Накамура

         Когда Федя попал на флот, то он сразу же понял, что у него будут проблемы, ну а флот об этом знал и понял гораздо раньше Феди. Наверное иначе и не могло быть. Точнее могло, но не с Федей и ему подобными. Почему? Да потому, что вот так...А вообще-то вопросов на флоте не любят задавать, особенно друг другу. Вопросы в основном адресованы самому себе, типа: "Как я вообще здесь оказался?", "За что мне все это?" и "Господи!!!, когда же этому всему будет конец!?". Для вопросов вообще на флоте времени почти нет, зато много времени есть для работы и в основном тяжелой и не очень замысловатой, но почти всегда - изнурительной. А если ты-один из представителей народностей Дальнего Востока, Восточной Сибири  или Севера, а если тебя невзлюбит старпом или еще кто на корабле... то вообще - хана! Как тогда быть? За борт прыгать? Федя прыгать не стал и решил дослужить до конца.               
               
         Вскоре, когда Федя прибыл после учебного отряда на корабль, то старпом, привыкший к разнообразию внешности и разноликости, давно уже переставший чему-либо удивляться, при виде Феди, все-же присвистнул от удивления и спросил: "Ну а ты, чукча тундровая, хули ты щерищься как пиз...а на электробритву?". Его-Федю об этом много раз спрашивали в той или иной форме. А что он мог ответить? Мало того, что глаза у Феди были ну очень уж узкие, так он еще до службы успел пару лет в университете поучиться и вообще парень он был очень смышленый. Но вот таких-то как раз на флоте и не любят. В учебном отряде Федя на занятиях по электротехнике осмелился возразить преподавателю, указав на ошибки в преподаваемом предмете, за что потом был "пропущен через трубку очень узкого диаметра". Начальник "учебки" не стал Феде цитировать выдержки из "Божественной комедии" Данте, а направил туда, где и чертям в страшном сне не могло присниться.

         Несмотря на вполне приличное среднее образование и 2 курса университета Федя попал служить в электромеханическую боевую часть (БЧ-5). Что это такое? Это корабельный аналог пищеварительного тракта человека со всем его желудком, кишечником, прямой кишкой и анусом. Это то, что заставляет корабль двигаться, дает ему энергию, электропитание, пар, а матросиков обдает, соответственно, побочными продуктами в виде грязи, сажи, копоти, жары и прочего. А некоторых - особо одаренных еще и в боцманскую команду определяют. Ничего нет хуже. На них все швартовки, перешвартовки, авралы и самая тяжелая корабельная работа. Федя был ловкий, шустрый и легкий как олененок, которых он когда-то до учебы и службы проворно арканил у себя дома. Так и на флоте ему бесчетное число раз приходилось бросать "легость" на пирс (грузило с тонкой веревкой, привязанной за основной швартовый трос) и наоборот. У него все ловко получалось, но при этом и командир отделения и старшина команды и командир БЧ и старпом Федю материли так, что краска от борта отслаивалась, а Феде его приходилось все время подкрашивать. Но Федя не обижался, он знал, что надо дослужить. И служил. У Феди была открытка... вернее и не совсем открытка, но и не фотокарточка, а так...что-то среднее. На ней была изображена очень юная азиатская девушка в купальнике, выходящая из бассейна, с надписью в виде иероглифов. Когда матросы спрашивали Федю, кто это девушка, то Федя, улыбался, отчего глаза его на какое-то время исчезали и из-за закрытых век он с присвистом резко на выдохе (как это делают японцы), отвечал : "Накамура!". Его так и прозвали все на корабле, включая "старпома"- "Накамура!". Последний, бывало, говорил на вечерней проверке: "А где эта наша университетская бл...ть!!! узкоглазая, а...???!!! Накамура-ёб-сан!? А ты здесь, уёбище военно-морское, тундра ё..твою..м..ть! Завтра с вахты на перешвартовку с "бочки" на "бочку" чтобы подменился, мне сюрпрайзы не нужны... понял!". В редкие минуты отдыха Федя смотрел на девушку с открытки и что-то шептал себе под нос.

         Однажды, кораблю, где служил Федя, когда они были в море, поступил сигнал о том, что в районе их нахождения терпит бедствие японское судно. Следовало принять меры к поиску возможно спасшихся членов экипажа и т.д. Удалось обнаружить спасательный плот, но вот поднять моряков с него оказалось не так просто. Плот на волнах бросало вниз-верх как от первого этажа до пятого. Когда это все-же удалось, то подняли двух японских моряков, один из которых был еще жив. На его жилете значилось "Исоматсу-Мару". Живого поместили в изоляторе, делали что могли, но моряк был совсем плох. Он бредил и что-то бормотал. Старпом не любил "сюрпрайзов", а до подхода другого корабля с вертолетом было еще далеко. Старпом во всю глотку орал корабельному медику и офицеру особого отдела: "Еще не хватало мне чтобы эта нахлебавшаяся воды японская ****ь сдохла у нас на борту! Мне не нужны ни "сюрпрайзы" ни международные скандалы! Тащите сюда диктофон, все кассеты, что есть на корабле и записывайте все, что лопочет этот обмороженный....И где эта бл..ть-Накамура!? Сюда эту суку, он у нас самый умный, университетка узкоглазая! Пусть здесь сидит". Федю подменили с вахты, вызвали к старпому, а когда японский моряк пришел наконец в себя, старпом, медик и особист, стоя в изоляторе за спиной Феди, тяжело дышали ему в затылок. Старпом ткнул Федю в бок. "О-гэнки дэсу ка...Инта инаэтэ ват кари мас-да?", - осторожно спросил Федя моряка. Тот ответил, пояснив, что он-старший офицер и что должны были спастись еще несколько человек. Старпом потерял дар речи. Он не мог поверить, что Федя знает японский, а когда обрел, то Федя понял, что у него дальше в службе будет еще больше проблем. Старпом приказал сидеть возле моряка неотлучно и записывать все слова японского офицера и вообще весь разговор на диктофон. Моряк так почти ничего и не сказал, ему становилось все хуже и хуже, он бредил. В какой-то момент моряк как-будто пришел в себя, приоткрыл глаза и Феде показалось, что японец хочет что-то сказать.  Он взял в ладони руку моряка, наклонился к тому и слушал, но тот ничего не мог сказать. Федя понял, что японец умирает. У него защимило в груди, сделалось невыносимо жалко и этого японца и себя, когда представил, что и их корабль мог бы утонуть, а он мог и не спастись. Ему  так очень сильно захотелось,чтобы вдруг сделалось так, чтобы этот моряк  не лежал в их вонючем изоляторе и вообще не был моряком, а был у себя дома в родной префектуре, и был бы праздник "День мальчиков", и этот моряк был бы еще мальчиком, а на калитке дома ветром   колыхался бы искусно сделанный бумажный карп, а дома бабушка мальчика готовила бы вкусное карри, а отец подарил бы тому первый в его жизни спиннинг. Федя увидел, что в изоляторе нет ни  медика ни особиста и тогда Федя, забыв о диктофоне, негромко так, надеясь что японский моряк услышит его, стал ему напевать:

                Хару коуро-но хана-но е-е-ен
                Мегуру саказуки кагесащитэ,
                Чийо-но  матсу га-е вакеи-деши
                Мукащи но-хикари има-изуко

                Аки джинеи-но шимо-но иро
                Накийокиюки кари-но казу-мисэтэ
               
                Ууру тсуруги-ни терисоиши
                Мукаши но-хикари има-изуко
               
                Тенджокагэ-ва каваранедо
                Ейко-ва утсуру ё но-сугата
                Утсусан - тотэка има-ма-но-о-о
                А-а-а -койо-но йёва но-тсуки
   

         Это была одна из самых любимых и популярных в Японии песен "Койджо но тсуки". Федя знал ее с детства, так как неподалеку от них, там где он раньше жил, жили и японцы - семья одного бывшего военнопленного, который после освобождения из советского лагеря так и не смог после войны вернуться к себе на родину. С девочкой из этой семьи Федя дружил до поступления в университет. Девочку звали Накамура.

         Не успел Федя ту песню допеть - японский моряк умер. Федя написал командиру корабля объяснительную, где подробно, насколько мог, изложил по минутам все свое пребывание вблизи японского моряка, но она- эта объяснительная не была у Феди последней. По приходу корабля в базу его посадили на гауптвахту, где он в общей сложности просидел почти месяц. Написал он примерно еще десятка полтора объяснительных различного рода офицерам и начальникам, которых очень сильно волновал вопрос, что он - Федя, там такое японцу на ухо нашептывал, какие секреты "выдавал". Вот тут Федя очень сильно хотел спрыгнуть за борт в море, но в камере гауптвахты это было сделать трудно. Федя уже и не надеялся вновь увидеть и море и корабль, не говоря уже обо всем остальном, но как-то все обошлось. Федя дослужил. Записи тех диктофонных кассет с необходимыми пояснительными документами передали японской стороне. Думаю, что потом, эти записи, наверняка, вручили родным того японского офицера, умершего как и положено моряку- в море, но по капризу судьбы - на борту советского корабля и под напеваемую вполголоса русским матросом Федей японскую популярную, столь любимую японцами песню:

                Пустынного замка тень.

                Луна отражает ее на небе вот уже много веков, 

                Меняется к лучшему к худшему?

                Луна над пустынным замком...