Школа. Ч. 1 Директора

 Вчера мою подругу назвали непорядочным учителем. Она рассказывала об этом на своей кухне, размахивая кухонным ножом, которым чистила картошку на ужин.
-Нет, ты только представь, я непорядочный учитель, непорядочный,  мне это повторили раз тридцать, видите ли, я  непорядочный учитель.
За десять минут рассказа о злобной кондукторше автобуса, которая не захотела бесплатно провезти детей из летнего лагеря на обед в соседнюю школу, слово непорядочный учитель было произнесено ещё тридцать раз, со смаком, на все лады и со всевозможными интонациями.
Возмущение своей подруги я поддержала. Я сама бывшая учительница. Бывшая, потому что уже целый месяц нахожусь в свободном полете, а полет этот связан с моим категорическим желанием уйти со школы. И не просто уйти, а навсегда. Закрыть двери и забыть, стать другой, заработать кучу денег, купить хороший дом, потом зайти в родную школу, закутавшись в меха и, постукивая каблучком дорогих сапожек сказать:
-Ну, что, прозябаете, в тоске и печали, а спасибо вам кто-нибудь за это сказал? За что за это я уточнять не собиралась, и так каждому педагогу ясно, что спасибо сказать есть за что.
Навалив целую тарелку молоденькой дымящейся картошечки,  я разгребла себе местечко на вечно заваленном всяким барахлом диване и, усевшись, принялась вещать:
-Совсем уважение к нашей профессии потеряли. Думают, мы там балду гоняем, посидим одно и то же протрындим, а к обеду уже дома. И только бешеные бабки загребаем. Мне на каждом собеседовании на фирме говорят: « Тут вам, девушка, не школа, тут работать надо!» Как будто я до этого не работала. ( Последнюю фразу я произнесла правильно и красиво, как меня учила Татьяна Олеговна Шилова, режиссер любительского театра, в котором я занималась пять лет) Телевизор вообще хоть не включай, то этот конченый Малахов рассказывает, как учителя избивают бедных деток, и вся студия, размазывая сопли, вспоминает свои детские обиды, то этот, не знаю, как его даже обозвать, господин Хрусталев  устраивает шоу с показательным бичеванием всех учительских пороков. Стыдно стало признаваться, что в школе работаю. Всё, Оксанка, - я потрогала пальцем картошку, она остыла, и  её уже можно было есть,- напишу книжку про школу. Всю правду напишу, как она есть. И не просто книжку, а сценарий. Отправлю Бекмамбетову по Интернету с убедительной просьбой снять кино. Он мужик нормальный, не откажет. Кино снимет классное, и все поймут, как долго плевали в колодец! Довольная собой я принялась за ужин. Стараниями оскорбленной Оксанки он удался на славу. Минут через двадцать мы лежали, отвалившись на диване, в состоянии блаженной сытости и смотрели кино про  умнейшую собаку Мухтара, которого каждый из нас брался за год обучить школьному курсу я белорусского языка, а Оксанка математики. Не смотря на то, что ужин поубавил моей агрессивности, идея  печатным словом ударить по стереотипам об учительстве, не покидала мою светлую голову. Так как заняться мне было особо нечем, а для поисков работы июль мертвый сезон, я уселась за компьютер и начала творить.
Творить было тяжело. Я  неуверенно печатала и теряла мысль повествования. Язык как – то странно закостенел и мой всегда такой живой рассказ превращался в ерничанье из женского детектива. Но я не теряла надежды и переполненная идеями бомбила по клавишам. Медленно, но верно складывались мои перлы. Над которыми жирным шрифтом я напечатала:
                « Школа жизни»
                глава 1         Директора и завучи
Директор школы, это совсем не то же самое, что директор кафе или завода. Это особенная категория руководителей. К ним  даже не вяжется определение плохой или хороший. Они просто есть, как закономерность времени, порождаемые особенностями системы образования. И чем особенней становится эта система, тем колоритнее появляются директора школ. Я столкнулась с семерыми. Четверо из них сделали из меня профессионала, болезненно влюбленного  в своё дело. Трое остальных  убили весь творческий энтузиазм и наполнили мысли сарказмом, напрочь уничтожив желание оставаться в школе. Я расскажу обо всех.
Тамара Николаевна Бартемьева - директор и владелица некогда лучшей в городе частной гимназии «Эго». Выдающаяся женщина, практически двухметрового роста с не менее выдающейся грудью восьмого размера. Самый противоречивый человек, которого я когда- либо встречала. Начнем с неё.
Работать учителем у Бартемьевой было стремно, но интересно. Благодаря потрясающей управленческой интуиции она создала именно ту школу, в которой так нуждались дети свежезарождающегося в  90- ых  класса бизнесменов. Эта была школа- дом, и не один традиционный  профессиональный прием там не срабатывал. Сама Бартемьева демонстрировала чудеса психологического креатива  и этого же требовала от других.
 Учились мы весь июнь – нужны были деньги на аренду помещения. Родителям объясняли, что в июне  их чадо подвергается очень важному интеллектуальному погружению в предмет. Родители верили. Мы старались. Но вернемся к Бартемьевой. Один из таких июней выдался отвратительно жарким. Температура держалась не ниже 30 градусов. В маленьких  комнатках бывшего детского сада, где и разместилась «Эго» было душно и невыносимо тесно.  В 10 « Акцент» классе (кстати, потрясающая фишка называть классы не по буквам, а по именам принадлежит именно Бартемьевой) училось десять девчонок. Естественно, что дресс-кода никто из них не соблюдал: яркие открытые топы едва прикрывали дары природы, юбки были не длиннее поясов. 10 «Темп» класс, в котором училось 12 юношей самого энергичного и половоактивного возраста, изнемогал от жары и желания. Шальные мысли буравили и головы мужской половины педколлектива. Учитель истории, по прозвищу Степашка, тихо выл от тайного томления под школьной кофеваркой. Стойким оставался только биолог Баклажан. У него была молодая жена, и анатомические особенности подрастающего поколения его не задевали. С неодетыми ученицами надо было заканчивать. Бартемьева сама редко делала замечания гимназистам. Для этого в гимназии был верный помощник Зайцева Тамара Николаевна.
-Тамара, ты пойди скажи «Акценту», чтоб без драных штанов приходили, ну и цыцки свои поприкрывали.- однажды не выдержала Бартемьева. Зайцеву побило пятнами - внешний вид учащихся в частной школе не обсуждался и не критиковался:
-Тома, - слабо запротестовала она,- Эти драные джинсы, небось, от «Гуччи» они столько денег стоят, меня засмеют.
-Боишься?- взревела Бартемьева, - Тогда я сама. Зови девах в класс.
Десять прекрасных малоодетых барышень томно возлежали за партами. Разговор с директором их не пугал, как правило, говорили о хорошем. Бартемьева зашла в класс, села за учительский стол, вяло посмотрела в окно:
-Жарко!
- Ой, как душно, Тамара Николаевна, кондиционеры надо ставить, а то, как в деревне, без цивилизации,- загалдели молодые нимфы.
-Да, жарко,- ещё раз подтвердила Бартемьева и, сохраняя безмятежное спокойствие, сняла блузу. Шелковый бюстгальтер, натянутый на бюст  восьмого размера,  вызвал тихий шок в аудитории.
- Если такая жара продержится, - продолжала Бартемьева,- совсем учиться будет тяжело. Неторопливо она сняла бюстгальтер и положила его рядом с блузкой. Тихий шок плавно перешел в мертвый.
-Ладно, пойду, дел много,- сказала Бартемьева, сгребая со стола свои вещи и направляясь к двери.
- Тамара Николаевна, может, вы оденетесь,- прошептала какая- то из девиц.
- Одеться? В такую жару,- пожав плечами, Бартемьева величественно вышла в коридор.
Разумеется, что барышням было всё понятно, в их гардеробе нашлись легкие летние платья, скрывающие грудь. Степашке  и пацанам из 10 класса стало жить проще.
 В Бартемьевой сочеталось  чёрное и белое как на шахматной доске. В мой первый рабочий день  в « Эго» мне было поручено вымыть окна в кабинете. Я была полна трудового рвения: тёрла стекла с такой тщательностью, что они  были вынуждены  засиять под моим напором. Оставалось последнее невымытое окно. Я удвоила старание и, к моему ужасу, стекло, не в силах противостоять моему энтузиазму, рухнуло с грохотом на пол. Показаться такой неуклюжей в первый же день! Я замерла в растерянности. Дверь кабинета открылась. Появилась Бартемьева. Она посмотрела на разбитое стекло, мою растерянную рожу и сказала:
-Вот видите, вы стёкла бьёте, от Вас одни убытки, а я Вас не ругаю. Это действительно было « не ругаю за убытки». А вот моя коллега, учитель математики, Алла Петровна, красивейшая барышня, длинноногая и стройная, была строго - настрого предупреждена суровым директором о том, что нельзя носить в гимназию туфли на шпильке - они портят ковры, а, следовательно, имидж учреждения.
У Бартемьевой было три заместителя, верные, как цепные псы, они готовы были умереть за Тому. Они вместе начинали в очень неспокойное перестроечное время. Когда Бартемьева решилась на эксперимент, в маленькую арендованную комнатку завезли десять стульев и пять столов. Так началась гимназия « Эго». Нашлись и первые ученики. Их любили как собственных детей. Эта любовь и была лучшей рекламой для  учебного заведения. Потом пришел расцвет. Бартемьева сменила сумку и туфли, начала строить коттедж. Её перестали мучить голодные сны. Поутих энтузиазм. Она рассчиталась с долгами за гимназию. Выкупила акции у тех родителей, которые поддержали её в начале. Последние долги она отдала своему заму, Неле. Родственники Нелы жили в Израиле, муж занимался бизнесом.  Сильно рискуя, Нела одолжила Бартемьевой 15 тысяч долларов, без процентов, без  срока возврата. Пять лет понадобилось Бартемьевой, чтобы вернуть взятую сумму. Нела работала в гимназии « Эго», благодаря ей был создан лучший в городе детский сад и начальная школа, которые и приносили основную прибыль Бартемьевой. У Нелы был юбилей. Она умела накрыть стол с удивительной щедростью и любовью. Звучали тосты. Произносились оды имениннице. Бартемьева достала из сумки последнюю невозвращенную тысячу, вручила её Неле со словами:
- Это всё, что я тебе должна, ты уволена со следующей недели, передай все дела моей младшей дочери. Мастер немых сцен Гоголь тихо отдыхает. Закат « Эго». Вместо профессионалов в управления пришла семья. Через год Нела уехала в Израиль. Мы вспоминали её с особой нежностью. О том, как цвела школа при Неле, ходили легенды.
Бартемьеву я вспоминаю без душевного трепета, но были вещи, за  которые ей можно сказать спасибо.
Есть «спасибо», которое я не успела сказать директору школы. Помешали юношеские обиды. Но, я полагаю, Кривицкая Ирина Александровна знала, что я ей безмерно благодарна за полученные уроки.
Встречаются школы, которые существуют годами, опираясь на давно приобретенные и всем наскучившие традиции. Коллектив таких школ устаревает и стареет вместе со своей школой. Там всё спокойно, незыблемо и покрыто мхом. Детям скучно, учителям комфортно. Именно в такую школу была назначена директором математик Ирина Александровна Кривицкая.  В то время ей не было и сорока лет. Коллектив школы, куда она пришла работать, наполовину состоял из пенсионеров и на четверть из барышень предпенсионного возраста. Нового директора приняли как врага.  Похоже, что она тоже испугалась, и началась война. В администрацию вводились молодые  варяги. К каждому посещаемому уроку  директор готовилась как к бою: идёт к учителю русского языка - день сидит, обложенная книжками по методике преподавания языков, на  физкультуру - изучает все требования к предмету. Анализы её были жесткими, точными и профессиональными. Её собственные уроки математики в 11 классе вызывали восторг у коллег. Кривицкая победила. Её приняли, подчинились и стали бояться. Школа задышала новой жизнью. Победы стоят дорого. Тогда про это никто и не думал.
Отличительной чертой Ирины Александровны была кристальная честность и прямота. Она никогда не плела интриг, не поддерживала сплетен. Это тоже в значительной мере способствовало оздоровлению организма школы и износу её собственного организма. Свою борьбу с внутренней коррупцией она начала со школьной столовой. Верткую и ушлую завстоловой по просьбе Кривицкой неоднократно останавливали сотрудники ОБЭПа сразу после того, как та выходила с работы. Каждый раз сумки её были туго набиты украденными у детей продуктами. Каждый раз завстоловой выкручивалась и возвращалась на своё рабочее место. Завучи приходили на работу в пять утра. Следили за тем, как наполняются котлы, взвешивали каждую котлету. Всё соответствовало рецептуре, а вечером завстоловой уходила с полными сумками. Это был фокус от Коперфилда. Считали, сверялись, следили, а разгадать не могли. Секрет раскрыла одна из поваров, с которой начальница не поделилась добычей: все продукты для приготовления закладываются по рецептуре, только многие дети практически целые порции возвращают на мойку. Там всё аккуратненько сортируется и отправляется на раздачу. И второй круг, третий, а вечером у завстоловой в сумке четыре курицы - это шестьдесят детских порций. Завстоловой уволили, лишний раз подтвердив высказывание кого-то из великих: хочешь спать спокойно - вовремя делись. Хотя один раз Кривицкая поступилась своими принципами ради своих заместителей. В городе проходила рекламная акция: по школам развозили упаковки шоколадной пасты « Нутэллы», срок годности которой уже заканчивался. Это был1996 год. Заморская паста стоимостью в два доллара при средней зарплате у населения в тридцать - невообразимая роскошь. Пасту раздавали по банке на класс, заказывали в столовой батоны и намазывали каждому ребенку тоненький бутерброд. Кривицкая вызвала завучей в кабинет  и тайно вручила по две банки « Нутэллы». От умиления замы даже всплакнули, они привыкли уходить с работы в первом часу ночи, полоть гряды, служить буфером между директором и коллективом, но они не привыкли к такой тайной директорской признательности.
Честолюбивая Кривицкая во всем стремилась быть первой и лучшей. Постепенно из болота она вылепливала современную амбициозную школу. Работа стала смыслом её жизни. Домой она ездила только переночевать. Все домашние так или иначе были втянуты в решение школьных проблем: муж доставал стройматериалы, присылал рабочих, дочь просматривала журналы, подбирала литературу. Через три года умницу Ирину Александровну вызвали в исполком и сообщили, что она не соответствует занимаемой должности. Через два года Кривицкая умерла. У  неё обнаружили рак на последней стадии. Ей было  сорок два года.
Благодаря Ирине Александровне я четко усвоила, что перед начальством без бумажки ты – какашка, а с бумажкой человек, благодаря ей я научилась входить в класс не хорошей доброй тетей, а профессиональным учителем. Ирина Александровна Кривицкая была настоящим антикризисным директором школы, такие приходят на один гигантский рывок, а потом уходят забытые, системе образования такие независимые люди в руководстве школой не нужны.
Не угодил начальству и сгорел на работе ещё один знакомый мне директор школы - Гладков Валерий Егорович. Гладков – это феноменальное явление в школе. Человек который действительно опередил время лет на пятьдесят. Внешне непрезентабельный: мешковатый турецкий свитер, внешняя рассеянность. На самом деле мощнейший генератор идей. Свою школу он придумал сам. Отобрал молодых  перспективных преподавателей, оборудовал два кабинета информатики новейшими американскими компьютерами ( это был1989 год) 191 школа на то время была, пожалуй, единственная в городе, коллектив которой на пятьдесят процентов состоял из мужчин. В школе было своё кабельное телевидение, транслировавшее свои программы на микрорайон и пользовавшееся большей популярностью, нежели официальные каналы, школьное кафе, в котором можно было купить изысканное по тем временам лакомство- картошку фри, видеозал, где по вечерам собирались все местные хулиганы и чинно смотрели кино. Но, самое главное, в школе Гладкова была неповторимая атмосфера свободы, полёта, молодости. Можно было всё, что считалось полезным для детей: с первого класса преподавали английский, шахматы, логику, искусство общения. В старших классах шла апробация новейших педагогических методик, не для отчета, для результата. Кабинетов, где парты традиционно стоят в три ряда, увенчанные учительским столом, практически не было. У учителей были счастливые лица. Они жили своей работой и гордились результатом. Но не всё было так просто. Здание школы было новое. Делали его быстро, сдавали в спешке. В туалетах забыли сделать стоки, спортивный зал достраивали в сентябре. Техперсонала катастрофически не хватало. Гладков собрал педколлектив и попросил, просто попросил, а не приказал, придти в воскресение, когда нет занятий, на субботник, придти только тех, кто может и хочет. В воскресение с тряпками, швабрами на работе были все до одного учителя, никто не спрашивал, что делать, сколько работать и у кого отмечаться. Приходили и включались в работу. Гладков вышел ненадолго, вернулся с целой сумкой водки и колбасы, купленной в соседнем магазине за свои деньги, и накрыл в спортивном зале длинный стол из сдвинутых парт. Каждый выложил свою собойку.  Это был лучший и самый эффективный тимбилдинг за всю историю существования коллектива. При Гладкове всем стало понятно, что такое демократия в истинном её проявлении. С некоторыми учениками он здоровался за руку. Когда кто- небудь возмущенно указывал ему на не соблюдение субординации, он спокойно отвечал, что таких директоров как он -  миллион, а таких умниц как Саша Матюш - один на миллион, поэтому он счастлив, что Саша протягивает ему руку.( Гладков не ошибся все пять лет, пока Саша Матюш учился в БГУ, школа получала благодарственные письма, с искренним восхищением заведением, которое воспитало гения). Однажды Гладкову удалось где-то найти тест на проверку уровня интеллекта, тогда ещё не было ставки школьных психологов, и таких тестов никто не видел, он протестировался сам и протестировал  один из пятых классов. Уровень IQ у пятиклассников оказался выше директорского. Гладков с гордостью показывал всем результаты, приговаривая: « Посмотрите, каких детей нам доверено учить». В школу приезжало много гостей. Гостевая книга была исписана словами удивления и восторга делегаций из Японии, Америки, Германии и стран бывшего СССР. Гостям показывали детские работы, школу и угощали булочками из буфета, разрезанными пополам, чтобы было больше, и стаканом сока. На скромное угощение никто не обижался, всех восхищало увиденное. Гладков и не предполагал, что придут времена, когда любую сошку из РОНО надо будет встречать щедро накрытой поляной, а деньги на эту поляну будут выписываться премией на доверенное лицо и втихаря изыматься: за работу премия двадцать тысяч, а на встречу гостей из премиального фонда -  пятьсот. Булочки и сок Гладков оплачивал из своего кармана.
  Это он придумал и организовал в школе Рождественские встречи для детей АРДИ. Дети- инвалиды не посещали школу, не общались со здоровыми детьми, у некоторых был диагноз « не обучаемый», и они не встречались даже с учительницей, приходившей на дом. Безусловно, им дарили подарки к праздникам всевозможные организации и фонды, только много ли радости ребёнку, который семнадцать лет живёт сидя в коляске от рубашки секондхенд и плюшевого медведя? Задумка Гладкова была трогательная и уникальная. Школьники устраивают праздник для детей АРДИ.  Праздник этот не ограничивался представлением на сцене: каждый ребёнок за руку берёт другого ребенка, такого же, только обделенного общением и вниманием ровесников, и ведет его по школе: в Рождественскую гостиную, в комнату сказок, в Новогоднее фотоателье, в сказочную столовую, в городок мастеров, а потом - в зал на представление. Сидит рядом, держит руку и разговаривает. В первый год гостей приехало немного, не привезли колясочников и особо тяжелых. Нас потрясли наши дети. То с каким вниманием, терпением, осторожностью и тактом они общались с гостями, трогало до слёз. Праздник удался. Никто не торопился разъезжаться. Мы очень опасались, что в следующем году наши дети не рискнут повторить этот эксперимент. Но мы приятно ошиблись. Несмотря на праздничные дни и каникулы дети пришли. Они смотрели в огромные окна школьного фойе и ждали гостей, каждый ждал своего прошлогоднего друга. Подъехал автобус, и начали выходить приглашенные. На этот раз к нам приехали и колясочники. Через несколько лет, когда Гладков уйдет со школы, мы так же будем готовиться к празднику Рождества для АРДИ. В два часа ночи, не обнаружив школьных микрофонов и усилителей, молодой замдиректора по воспитательной работе наберет номер бывшего директора и расплачется в трубку от бессилия. Гладков придет через двадцать минут. Достанет связку запасных ключей, проверит все школьные закутки, найдет испорченную аппаратуру, отремонтирует и установит её. Он выйдет со школы в пять утра, а в девять придёт снова, чтобы встречать гостей. Действующий директор школы явиться через час после начала праздника, мероприятие будет ему не интересно, оно не идёт в зачет у начальства и не добавляет очков.
 Уникальным явлением времен  Гладкова были школьные КВНы. На сцене встречались четыре команды: десятиклассники, одиннадцатиклассники, учителя и администрация школы. Выиграть у детей было невозможно. Учителя и администрация сражались за третье и четвёртое место. На сцене шалили, острили, в открытую критиковали и дружили. В год своего ухода Гладков задумал выиграть с командой администрации КВН. Он закрывал своих замов в кабинете и не выпускал по нескольку часов, пока не оставался доволен репетицией. И эту игру они проиграли. Но в памяти у всех остался трогательный номер- песня кукольного Петрушки, которому подпевал хор РОНО и родителей, песня до боли грустная и правдивая для всех, кто носит гордое звание учитель, и непонятная для всех остальных. Возьму на себя смелость вспомнить слова первого куплета этого музыкального творения.
      Петрушка:                С деревьев листья опадают.
      Хор детей:                Сикось-накось,
       Петрушка:                Пришла желанная пора.
                Ребят всех в школу загоняют,
                Дошла и очередь моя.
        Хор детей:                Уручской мафии орла,
                Всех бандитов главаря.
        Хор родителей:      Ах, вы пе…, ах, вы пе…, ах, вы пе-да-го-ги
                Вы такими нищими будете всегда,
                И у вас без сапог будут мёрзнуть ноги,
                И никто вам не даст тёплого пальта. 
Гладков пережил инфаркт, его донимало начальство за отсутствие красивых шторок с рюшечками на окнах, за смелость, за ум, за нестандартность мышления, росла и его собственная неудовлетворенность и разочарованность в школе своей мечты. Свой доклад к августовскому педсовету он напечатал, размножил и просто раздал каждому учителю прочитать. Это была боль, и просьба о помощи. Мы его не услышали и не поняли вовремя, слишком далеко впереди нас был Гладков Валерий Егорович. И такого директора школы перетерла и выплюнула система образования… Не прижился.
Система образования - это  такая большая и сложная машина, которую каждый новый тракторист пытается усовершенствовать, разобрав до основания. Как всегда после очередной реформы, остаются ненужные болты и гайки, чего- то не хватает. Все лихорадочно создают это что- то, но и оно оказывается слишком дорогим и ненужным. Машина крутит вхолостую, все делают вид, что так и надо, потом тракториста меняют и всё начинается сначала. И не до кого не доходит, что не каждую машину следует доверять трактористу, и не каждую школу следует доверять заслуженному директору, даже если он отличник образования. Отличники редко бывают правильными людьми. Это я знаю по собственному опыту.
Заслуженную – перезаслуженную  Капец Лилию Михайловну  я застала в расцвете её славы. Это был директор, которым гордится страна. Евроремонт в кабинетах, только отобранные дети в классах. Притом у кого они отобранные, вам никто не пояснит. Капец появлялась в школе ближе к девяти, до этого успев побывать в парикмахерской. Имидж-всё, люди - ничто. Состояние её настроения мгновенно разносилось по школе быстрее осеннего ветра: мамка в красном пиджаке - жди бури. Мамой она любила называть себя сама в минуты блаженной гармонии. Выпускники звали её бабой Лилей, учителя по фамилии. Встречаться с ней без надобности было опасно, и потому школьный коридор и учительская пустели как по волшебству от её присутствия. Экстренные совещания были её слабостью. Дежурных срывали с уроков, они моментально облетали всю школу, просовывали голову в кабинет и весело изрекали:  «После третьего урока совещание в учительской, просили не опаздывать». С видом судьи мировой квалификации на спринтерском забеге, Капец поджидала педагогов в учительской. Опоздавшим вставляли шпильку. Они бледнели и не пытались оправдываться. Сборы были предназначены для разноса нерадивых, дабы боялись наперед. Капец обводила всех деловым взглядом и изрекала: « Вы тут вообще с ума посходили, вам ни на секунду нельзя доверять. Я сижу в парикмахерской, делаю маникюр, а мне уже родители на мобильный звонят,-для убедительности трясла мобильником,- Рассказывают, какие вы оценки за контрольные ставите. Я как была с одной накрашенной рукой, так скорее поднялась и в школу, порядок наводить!» Дальше была пространная речь о нашей жестокости, о том, что оценка превратилась у нас в оружие шантажа и т.п. Виноватого в чьей- то контрольной семерке просили зайти отдельно в директорский кабинет за очередной порцией стресса. Ещё комичнее совещания Капец были после её очередного отпуска. Летом она работала. Весь конец августа донимала нас упрёками, что мы на отдыхались, а она, как пчела, не покладала рук, вернее крыльев, всё лето, а со второй недели сентября, когда так трудно начинать учебный год, и в апреле, когда силы на исходе, Капец уходила в отпуск. В сентябре отдыхала в Сочи. В апреле могла слетать на Кипр или понежиться в санатории, всё зависело от того, какую путёвку ей подгонят. После отпуска на неё нападала истинная жажда благородного труда. Она собирала совещание и холодно изрекала: « Я про вас всё знаю!» Учителя съёживались и замирали. « Лежу я на пляже в Сочи,- продолжала Капец, впиваясь взглядом в уставшие учительские лица,- И слышу разговор, в Сочи разговаривают о вас, мои дорогие, о том, как вы тут детей учите. Я от стыда отвернулась, чтобы никто не понял, что это о моей школе речь. Из-за вас нигде покоя нет!» Мы понимали - наша главная задача обеспечить покой Капец. Если у кого-то сложилось впечатление, что Капец не повезло с педколлективом – вы ошибаетесь. Несмотря ни на что, а скорее, вопреки   всем унижениям и парадоксам, люди работали на износ, на результат любой ценой. Если сегодня тебе удалось вырвать первое место на олимпиаде, конкурсе, конференции тебе слагали оду с незначительной ссылкой на руководящую роль администрации, завтра тебя размазывали с особым удовольствием – ничего личного, просто каждый сверчок должен знать свой шесток. Своё превосходство и всёзнание Капец  демонстрировала ежеминутно. На очередном совещании замдиректора по идеологии диктовала нам запись, которую необходимо сделать  на странице воспитательной работы « О превентивных мерах  во время проведения массовых мероприятий оппозиции». Что такое превентивные, Капец, судя по всему, не знала. Поэтому и подстраховалась: « Продиктуй им по буквам, - велела она завучу,- Они по три ошибки в этом слове сделают, я их знаю». Мы тоже её знали. Знали приказы, продиктованные ею, с полным несогласованием падежей и отсутствием логических связей, цитировали её фразы с педсовета: « Туалет теперь - главная комната в нашей жизни. Учителя накурятся и воняют неизвестно чем. Я не допущу дружбы у себя в школе, пусть дома дружат». Потешались, когда она вызывала классных и приказывала отвести детей в Дом первого съезда РДПС, потому что это наша история, и её нужно знать. Правильно, в ваши- то годы, Лилия Михайловна, нужно знать, как правильно называется   Дом первого съезда РСДРП. Иногда Капец было жалко. Она была зависима и подчинена чужой воле. Когда слишком о многих вещах договариваешься с родителями учеников, когда можешь позволить себе набрать номер телефона родительницы и сказать: « Так, Надя, зайди, мне цветы на клумбы нужны», ни о какой свободе и демократии речи быть не может. Капец дергали за ниточки как марионетку. Она вызывала в кабинет учителей, тыкала пальцами в журнал и требовала высоких отметок, для тех детей, чьи родители успели их оплатить, переведя добровольные пожертвования на счёт школы или угодив ей лично. Однажды она вызвала в кабинет учителя белорусского языка и потребовала дополнительно позаниматься, быть внимательнее  к ученице Лене Баран, и поставить ей за четверть не семёрку, а хотя бы восьмёрку, потому что дедушка у Лены известный белорусский  писатель, и учителю стыдно про это не знать. « Можете пригласить его в класс, устроить встречу»,- ворковала Капец. Учительница, первый год работавшая в школе, ещё не разбиралась в хитросплетениях дворцовых интриг, подошла к девочке и предложила помощь, а, заодно вспомнила и про дедушку. Оказалось, дедушка умер от алкоголизма лет десять назад, никогда особо ничего не писал, правил пьесы в Купаловском театре. А от помощи девочка отказалась, папа ей уже сообщил, что восьмёрку и так поставят, он договорился. Это был не единичный случай, когда с криком: «Не портите мне отношения с такими родителями!», исправлялись школьные отметки. Роль учителя сводилась к тому, чтоб дети на уроке не убились, а что и кому поставить в журнал решат выше. Только не надо наивно полагать, что Капец была подвержена безграничной любви к детям и их причудам. Дисциплинарные линейки, которые она устраивала, вызывали ужас у слабонервных. « Вырядились как шалавы»,- орала она на неправильно одетых девиц.  « Пообрастали как обезьяны»,- доставалось не вовремя подстриженным юношам. Войдя в раж. Капец разрождалась  громогласной эмоциональной тирадой, а через пять минут, красуясь перед завучами, такая своя в доску, она спрашивала: « Ну, как? Я достойно сыграла?».Однажды один не в меру расшалившейся ребёнок ударился о стеклянную створку шкафа, куски стекла обрушились на испуганное дитя. Капец была неподалёку. Она подошла к ребенку и по-матерински сказала: « Очень хорошо, остальным неповадно будет". Фальшь, страх и паранойя царили в школе лучшего директора страны. Она доработала до шестидесяти лет в славе, почете и уважении, десятки учителей покинули её школу с ощущением брезгливости. Перед массовым празднованием юбилея великой и справедливой Капец, когда всех старшеклассников услужливые завучи заставили подготовить ей подарок, кто- то из детей белой краской большими буквами написал перед школой поздравительную открытку: « Капец-дура». Надпись утром спешно вытерли дежурные ацетоном. Поздравить Капец приехали сотрудники всех звеньев системы образования. Уходя с поста директора, Капец посетовала, что рано её убирают, сил осталось ещё очень много, и пообещала остаться в школе методистом при новой, ей же выбранной и подготовленной марионетке. Слава, слава лучшим директорам страны! Благодаря им  дети так успешно и глубоко ненавидят безобидное слово «школа».
       Закон рассказа мудр и глубок. Воспоминания о Капец должны смениться чем-то теплым и приятным. Значит, пришло время рассказать о Голяш Галине Оксентьевне. Сразу оговорюсь, что выговаривать сложное директорское отчество многие из нас так и не научились. Она на это не обижалась. Мы звали её между собой Арсеньевна.
  Она пришла в гладковскую школу, которую уже успели растащить и развалить её предшественники. Ей достался только костяк гладковских учителей, аромат былой славы и две тысячи двести учащихся. После Гладкова ни один директор в этой школе долго не задерживался - не мог справиться со свободолюбивым и независимым коллективом. У Галины Оксентьевны была мягкая, но твёрдая рука. Совещания были не частым делом - директор сама приходила в учительский кабинет и незаметно за разговорами о жизни решала производственные вопросы. В половине восьмого она вместе со своим завучем Карпович Ириной Петровной встречала всех в школьном фойе, улыбалась, делала комплименты и отдавала распоряжения, которые выглядели скорее как пожелания. Она знала, с каким настроением пришел в школу каждый её сотрудник и ученик. К ней присматривались, но ещё не доверяли. Принцип: гладко стелет - жестко спать, был проверен каждым на собственном опыте. В октябре собрались в школьном кафе для празднования Дня учителя. Была придумана программа, подготовлены конкурсы. Для участия во всех  недостойных директорской мантии мероприятиях вызывали Голяш. Она не разу не отказалась: весело смеясь, давила попой воздушные шарики, с закрытыми глазами собирала прищепки с тела учителя химии. А когда ей преподнесли граненый стакан, до краёв наполненный водкой со словами: « Выпейте с нами», она, не раздумывая, отхлебнула произнеся короткий тост: « За самый дружный и профессиональный коллектив, с которым мне очень повезло». В этот вечер мы получили того директора, в котором нуждались. ( Кстати,  потом  мы узнали, что Галина Арсеньевна не пьёт спиртного.) В день своего первого выпускного в качестве директора Галина Оксентьевна  занималась текучкой в кабинете. Кто- то из классных поинтересовался, в каком наряде предстанет в столь торжественный вечер. Голяш на секунду задумалась, потом спросила: « До которого часа работает уручанский рынок?». Узнав, что до пяти продолжила работу. Ровно  в четыре встала из-за стола, предупредила секретаря, что ненадолго выйдет, и ушла. Вернулась  через сорок минут, в пакете был наряд за сорок пять долларов. На качестве выпускного эти минимальные затраты на внешний вид директора никак не отразились.
       Я уже не работала в 191 школе, но Галине Оксентьевне Голяш периодически позванивала, просто поболтать как с мамой. Я позвонила ей летом, в августе. Она спросила: « Оля, ты где?»
- Дома,- ответила я, - Гречку варю на обед.
-Бери свою гречку и приходи в школу, тут всё расскажу. 
С кастрюлей гречки, замотанной в полотенце, я прибежала в школу в кабинет директора. Галина Оксентьевна копалась в шкафу.
-Проходи и садись,- буркнула она, извлекая из шкафа бутылку вина.- Вот, моя бывшая ученица из Германии презент привезла. Я полгода хранила для такого случая.
- А случай-то какой, - поинтересовалась я, освобождая кастрюлю от полотенец.
- Завтра я увольняюсь. Так надо.
Мне было не три года, но для этого случая понадобились особые разъяснения. Оказалось, был объезд, и школу не приняли. Готовность к учебному году была оценена высоко из десяти на восемь, но школу не приняли. Зав РОНО по-дружбе отвела Голяш в сторонку и объяснила, что школу не примут до тех пор, пока она директор, слишком рьяно оберегает она свой коллектив от начальства, слишком редко ходит на поклоны. Доказывать свою правоту - обречь сотрудников на бесконечные и унизительные проверки, выбить всех из трудового ритма. Голяш решила уйти.  Надо было выпить. Это был тот случай злоупотребления, за который не осудят самые ярые поборники морали. Мы достали пластмассовые стаканчики и глотнули залпом заморское вино. И тут же выплюнули. В бутылке был бальзамический уксус. Никто и подумать не мог, что Галине Оксентьевне можно подарить спиртное. Галина Оксентьевна ушла со школы, но на все праздники, свадьбы, юбилеи её приглашают как самого дорогого гостя. Первый тост ей со словами: « Пусть директор скажет». За столом может находиться действующий директор, но безо всякой субординации директором для нас и многих выпускников всегда будет Галина Оксентьевна Голяш.
Вот, однако, какая коварная должность директора школы. Огонь вода и медные трубы одновременно. Только, кого считать прошедшим испытание? Вот в чём вопрос. Закончу главу о директорах рассказом о самом несерьёзном и анекдотичном директоре, какой когда-либо существовал в школе.  Звали его Птица Сергей Петрович. Птицу на должность директора выбрал коллектив. Так получилась, что внезапно обезглавленная школа нуждалась в новом руководителе. Предлагали всем. Все отказались, а Птица согласился. Народ не очень доверял ему: трудно доверять человеку с амплуа князя Мышкина. Рассудили так: лучше свой конюх, какой ни есть, чем пришлый, какой не знаем. И стал Птица готовиться к должности. Готовился он тщательно, созывал завучей на совещание и юродиво вопрошал:  « Что делать будем, чтоб меня скорее утвердили?» Коллегиально решили провести показательный педсовет, позвать зав РОНО и доказать, что наша Птица ещё тот директор. Птица идее порадовался, оставил завучей писать директорский доклад, а сам упорхнул пить пиво к магазину. Завучи потосковали по былым временам, когда директор сам решал, что сказать на педсовете и принялись клепать отчет. Через три часа доклад был готов. Двадцать две страницы заумного и пространного текста ни о чём с вкраплениями к месту фамилий сотрудников школы. Оставалось дело за малым, научить Птицу внятно и разборчиво читать, с дикцией были серьёзные проблемы. Утром перед педсоветом Птицу выловили, заставили пожевать жвачку, заперли в кабинете и начали тренировать. Он старался. Капли трудового пота орошали его морщинистый лоб, когда он пытался выговорить « технология сотрудничества» или « адаптивная система обучения». На шестой странице он сдался. «Всё на месте прочитаю»,- и упорхнул в зал. Завучи покрыли нецензурной лексикой нерадивого кандидата в директора и отправились за ним следом. Надежда была только на то, что действующий зав РОНО Петренко Юрий Михайлович ещё в большей степени Мышкин чем наша Птица. К педсовету постарались на славу: на стенах актового зала налепили бумажки, на которых каллиграфическим подчерком процитировали Макаренко, Песталоцци и Шаталова. Петренко уселся в первый ряд. Сложил руки замочком на животе и приготовился вкушать педагогическую мудрость. Начали с доклада  директора. Птица бодрым голосом прочитал первые шесть страниц, все двести пятнадцать сотрудников школы качали одобрительно головами в такт, изо всех сил поддерживая своего выдвиженца. С седьмой страницей обстояло хуже. Доклад был написан вручную, его не успели перепечатать, и некоторые особенно длинные и непонятные слова Птица начал корректно пропускать либо заменять непроизносимыми звуками. Получалась несклеенная и несогласованная речевая конструкция. Зал замер. Петренко Юрий Михайлович одобрительно качал головой, ему было непонятно, а значит нравилось. Дальше было круче. На нервной почве наша Птица перепутала страницы и после двенадцатой стала читать двадцатую. Нервное биение сердец было слышно без слуховых аппаратов. Петренко продолжал одобрительно кивать. Воодушевленный Птица вернулся к непрочитанным страницам и закончил доклад как мог - на обрыве текстовой фразы. Петренко одобрительно кивал. Далее был заготовлен креативный сюрприз. Рефлексивный кроссворд. Завучи бойко задавали вопросы. Учителя  радостно отвечали, считывая ответы с заранее розданных шпаргалок. Оставалось неоткрытым одно слово. Точнее одна буква ь в слове одаренность. « Как называется  врожденная склонность ребёнка к обучению, творчеству и прочим занятиям?»,- вопросила завуч и обратилась к Петренко,- « Юрий Михайлович, вы нам ответите?» Неловкая пауза. Завуч провела пальчиком по практически открытому слову на кроссворде и повторила вопрос. « Это одарённость», - прошептали из зала. « Одарённость»,-  эхом повторил Петренко. Все выдохнули. Петренко встал, подошел к трибуне  и произнес короткий, но энергичный спич: « Раньше я думал, что вы школа Копыльского района, а у вас тут идут на бумажках Макаренко и прочие, а за ними Птица, и кроссворды решаете и доклад. Можете, если хотите стать настоящей столичной школой». Если кто- то что- то понял из этой блистательной речи, подымите руку. Рук нет? Тогда объясню - утвердили нашего Птицу на должность директора школы. Директором он был недолго. Кстати, умудрялся совмещать директорское кресло и должность школьного сторожа. Он ушел, о нем не очень горевали. Сейчас Птица при ученом звании преподаёт в университете социологию, студенты его любят - халява.
Могу долго ещё болтать про разных директоров, но боюсь упустить ваше драгоценное внимание.  Школа – только наполовину директор, а я хочу вам рассказать и про остальных, поэтому плавно перехожу ко второй главе. Держись Бекмамбетов. Всех твоих трюков не хватит, чтобы создать реальный образ учителя, который я прорисую на белой бумаге.