Вечер от сотворения...

Отворяется дверь, входит мать, останавливается, некоторое время стоит на одном месте, словно что-то ей мешает подойти к сыну, в её душе – слёзы, а глаза сухи...
– Сынок... ты... это ты?.. Разве ты не сдал экзамены?!. – сухой её голос похож на осыпающиеся под ветром барханы безводной пустыни...
Лицо у неё серое, исстрадавшееся, лицо многострадальной матери, которая перенесёт всё, даже смерть детей, она перенесёт невероятно много, но мало выразит в словах, да и где те слова, те самые точные, нужные, которые бы выразили всю полноту чувств?.. Она может заплакать в дальнем углу, тайком, смочит платочек и вот уже улыбка на её губах, только глаза покраснели и ещё не скоро отойдут, эта краснота многолетняя, как и краснота не знающих покоя рук... Как она добра!..
Если бы он, её сын по-настоящему любил свою мать, он не провалился бы на экзаменах, он бы прошёл по конкурсу! Ему так теперь стыдно, недаром он тайком пробрался к себе в комнату и ждал её появления, как приговора...
Поздний летний вечер, один из тех, когда хорошо дышится на природе и люди толпятся в парках и скверах, не могут заснуть у себя в квартирах, а ищут что-то ещё в этой жизни, словно им мало было прожитого дня, а их много – этих прожитых дней и лет, – и всё равно сердце человека не насытилось, он идёт куда-то вечером, сам не зная зачем, навстречу чему?.. Может быть, там, где гремит на эстраде музыка и в полутьме мечутся силуэты людей, словно ни от мира сего, успокоит он свою душу?.. Это сомнительно... Боль души с каждым разом даёт о себе знать всё сильнее... И там, и там – нет облегчения ей, и она вечный узник неопределённых, неисполнимых желаний. Если бы позволили человеку оторваться от земли и взлететь неведомым, удивительным способом, он был бы раз и навсегда счастлив, как счастливы только одни птицы и дети, для которых тяжесть их тел – ничто!.. Но пожившего человека с каждым годом всё настойчивее тянет земля, хоть бы и упасть на неё, броситься с высоты своего человеческого роста и, пробив среднюю плоскость человеческого бытия, помчаться вниз, и чтобы падать целую вечность, без конца, и быть счастливым в том падении, если уж нельзя куда-нибудь взлететь, над всем этим миром, раскинувши руки, как крылья!..
И сердце забилось в груди!.. Это сердце неугомонное! В чём его тайна, где его истоки, хотел бы я знать, чтобы в порыве одного безумного желания совершить такой творческий акт, которого бы хватило мне на все будущие времена!.. И сердце забилось в груди!.. В этой музыке слов ловлю я глас неведомой жизни, приглашающей под свою защиту всех угнетённых, чьи тяжеловесные тела давно уже стремятся к нулевому тяготению, дабы свободной, как мысль и воля, поступью пробраться в запретные области знаний...
Тёплый вечер разливает тепло и странные, неподдающиеся определению ароматы, то ли цветов на подоконниках, то ли заработавшихся искусственных механизмов, созданных человеческими руками. Через открытое окно слегка веет и прозрачная занавеска, свисающая почти до самого пола, напоминает фантастическое существо, явившееся из сна, чтобы смущать опьянённый этим вечерним часом ум... Вон там, по подоконнику, ползёт какое-то удиви-тельное, микроскопическое существо, не то жучок, не то паучок, вот оно остановилось и задумалось о том, куда отправиться дальше!.. С улицы оно явилось в этот мир человека и видит побеленный потолок комнаты, голубые обои, покрывающие стены, репродукцию с картины художника Куинджи – там где изображена летняя ночь с луной, проглядывающей через завесу крон странных, изогнутых как бы в почтительном поклоне деревьев...
– Мама!..
Это сказал сын женщины, наполовину откинув одеяло постели, где он собирался уже найти спасение от укоров мучившего его сознания вины...
Она медленно подходит к нему, приближается, вот она коснётся шершавой рукой его молодой головы с вихрами упрямых волос, они как у его отца, когда-то, это было очень давно, не надо об этом вспоминать, это было так давно, что как будто и не было!.. Да и вот он – чем не отец?.. И чертами лица он схож настолько и взглядом этих лучезарных глаз в эту минуту – она, эта минута, вобрала в себя мысль и терпение долгих лет ожидания чуда! – что женщине хочется кинуться к нему: воспоминания молодости помутили её рассудок, это продолжалось одну секунду, а может быть, меньше – доли секунды?.. Она потрясена и кидается в объятия сына, повзрослевшего настолько, что ей самой кажется это удивительным, как в объятия и сына и мужа сразу!.. И чувствует сын на своём лице горячее дыхание бедной матери и слёзы, обжигающие, источник которых неиссякаем, они как жемчуга и бриллианты переливаются в неярком свете, наполняющем эту комнату, судьба которой: соединить в едином порыве сердец слёзы матери и сына, и главное – их бессмертные этим мгновением души! Верится и хочется надеяться, от тысячелетнего сна просыпается мировая душа в такие краткие проблески наивысшей радости человеческой – и запечатлевается в одном миге времени, как в бесконечности всеобщего бытия! И торжество её – это торжество прозрачного газа, шевелящегося между комнатой и улицей, и странной микроскопической жизни, уже выбравшей себе направление и ползущей вдоль подоконника к стоящему поодаль цветку в глиняном горшке, и благо-ухающего растения, распустившего заманчивые лепестки, приглашающие в гости шумно работающую крылышками пчелу, желающую наполнить своё брюшко питательной капелькой нектара, огромной, как целый мир, где свободно умещаются вселенные с их галактиками, звёздными скоплениями и планетами, невидимыми нашему глазу, но весьма ощутимыми для самих себя, – ведь их тяжесть возрастает, как и наша, пропорционально времени их существования, и нельзя сказать, кто живёт за чей счёт, мы ли больше берём от них, или они целиком обязаны нам!..
Мировой любовью, как мукой мук, наполнен в эту секунду мир, большой необъятный мир с его многоголосым шёпотом, пением, смехом и звоном! Поэтическая струна, единственная на инструменте, попавшем в его древние и вечно обновляющиеся руки – то руки сердец и душ! – дрожит, вибрируя в проснувшемся сознании мёртвенно лежащего камня, она порождает языки пламени, вырывающиеся из спокойно лежащих предметов, попадающих наконец в круговорот умственного движения, начинающегося от укола вызывающей к жизни боли!.. Даже убийца, застигнутый на месте своего преступления, с занесённым над бедною жертвою орудием смерти, чувствует в своём сердце прилив мировой любви и готов бросить в сторону позорное оружие палача, но по инерции дрожащая рука его опускается, – и в следующую секунду он испытывает животную радость, решив, что мгновенье слабости было кратким, чтобы сделать из него раба, который уже не сможет посягнуть на преступление ни-ког-да!..
– Это ничего!.. – вырывается из самой глубины сыновней души. – Есть вещи поважнее, мама!.. – он имеет в виду вступительные экзамены, он их не выдержал, но, несомненно одно, должен выдержать множество других экзаменов, не от человеческого ума, не от ограниченных знаний, коими располагает человеческая наука... Есть другие институты, много институтов, не каждый откроет их для себя, двери, ведущие в просторные залы, наполненные неведомыми учениками и профессорами...
– Ты ещё будешь художником! Я верю в твой талант, сынок! – говорит материнское сердце, исполненное первородной любви и муки. Оно не может страдать напрасно, смысл его жизни в том, чтобы подарить миру то, чего не было в нём ещё никогда!.. Оно воплощается в художественные полотна, в книги, слова для которых подарило оно – обливающееся кровью сердце матери, – в прекрасные предметы человеческого быта, находящиеся на высшей стадии духовного развития, в звуки чарующей музыки, доступной не для ума, но для сердца, превзошедшего всякий расчёт и корысть и поднявшегося до созерцания великих истин!..
И мы уже видим, как на другой день сын стоит у мольберта, таким же исполненным неги вечером, как и тот, с одухотворённым лицом и кистью живописца в руке – и переносит на картину облик сидящей перед ним матери. С улицы доносятся в комнаты всевозможные звуки, голоса людей, их шаги по асфальтовому тротуару, робкий шелест листвы на берёзе и черёмухе, что растут под окном. Мать, сидящая со сложенными на коленях руками, простоволосая женщина с усталым, но удовлетворённым взглядом, ведёт неторопливый рассказ о прошлой жизни. Она вспоминает о тяжёлых днях, о гибели мужа, о том, как осталась с малолетним сыном вдвоём – и как они жили внешне однообразной, как и все вокруг, ничем не примечательной жизнью... А сын будет перебивать её расспросами, потому что ему интересно всё: кто был его отец, какие у него были привычки, как он выглядел, как говорил, смеялся, как пел, кто были его друзья?.. Это отец, он всегда вызывает уважение, есть в его облике что-то не-обыкновенно мужественное и героическое!.. Отец... охота верить, что он был умным, интересным, достойным человеком... отец, всегда этот загадочный, удивительный человек, давший тебе жизнь!.. Отец... если бы его не было, разве был бы ты?!.
Так они будут сидеть и разговаривать, мать и сын, которому надо пойти дальше отца, больше узнать и больше суметь в жизни, иначе – какой же он сын и для чего его жизнь!?. Дети должны всегда и во всём быть чем-то лучше своих родителей, иначе их жизнь бессмыслен-на... Даже потомки жучков и бабочек что-то приобретают новое, отличающее их от родителей, что же в таком случае говорить о детях людей!..
Сын будет расспрашивать мать о первых годах своей жизни, выпавших из его памяти. Его интересует – в каком возрасте он начал говорить, как это произошло, как он учился, по-знавал смысл и назначение окружающих вещей и предметов...
Так будет в другой день... А сейчас они обнялись и покрывают друг друга поцелуями, точно встретились впервые...
– Мама!..
– Сынок!..
Они не ведают, что с ними происходит, какая-то высшая сила вмешалась в их сонные будни и однажды потрясла их обоих. Они одинаково изумлены и трудно им понять, что стоит за всем этим и откуда в них такое волнение. Словно проходит экзамен на способность души сопереживать, чувствовать такие стороны человеческого бытия, для которых они готовились от Сотворения... Глаза смотрят в глаза – и что там, за этими зрачками, так надо понять в эту минуту! Так хочется понять, что это за мысль, что за чувство, пусть доведённое до крайности, болезненное, но слишком человеческое, чтобы им можно было пренебрегать!..
Скорее удивительно другое – как можно прожить жизнь и не заплакать, как всегда можно повиноваться голосу разума и ни разу не прибегнуть к выражению изливающихся непринуждённо чувств!.. Последнее так естественно и так простительно...
Муха влетела в комнату с улицы и тотчас устремилась к любящим, она по случайности запуталась в волосах у женщины и отчаянно жужжала, тогда сын осторожно, чтобы не повредить её тонкую организацию, высвободил её и она полетела дальше, проказница-муха, которой неведомы человеческие угрызения, когда он стоит над жизнью существа, зависящего от него и думает: «Как мне поступить?.. Раздавить или оставить?..» И по тому, как он решает этот вопрос внутреннего удобства и комфорта, связанного с чистотою судьи, стоящего над ним, имя которому Совесть, можно было бы решить на какой ступени познания Истины он в данную минуту находится и насколько он сам заслуживает над собою благоволения...
13 ноября 1981 г.