Я в предлагаемых обстоятельствах

«И выйдя вон, плакал горько» (Ев.Мв. 26.69)
Трудно сейчас найти человека, который бы не ел три, пять дней, неделю. Притом условие, если мы, конечно, не живем в странных третьего мира, или если человек совсем уж не маргинал. Впрочем, сейчас бродяг тоже кормят и дают им крышу над головой, хотя бы в холодное время года. Достать еды сейчас не проблема, иными словами еда есть. Все мы испытывали чувство голода, но сколько это чувство длилось — час, пол дня, день? После «Зеленой» революции население планеты, наконец, наелось. Снизилась детская смертность, даже в отсталых странах земного шара. Человек начал полнеть. И впервые за всю историю человечества проблемы излишнего веса коснулись бедных слоёв население. Урожайность стала меньше зависеть от погоды. Иными словами человечество, наконец таки наелось, и даже местами переело.   
Я, признаться, один раз не кушал ровно сутки или чуть побольше. К исходу этих суток, что со мной только не происходило. Я хотел есть, это понятно, но я стал опасаться за свою жизнь. Я начал понимать, что моя жизнь может оборваться в любу секунду. Приду я, скажем, в магазин, а там пустые полки, я в другой магазин, а там снова пустые полки. Нет ничего: ни хлеба, ни тушенки, ни даже захудалого чупа-чупса. Ведь подумать, только начиная с сегодня, отсчитывай полмесяца, ну месяц, и всё. Можно сказать почти мгновенная смерть. Мы живём в больших городах, и даже не имеем представление, как они снабжаются продуктами питание. Город сам не производит сельскохозяйственной продукции, разве только яблоки на Воробьевых горах, и только. Надо, надо, современному человеку немного поголодать, что бы понять, хоть отдалённо, что это такое.

История, которую я хочу описать, случилось в одном северном городе в тяжелые времена голода и разрухи. Каждый в то время выживал, как мог.

Она жила в самом центре города, работала в библиотеки, ей было чуть более 40 лет. Замуж она та и не собралась. Не потому что была уродом, а как-то не сложилось. Всё время жила с мамой, но вот и маму похоронила, и стала жить совсем одна. 
Сказать по чести, она выросла в благополучных условиях тихой интеллигенции, не была она готова к тяжёлым временам. Ну, во-первых, кто её спрашивает, готова она или не готова. А потом, да и без «потом» всё ясно — выкручивайся, как знаешь.
Она шла на подгибающихся ногах, едва держась. Холод, голод и страх за то мероприятие, в которое она ввязалась, доканывали её. Она тряслась как осиновый лист. Едва перебирая ногами, она обходила сугробы, боясь за каждым углом встретить городового и попасться на своем преступление. Она, конечно, понимала, затеянное ею было преступлением, но был ещё сверх этого страх — страх совести. Два раза она уже натыкалась глазами на церковь, которая располагалась на площади. Привычно она хотела перекреститься, но осеклась, потупила глаза и пошла прочь.
- Господи... - прошипела она в полголоса — как же холодно. Холодно и... и я хочу кушать. Разве я хочу чего-нибудь сверхъестественного? Нет! Господи, я просто хочу кушать... Господи, что это?! А — труп...
Она немного посторонилась. Два человек клали, худой, едва одетый, труп человека средних лет уже совсем окоченевшего и синего. Тонкие черты лица, вострый нос, острая бородка, выдавали в умершем интеллигента.
- Из наших — прошептала женщина — интеллигент... Сколько их теперь? Я всё привыкнуть не могу. Как вижу, так вздрагиваю. Господи — город трупов. Кругом они, кругом...
Она с минуту ещё постояла, посмотрела и пошла дальше.
- Кажется тем переулком — прошептала женщина. Она вообще имела привычку говорить сама с собой, а теперь это её немного успокаивала. Пустые комментарии вполголоса стали её спутниками. С этими комментариями, не так хотелось есть. Она ещё покрутилась по городу, прошла разными переулками и подворотнями, боясь наткнуться на городового, и уже подходила к нужному дому. Адрес дома она узнала из случайного разговора ещё месяц назад. Долго она не решалась идти, но голод, наконец, вынудил её пойти. Правда сказать это была уже не первая попытка. Женщина доходила до нужного дома смотрела, крутилась кругом с полчаса и уходила ни с чем. Но сегодня она уже решила окончательно довести дело до конца, голод подсказывал окончательное решение. 
- Дом пять... дробь десять... - прошептала женщина — парадное... второй этаж.
На трясущихся ногах она едва пробралась на второй этаж и встала перед дверью.
- Квартира девять...
Она немного подождала, за тем трясущейся рукой она вдавила кнопку звонка.
- Да! - послышалось из-за двери, уверенно почти грубо.
- Я... это, забыла, это... слово-то... Забыла...
Дверь не открыли. Женщина притихла и глубоко вздохнула. Повисло молчание.
- Телеграмма... Вам телеграмма! - вспомнила она.
Женщина ещё раз позвонила. За дверью послышались шаги.
- Да! - сказали из-за двери совсем уже грубо.
- Те-ле-грамма вам — пропищала женщина, во рту у неё пересохло, сердце начало колотиться. Она глубоко вздохнула, немного успокоилась, и произнесла почти громко — Вам телеграмма.
Дверь начала открываться, она была закрыта на много замков. На пороге появилась женщина довольно упитанная (если тогда можно было бы встретить упитанных людей), старше средних лет, одетая неопрятно по-домашнему, с маленькими поросячьими глазками и тонкими губами. Всё в этой женщине было неприятно – внешний вид, острый, пронизывающий взгляд, какой-то хищный, уверенный, наглый, по-деловому голос, иными словами всё. Решительно неприятная женщина. 
- Ну! - с вызовом ответила хозяйка.
Гостья немного попятилась назад, она почти испугалась хозяйку квартиры. Открывшая дверь женщина, между тем, осматривала кругом лестничную площадку, стреляя глазами то вверх по лестнице, то кругом пришедшей.
- Тебе чего — грубо спросила хозяйка.
- Я... У меня серьги... Мне бы килограмм... полтора... - пропищала гостья и добавила — я не знаю-ю.
- «Не знаю» - че тогда пришла? Какие серьги? Бриллианты? Вес?
- Чего вес? - испугалась гостья.
- Вес бриллиантов.
- 0,15 каждый, кажется...
- И того тридцать. Всё у вас по тридцать.
- Это бабушкины... – протянула гостья.
- Да хоть дедушкины — возразила хозяйка.
- Чего берешь за серьги? Учти у меня всё строго: ваши деньги — мой товар.
- Мне бы килограмм... полтора... - прошипела гостья и повторила — полтора.
- Сумку.
- А... Вот, вот.
Хозяйка взяла серьги, сумку и закрыла дверь. Гостью немного трясло, она переминалось с ноги на ногу, хозяйка медлила, гостья подумала уже совсем уйти. Но в это время открылась дверь.
- Полтора — грубо, по-деловому, сказала хозяйка.
- Спасибо — пропищала женщина и, указывая на содержимое сумки, неловко спросила — А это?.. Это... что?
- ****ь! Вырезка! Бери, что дают и иди отсюда. Всё! — ответила хозяйка, и поспешила захлопнуть дверь.
- Спасибо — повторила гостья, но уже в закрытую дверь. Сумка, которую женщина получила, показалось ей какой-то чрезмерно тяжелой.
«Когда покупаешь мясо, тогда не спрашивай, что это за мясо» - вспомнила женщина тот разговор, которому она бала случайным свидетелем. Тот разговор, слышанным ею месяц назад, из которого она и узнала, что можно купить, и где можно купить.
Женщина вышла на улицу и глубоко вздохнула, она немного успокоилась и быстрыми шагами пошла прочь из ужасного места. Женщина торопилась, сколько могла, она задыхалась, но продолжала бежать. Честно сказать, бегом это было назвать с большой натяжкой. Женщина просто быстро перебирала ногами по скользкому асфальту и очень тяжело дышала. Так она добралась до темной подворотни, забежала за угол и затихла.
- О господи... - прошептала она совсем тихо — какой ужас... Какие же мерзкие глаза... глаза, очень мерзкие. Ну да ладно... Ладно! Мне с ней детей не крестить.
- Вот и ладненько — проговорила женщина и даже улыбнулась — вот и хорошо, а теперь скорее домой. Хорошо, а я иду и никого не трогаю. Хорошо, хорошо даже замечательно!
Слова «ладненько» и «замечательно» женщина повторяла как заклинание, и под эти уговоры она прошла добрую часть пути до дома. Ей уже чудился относительно теплый дом, диван... Всё было замечательно, всё было прекрасно, но вдруг её поразило словно молнией, она остановилась и вслух сказала:
- Господи, с них же кожу сдирали, разделывали!..
Она остановилась, как вкопанная и с минуту стояла в оцепенение. Потом женщина резко начала отмахиваться от сумки. Сумка запуталась и закрутилась вокруг руки и никак не хотела слезать. Едва, едва она от махалась от сумки. Сумка полетела в кусты.
- Господи, господи... - начала повторять женщина полушепотом и побежала прочь.
Прошло десять минут, сумка пролежала никем не тронутая. Женщина уже успела отойти на два квартала. После медленно повернул, и поковыляла обратно. Как тень она дошла до того места, где рассталось с жутким грузом, заползла под кусты, и забрала сумку обратно.
Женщина выползла из под кустов, немного трясясь. Вся съёжилась, прогнулась и поволокла сумку домой. Ей бы выбросить этот жуткий груз, но она решила по-другому. Женщина рассудила так, коль скоро деньги отданы за товар, то она уже преступила, уже совершено притупления и отступать поздно. 
- Я бедная, голодна, слабая женщина — шептала она поднос — я просто хочу есть... Я есть хочу!
Как тень она брела по улицам голодного города. Наступал ранний, зимний вечер, становилось холодно, дул ветер с реки. Надо было торопиться, пока совсем не стало темно.
Женщина снова заторопилась, боясь разоблачения. Так она, почти быстрым шагом, дошла до своего дома, поднялась в третий этаж, начала греметь ключами, которые не слушались и не хотели отпирать дверь. Она с омерзением откинула сумку в угол, подняла ключи, которые успели уже выскочить из рук, и начала отпирать. Едва совладав с дверью, она в темноте нашарила сумку и быстро шмыгнула в каморку, где она жила. Женщина поспешно захлопнула дверь и, облокотившись, тяжело перевила дух.
- Теперь я немного присяду — сказала она спокойно — вот так. Я буду сидеть...
Женщина присела и замерла, как бы что-то обдумывая. Силы её покидали, она впала в забытье. Возможно, это был обморок. Это беготня, покупка, голод доканывали её. После всего она взяла сумку и прошла на кухню.
- Как же?.. - сказала она вслух — Это надо...
Она взяла кастрюлю и затолкала в нее то, что она купила прямо с сумкой. И начала смотреть на кастрюлю как баран на новые ворота, не очень понимая, что она сделала.
- Ой! Вот дура! - проговорила женщина — в сумке засунула! Дурачка-то с переулочка...
Она вынула содержимое сумки и положила его в кастрюлю, а кастрюлю поставила на огонь. Потом попятилась спиной от плиты и рухнула, как подкошенная, на стул.
Кастрюля начала потихоньку кипятится.
- Ой, а накипь-то что снимать? - спросила женщина сама у себя.
Квартира между тем начала наполняться запахами. О какие это были запахи! Давно ушедшие, неведомые, вкусные. Они проникали во все углы, наполняли всё пространство. Запах еды — вот что это был за запах, ни с чем несравнимый, безошибочно определяемый в толпе других запахов, да это был он. При таком аромате выделяется слюна, урчит в животе, голова идет кругом. Женщина от запаха упала в обморок второй раз.
Очнулась она, когда вода из кастрюли почти выкипела. Женщина встала с диванчика, на который рухнула. Она взяла тряпку и аккуратно сняла кастрюлю с огня и переставила её на стол. Женщина, как баран уставилась на кастрюлю, не очень понимая, что делать дальше. Но вот она вышла из оцепенения, ухмылка пробежала по её лицу, в глазах появился плотоядный огонёк. Она прямо рукой взяла горячий кусок мяса и затолкнула его в рот. Рукой она не почувствовала на сколько горяч кусок, но во рту всё запылала. Никогда в жизни она не чувствовала такой боли. Женщина выплюнула обратно на стол пылающий кусок мяса.
- Господи! - вскрикнула она и прикрыла рукой нижнюю часть лица — как горячо! Господи, как же горячо, как горячо...
Она продолжала повторять машинально «как горячо», слезы катились у неё по лицу, она начала рыдать. Не помня себя, она продолжала рыдать. Она рыдала и рыдала в остервенение. Она ненавидела себя, квартиру в который жила, город, поросячье глазки продавщице, свой желудок, который ей напоминал о голоде. Как сумасшедшая она подорвалась с дивана, накинулась на кастрюлю, перевернула её и начала топтать содержима оной. Долго продолжалось это безумие. Потом она остановилась, с полным ощущением того, что ей нет прощения.       
Женщина взглянула в окно и увидала высокий шпиль Петропавловского собора.
- Покаяние — прошептала женщина — Господи! покаяние! Слезы, слезы... Петр... Раскаяние Петра. Да раскаяние — радостно прибавила она. 
Женщина взглянула в красный угол и увидела икону Спасителя, упала на колени и плакала. Плакала долго и навзрыд. После тихонечко прошла в комнату, легла на постель и умерла.

Думала ли она, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации? Да скажу я вам. Ей частенько приходили подобные мысли в голову. Но в своих мыслях она была героем. Да, да именно героем! Она не понимала, как это может солдат бежать с поле боя. Или как жертва гильотины, пресмыкаясь, просит ещё минуточку у палача. Она всегда видела себя Жанной д'Арк, скачущую впереди строя на белом коне. Нет, нет, ни как она не видела себя жалкой и растоптанной. А тут ещё и какой-то страх ночных арестов и черных воронков, нет, ежели бы она была на их месте, она бы не потерпела такого. Скажу вам ещё одну вещь — она даже презирала этих прочих, которые могли трепетать и дрожать. Нет, она честно, гордо и верно смотрела опасности в глаза. Но вот она смерть, и её не миновала такая учесть, и к ней пришла успокоение, и она сопричтена пути всея земли.
Что же касается, той неприятной теки с поросячьими глазами, то она пережила тяжелые времена, мяса она не ела, перетопталась, как то так всё обошлось. Она сколотила не плохое состояние, но реализовать его не могла. Сонные ведения стали её мучать, очень мучать, и чем дальше, тем всё настойчивее и настойчивее. Не выдержала хозяйка того страшного магазина, всего этого – пошла и удавилась.