молода. Тогда  интересы ребенка тебе будут и ближе и понятнее, а для него твой авторитет нерушим. Скажу тебе вот что. Часто и сами дети  стесняются  своих не молодых родителей. О каком взаимопонимании в таком случае может идти речь? Не обижайся, но с рождением ребенка ты безнадежно опоздала.  В прочем, это лично моя точка зрения, все-таки я отец двоих детей и опыт  на этот счет кое-какой имею.
-Конечно, я не умаляю роль родителей в формировании личности ребенка и в умении разделять его интересы,  но материнское  тепло, забота и внимание, разве этого мало? Даже, если я буду не в состоянии вместе с сыном лазать по горам, то вполне смогу  прочитать ему книжку или…
-Дорогая Маша,  - перебил ее Сергей, - полемикой о воспитании детей можно заниматься до бесконечности. Как говорится, сколько людей – столько и мнений. Но давай сразу внесем ясность на будущее. Я хочу, что бы ты знала, что я вполне счастлив теми детьми, которых имею. Если тебе надо о ком-то  заботиться, мы можем завести собаку или кота. А в прочем, - Сергей обнял женщину за плечи, - я не смею навязывать тебе своего мнения.
Прошел месяц со дня  этого разговора, который заметно отдалил Машу и Сергея друг от друга. Нет, внешне все оставалось по-прежнему, но в их отношениях постоянно присутствовало какое-то внутреннее напряжение, не видимое постороннему глазу. 
В тот день был выходной. Сергей как обычно уехал за город к детям, а Маша принялась за стирку. Неожиданно в прихожей хлопнула дверь.
-Сережа,  ты что ли? - крикнула она из ванной.
Но ответа не последовала. Шлепнув о дно ванны мокрую ткань, Маша заглянула в комнату. Сергей поспешно собирал свои вещи  в раскрытый на диване чемодан. На появление Маши он совершенно не отреагировал.
-Что-то  случилось? Ты уезжаешь?
Голос женщины, казалось, вернул его в реальность.
-Да-да, - рассеяно произнес он, - а где моя электробритва?
-Сережа, ты можешь, наконец, объяснить, что случилось?
Маша вытерла о фартук мокрые руки и села на край дивана рядом с открытым чемоданом.
-Случилось? Да, случилось! Случилось ужасное! Ее муж погиб. Помнишь, по телевизору в хронике происшествий показывали аварию на мосту? Он был там. Сегодня похороны. Я должен быть с детьми и с… ней.   Где же, черт возьми, эта электробритва!
Маша открыла шкафчик, достала электробритву,  положила ее в открытый чемодан.
-Ты, Мария, не обижайся, а постарайся понять. Они хоть и бывшая, но все-таки моя семья.  Я люблю девочек и не могу оставаться в стороне, когда…
-А как же я?
-А при чем тут ты? Извини, я, кажется, не то говорю. Ты славная и добрая женщина.  Не спорю, нам было хорошо и легко вместе, но разве я когда-нибудь говорил  тебе о любви? Я всегда был честен с тобой. Ты не могла не видеть, что все мои привязанности  остались в прошлом.  Да, я к тебе  относился с симпатией и благодарностью за все, что ты для меня сделала. Это правда… Но… я тебя не люблю... Пойми, сердцу приказать нельзя…
Маша молча вышла из комнаты.
Через две недели она занесла ему свои ключи от квартиры.  Несколько ничего незначащих дежурных фраз составили весь их прощальный разговор. Встретившись точно два ручейка, они слились в один, и спокойно побежали вместе по ровной долине. А когда в конце ее повстречались бугры и овраги, каждый продолжил свой путь в удобном для него русле. С того дня  Маша решила никогда больше не связывать свою жизнь с мужчиной  и… завела кота.

Глава 6.                Письмо.

  Серое дождливое  утро беззастенчиво заглядывало в не зашторенное окно. За мокрым стеклом ветер гнул  потемневшие от дождя ветви тополя.  Частые капли звонко стучали о жесть карниза.   Маша лениво потянулась, выпростала из-под простыни руку и погладила запрыгнувшего на кровать Василия. Снова закрыв глаза, она  перевернулась на другой бок, по случаю выходного дня можно дольше обычного поваляться в постели. Сообразительный кот понял намерения хозяйки,  недовольно мяукнул, значит, завтрак откладывается, и  свернулся в мягкий рыжий клубочек. Однако продлить состояние неги в  утренней дреме так и не удалось.  В дверь громко постучали.
-Машенька, - раздался за ней голос соседки, -  Вас к телефону! Лидия Петровна звонит.
-Спасибо, Раиса Юрьевна! Уже  иду!
Маша сбросила с себя простыню, сунула ноги в шлепанцы и, запахивая на ходу накинутый поверх ночной сорочки пеньюар, поспешила к двери.
Мать сначала долго сетовала на ненастную погоду, потом многословно жаловалась на самочувствие и, наконец, объяснила цель своего звонка. Надо было встретить в аэропорту отца, возвращавшегося из санатория. Маша терпеливо дослушала ее монологи и, скрывая досаду в голосе, придется менять планы на день, пообещала все прилежно  исполнить. Бросив на рычаг телефонную трубку, она громко позвала Василия. Тот не заставил себя ждать,  и, обгоняя хозяйку, первым ринулся в кухню. У газовой плиты, уткнувшись в потрепанную книжку, караулил закипавшее в кастрюльке молоко худощавый веснушчатый паренек, племянник Раисы Юрьевны.
-Доброе утро, Марья Константиновна, - не отрываясь от чтения, поздоровался Виталик.
-Ну, если только ты считаешь, что оно доброе…, - ворчливо отозвалась Маша и с тоской покосилась  на серое окно. Не навязчиво напомнил о цели их прихода Василий, его мордочка мягко потерлась о ногу хозяйки. Маша открыла дверцу шкафчика, достала с полки пачку «Wiskas»  и насыпала сухой кошачий корм в миску. В это время  с перекинутым через плечо полотенцем в кухню почти вбежала Раиса Юрьевна. Отстранив от плиты племянника, она успела ловко подхватить с огня кастрюльку, над которой уже поднялась  шапка белой ноздреватой пены.
-Господи, Виталик! - в голосе пожилой женщины прозвучал мягкий упрек, - какой же ты право рассеянный! Ничего поручить тебе нельзя.
Виталик оторвался от книжки и, близоруко щурясь, виновато заморгал.
-Простите, тетя Рая. Нечаянно увлекся…
Раиса Юрьевна для шестидесяти восьми лет крепкая и, не смотря на полноту, подвижная старушка, снисходительно покачала величественной  седой головой.  Густые волосы она взбивала надо лбом и укладывала в высокую модную во времена своей молодости прическу. В отличие от Маши Раиса Юрьевна предпочитала в домашней одежде просторные халаты. Вот и сейчас на ней переливалось золотыми складками расшитое по низу восточным орнаментом кимоно. Женщины перекинулись несколькими словами о погоде.
-А как продвигаются Ваши, Машенька, дела в обмене комнаты, - поинтересовалась  Раиса Юрьевна, помешивая ложкой манную кашу.
-Пока никак. Стоящего ничего не предлагают, - нехотя ответила та и, наполнив водой чайник, поставила его на горелку. В это время в коридоре послышался какой-то подозрительный шум. Маша удивленно посмотрела на соседку.
-Что там?
-Это, наверное, Петр Иванович, - ответила та и протянула ложку племяннику, - на-ка, Виталик, помешай, а я пока за маслом схожу.
-Теть Рая, лучше я сам схожу.
Виталик вышел.
- Кстати, - старушка обернулась к Маше, - Вы, Машенька, были совершенно правы. Петр Иванович действительно уезжал в командировку, куда-то за Урал, что ли. Он уже извинился, что нас не предупредил и тем самым доставил  в некотором смысле нам беспокойство.
Шум в коридоре снова повторился, а через  секунду в дверях кухни показался тот, о ком  говорили женщины.
-Доброе утро, соседушки! – он смущенно посмотрел сначала на Машу, потом на Раису Юрьевну. -  Я там сдвинул какие-то коробки…
-Ничего страшного, - Раиса Юрьевна махнула рукой и пояснила, - это приятели Виталика какие-то железки оставили. Вечером заберут.
Стоя в стороне у окна, Маша с любопытством рассматривала Петра Ивановича. До этого они с новым жильцом лишь мельком встречались в коридоре. Сейчас без бороды он показался Маше значительно моложе. Выше среднего роста, с модной  «спортивной» стрижкой тронутых у висков сединой волос. Белая тенниска плотно облегала мускулистые плечи и грудь и еще более оттеняла очень смуглый неюжный загар его тела. Крепкой фигурой и мужественными чертами лица он напоминал  героя западных вестернов. «Справный мужчина, - невольно оценила про себя Маша, но тут же усмехнулась, вспомнив подслушанный  ночью разговор. - Не удивительно, что молоденькие  девушки западают на него и влюбляются по самую макушку».
Петр Иванович тем временем любезно улыбнулся пожилой женщине.
-Раиса Юрьевна, Вы как всегда, неотразимы!
-В моем возрасте, уважаемый Петр Иванович, - без какого-либо намека на кокетство произнесла  та, - это удается ой, как  нелегко!
Она сокрушенно вздохнула, но по едва заметной улыбке, тронувшей ее губы, Маша поняла, что комплимент соседа доставил-таки ей удовольствие. 
-Марья Константиновна, - неожиданно обратился к ней Петр Иванович, - раз уж Вы стоите у окна, не подскажете, как высоко поднялся столбик термометра?
-Девятнадцать градусов, - ответила Маша и вдруг почувствовала страшную неловкость за свои растрепанные волосы и заспанный вид. Бочком она выскользнула из кухни и поспешила укрыться от посторонних глаз за дверью ванной.

В аэропорту было шумно и многолюдно, как это обычно бывает в летние месяцы. До прибытия самолета оставалось еще двадцать минут. Все кресла в зале ожидания были заняты, и Маша бесцельно бродила вдоль стоек. Задержалась у газетного киоска. Пробежав взглядом по ярким обложкам журналов, она удивленно оглянулась. До ее слуха донеслись тихие всхлипывания.  Маша обогнула прилавок и увидела на полу возле окна кудрявую девчушку лет четырех-пяти в коротких штанишках и яркой майке. Та сидела на корточках, прислонившись спиной к стене,   и терла кулачками покрасневшие глаза. Она присела перед малышкой.
-Э-эй! Отчего плачем?
Девочка не ответила, отняла руки от заплаканного  личика, посмотрела на незнакомую женщину и протяжно всхлипнула.
-Ну, хорошо. А мама у тебя есть?
Девочка молча кивнула.
-А где она?
Девочка показала пальчиком на окно, за которым на взлетной площадке проходила посадка в аэробус «ИЛ-62».
-Улетела-а на самолете-е.
Она снова протяжно всхлипнула и вдруг, давясь рыданиями, быстро заговорила:
-Она сказала, если я не буду слушаться, то улетит к бабушке одна, а меня оставит на вокзале с бомжами. Я взяла и спряталась во-он за тот ящик, - девочка указала пальчиком на деревянный торговый лоток, - а потом я пришла, а мамки нет. Она улетела на самолете.
-А зачем же ты пряталась?
Маша достала из кармана пиджака носовой платок и вытерла мокрые щеки девчушки.
-Я… я думала, она испугается и будет меня искать.
-Давай-ка я тебя отведу…
-К маме?
-Нет, сначала туда, куда собирают потерянных детей.
Маша встала и оглянулась по сторонам в поисках стража закона, но милицейской формы нигде не было видно.
«Ладно,  подойду к справочной, там спрошу», - решила она,  а вслух сказала:
-Ну, давай руку, пойдем искать твою маму.
Девочка поднялась и доверчиво вложила в  руку женщины свою ладошку.   Они пересекли зал ожидания и уже почти подошли к стойке справочной, как из другого конца помещения раздался пронзительный крик:
-Сонечка! Доченька! Держите их! Это мой ребенок! Господи, она уводит моего ребенка!
Маша с девочкой оглянулись. В их сторону, скрежеща высокими каблуками по мраморной плитке пола, неслась полная женщина. Девочка вырвала свою руку из Машиной ладони и с криком «мамка!» бросилась ей навстречу. В этот момент Маша почувствовала, как кто-то крепко взял ее под локоть.
-Куда вы вели чужого ребенка, гражданка? - строго спросил неизвестно откуда появившийся старшина милиции.
Маша попыталась объяснить ситуацию, но тут подскочила разъяренная мамаша и накинулась на нее с обвинениями в похищении малышки. Вокруг стала собираться толпа любопытных. Старшина благоразумно поспешил перенести разбирательство в находящуюся рядом комнату таможенного досмотра. Когда все обстоятельства были выяснены, Маша, не дослушав извинений толстой мамаши, выскочила за дверь и поспешила к толпе встречающих, так как самолет за это время уже успел произвести посадку. Среди пассажиров отца не было. Маша кинулась к стойке получения багажа, но и там его не оказалась. Раздосадованная она направилась к стоянке такси и  сразу же увидела отца. Поставив на асфальт у  своих  ног чемодан, он о чем-то беседовал с миловидной блондинкой лет сорока.
-Привет, пап! - бросилась к нему  на шею Маша.
-Марья! Здорово, дочка! - обрадовался отец, обнимая ее. Он чмокнул Машу в щеку, но тут же чему-то смутился. – Познакомься, это Галина Сергеевна. Мы вместе отдыхали в санатории. А это моя Марьюшка.
-Приятно познакомиться, - манерно промяукала женщина, а хорошенькое лицо скривила кислая улыбка, которая  напрочь опровергала произнесенные ею слова, - Константин Николаевич не раз говорил мне о Вас.
-Как дома?
-А-а, - Маша небрежно махнула рукой в сторону.
-Все ясно, -  усмехнулся отец. -  Мигрень, давление...
Тут подъехало такси, и все трое погрузились в машину. 
-Сначала мы отвезем Галину Сергеевну, - обернулся Константин Николаевич к женщинам, когда машина тронулась. – Надеюсь, возражений нет? На площадь танкистов, пожалуйта, - бросил  он водителю.
«Ох, папка, папка! - подумала про себя Маша, заметив ласковый взгляд, которым  украдкой  одарила отца Галина Сергеевна - и за что тебя только бабы любят?  Хорошо, что я, а не мама, поехала тебя встречать. По крайней мере, одного скандала избежали. Это уж точно».  Отец Маши был неисправимым романтиком и таким же неисправимым поклонником женских чар. Все конфликты между родителями, насколько это помнила Маша, возникали только из-за этих двух слабостей отца.  Мать Маши давно смотрела сквозь пальцы на мимолетные увлечения супруга. «Он пошел в своего деда, - как-то грустно сказала она дочери. - Семья при любых обстоятельствах для него все равно  останется  главной, поэтому не стоит делать трагедии из его любовных «новелл». Выражение «любовный роман» Лидия Петровна считала слишком сильным  для легкомысленных флиртов своего супруга.  Пока они ехали от площади танкистов до дома, Маша рассказала отцу о происшествии, случившимся с ней в аэропорту. Возле главпочтамта она попросила  остановить такси. В окошечке «до востребования» Маша протянула паспорт.
-Не на фамилию, а на номер документа посмотрите, пожалуйста.
Служащая порылась в ящике, извлекла два конверта, один вернула на место, а другой протянула Маше.
-Спасибо.
Маша спрятала письмо в карман пиджака и вернулась в машину.
-Не пишут? - поинтересовался отец.
Маша отрицательно покачала головой.
-Оно заметно, - усмехнулся он и указал глазами на карман,  из которого торчал краешек конверта.
Торжественный обед по случаю возвращения отца, на который собралось все семейство, затянулся. И, конечно же, основной темой для разговоров были впечатления главы семьи от проведенного на южном море отдыха. Константин Николаевич не пропустил ни одной экскурсии и нащелкал фотоаппаратом две пленки. Лидия Петровна, рассматривавшая фотографии, задержала взгляд на одной из них. Отец был снят в окружении трех женщин. Ткнув в снимок пухлым пальцем, спросила:
-А это кто такая? Ведь, наверняка, своим пылающим взором  сумела растопить лед твоего слабого  мужское сердце.
Ее глаза насмешливо посмотрели поверх очков на мужа. Маша заглянула через плечо матери и невольно подняла удивленный взгляд на отца. Палец Лидии Петровны указывал на карточке на Галину Сергеевну. Отец тоже взглянул на фотографию и, ничуть не смущаясь, с оттенком равнодушия пожал плечами:
- Это? Не знаю. Случайная женщина. Виделись лишь раз на экскурсии, когда ходили  на водопады.
Если бы Маша не ехала полтора часа назад со «случайной женщиной» в такси, у нее не возникло бы и тени сомнения в искренности сказанных отцом слов.
«Ну и папка! Ну и артист! – восхищенно подумала она. – Видимо короткая курортная «новелла» грозит перейти в продолжительный городской «роман» – она сокрушенно вздохнула.
-Чего вздыхаешь? – Лидия Петровна подняла на дочь глаза и отложила в сторону фотографии. – Тоже могла бы взять у себя в профкоме  куда-нибудь путевку. Отдохнула бы, горло подлечила. А то по три раза за зиму ангиной мучаешься…
-Я подумаю, - поспешно ответила Маша, зная слабость матери воодушевлено рассуждать на темы здоровья, особенно собственного.

Дома Маша первым делом вытащила из кармана пиджака письмо и, присев за краешек кровати,  нетерпеливо надорвала конверт. Страница менее, чем  на половину была исписана угловатым совершенно без наклона подчерком.
«Здравствуйте, Мария. Не могу не ответить на письмо единственной женщины, которая откликнулась на объявление в газете, хотя боюсь, что разочарую Вас. Дело в том, что к этому объявлению я имею весьма относительную сопричастность.  Не удивляйтесь. Просто таким, довольно «оригинальным» способом проявил свою «заботу» обо мне мой лучший друг, искренне уверенный, что любовь женщины и семейный очаг способны оторвать бродягу геолога от его беспокойной кочевой жизни. Только мой дорогой друг не учел  один маленький фактик. Вряд ли на свете существует женщина, способная мириться с тем, что ее мужчина будет вечно мотаться по командировкам где-то на краю земли. Спасибо,  за доброе хорошее письмо.   Степанов П.»
Мария несколько раз перечитала письмо и задержала взгляд в конце его на постскриптуме, где вместо букв стояли немые цифры телефонного номера. Ее губы сложились в снисходительную усмешку. Значит, Вы, геолог-бродяга Степанов П., все-таки  в душе не так безнадежно категоричны, как на бумаге.
Маша позвонила. Пошутив над другом Степанова, который «состряпал» объявление и Машиной подругой, которая выбрала в газете именно его, Степанов П. и Маша договорились о встрече.

Глава 7.           Не состоявшееся свидание

Маша подошла к окну. На улице накрапывал мелкий дождь. Циклон, который вот уже вторую неделю был предметом  постоянного обсуждения синоптиков, видимо, грозил затянуться и вконец испортить последний месяц и без того не баловавшего своим теплом лета. По дорожке мимо окна, прикрывая голову полиэтиленовым пакетом, пробежала  девушка. Маша узнала Маню. «Интересно как у них с Димой?» – подумала она, провожая взглядом стройную  фигурку в белом халате. Девчонки из лаборатории шептались, что Маняшка снова по уши влюблена. Хотя, состояние влюбленности  для Мани было скорее нормой, нежели исключением. Она постоянно в кого-нибудь влюблялась, правда, чаще всего это были либо артисты либо спортсмены. На этот раз похоже дело обстояло серьезно. Маша невольно улыбнулась. Она вспомнила, как Маняшка рассказывала о своем знакомстве с будущей свекровью.
Они с Димой встречались уже почти два месяца, когда тот пригласил девушку к себе домой на ужин. Маня не на шутку испугалась и  откровенно высказала парню, что боится не понравиться его  маме, женщине, по рассказам Димы, умной и строгой. Но тот лишь посмеялся над ее опасениями, заверив, что Людмила Семеновна уже заранее испытывает к его избраннице самые теплые чувства. Однако реакция хозяйки дома на  их с Димой появление привела Маню сначала в замешательство, а потом в самую настоящую панику. Людмила Семеновна, вышедшая на шум хлопнувшей двери в коридор, вместо того чтобы ответить на приветствие молодых людей в немом изумлении уставилась на гостью. Несколькими минутами раньше Людмила Семеновна старательно перед зеркалом репетировала на своем лице маску удивления, которой, по ее мнению, она должна была встретить приход Марии. Однако, увидев рядом с сыном тоненькую русоволосую девушку, напрочь забыла о своих театральных приемах.
-Эт-то, - она перевела растерянный взгляд на сына, -  и есть твоя Мария?!
-Ну, да, - ответил тот и притянул к себе подругу за плечи. - Я же тебе говорил, что влюбился в самую очаровательную девушку на свете.  Знакомьтесь.
  Людмила Семеновна через силу улыбнулась и поспешила вернуться к обязанностям гостеприимной хозяйки. К концу ужина напряженность пропала,  и они втроем уже непринужденно болтали о самых разных вещах. Маняша нашла маму Димы не только умной, но красивой и веселой. Не смотря на молодость избранницы, выбор сына пришелся по душе и Людмиле Семеновне. Девушка оказалась искренней, очаровательной в своей непосредственности и к тому же без памяти влюбленной в ее мальчика.
Дежурство тянулось бесконечно долго. Впрочем, так всегда бывает, если  все мысли подчинены одному единственному – ожиданию.  Особенно, если  предстоящее событие может принести в твою жизнь что-то новое и неизвестное, и  стоит лишь об этом подумать, как где-то глубоко внутри тебя поднимается волна, нет, даже не волна, рябь смутного волнения, от которого немного приостанавливается дыхание и чуточку замирает сердце. Такое или примерно такое состояние весь день владело Машей в преддверии вечернего свидания. Ее тихая задумчивость не ускользнула от внимания Аси, которая, хитро прищурив зеленоватые кошачьи глаза, заметила подруге, что та сегодня слишком рассеянна и что чаще обычного поглядывает на часы над дверью кабинета, уж не спешит ли она на свидание? Проницательность девушки неожиданно смутила Машу.  Но всему приходит конец, закончилось и дежурство. Маша спешила домой, не замечая ни толчеи в переполненном троллейбусе,  ни мелкого, очень напоминавшего осенний, дождя на улице. Время от времени на губах женщины играла чуть заметная улыбка. Интересно придет ли он на свидание с цветами? А может ей стоит чуточку опоздать  «для приличия»?  Нет, лучше, наоборот, придти чуть раньше самой и  приглядеться к нему со стороны… Или… Да что говорить! Просто удивительно, какие иногда глупые мысли лезут в голову перед свиданием
Дома Маша вынула из верхнего ящика письменного стола коробку с набором французской косметики. Сказать по правде косметикой она пользовалась в очень редких случаях, природа  итак не поскупилась на яркость красок в ее облике. Затем направилась к платяному шкафу. Сначала необходимо выбрать подходящий наряд.  Она распахнула  дверцы и застыла на секунду в раздумье, придирчиво разглядывая свой гардероб.  Ее рука стала медленно перебирать плечики. Маша  выдернула одни из них с брючным  костюмом и покрутила со всех сторон перед собой. Возможно, для первой встречи немного строгости не помешает, но в то же время хочется быть женственной и загадочной. Она бросила вешалку с костюмом на спинку кресла и вынула  из шкафа платье из темно синего набивного шелка. Маша знала, что его фасон выгодно подчеркивал ее высокую небольшую грудь и скрывал полноту бедер. Она приложила его к себе и повертелась перед зеркалом. Нет. Вырез слишком глубокий. Пожалуй, в нем она будет выглядеть нескромно. В размышления женщины ворвался телефонный звонок. Бросив на кровать платье, Маша поспешила в коридор.
-Марьюшка! – услышала она срывающийся голос отца. – С мамой плохо! Очень плохо!
- Что с ней? Сердце?
-Да. Врачи говорят инсульт. Они не ручаются…
-Ты вызвал «скорую»?
-Они уже здесь. Забирают ее в больницу. Я еду с ней.
- В какую больницу?
-В Сокольскую.
-Держись, папа. Я сейчас буду.
Маша кинулась в свою комнату. Сорвала с вешалки пиджак и, схватив  сумку, выскочила за дверь. Дрожащими пальцами она с трудом воткнула ключ в узкую изогнутую щель замочной скважины.
-Марья Константиновна, не закрывайте дверь!
Раздался за ее спиной голос соседа. Петр Иванович  широким пружинистым шагом, перемахивая через ступеньки, спешил наверх по лестнице.
-Господи!   Что с Вами? – он остановился на площадке, загораживая женщине дорогу.
Маша хотела ответить, но ее губы задрожали, а из глаз хлынули слезы.
-Я могу чем-нибудь помочь?
Маша отрицательно покачала головой, подняла на него глаза и, размазывая ладонями по щекам слезы, прошептала:
-С мамой инсульт. Извините. Мне срочно надо в больницу.
Она сделала шаг в сторону, стараясь обойти Петра Ивановича, но сосед мягко взял ее под локоть.
-Постойте. Я вас отвезу.
-Но Вы же куда-то спешите.
-Это уже неважно, - мужчина небрежно махнул рукой, - переодеться хотел.
Они вышли на улицу. Петр Иванович распахнул перед женщиной заднюю дверцу машины. На сиденье рядом с водителем лежали цветы. Уступая дорогу Маше, мужчина  смутился под ее взглядом.
-Это… это для сотрудницы. У нее день рождения, - зачем-то пояснил он.
«Врет, - вздохнула про себя  Маша, искоса взглянув на цветы, - и довольно неуклюже. Зачем?  И почему только мужчины стесняются красивых слов и красивых жестов? Хотя ведь знают наверняка, что нам, женщинам, это нравиться и, даже больше того, что мы их ждем от них».
Машина выехала со двора и, разбрызгивая в стороны лужи, помчалась по мокрому асфальту проспекта.

Константин Николаевич мерил крупными шагами узкий больничный коридор. Увидев в дверях дочь, он остановился.  Маша бросилась к отцу, ухватила обеими руками его за локоть и молча прижалась щекой к плечу. Он погладил свободной рукой волосы дочери и на молчаливый вопрос ее тревожных глаз  медленно покачал головой.
-Пока еще ничего неизвестно…
Они еще стояли вот так, тесно прижавшись друг к другу, когда дверь палаты отворилась, и в  коридор вышел доктор. Едва взглянув в его лицо, Машина поняла все. Мамы больше нет. Она боялась поднять глаза на отца. Доктор с сочувствием посмотрел по очереди на каждого из них и печально покачал головой.
-Мы сделали все, что могли. У вашей жены был обширный инсульт. – Его кроткие пухлые пальцы коснулись поникшего плеча  Константина Николаевича. – Вы можете пройти в палату... к ней.
Стиснув зубы так, что на скулах выступили желваки, отец отвернул к окну. По его щекам беззвучно текли слезы. Маша обессилено  привалилась спиной к окрашенной стене.  Она не чувствовала ничего. Вокруг нее было пустота, словно огромная глухая стена оградила ее от всего мира. Отчаяние, скорбь, боль утраты – они будут потом, а пока была только пустота.  Константин Николаевич обнял Машу за плечи, и они вошли в палату. Мама лежала спокойно, точно спала. Ее глаза были закрыты, темные пряди волос небрежно упали на лоб, руки вытянуты вдоль тела. Взглянув на вошедших, медсестра отключила аппаратуру и поспешила удалиться. Маша чувствовала, что отец с трудом сдерживает рыдания. Он подошел к кровати, взял  еще теплую, но уже безжизненную руку жены и, прижав ее ладонь к своей щеке, глухо всхлипнул. Маша некоторое время молча стояла за его спиной. Затем  нерешительно  коснулась пальцами его плеча. Константин Николаевич вздрогнул, повернул к дочери  ослепленное слезами лицо и прошептал:
-Пожалуйста, сообщи брату о… о…
Ему было страшно произнести эти слова, но он, с силой выдавив их  из себя, закончил:
-… о маминой смерти. 

Прошли две долгих недели после похорон. Маша жила у отца. Его состояние вызывало у нее беспокойство, особенно спазматический кашель. У Константина Николаевича  были слабые легкие.
Они закончили ужин. Маша мыла посуду, а отец, стоя к ней спиной, долго курил, глядя в темное окно. Наконец, он раздавил окурок о дно пепельницы и повернулся к дочери.
-Ты, Марьюшка, давай-ка перебирайся, голубушка,  к себе. Нечего каждый день мотаться на работу из одного конца города на другой. За меня не беспокойся. Я в порядке.
Он подошел к Маше сзади, сжал большими ладонями плечи дочери и, уткнувшись  носом в ее шею, тихо сказал:
-Мне нужно побыть одному. Не обижайся, дружок. Мы прожили вместе с мамой тридцать пять лет.  И вот теперь мне надо привыкать  к другой жизни...
Он поднял лицо,  и Маша увидела перед собой глаза очень уставшего человека. Ей показалось, что за последние дни отец постарел на целый десяток лет.
-Мама тебе никогда не рассказывала, как мы с ней познакомились? – неожиданно спросил он.
Маша на секунду задумалась, но потом отрицательно мотнула головой.
-Наверное, нет. Как-то вскользь сказала, что случайно попала в Ваш дом и  там познакомилась с тобой.
-Да. Примерно так оно и было. Только в наш дом она попала не совсем случайно, ее привел туда мой отец, твой дед. Ей тогда было не больше шестнадцати.

Окончив ремесленное училище, Лида попала ученицей  на участок к мастеру Николаю Федоровичу. Однажды после смены, покидая цех, он через открытые настежь двери кладовой заметил в углу на лавке плачущую девушку. Мало ли какие могут быть причины для девичьих слез в этом нежном возрасте? Порой даже грубое словцо способно ранить девичье сердце. И прошел бы мимо кладовой мастер Николай Федорович, если бы не показалось ему в поникших худеньких плечах такое безысходное горе, такая невыразимая печаль. Он зашел в кладовую и остановился перед плачущей девушкой. Та, уткнув лицо в ладони, не замечала присутствия постороннего. Николай Федорович осторожно коснулся пальцами плеча Лиды. Она вздрогнула, отняла от лица руки и подняла на мастера покрасневшие заплаканные глаза.
-Ну-ну, нечего белугой-то реветь, - нарочито грубовато произнес он. - Нет такого горя, которому нельзя помочь. 
Лида вытащила из кармана мокрый от слез платок, шумно высморкалась. Мастер опустился на лавку рядом с девушкой. Николай Федорович работал  на заводе уже более пятнадцати лет и слыл человеком строгим, но честным и справедливым.
-Если обидел кто, не таись.  По справедливости разберемся. Я к тебе, дочка,  давно присмотрелся. Девушка ты толковая, с характером. На следующий месяц думал из учеников в рабочие перевести. С мастером из твоего училища говорил, тот о тебе только похвально отзывался…
Лида уже перестала всхлипывать и, опустив низко голову, молча слушала.
-А если у тебя ваши девчачьи горести, то это все чепуха. Не стоит из-за них портить слезами такое хорошенькое личико. Пойдем, дочка. Я тебя до общежития провожу. Мне старику, - усмехнулся он в усы, - в радость такую славную девушку проводить…
Лида еще ниже опустила голову.
-Меня выгнали из общежития, - еле слышно произнесла она.
-Та-ак…- Николай Федорович в растерянности почесал затылок. – И что же, если не секрет ты там натворила?
-Ничего.
-Так-таки и ничего?
Мастер с сомнением покачал головой и испытующе посмотрел в бледное осунувшееся лицо девушки, которая вдруг показалась ему совсем маленькой девчонкой, почти ребенком, испуганным и оглушенным свалившимся на него горем. Ему захотелось прижать к себе ее голову и ласково успокаивающе погладить по блестящим темным волосам, заплетенным в две тугие косы.
-У меня будет ребенок, - избегая его взгляда, дрогнувшим голосом произнесла Лида.
Несколько минут они сидели молча.
-И что же ты думаешь делать? – спросил девушку Николай Федорович.
-Не знаю, - Лида зябко повела худеньким плечом, а на глаза снова навернулись слезинки.
-Вставай-ка! – решительно произнес Николай Федорович и слегка сжал локоть девушке. – Пойдем.
-Куда?  В общежитие я не пойду... – упрямо мотнула головой Лида, но послушно поднялась с лавки.
-Ко мне пойдем.
Николай Федорович выпустил руку девушки и первым вышел из кладовой.

-Однажды, когда я вернулся из института, - продолжал рассказывать отец, - то увидел у нас в доме миловидную стройную девушку, которая помогала матери накрывать стол,  и, что называется, влюбился в нее с первого взгляда. Лида, объяснили мне родители,   дочь их давних знакомых из района, приехала работать на заводе. Она  прожила у нас две недели, а потом мама нашла ей комнату у одной одинокой старушки. Мой интерес к хорошенькой ученице отца не остался незамеченный родителями. По непонятным мне тогда причинам отец выказывал молчаливое неодобрение, а мама настойчиво советовала выкинуть из головы подобные мысли и заниматься учебой.  Сама же Лида меня откровенно избегала.  Но я был молод, настойчив и… самое главное, влюблен. Лида сдалась под напором моих ухаживаний, и мы стали встречаться тайком от моих родителей. От нее я и узнал всю правду. За два месяца до рождения ребенка мы  записались, естественно без всякой свадьбы. Я перевелся на вечернее отделение и устроился к отцу на завод. Задетый непониманием и неодобрением родителями моего поступка, которые молча смирились со свершившимся фактом, я настойчиво пытался доказать им свою самостоятельность и отстоять свою независимость.
Маша слушала отца и с изумлением думала, почему Судьбе было угодно, чтобы она, Маша, повторила путь своей матери? Только каждый из них для себя решил его по-разному. Мать родила ребенка, сумела создать семью и, теперь, уйдя из этой жизни, оставила  о себе светлую добрую память в сердцах любящего мужа,   детей и внуков.  А она, Маша? Она убила нечаянно зародившуюся в ней жизнь, осталась свободной самостоятельной и... одинокой. 
-Через два года, - продолжал рассказывать отец, - родилась ты. Для нас это было огромное событие. Первые роды у Лиды были очень тяжелые, и врачи настоятельно рекомендовали воздержаться от второго ребенка. Но она считала,  что я должен  быть настоящим отцом. С ее стороны это был довольно отчаянный шаг. И вот первого июля я получил два бесценных   подарка – диплом об окончании института и крохотную дочку.
Голос Константина Николаевича слегка дрогнул, он, легонько надавив на плечи, повернул к себе дочь и, глядя ей глаза, печально произнес:
-А ты совсем не похожа на свою мать.
«Господи! Как же ты прав, папка!» – подумала Маша и прижалась лбом к отцовскому плечу.

Они познакомились в научной библиотеке. Маша, студентка третьего курса медицинского института, писала реферат, Владимир, доцент кафедры строительных конструкций технического ВУЗа,  готовился к докладу на предстоящей конференции. Их отношения развивались стремительно. Молодые люди очень быстро поняли, что интересны друг другу. Они читали одни и те же книги, любили одну и ту же музыку, понимали друг друга с полуслова и даже порой читали мысли друг друга. Бывала Маша и несколько раз в доме у Владимира, небольшом загородном коттедже с прекрасной библиотекой, доставшимся ему от родителей, и ей даже в голову не  могло придти, что ее возлюбленный несвободен.  Владимир же предпочел данный факт своей биографии не афишировать. Его жена с больной дочкой находились в Америке. Заокеанские родственники  жены взяли на себя расходы по лечению девочки в одной из клиник.
Они вышли из театра, держась за руки,  и молча пошли к автостоянке, где Владимир оставил свои новенькие «Жигули». Говорить не хотелось. Увиденное на сцене потрясло обоих до глубины души. Любовь и деньги. Вечная тема, вечный нравственный конфликт. Впрочем, как и в пьесе, так и в жизни достаточно примеров, когда деньги торжествуют над чувством… Занятая своими мыслями, Маша не сразу заметила, что они проскочили центр и выехали на мост.
-Мы  к тебе.
Скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла она.
-Я был уверен, что ты против этого возражать не станешь, - Владимир коснулся тыльной стороной руки ее щеки. – Ты делаешь меня счастливым. День только настает, а я уже с утра жду трех часов, когда у тебя закончатся пары. Мне иногда кажется, что я сойду с ума, если тебя вдруг не увижу.
-От счастья с ума не сходят, - мягко улыбнулась Маша.
Они вошли в темный холл. Владимир зажигать свет не стал. С отрешенной покорностью, с которой девушка позволила с себя снять плащ, он понял, что все, о чем он страстно желал последние дни, произойдет сегодня. Владимир без труда догадался, что он первый мужчина у Маши. И потому, целуя ее шею, лицо, грудь, очень волновался, чтобы близость не вызвала у нее досаду или отвращение, как это случилось в его первом сексуальном опыте с будущей женой. Но когда Маша сначала робко и трепетно прильнула к нему, а затем доверчиво замерла в мужских объятиях, он уже ничего не боялся и делал все так, как подсказывала ему безграничная  нежность к девушке. Желание Маши любить было таким  чистым и трогательным, что в какой-то момент он даже почувствовал легкий укор совести. Но Владимир прогнал непрошенные мысли.
Они долго лежали, целуясь и разговаривая, наслаждаясь новыми чувствами и ощущениями. Все происходящее приобрело для Маши особый смысл, оно волновало и обещало необыкновенную радость. Она была счастлива, словно находилась в волшебном сне! Так счастлива, что готова была расплакаться от переполнявших ее чувств.
С того вечера они стали встречаться почти каждый день. Они были идеальными любовниками, то страстными и пылкими, то сдержанными, но  темпераментными.   Владимир давно уже с женщинами не испытывал такого наслаждения. Прекрасно сложенная с безупречной нежной белой кожей и сильным обжигающим телом Маша была словно создана для любви. Но особенно нравилось ему то, что в постели  она не кокетничала и не жеманничала, а отдавалась ему самозабвенно с каким-то даже пугающим бешенным упоением.  Сама не подозревая, она обладала над ним тайной силой. Одна лишь мысль о близости с ней заставляла его таять от сладкого предчувствия победы. Эх, если бы не семья, он никогда бы не отпустил от себя эту необыкновенную женщину, принадлежавшую пока только одному ему!
Маша вышла из женской консультации. То, что она беременна, догадалась сразу, но все же решила сначала сделать все необходимые анализы. Шесть недель! Уже больше месяца она носит его ребенка! И хотя ее распирало желание позвонить Владимиру тотчас и сообщить потрясающую новость, Маша все же отложила разговор до их встречи.
С мрачного низкого неба срывались редкие снежинки, обещая перерасти в снегопад. Маша уже несколько минут в нетерпеливом ожидании топталась у ворот. Владимир подъехал к ее институту как обычно ровно в три. В радостном возбуждении садясь к нему  в машину, Маша взглянула в хмурое лицо мужчины и сразу сникла. Нехорошие предчувствия сжали ее сердце. Владимир через силу улыбнулся, притянул ее к себе за плечи и ткнулся холодным носом в разгоряченную щеку девушки. Он молча тронул «жигули» с места. Но, не проехав и сотни метров, снова затормозил.
-Лучше сказать все сразу, - решительно произнес он, глядя прямо перед собой. – Послушай, Машенька, наши отношения  должны измениться. Я конечно большой подлец, что не рассказал тебе сразу всего. Но, если бы я это сделал, то, поверь, потерял бы тебя. Я ни о чем не жалею. Но ты вправе меня ненавидеть. Я никогда не обманывал тебя в отношении собственных чувств… И это правда, что у  меня никогда не было и вряд ли когда-нибудь будет женщина лучше тебя. Но ты должна знать… То есть я тебе должен сказать…
-Говори, - не поднимая головы, тихо произнесла Маша.
-У меня есть семья.   Жена и дочь. Все это время они были в Америке. Послезавтра я должен встречать их Москве в аэропорту.
Маша почувствовала, как у нее закружилась голова, предметы стали расплываться и уходить куда-то в сторону. Она вцепилась обеими руками в сидение, стараясь сохранить равновесие. Не хватало только обмороков! 
-Тебе плохо? Господи!  Ты так побледнела! Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь!
-Мне нечего сказать тебе.
-Да, я знаю, что подлец, и что ты не сможешь меня простить. Но разве было бы лучше, если бы того, что между нами было, не было? Если бы мы не пережили всех этих чувств и не познали друг друга? Я был счастлив с тобой. Поверь,  я бы никогда не отказался от тебя, если бы не дочь. Она больна и я должен быть со своей семьей и заботится о ней. А ты еще молода. В твоей жизни будут и другие мужчины.   Лучше и моложе меня. Я знаю, ты умная девушка и все поймешь правильно. Я не хочу…
-Отвези меня, пожалуйста, домой.
Больше между ними не было сказано ни слова.
 

 

  Маша отворила дверь своим ключом. Особый нежилой дух, наверное, такой обитает только в холостяцком жилище, ударил ей в нос. Женщина невольно поморщилась, непривычно было чувствовать его  в квартире родителей. Сколько она себя помнила, в комнатах всегда витал сладкий запах сдобы, правда последнее время к нему иногда примешивался резкий запах лекарств, но чаще аромат любимых маминых духов  «Красная Москва».
Не раздеваясь, Маша прошла на кухню и распахнула настежь форточку и, тотчас сырой октябрьский ветер кинул  ей в лицо занавеску. Поставив на плиту чайник, она несколько минут наблюдала сквозь затуманенное влагой стекло за жизнью двора. Надо же! Все так же, как и десять лет назад. На скамейке судачили все те же бабушки-старушки, детвора в пестрых курточках ковырялась в песочнице, а толстая дворничиха по прозвищу Чума наметала кучи желтых листьев на газонах. В гараже по-прежнему возился со своим видавшим виды «москвичом» инвалид дядя Игнат.  Маша скучно зевнула, потянулась к дверце шкафа, где обычно хранились чай, кофе и сахар, но тут ее взгляд натолкнулся на батарею пустых бутылок в углу за столом. «Эх, папка! - она с укоризной покачала головой, - ведь обещал же…» Заварив  кипятком кофе, она заглянула в холодильник. Кроме початой бутылки коньяку и коробки шоколадных конфет ничего существенного в нем не нашлось. «Ладно, - дверца мягко захлопнулась, - сначала дождусь отца, а потом схожу в магазин. Глядишь, что-нибудь и сообразим на ужин».
Чтобы отогнать накатывавший после тяжелого ночного дежурства  сон Маша выпила одну за другой две чашки и по давней привычке обошла квартиру. Во всех комнатах присутствовал должный порядок, и только в детской по ковру были разбросаны игрушки. Наверное, Николай со своими мальчишками заезжал к отцу в выходные. Она собрала их с пола и аккуратно сложила в ящик, в котором  еще когда-то хранились ее собственные игрушки. В спальню родителей был полумрак от зашторенных окон. С фотографии на прикроватной тумбочке счастливо улыбалась  мама. Маша хорошо помнила, когда отец ее «щелкнул». Это было пять лет назад возле родильного дома, куда они приехали забирать  своего внука-первенца. Маша поднесла фотографию к лицу и, прикрыв повлажневшие глаза, коснулась губами холодного глянца. Она вернула фотографию на место, зябко поежилась и прилегла на край кровати, свернувшись калачиком. Едва ее щека коснулась прохладной подушки, как глаза сами закрылись.
Разбудили голоса. Под дверью спальни виднелась полоска света.
-…я всегда подозревал, что женщины лучше нас, мужчин,  знают мужскую психологию, - услышала она веселый голос отца, продолжавшего, видимо,  давно начатый с кем-то разговор, и с удивлением отметила в нем новые непривычные нотки.
-Работа наша такая, - кокетливо в тон ему ответил томный женский голос, показавшейся Маше знакомым. – Это все от того, что вы очень самонадеянны и думаете, что представляете собой великую загадку природы. А в действительности…
Стоп! Так это же она! Та, самая  «случайная знакомая» с курорта! Галина…Галина… Фу ты, черт! Отчество ее забыла.
-И что же в действительности? – насмешливо поинтересовался отец.
-…в действительности вся ваша жизнь проходит через два органа. Желудка и…
-И?
-Не думаю, что есть необходимость произносить это вслух.
-Ну,  неужели все так примитивно? А…Галочка…Иди-ка сюда…Ты…
Неразборчивый шепот сменился долгим молчанием. Целуются,  догадалась Маша.
-Послушай, Костя. А над моим предложением ты подумал? – теперь в голосе гостьи уже не было прежнего кокетства, скорее чувствовалась хватка деловой женщины. – Твои дети уже давно взрослые. Я уверена, они не только поймут тебя, но и одобрят.  Мужчина, проживший тридцать с лишним лет рядом с женщиной, вряд ли способен резко менять свои привычки в твоем  возрасте.
-Что-то я не заметил, чтобы тебя не устраивал мой возраст, когда мы… – в голосе отца еще звучали игривые нотки и голоса снова на некоторое время смолкли..
-Ну, не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю, - мягко ответила женщина.
-Ты как всегда права, Галочка. Дело действительно не во мне,  а в детях. Точнее в дочери. Сын, как мужик, думаю, поймет меня. А вот Марьюшка…
«А что Марьюшка?!» - Маша в темноте пожала плечами. В конце концов, какое право она имеет вмешиваться в личную жизнь отца? И потом ей и самой было бы спокойней, если бы отец жил в нормальной семейной обстановке, а не коротал вечера в одиночестве за бутылкой. Вон их сколько за холодильником скопилось! Единственное, с чем, пожалуй, не смогла бы смириться Маша, так это с тем, что чужая женщина будет распоряжаться на правах хозяйки в их квартире, трогать вещи, принадлежавшие  ее матери…
-А мне твоя дочь понравилась. Не думаю, что она станет ревновать ко мне, когда узнает, что мы  решили жить у меня. Как ты думаешь, Костя, может мне самой с ней поговорить?  Иногда женщины луч…
Галина Сергеевна замолкла на полуслове. Дверь спальни тихо отворилась. На пороге, щурясь на яркий свет, стояла Маша.
-Извините, - она обезоруживающе улыбнулась, - я тут нечаянно заснула. На дежурстве даже часик не удалось перехватить.
-Ну, дочка! Ну, молодец! – от души расхохотался отец, -  Всегда удивлялся твоей способности возникать в нужном месте и в нужное время! Сейчас ужинать будем. Галочка там что-то в духовке жарит-парит.
Только сейчас Маша почувствовала, что в квартире пахнет чем-то очень аппетитным.
-А Вы… Вы, - наконец пришла в себя гостья, смущенно одергивая безупречно сидевшее на ней темно вишневое трикотажное платье - слышали наш разговор?
-Отчасти.
Но, заметив, как залилось краской лицо женщины, поспешно добавила.
-Совсем немного, пока размышляла, обнаружить ли свое присутствие или незаметно покинуть сию обитель.
-Не думаю, чтобы у тебя получилось сделать это незаметно, - игриво смеясь, заметил отец.
-Ну, разве в том случае, - не удержалась Маша от злой колкости, - если бы вы решили продолжить свою полемику о возрасте в спальне.
Пунцовая точно роза, Галина Сергеевна умоляюще смотрела на Константина Николаевича. По лицу отца пробежала тень.
-В ситуации ты, дочка, - он подошел к Маше и обнял ее одной рукой за плечи, - как понимаю, и сама уже разобралась.
-Разобралась, - кивнула та. – И если дело стало  только за моим  благословением…  - она потерлась щекой об отцовское плечо, - я, папка, буду только рада, если у тебя все будет нормально.
-Ну, вот видишь! Видишь!– обрадовалась Галина Сергеевна, облегченно выдыхая. – Я же говорила, что дети тебя поймут. Они же взрослые люди…
-Теперь, девочки, - Константин Николаевич свободной рукой притянул к себе Галину Сергеевну, и волна  ее духов окатила Машу, - я думаю, мы можем и поужинать, так сказать,  в теплой дружественной обстановке.
-«Красная Москва»? – удивленно подняла она глаза  на женщину.
-Нет, французские, - рассмеялась та в ответ и пояснила, - Но Вы, Маша, не первая, кто задает мне такой вопрос. Мне они нравятся, потому что напоминают детство и маму.
«Интересно, уж не по запаху ли, - усмехнулась про себя Маша, -  папка себе жен выбирает?»

Троллейбус тащился медленно, подолгу простаивал у светофоров. Но это не раздражало.  От сытного ужина в «семейной» обстановке, а они все ж таки прикончили коньяк из холодильника, клонило в сон, и мысли в такт движению неспешно перекатывались одна за другой в голове. В открывшуюся дверь вдруг шумно  ввалилась толпа цыган. Две молодые женщины и ватага ребятишек разместились на передних свободных сиденьях. Старая  грузная с выбившимися из-под платка седыми прядями цыганка заняла место напротив Маши. В ушах тускло золотились огромные как колеса серьги. Поглаживая пухлыми в кольцах пальцами колени, она несколько секунд бесстрастно в упор разглядывала женщину.
-А хошь,  погадаю, молодка?
Маша отрицательно покачала головой. В это время одна из молодых цыганок что-то крикнула старухе на своем гортанном языке. Та молча кивнула и снова посмотрела на Машу.
-Ну, тогда я тебе так скажу, милая. Вижу, горе у тебя большое.
«Ну да! Когда это женщины от радости черными платками голову  покрывали?» - горько усмехнулась она про себя.
-Только ни одно горе у тебя на сердце, - цыганка поднялась. – Судьбу ты свою сегодня встретишь.
И, раскачивая цветастыми юбками на широченных бедрах, неспешно двинулась к своим товаркам.
Маша отвернулась  к темному окну. Господи! О какой еще судьбе говорит старуха? Единственный, кто ее встретит  сегодня, так это Василий. Других особей «мужеского» полу и близко не предвидится. Ну,  разве что  Степанов П. позвонит.  Он как раз должен из командировки вернуться…
Со Степановым П. у Маши сложились весьма своеобразные «телефонные» отношения. Их разговоры иногда затягивались глубоко за полночь. Степанов П. в силу своей бродяжьей профессии исколесил изрядное количество дорог по России-матушки, и был человеком весьма наблюдательным  и рассказчиком на редкость остроумным. И Маша, когда ее невидимый собеседник уезжал в очередную командировку,  частенько ловила себя на мысли, что скучает по его спокойному уверенному голосу. Странная имела место ситуация. После несостоявшегося два месяца назад свидания, никто из них по обоюдному молчаливому согласию к встрече больше не стремился. Какие на то  причины имелись у Степанова П., можно лишь было гадать, но Машу, находившуюся  после свалившегося на нее горя в состоянии депрессии, малейшее беспокойство из внешнего мира раздражало.
Троллейбус, наконец, добрался до ее остановки. Маша прошла через опустевший салон и вышла на пустынную улицу. Прохожих не было. По асфальту ветер гнал мусор и потемневшую листву.
Возле подъезда стояла машина скорой помощи. У нее нехорошо сжалось сердце. Неужели снова приступ у Раисы Юрьевны? Маша ускорила шаг. В дверях она столкнулась женщинами в белых халатах.
-Извините, а ваш вызов не в тридцатую квартиру был? – спросила она у грузной женщины, определив в ней старшую.
-Точно, в тридцатую. А Вы  родственница больного?
-Больного?! – Маша в замешательстве подняла глаза на окна своей квартиры. – Я  подумала, что это  у Раисы Юрьевны снова приступ случился
-А-а…Вы про шуструю старушку? Нет, с ней-то как раз все в порядке, А вот сосед ее   не на шутку прихворнул, но госпитализироваться наотрез отказался.
В этот момент из подъезда выкатилась Раиса Юрьевна. Увидев Машу, она обрадовано затараторила, обращаясь попеременно  к фельдшеру и медсестре.
-А вот наша Машенька! Это я вам про нее говорила. Она замечательный медицинский работник! Не сомневайтесь, лучше всякой больницы поставит Петра Ивановича на ноги.
-Будем надеяться, что так оно и есть. Но завтра с утра обязательно вызовите на дом участкового врача. С пневмонией шутить опасно.
«Скорая» уехала, а Маша и Раиса Юрьевна направились к лестнице. Пока они поднимались на свой этаж, старушка ввела ее в курс происшедших событий.
После обеда Раиса Юрьевна по обычаю вернувшись в это время из булочной, уже собиралась было войти в свою комнату, как услышала подозрительный шум в кухне. Не раздеваясь, она прошла туда. Петр Иванович сидел за столом, уронив голову на руки. На полу возле его ног валялась разбитая чашка. Первая мысль, пришедшая ей в голову, была, что сосед изрядно пьян. Женщина приблизилась к нему и нерешительно тронула  за плечо.
-Что с Вами, Петр Иванович?
Он медленно поднял голову. По вискам текли струйки пота. На бледном лице лихорадочно горели глаза. С трудом разжимая сухие потрескавшиеся губы, он прошептал.
-Плохо мне, соседушка. Что-то враз скрутило.  Хотел вот лекарство …
Он разжал пальцы правой руки. На ладони лежало несколько таблеток.
Раиса Юрьевна коснулась рукой его лба..
-Господи, да вы же весь горите! – воскликнула она. - Вам срочно надо лечь в постель и немедленно вызвать врача. Вы сможете встать?
С помощью женщины Петр Иванович добрался до своей комнаты и повалился на кровать. Задыхаясь от приступа кашля, он решительно отказался вызывать врача. Однако Раиса Юрьевна поступила по-своему. Рассудив, что больного необходимо поместить в больницу, она вызвала «скорую». 
В квартире, едва раздевшись и вымыв руки, Маша поспешила в комнату соседа. Она была здесь впервые. Не зашторенные окна, связки книг у стены, заваленный бумагами письменный стол, дорожная сумка и пакеты возле распахнутого шкафа – все это производило впечатления, что хозяин здесь обитал на правах редкого гостя. Впрочем, так оно и было в действительности. Почти все свое  время их сосед проводил в Луговом.
Маша подошла к постели. Петр Иванович спал. Лицо его было бледно, но спокойно, из приоткрытых губ вырывалось хриплое неровное дыхание, покрасневшие веки подергивались.
-Они ему какие-то уколы сделали, - шепотом пояснила за ее спиной Раиса Юрьевна.
Маша нащупала пульс на запястье, затем коснулась пальцами влажного лба.
-Не надо его пока беспокоить. Принесите только воды и уксус, - попросила она, вынимая из шкафа полотенце, - я сделаю компресс.
-А вдруг ему хуже станет?
-Не беспокойтесь. Я посижу с ним сегодня ночью. У меня завтра выходной.  Да и все необходимые лекарства у меня имеются.
 -Ну, а если что, Машенька, Вы, пожалуйста, не стесняйтесь, - задержалась в дверях Раиса Юрьевна. - Я могу  подменить Вас.

Удобно устроившись с книгой в большом кожаном  кресле напротив кровати больного, Маша рассеяно листала страницы. Не то, чтобы ее содержание не было интересным, просто мысли женщины как-то незаметно все время отрывались от прочитанного и возвращались к событиям дня минувшего. К обеду у отца,  к предсказанию старой цыганки, но чаще всего к Степанову П..    Маша не раз ловила себя на том, что невольно прислушивается к звукам за дверью. А  порой  подавляет в себе волну раздражения, чего раньше  за собой не замечала, слыша, как Раиса Юрьевна подолгу болтает с приятельницами по телефону.  Обычно Степанов П. всегда звонил, если обещал.  Может быть, из командировки не вернулся?  Или куда-нибудь ушел? Хотя нет, он не раз говорил, что вечера предпочитает коротать дома. Работа такая, что…
В коридоре снова зазвонил телефон. Маша обратила лицо к двери и застыла в напряженном ожидании. Вот торопливые шаркающие шаги соседки, вот ее интеллигентное «Вас слушают», и радостное «Ах, Виталик! Ну, наконец-то…»   Женщина разочарованно выдохнула и перевернула страницу книги.
-Он сегодня не позвонит.
Маша вздрогнула, подняла глаза на кровать. Их взгляды встретились: ее изумленный и  его чуть насмешливый.
-Не позвонит…?-  растерянно переспросила она.
-Нет. Просто Ваш Степанов  сейчас не в состоянии добраться до телефона.
-А Вы откуда знаете о Степанове? Он, что уже сегодня звонил, пока меня не было? Может, что-нибудь просил передать?
Петр Иванович отрицательно покачал головой.
-Нет, не звонил Ваш Степанов и ни о чем  не просил.
-Тогда откуда Вы…
-…знаю? Просто я очень близко знаком с товарищем Степановым.
-Как?! Вы с ним знакомы? И давно? И, может, даже  знаете, где он сейчас?
-Можно сказать, что знаю я его с самого рождения, - усмехнулся Петр Иванович. - А сейчас он больной и несчастный лежит с высокой температурой в своей постели, напротив которой сидит самая очаровательная женщина…
-Это невозможно! Вы… Вы - Степанов?!
Петр Иванович хотел что-то ответить, но приступ кашля не дал ему говорить. Маша  кинулась к столу,  отмерила две ложки темной тягучей микстуры в  стакан и, разбавив водой, поднесла  лекарство к губам больного. Выпив, Петр Иванович откинулся на подушку, но прежде чем Маша успела убрать руку, перехватил ее за запястье. Маша покорно села на край постели. Они долго молчали, глядя друг другу в глаза.
-Значит, те цветы…, - Маша грустно улыбнулась.
-…предназначались Вам, Машенька.
-Тебе, - поправила она его.
-…предназначались тебе, - послушно повторил он и, притянув к лицу руку женщины, прижал ее ладонь к своей пылающей щеке.   
-И Вы…, то есть ты  знал, что я твоя соседка?
-Конечно,  знал. Ты же, получив мое письмо, позвонила мне в Луговое и назвала номер своего телефона.  Не мог же я  не узнать номер телефона квартиры, в которой живу?



Глава 9.                Вместо эпилога.

Прошло восемь лет со времени  описанных в повести событий. За это время жизнь преподнесла всем ее героиням еще немало и сюрпризов и испытаний,  но в конечном итоге каждой  удалось найти в ней свое место.
Из Тани Смирновой «полковой дамы» не получилось. Помотавшись с мужем-лейтенантом четыре года по гарнизонам, намаявшись с неустроенным бытом по чужим углам и  меблированным комнатам  с инвентарными номерами, она, уставшая и разочарованная семейной  жизнью, к нескрываемой радости родителей вернулась  в отчий дом. Гриша к «дезертирству» жены отнесся внешне спокойно, лишь на вокзале, прощаясь, сухо обронил: «Я тебя ни в чем не виню. Надежный тыл офицеру может обеспечить только любящая женщина». Таня промолчала. А что она могла ответить? Да, она добросовестно старалась быть хорошей женой, но, наверное, и в самом деле только большое чувство способно поднять над бытом, в котором, как частенько отвечал Гриша на ее сетования, «жена офицера должна уметь выкупаться в стакане воды».
Таня работала фельдшером скорой помощи, когда однажды, подменив заболевшего медбрата, выехала по срочному вызову в пригородный поселок. У постели  больного, который, как выяснилось позже,  оказался его родным дедом,   она увидела… Антона.  Удивленные нечаянной встречей, они долго сидели за чаем в маленькой кухне  старой «хрущевки». Годы изменили Антона. И  не только внешне. От былого беззаботного  весельчака не осталось и следа. Перед Таней сидел тихий, замкнутый, с затаенной печалью в глазах человек. О своей жизни во Владивостоке он вспоминал неохотно и рассказал о себе  немного. Что имел там хорошую работу, что женился  по страстной любви, но вот  семейная жизнь как-то  с самого начала не заладилась. Что хоть он и обожал свою красавицу жену, но ее актерская профессия с беспорядочной кочевой жизнью по гастролям, в конечном итоге, привела к  разрыву брачных уз. После развода он вместе с маленькой дочкой, как и Таня, вернулся к родителям. Эта случайная встреча, правда,  не сразу, но все же стала продолжением их романа «о первой любви», закончившимся скромной свадьбой. Таня, как и прежде нежно любит Антона и питает материнскую привязанность к его дочери. Антон...  В общем,  он тоже хорошо относится к своей жене. Единственное, что огорчает Таню, это отсутствие собственных детей. Впрочем, с надеждой их иметь она еще не рассталась.

Зоя Васильева после торжественных проводов на пенсию Людмилы Семеновны заняла место начальника отдела.  Состав коллектива существенных изменений не претерпел. Вернулась из декретного отпуска Галина Петровна, а вслед за этим ушла на пенсию любительница хорошего кофе Агнесса Моисеевна. С покупки маленькой собственной квартиры  в жизни Зои, наконец-то,  настала светлая полоса. Впрочем, удача стала сопутствовать также и ее мужу. Он получил высокооплачиваемую должность в риэлтерской  конторе, с которой начался его стремительный карьерный рост. Теперь они живут в просторной квартире в центре города, сыновья учатся в престижном лицее, и каждое лето всем семейством выезжают в Крым, где совсем недавно приобрели скромную дачу. Единственное, что отравляет Зое радость бытия это по-прежнему бесцеремонное вмешательство в ее семейную жизнь свекрови.

Зеленоглазая Аська Новикова, которую ныне все уважительно величают не иначе, как «госпожа Анастасия» сейчас живет в столице Индии Дели. Она по-прежнему стройна и не рассталась с длиной рыжей косой, которая прекрасно смотрится на светлом сари. По линии Красного Креста они с мужем долгое время работали сначала Нигерии, а затем в Кении. Там в Африке Павел подхватил тропическую лихорадку, от которой скоропостижно скончался. Но вдовство Аси длилось недолго. Через полтора года она вышла замуж за известного индийского врача-нейрохирурга. Сейчас наряду с работой в клинике мужа она активно занимается общественной и благотворительной деятельностью, что, в прочем, совсем не мешает ей воспитывать двоих детей, мальчика и девочку. Единственное чем не довольна госпожа Анастасия это жарким климатом своей второй родины.
 
Самой удачливой из всех подруг оказалась Маня Аксенова. Они с Димой до сих пор нежно любят друг друга. Плод этой любви – три прелестных малыша. Своим материнством Маня напрочь отвергла свое собственное жизненное кредо, которое некогда со свойственной ей горячностью отстаивала перед старой санитаркой тетей Дусей, и с лихвой удовлетворила чаяния свекрови, мечтавшей о внуках.  Сама же Людмила Семеновна, находясь на пенсии,  уже несколько лет с удовольствием разделяет с Маней все заботы и хлопоты  по дому, которых сейчас у них немало. Недавно их многочисленное семейство перебралось в загородный коттедж с огромным приусадебным участком. Она, как и раньше гордится сыном, Дима защитил кандидатскую диссертацию, обожает невестку и не чает души во внуках-сорванцах. Что касается Мани, то та, без сомнения, считает себя счастливой во всех отношениях женщиной. На своей свадьбе она обещала Маше, полагая себя обязанной своим семейным благополучием именно ей, назвать свою дочку в ее честь. Кто знает, возможно, это обещание ей еще удастся  исполнить. И если что-то  все же беспокоит Маню, так только постепенная потеря былой стройности с появлением на свет каждого последующего отпрыска. Впрочем,  по-прежнему не в ее характере долго переживать о неприятном.

Жизнь главной героини Марии Константиновны, заслуживает особого внимания. Она единственная из всех подруг, кто по-прежнему работает в городской больнице. Замужем, ее сыну уже пять лет. Но обо всем по порядку…
Старая цыганка сказала правду. В  тот осенний вечер Маша действительно встретила свою судьбу. После выздоровления Петра Ивановича между ними установились теплые и доверительные отношения. Постепенно в душе женщины боль, тоска и отчаяние, вызванные потерей близкого человека, стали уступать    место зарождавшемуся новому и прекрасному чувству. Они стали любовниками. Однако шло время, а  их связь не спешила перерасти в нечто более глубокое  и сокровенное. Нет, Петр Иванович не скрывал ни своей нежности, ни внимания к ней, но Маша всегда ощущала установленную им дистанцию. Окрыленная возникшим чувством, она сделала попытку перешагнуть  невидимую грань,  однако это привело лишь к временному отчуждению и охлаждению между ними. Еще некоторое время женщина терзала себя сомнениями,  терялась в догадках, искала причины  в себе, в своем характере и в своих поступках, но затем перестала заниматься самоедством, предоставив событиям развиваться их естественным образом.
 Прошло два года, а жизнь Маши и Петра Ивановича протекала без перемен. Он, как и прежде много работал и неделями пропадал в командировках. Во время его отсутствия  Маша жила в своей комнате, а с возвращением из экспедиций «переезжала» к нему, и до следующей командировки между ними устанавливались своего рода «семейные» отношения. На эти перемещения Раиса Юрьевна, искренне жалевшая про себя «невезучую по жизни «хромоножку», и кот Василий взирали с немым неодобрением. Впрочем, Раисе Юрьевне последнее время было не до проблем своих соседей. Ее любимый племянник Виталик, ныне аспирант, год назад стал папашей очаровательного создания по имени Ванечка, и в молодой семье для пожилой женщины неожиданно нашлось если не главное, то весьма важное место. Неодобрение же Василия объяснялось элементарной ревностью. На все попытки Петра Ивановича установить с ним дружеские отношения, кот демонстрировал свою независимость.
Это произошло в середине мая. Маша провела чудесный выходной у отца и Галины Сергеевны и в самом благодушном состоянии духа вернулась вечером к себе в Заречье. Однако Петра Ивановича дома не было, а беспорядок в комнате красноречиво свидетельствовал о поспешных сборах его хозяина. 
Вернулся он через неделю. Осунувшийся и постаревший. На встревоженный взгляд бросившейся ему навстречу Маши, он нежно провел рукой по щеке женщины и устало произнес:
-Не сейчас, милая. Потом. Все потом. Мне надо хоть пару часов поспать.
Но проспал Петр Иванович почти сутки.
Маша лежала с книгой в постели, когда он с мокрой после душа головой и перекинутым через плечо полотенцем без стука вошел в ее комнату. Он сел на край кровати.
-Лерочки… ее больше нет.
-Кто это?
-Лерочка? Она была моей женой. Второй женой, - уточнил он, и голос его невольно дрогнул. - Мы не состояли в официальном браке, хотя долгое время жили вместе. Лерочка этого не хотела. Она говорила что, любви не нужны условности, любовь должна быть свободной… Никого на свете я не любил так, как эту женщину...
Петр Иванович порывисто поднялся и прошел к окну. Маша поняла, ему не хотелось, чтобы его слезы были замечены. Справившись с волнением, он продолжал говорить низким, ставшим  чужим  голосом.
-Мы познакомились девять лет назад в санатории.  Я отдыхал по путевке, а Лерочка приводила туда на процедуры маленького сынишку. К тому времени я был не первый год в разводе. С той, что когда-то звалась моей женой, меня давно не связывало ничего, кроме сына. Впрочем, и сын тоже безраздельно принадлежал ей. При моей работе, пропадая целыми месяцами в экспедициях, я вряд ли смог быть для мальчика нормальным отцом в общепринятом смысле этого слова. Потому  решил, что семья – это не для меня, что обречен на холостяцкую жизнь. И думал так, пока я не встретил ее. Лерочка была необыкновенной женщиной. Такой светлой,  мягкой и очень домашней. Она умела не только понимать и любить, она еще умела и ждать. Каждый раз, когда я возвращался из долгой командировки, меня встречала она, до боли родная и желанная, и всегда чуточку новая. Наверное, оттого наши расставания и разлуки не носили оттенка печали и не вызывали тревоги, что за каждой из них следовали недели терпеливого ожидание и сладость предстоящей встречи.  Мы были счастливы. Вот только не думали, что счастье это будет таким коротким. В тот летний вечер мы возвращались с дачи в Луговом. Дорога на город была свободной, и я уговорил Лерочку сесть за руль. Она обучалась на курсах в автошколе, но дальше учебной площадки пока еще не выезжала. Лерочка отказывалась, но я настаивал, и она уступила. Сначала у нее получалось все не очень гладко и уверенно, но потом она осмелела и даже прибавила скорость. То, что случилось затем, предугадать не мог бы никто. Из-за высокого бетонного забора очистных сооружений выскочил грузовик с прицепом. Громыхая, машина неслась прямо на нас. На огромной скорости ее кидало от одной обочины к другой. Я едва успел перехватить руль. Лобового столкновения мы  избежали, но удар прицепа был настолько силен, что наши «жигули» перевернуло, прежде чем они  слетели на откос обочины. Я отделался сломанными ребрами и множеством ушибов, Лерочка же… У нее был поврежден позвоночник и тяжелая черепно-мозговая травма.
Петр Иванович, отвернулся к темному окну. Он долго молчал. Но потом, не оборачиваясь, видимо ему было так легче говорить, продолжил.
- Не стану утомлять тебя всеми подробностями, скажу только, что два года я не отходил от ее постели. Я был в отчаянии. Я любил ее и никак не мог смириться с тем, что моя Лерочка навсегда останется тем растительным существом, которое недвижимо лежало на кровати  под простыней. Но врачи не оставили ни малейших надежд: полная неподвижность и необратимые нарушения функций головного мозга. Она почти никого не узнавала, речь ее была малопонятной, в основном какие-то отрывочные воспоминания из прошлого или  обеспокоенность о сыне. Но чаще всего она целыми днями молчала. Иногда при моем появлении в ее глазах, как мне казалось, появлялось осмысленное выражение. Однажды среди ночи меня разбудили ее стоны. Я включил свет и подошел к постели. Лерочка тяжело дышала, глаза широко раскрыты, а на лбу выступили капельки пота. Решив, что ее снова мучают боли, я взял в руки шприц, чтобы сделать укол. Но ее стон меня остановил. Каким-то чутьем я вдруг понял, что Лерочка зовет меня, чтобы  что-то сказать. Я склонился над ней и почти отчетливо расслышал слова: «Не хочу так жить. Помоги». Ее взгляд замер на моей руке, в которой я держал шприц. Это чудовищно, но она просила приблизить собственный конец!  Мне стало страшно. Значит,  она все это время чувствовала,  понимала и сознавала. Понимала даже то, что передозировка лекарства могла навсегда освободить ее от страданий. Но я не смог этого сделать. Понимаешь, не смог! И Лерочка… она  не простила мне моей «трусости». Она презирала меня. Да-да, презирала. Как могла в ее положении. Стоило мне войти в комнату, она закрывала глаза. И это было невыносимо! Это…это…
Петр Иванович на некоторое время замолчал, его душили слезы. 
-Мать Лерочки, - продолжал он совсем тихо, - постоянно  упрекала меня, что  я при своей работе даже с помощью хорошей сиделки не смогу обеспечить ее дочери должный уход. В конце концов, я вынужден был уступить ей. Я  поместил Лерочку в психиатрическую клинику. Вот с того времени, - он обернулся и грустно усмехнулся, - я и живу здесь, в вашей квартире.
-Ты навещал ее за это время?
-Да, конечно. Раз или два  в месяц.
-Почему ты мне об этом никогда не рассказывал? Думал, что не пойму?
-Нет, не потому. Я не нуждаюсь ни в чьем сострадания или сочувствии. Мужчина не должен опускаться до жалости к себе. И вообще, это… это очень личное, это только мое. Моя боль. Моя вина. Вина, которой нет и  никогда не будет ни  прощения, ни оправдания. Это я сделал ее сына сиротой, это я отнял жизнь у здоровой молодой красивой женщины, которую любил и которой бесконечно дорожил. И с этим мне жить до конца своих дней. Одному наедине со своей совестью! Так зачем еще кому-то об этом знать?
-Скажи, Петр, - Маша отвела в сторону взгляд, - а та «дистанция», которую ты установил между нами, это тоже из-за нее?
-Скорее из-за себя. Когда случилось несчастье с Лерочкой, я даже мысли не допускал, что в моей жизни может появиться другая женщина. А потом, когда я получил твое письмо, то вдруг осознал, что я еще живой, что могу чувствовать и желать, и что жизнь не остановилась в тот злосчастный день. Но наше первое свидание, как ты помнишь,  не состоялось. Не поверишь, но я даже  обрадовался этому обстоятельству.  Возможно, это покажется странным, но тогда меня терзали угрызения совести, что я предаю нашу с Лерочкой любовь.
-А потом? Неужели все время, когда мы… мы были вместе ты жил с этим чувством?
-Нет. Потом было другое. Когда я понял, что ты меня любишь,  я испугался. Да, именно испугался за тебя…  и за себя. Поверь, Машенька, ты мне стала очень дорога, и меньше всего я желал бы терять тебя. Но… я не был способен ответить на твое чувство, по крайней мере, тогда. Да и сейчас тоже.  В моей душе пусто, и я бессилен против этого. Оттого и боялся нечаянно обидеть тебя своим равнодушием. Потеря Лерочки оказалась для меня настолько тяжелым испытанием, что я страшусь новых привязанностей. Я не переживу еще раз подобное. И сам не хочу принести невольно в чью-то жизнь боль и страдания. Честно признаюсь, когда ты появилась в моей жизни, я в первый момент обрадовался, мне показалось, что смогу снова почувствовать себя нормальным человеком и… мужчиной. Но это оказалось лишь всплеском эмоций, лишь эхом давно забытого чувства, а самого чувства не было. Не было! И когда я это понял, то растерялся. Я не знал как себя вести.  А дистанцией, о которой ты говоришь, я вовсе не старался отгородиться от тебя. Нет. Я только хотел, чтобы ты поняла, что  не могу тебе сейчас дать то, что ты хочешь. Не смогу ответить на твое чувство, как ты этого ждешь. Прости меня, Машенька! Извини, но было бы не честно, - Петр Иванович ладонью накрыл лежавшую поверх одеяла безвольную руку Маши и сжал тонкие холодные пальцы, - обещать тебе то, что я сейчас бессилен сделать. 
Она не ответила на пожатие.
-Мне не в чем упрекнуть тебя, Петр, - женщина мягко освободила свою руку.-  Думаю, ты прав. Наверное, каждый из нас должен нести свою боль сам. Научиться с ней жить и суметь подняться над ней. Я благодарна тебе за откровенность. Хотя мне было бы легче, если бы этот разговор состоялся много раньше.  Но все равно я признательна за правду. Но хочу, чтобы и ты меня понял. Я  люблю тебя, Петр. Очень люблю. И нет в том моей вины, что свою Лерочку ты встретил раньше меня. Но и ты прости меня. Я тоже буду с тобой честна. Я не смогу делить тебя ни  с ней, ни с кем-либо другим, не смогу мириться с тем, что  люблю человека, чья душа и мысли принадлежат другой. Нет, это не эгоизм. Ты никогда не интересовался  моей прошлой жизнью. А в ней было немало и потерь, и боли, и предательства. Я устала. Я не хочу, да и не стану больше приносить жертвы на алтарь собственных чувств. Их и так было много. Я буду просто жить, тем более, что теперь мне есть для чего это делать.  А ты… Может быть, пройдет время и тогда ты сам поймешь, что в жизни мы не только теряем. А сейчас прости меня и… не удерживай.
На следующий день Маша переехала из Заречья в квартиру отца.

Галина Сергеевна повесила золотистый шар на еловую лапу и, сделав несколько шагов назад, окинула придирчивым взглядом сначала елку, а затем  и праздничный стол.
-Машенька, там салфетки в верхнем ящике комода. Принеси, душенька!
Но в ответ из соседней комнаты раздался приглушенный стон. Галина Сергеевна бросилась туда. Маша с закрытыми глазами полулежала на диване, обхватив руками огромный живот. Заметив в дверях женщину, она вымучено улыбнулась.
-Галя, позвони папе. Кажется… о-о-о-ой!  началось. Господи, какая боль! Я не выдержу этого!
-Потерпи, душенька! Потерпи, голубчик! Поверь, женщина способна выдержать все. А Константина Николаевича мы будем дольше по телефону разыскивать. Я тебя сама отвезу. Потерпи минуточку. Только машину из гаража выгоню.  До роддома ехать, учитывая пробки на дорогах,  всего минут сорок. Не переживай, душенька, мы успеем.  А о боли старайся не думать. Дыши правильно, как в консультации учили…
Приговаривая это, Галина Сергеевна быстро, но без лишней суеты, принесла вещи Маши и помогла ей одеться. Затем накинула себе на плечи дубленку и  стремительно ринулась к двери.
В приемном покое Галина Сергеевна в одиночестве нервно ходила из угла в угол. Наконец, появилась нянечка, уводившая четверть часа назад под руки стонущую Машу.
-Ну, что?!
-Вы, гражданочка, не волнуйтесь! С дочкой Вашей все будет хорошо. Сейчас она отдыхает. Сегодня Максим Аркадьевич дежурит. Очень хороший доктор. Приказал к операции ее готовить. Не переживайте, все будет как надо. Это у вас первый внучок?
-Да-да. Первый.
-То-то я вижу, уж очень Вы нервная вся. Успокойтесь, гражданочка, и домой поезжайте. А  дочка Ваша уже в новом году родит, никак не раньше.

-Галя, может, позвонишь еще разок? Ну, пожалуйста…
-Нет, Костя, давай еще немного подождем. Я ведь итак через каждые полчаса звоню. Да, родит она, куда денется. Поверь, никто еще из женщин беременной не остался. Чует мое сердце, с Марьей все нормально будет. Давай-ка лучше шампанское принеси. Через пятнадцать минут вон куранты бить начнут. Слышишь, кажется, кто-то в дверь звонит. Поди-ка открой, голубчик, а вино я сама из холодильника возьму.
Константин Николаевич распахнул дверь. В бородатом запорошенном снегом человеке он не сразу признал Степанова. Несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга.
-Здравствуйте, Константин Николаевич, - произнес Петр Иванович и смущенно потер бороду. – Не узнаете?
-Здорово! – тот радостно  протянул руку гостю и  посторонился, пропуская его в квартиру. – Проходи, Петр. Признаюсь, не ожидал. Но видеть рад. Рад!
-Кто там, Костя?
Оправляя на ходу прическу, в прихожую вышла Галина Сергеевна и на секунду замерла в удивлении.
-Петр? Вы?! Господи! Вот так сюрприз! Право, не ожидали…
-Здравствуйте. А я вот прямо с самолета. В экспедиции почти три месяца был. Зарос, как черт. А Маша дома? Мне ее увидеть надо. Поговорить. Да, чуть не забыл! Это подарки,  новогодние, – он протянул женщине огромный пакет. - Принимайте!
-Спасибо, - растеряно произнесла Галина Сергеевна, принимая из его рук пакет, и в замешательстве подняла глаза на мужа.
-Маша-то дома? – повторил свой вопрос Степанов, стаскивая с себя куртку-«аляску».
-А Марья… Нет, ее нет дома. Видишь ли, тут такое дело… – Константин Николаевич озадачено потер указательным пальцем переносицу, но в этот момент из комнаты послышался телефонный звонок, - погоди-ка минутку…
Он первым бросился к телефону и, слушая говорившего, невольно расплывался в довольной улыбке.
-Ну, что? Не молчи же, Костя! Девочка? Мальчик?
Нетерпеливо теребила за рукав мужа Галина Сергеевна.
-Внук у меня, - громко выдохнул тот. – Слышишь, Галюня, внук! Третий! Вот теперь и выпить сам Бог велел. Давай-ка, дорогуша, нам сюда шампанское!
-У вас внук родился?! Я правильно понимаю? Ну, поздравляю! – воскликнул Петр Иванович. - Вот уж действительно новогодний подарок! Может лучше водочки за новорожденного?
-Отчего ж? Можно и водочки, - усмехнулся Константин Николаевич и наполнил рюмки до краев. – Значит, - он поднял свою, - за моего внука и… твоего, Степанов, сына! Пусть настоящим мужиком растет!
Одним глотком он опорожнил содержимое и, закусывая кружочком лимона, сморщившись, весело подмигнул Петру Ивановичу, переводившего в немом изумлении  взгляд с одного супруга на другого..
- Ну, чего, черт бородатый, рюмку в руке греешь? Пей за сына! Марьюшка моя  пацана сегодня родила. Событие, брат, не малое! Вот так-то.

Первое утро нового года было солнечным и морозным.
 Маша уже несколько минут в немом блаженстве бездумно глядела в больничное окно. «Мать… Мама… Мамочка…»  Наверное, нет для женщины более великого и прекрасного предназначения, чем дать новую жизнь. Она еще не видела сына, еще ни разу не успела прижать крохотное  теплое тельце к груди, но  уже всем своим существом любила его. Через час ей принесут  ребенка на утреннее кормление и тогда…
Дверь палаты отворилась. Санитарка на цыпочках подошла к ее постели шепотом, чтобы не разбудить остальных,  произнесла:
-Не спишь? Тут тебе, дочка,  передача, - она положила на тумбочку пакет.- Твой-то совсем от радости на голову тронулся. Уж поди часа два,  как под дверями топчется. Говорю ему, мол, мил человек, к десяти подходи. В палату проведу. Лежачая она еще… А он ни в какую…      
Маша раскрыла пакет. Поверх фруктов белела записка. Несколько секунд она держала этот клочок бумаги, не решаясь, развернуть.
«Машенька! Спасибо, родная, за сына. Ты права,  жизнь это не только потери. Я люблю вас обоих».
Маша осторожно поднялась с кровати, цепляясь за стену, приблизилась к окну и прислонилась лбом к холодному стеклу.   На пустынном больничном дворе возле запорошенной снегом скамьи пританцовывала на морозе одинокая мужская фигура.