Жить и работать в Австралии Часть третья

С Джоном мы поладили сразу. Он приехал в Австралию из Англии, хотя родился в Южной Африке и переехал в Англию, когда ему было семь лет.

В детстве его заставляли ходить в церковь, поэтому он вырос атеистом. От природы он был умным, поэтому по жизни шел довольно-таки уверенно. Начинал он продавцом и был вечно в разъездах. Благодаря трудолюбию из продавца туристических услуг он дорос до уровня менеджера. Удачные знакомства, а по большей части то же самое трудолюбие, помогли ему получить должность управляющего одного из отелей, недавно приобретенных компанией в Австралии. Так он попал в вечно-зеленую страну.

Семейная жизнь была бурной. По молодости он был хиппи. Не знаю, как это влияет на личные отношения, но однажды у него с отцом случился разговор по поводу его подружки, которая ждала ребенка. Отец произнес фразу, после которой Джон женился. Ничего хорошего из брака не вышло. Родилось двое детей. Странно то, что это были не близнецы. Впоследствии Джон безуспешно пытался наладить с ними отношения. Молодой папа ушел из семьи, когда детям было 3 и 5 лет.

Получив работу в Австралии, Джон отправился туда со своей новой женой и сыном, который у них родился еще в Англии. На новом месте пытался быть почтенным отцом семейства. У них родился и второй сын. За несколько недель до его рождения Джон узнал, что из-за того, что руководство приняло решение свернуть бизнес в Австралии, Джона, вместе с остальными 25 менеджерами, которые ему подчинялись, должны были уволить.

В одночасье он лишился работы, дома, машины, а потом и жены. Не знаю уж почему жена от него ушла. Всю эту историю он рассказал мне после того, как я спросила его о том, как он справляется со стрессом, Джон ответил:

- А у меня не бывает стресса. – улыбается мне в ответ. – Не то, чтобы я не раздражался на всяких там, кто ставит палки в колеса и мешает работать, просто я не верю в стресс.

Я молчала в замешательстве. Мне было, что сказать, но я однажды поняла, что иногда молчание помогает другому сориентироваться и сказать то, что не всегда готов рассказать кому-то по первому требованию.

– Ну, если, конечно, по-хорошему, то бутылка водки спасает. – Джон перестал улыбаться, давая понять, что это именно то, что он обычно делает. – Я пил тогда каждый день и бегал. Бегал по десять, двадцать километров; ни о чем не думал. И так две недели.

Вот тут-то он мне и рассказал о том, как потерял работу и как спустя какое-то время все начал заново.

– Самое тяжелое, Кейт, это было говорить с людьми: говорить им о том, что они уволены. С кем-то уходило на это пять минут. Кто-то плакал по 30 минут. Все это приходилось делать мне.

Иногда мне казалось, что Джон доверяет мне, рассказывает что-то, чем не делится с другими. Потом я поняла, что нет, я не особенная. Джон старый человек и ему не нужно ни само утверждаться, ни искать одобрения на стороне. Просто в этой компании, где мы случайно повстречались, он не видел больше никого, кому было бы интересно узнать то, о чем я его спрашивала.

Спустя какое-то время он подошел ко мне и тихо сказал:

– Кейт, если серьезно отвечать на твой вопрос, то мы, наше, ваше поколения, мы не знаем что такое настоящий стресс. Мой дед, – продолжал он, – защищал Лондон от немецких самолетов. Когда он посылал в бой пятьсот самолетов, а возвращалось сто, вот это был стресс. Было страшно, когда ты слышишь свист бомбы, а потом тишина, после который, ты знаешь, будет взрыв – вот это называется стрессом.

Джон сейчас живет с третьей женой и двумя детьми от второго брака. Он по-прежнему не ладит с первой семьей. Со второй женой они друзья. Третья называет его ленивым и упрямым, но, видимо, не сковывает его своими привычками, позволяя делать то, что здоровье уже не позволяет. Джон иногда курит Мальборо, несмотря на недавно перенесенный инфаркт. Он ест сухофрукты и орехи, чтобы держать в норме уровень сахара в крови. Он прилежно выполняет то, что от него требуют на работе. И он единственный, о ком я спрашиваю, если он задерживается с утра.

Продолжение следует...