Дети пятидесятых. Глава3

Так прошло несколько счастливых  ее  лет, или  ей в последствии так казалось.
Что есть счастье? Что-то нами  придуманное или гармоничный, наполненный радостью   покой?
Собственно с постоянными  болезнями сына особого покоя не наблюдалось.
Радость то же была еще та: Внезапно попал под автобус и погиб глухой с рождения двоюродный  брат, окончательно разбив  жизнь  и без того несчастной  Сониной тети.
В те времена родственники еще крепко дружили.
  Какая страшная судьба! С ужасом думала  Соня, не в силах ничем толком помочь тете.
Один ребенок! Разве можно иметь одного ребенка  тихо шептали ей на похоронах  мамины подружки и родственники.
Ей было уже, чуть за  тридцать и она, глядя на несчастную свою тетю, понимая, что поезд ее быстро уходит, решилась, вдруг, на второго ребенка.
При более чем скромном достатке двух инженеров  это казалось весьма спорным решением.  Муж был не против, а вот мать неожиданно пришла в ярость.
- Зачем тебе это нужно? Гневно вопрошала она.
- Ты просто дурра!  На мою помощь больше  не рассчитывай! 
Но что-то в ней хотело, ребенка,  что-то неудержимо  стремилось  к этому позднему  материнству, она сама не понимала,   откуда взялось у нее   это желание после таких мучений с  первенцем,  но  противостоять  внутреннему  желанию его иметь не могла.
Вскоре, в  их крохотной « хрущевке»,  появилась  новорожденная  девочка.
Конечно, хлопот и нищеты от этого  только прибавилось, но Соня ничего не замечала, она  просто была счастлива! 
Почему?  Она не могла этого объяснить, счастье просто сидело глубоко  в ней, не смотря на постоянную  изнуряющую усталость, счастье материнства  наполняло ее целиком и приносило блаженный покой.
В то время она жила в гармонии с миром  и собой, наверно   потому что,  жизнь ее была наполнена извечным смыслом своего таинственного  продолжения в двух капризных крошках.
Малышке едва  исполнилось  три года, как мужа направили работать на Кубу и они всем “ колхозом”, c ведрами, кастрюлями, учебниками и детскими игрушками  поехали на  этот далекий, нищий тропический остров вместе  с главой семейства.
Только тот, кто жил в то зажатое железным занавесом время, понимал, что это было для простых советских людей! А уж как волновались их родители!
Никто из  простых  смертных и не надеялся за жизнь  хоть вщелочку посмотреть на мир. Увидеть пусть даже и не нсамую богатую его часть. Люди рождались и умирали без малейшей  надежды увидеть  хоть что-то за пределами границ Союза. Кому-то очень  надо было, чтобы народ не сравнивал разные земные реалии, а просто тихо и покорно  жил и умирал, за своим железным  забором,  в полном неведении о жизни других людей.
Куба встретила Соню влажным пеклом и двенадцати часовой сменой поясного  времени.
Все было как в фантастическом фильме, палящий,  сбивающий с ног, душный, тропический зной, старые  здания и вилы красавицы Гаваны, не знакомая  испанская речь, сиеста, жизнерадостный, всем всегда  довольный  нищий, но такой  дружелюбный  народ, которому в те времена   было, совсем   нечего есть. Но у него было в достатке пива и карновалов.
Вместе с климатической зоной изменился весь уклад  жизни.
Появилась четырех часовая сиеста, жалюзи на окнах, карточки на продукты.
Отсутствие привычных овощей, а значит смена  кухни и рациона.
 Дома – кромешная  ночь  и бесконечная  зима,  когда  так тяжело  согреться, здесь – изо дня в день  палящее, испепеляющее и  утомляющее солнце.  Зной  без конца, без явной смены времен года, постоянное теплое, но не всегда  ласковое, а зачастую зараженное микроорганизмами  Карибское  море,  дома без стекол, огромные  тараканы, по- испанки  кукарача.   Другие, таинственные, но на удивление эффективные  лекарства в аптеке, другой хлеб в магазине,  свои тропические,  невиданные в России, сладковатые  овощи и не знакомые им  тогда фрукты.
Жизнь в колонии тоже отличалась, ибо это была жизнь в большой советской заокеанской деревне со своими законами и сплетнями. С субботниками и тяжелыми дежурствами для женщин.
Основную массу населения  составляли  бывшие работники страшной чернобыльской АЭС с семьями, но по немногу  присутствовали и  все прочие представители советских республик.
Для работающих мужей - северян  это была каторга в тропической  жаре, ибо  их гоняли на  стройку, которая потом, к сожалению, просто сгнила,  и по вечерам и по выходным.
Школьникам в посольских  школах тоже доставалось их  постоянно запугивали, грозили колонией за малейшее нарушение дисциплины.
А Куба жила своей не торопливой жизнью. Чем быстрее двигаешься в жаре, тем больше жидкости теряешь. С пеленок усвоив это,  местный  народ слишком быстро и не двигался.
Особенно плохо работал в те времена транспорт, не смотря на расписание,  порой приходилось ждать его часами, что не способствовало поездкам по стране.
Были и удивительные впечатления :  прежде всего
взаимопомощь  и внутренняя культура кубинцев: на   автобус у них  всегда четкая очередь, которую никто не нарушает, при этом всех детей и стариков всегда посадят, да же, если они войдут  последними.  При выходе  с кораблика- «барки» всегда  вынесут всех детей, помогут женщинам и пожилым. Ни один парень не покинет из автобуса, не протянув руки, каждому кто в этом нуждается. Огромные очереди в магазины и поликлиники соблюдаются свято и не важно, что стоит твоя соседка далеко впереди,и ты с ней час болтаешь, коротая время, продукты возьмешь только в свою очередь.
Не смотря, на бедность, в толпе рабочих, нет запаха пота. Дети разодеты как куклы, (у нас так одевались лишь жены специалистов) переодевают и моют их шесть раз в день.
Если мать едет с ребенком, у нее с собой всегда пакет сменной одежды для него.
Дети постоянно просят « карамели», но если любой ребенок, не важно, наш из колонии или кубинский, вдруг заплачет,   соберется толпа людей, многие с пакетами леденцов и все начнут выяснять «проблему», наперебой предлагать ему конфеты и объяснять тебе, где детский врач.
О медицине  разговор особый,  ибо была она удивительной и намного лучше нашей.
Поражали Соню кубинские врачи с их точным пониманием детских и взрослых  хворей и умением быстро с ними справляться  даже в критических ситуациях. На их фоне наши медики выглядели бледно, но  с «гипертонией»  в тропиках почти не знакомы (вода выходит с потом), а наши люди ее привозили и тут, без  своих эскулапов было не обойтись. Впрочем молодая семья, к счастью, давлением повышенным не страдала.
В первую зиму жить в чужой стране  без испанского языка, на новом пищевом рационе было, ох, не просто… Многого  не хватало… И прежде всего местного языка.
 Потом   испанский язык слегка подучили, хоть и говорили, как индейцы из американских фильмов, но их понимали, зато в совершенстве освоили пляжи и бассейны, магазины  близлежащих отелей  и зимой жить  стало намного  легче, а вот летом стенки в доме раскалялись как батареи отопления и за короткую ночь еле успевали остывать. Всем было адски  жарко,  спасал  лишь душ, до моря в жару было даже не дойти, купались либо  ранним  утром либо поздним  вечером.
В новый год наряжали Кипарис, а детям в подарки, как диковинку присылали яблоки,
чему малыши, привыкшие к местным бананам, гуайавам и мандаринам  страшно удивлялись.
Наши многочисленные колонии жили совсем  неплохо, но, удивительно, в них  никогда не брали на работу советских  женщин, жен кубинцев, которые  мучились на местных кубинских карточках с их скудным рационом.
На детской площадке бегали дети, говорившие  на двух языках, под яркими звездами, на улицах обветшавшего уже, но своеобразного,  старинного города с архитектурой, защищающей от солнца,  устраивали веселый карнавал, телевизор показывал, то, что Соне дома и во сне не снилось. Но была во всем некая тоска,замкнутость и такая  оторванность  от родных и привычной жизни от своего, насквозь понятного языка и тогда на своей шкуре прочувствовала  она, что такое чужбина и как не сладко людям  менять страну, даже в коллективе и при работе, и зародилось сочувствие ко   всем без башенным иммигрантам, ибо не знают люди порой, что творят с жизнью своей. Время быть зарубежной женой и домохозяйкой для Сони  закончилась, вместе с контрактом мужа, а дома уже ждал смертельно больной отец.