Синильга

               
Росу голубую склевала синица,
Над Южным болотом дымится рассвет.
Мы снова уходим, и снова Синильга
Березовой веточкой машет нам вслед.

Эту песню я услышал в  четырнадцать лет. Пели ее старики, взявшие меня на Север.
Старикам было лет под пятьдесят.
Наверно, я достал их своим нытьем, потому что один, посмотрев на меня с остервенением, сказал:
- Возьмем. Но в качестве живой консервы.
Я не знал, что это такое.
Объяснили потом.
Пыл не угас.
Консервы не сделали, но за воспитание взялись всерьез.
Все их действия в походе подчинялись строгому ритуалу: порядок прохождения маршрута, разбивка лагеря, разведение костра.
- Да ты же ведь нормальный мужик, разгорайся быстрее – водки дадим.
После этой фразы костер вспыхивал, вода в котлах вскипала, старики разливали водку.
Себе – по полстакана, мне – на донышке.
- Успеешь еще, у тебя все впереди.
Все не выпивали, в костер плескали где-то грамм пятьдесят.
  - Меньше – костру обидно, больше – нас жаба давит.
Плевать в костер категорически запрещалось. Кидать окурки – приветствовалось:
- Ему же тоже покурить надо.
Каждая вещь знала свое место.
Не раз я огребал по затылку, кладя куда не надо ложку, миску, топор.
- Ложь на место. Не гневи духов.
Кто такие духи – я не знал, но чувствовал – что-то странное и, может быть, страшное.
На одном из привалов я, неизвестно отчего, взял топор и стал отесывать пень. Совершенно неожиданно из пня получился идол.
- Наш человек, - сказали старики.
И налили мне полстакана водки.
В этот день никто никуда не шел.
Я лежал на слое лапника, боясь пошевелиться, старики в полголоса пели какую-то жуткую песню с непонятными словами:

Куда же идем мы, и что же нас гонит,
Куда же влечет нас иная страна.
Мы встретимся завтра в пустынном вагоне
И ты улыбнешься мне: "Привет, старина".

Пели хорошо, слаженно, но без гитары.
Гитара, по их словам, портила песню и мешала слиться с природой.
Лесные люди, однако, гитар не любят.
Я песню хоть и не понял, но отметил.
Слово понравилось – Синильга.
На мой вопрос – а кто это? -  мне ответили: – лесная колдовка.
И рассказали жуткую историю, как в сибирской тайге потерялось трое ребят.
Когда их нашли – у парней были искаженные от страха лица, а рядом лежала прядь черных женских волос.
Синильга наказала.
Наступило время, когда я сам стал водить народ в походы и петь песни.
Ритуал тех стариков, что когда-то взяли меня с собой, выполнялся безукоснительно.
Песня не давала мне покоя.

А помнишь, как вместе с тобою мы жили,
Как слали проклятья бродячей судьбе.
Мы станем иными, мы станем другими,
Изменим друг другу и сами себе.

Было в ней что-то шаманское, заклинающее, будоражащее.
Я еще не понимал, что это влияние духов Севера.
Как-то, роясь в «Интернете», я наткнулся на знакомое слово.
И узнал историю этой песни.
Оказывается, написана она была в начале шестидесятых годов.
Написал ее студент Томского политехнического института Геннадий Карпунин.
А когда я прочитал, в каком месте она была написана, то стало ясно – надиктовали ее лесные духи.
Ибо написана она была на реке Подкаменная Тунгуска в месте падения Тунгусского метеорита.
В последующем судьба сыграет с Геннадием Карпуниным очень интересную игру: он станет знатоком древнерусской письменности, создаст свой перевод "Слова о полку Игореве", будет главным редактором журнала "Сибирские огни", выпустит сборник сти-хов и прозы.
Но все это забудется после его смерти в 1998 году.
А стихи, написанные двадцатитрехлетним парнем, посвященные "Любаше Д", останут-ся в памяти навечно.

Ребята, ребята, мы будем бессильны
Вернуть удивительный этот рассвет.
Ведь только однажды, однажды Синильга
Березовой веточкой помашет вослед.

2008 г