Саянская Ока

                Из сборника «Туристские очерки».

    Торчим у палаток на границе аэродрома. Отлучаться нельзя – обстановка может измениться в любой час, а узнать о рейсе можно только вот в этом рубленом здании, где разместились и касса, и крохотный зальчик ожидания, и диспетчерская, и метео, и прочие авиаслужбы. Здание больше напоминает автостанцию захудалого райцентра. Зато вывеска убивает: «АЭРОПОРТ КЫРЕН».
    Почему местные авиалинии южного направления базируются на этой небольшой и необорудованной площадке, непонятно. Почему не в Иркутском аэропорту? Места не хватает для малой авиации? А может Кырен не базовый порт, а промежуточный? Нет, судя по расписанию, мы ждём не попутный борт, а именно: «АП. Кырен – АП. Порт-Ока».
 
    Ждём второй день: препятствует вылету облачность, оседлавшая  Тункинские гольцы. Эту систему горных хребтов почему-то ещё именуют Альпами. Сомневаюсь в правомочности такого наименования: Швейцарские Альпы – это нечто другое, высокое и возвышенное – сравнения неуместны.

    Перешли на столовское питание, вернее, готовить по-походному и не начинали: нас предупредили, чтоб не жгли костры. В столовой кормят неплохо, есть выбор, но утром, в обед и вечером я предпочитаю бараний лагман. «Блюдо аборигенов» – определил кто-то из наших гурманов. А кто здесь аборигены? Лица со славянскими харями? Их здесь большинство, бурят я что-то и не вижу. Да и блюдо это среднеазиатское и означает приготовленную особым образом (тянутую) лапшу. А уж мясо, как и специи (море овощей) – дело прикладное, добавляют, что есть. В столовке же под этим названием дают суп с громадным количеством баранины и следами лапши или вермишели. Но мне нравится! Съедаю большую тарелку, и хочется ещё.

    Пока ожидаем погоду, шустрецы организуют поход за кедровыми шишками: группка кедров видна поодаль. Шишки ещё в смоле, но орехи почти спелые. Смолу умельцы пытались вытопить на костре ещё в кедровнике, но недостарались, и мы теперь счищаем её с ладоней, отскабливаем всеми способами. Ветераны обещают: шишковать будем в конце сплава. Обещают так же и обилие хариуса в Оке. Даже рассказывают нечто вроде легенды: один видный туристский ас из Перми ежегодно забирается на Оку, ловит хариуса и сплавляется на плоту с бочонком солёной рыбы.
 
    Сиденье грозит затянуться: метеослужба не обещает хорошей погоды. Под угрозой пеший поход в «долину вулканов», а ведь только с ним наш маршрут считается пятёркой.
 
    И тут Жора Малелин предлагает забираться на Оку через перевал, добавить сплав по верхней её части. Это тоже пятёрка. Через Кырен в Монды постоянно идут машины – нас подбросят до начала пешего перехода.  Тут же договариваемся с водителями фургонов, везущими сахар в Монголию.

    Едут не все группы. Полностью только плотовики. У группы «Факел» предусмотрен выход с Оки по Хойто-Оке на реку Ия, им не нужно что-то добавлять, у них и так первопрохождение новой байдарочной пятёрки. Часть нашей группы тоже будет ждать самолёт,  идёт только байдарка и ЛАС-3. Меня и Беню включают в экипаж «Ласа». Что ж, нам по душе комбинированные маршруты, с них мы и начинали свои водные сплавы. Заодно и надувную штуковину освоим.

    Района похода я не знаю, даже карт не изучал – их нет. У руководителей есть какие-то фотокопии ленты реки, лоция порогов, но доступ к этим материалам ограничен. Я впервые  иду по маршруту, не имея о нём ни малейшего представления.
 
    Дело в том, что нам с Беней предложили участвовать в последний момент: выбыл какой-то экипаж, и сработала протекция Михальцова. Он посчитал нас достаточно опытными для сплава в Саянах. Видел нас на соревнованиях на Усьве, вместе выступали на Амате. Да и отчёты о наших четвёрках в Приполярье рецензировал он. Мы уже сдружились.

    Грузимся в металлические фургоны на мешки с сахаром. Ехать придётся в темноте и полном неведении о проезжаемой местности. Но мне везёт, полпути еду в кабине и любуюсь долиной Иркута. Местами трасса поднимается высоко над рекой, и я рассматриваю сверху речные перекаты и пороги.
    Вот тут у меня и возникает мысль послать сюда на сплав второй эшелон своих водников: сложность порогов я оцениваю из кабины не выше тройки. В Мондах, осмотрев несложный перекат чуть ниже моста, эту идею принимаю.  Глупец, я не видел реку на последних сорока километрах перед посёлком. Ехал в фургоне т.к. место в кабине занял Павлов, решивший тоже полюбоваться природой. А на этом отрезке и расположились самые грозные пороги.
 
    За год достать описание всей реки не удалось, только низовьев. Решили, что Слава и Толя восполнят сведения в Иркутске, но иркутяне и сами не сплавлялись по реке от Монд.
    От иркутян и узнали, что по верховью Иркута ещё ни кто не ходил. Подставил «разведчик» своих воспитанников.

    Так и попали ребята на реку с порогами 5-й категории сложности. Хорошо, хватило здравого смысла сойти на 25-м километре сплава после нескольких оверкилей. Не получилось первопрохождение «тройки».
    Со временем этот маршрут будет квалифицирован как усложнённая четвёрка. А я послал туда ребят имеющих опыт прохождения Чусовой, Исети и весенней Койвы, да соревнований по ТВТ! Чудовищно! Хорошо, что объединил обе группы – Шеломенцева и Бетехтина на параллельный сплав.

    Но это будет через год, а сейчас мы выгружаемся в посёлке и облюбовываем место на зелёной площадке за рекой. За разрешением на переход моста идём на КПП: кому-то в голову ударило, что по мосту проходит граница с Монголией. Уже дома узнаю, что до границы от реки километров двадцать, а пост таможни стоит здесь из-за удобства.

    Утром вскакиваю от сотрясений палатки: кто-то пытается её свалить. Выбираюсь и глазами в глаза упираюсь в невиданное животное: короткие рожки, коровьи глаза и влажный нос, свисающая до земли шерсть. Оторопев, даже не разглядел, какого типа рога торчат из-под косматой гривы. А сарлык – так здесь называют тибетского яка, хрюкнул как поросёнок и отвалил щипать травку. Да! Следы невиданных зверей!

    На подвернувшемся грузовичке едем по долине Иркута. Но на полпути тормозимся – дорога завалена скатившимися с осыпного склона булыганами. Непроход! Далее своим ходом.
    Долина необычайно живописна. Её плоская подошва поросла лиственничным лесом, вернее, колками, выросшими среди обширных полян. По бокам круто взметнулись склоны гор, внизу осыпные, заросшие лесом, а выше – скальные. Скалы многоцветные: белые, жёлтые, оранжевые, зеленоватые и даже лиловые. Такими они и получаются на цветном фото и слайдах. По долине от борта к борту мечется Иркут. Он неширок, маловоден, мелок, но быстр, и перейти его можно только на бродах – перекатах. Он не пропилил глубокого русла, оно не глубже метра от плоскости долины. Видимо, дно долины – монолит.
 
    Красоты ущелья, безветрие при ярком солнце, сравнительная лёгкость поклаж и спорая ходьба, приводят к тому, что на первом правом притоке устраиваем привал и смельчаки лезут купаться в углубление над бродом. Температура воды не превышает 12-ти градусов, но все купальщики в восторге. Купаются без плавок, но, заметив камеры фотографов, позируют спинами.

    За устьем Белого Иркута влево уходит тропа на перевал. Идёт серпантином, местами довольно крутым. С некоторых поворотов глубоко внизу виден этот исток. Он действительно белый. Несётся по узкому ущелью, по которому не то что не пройти, а даже мысль оказаться там страшит. На скалах вдоль тропы гордые надписи проходивших здесь ранее. Самая древняя читаемая надпись датирована 1934-м годом. Писал маслом какой-то художник, ФИО неразборчивы.
    Есть полустёртые водой, снегами и ветрами и более ранние надписи. Сколько существует тропа? Тысячелетия? И первые, не знавшие письменности народы, оставляли свои отметины в виде значков и рисунков? Могли сохраниться и те, выцарапанные по камню, послания.

    Выходим наверх на плато. Рядом с тропой на невысоком деревце гирлянды лоскутов, ленточек, бусин и других разнообразных предметов. Это дары богам за успешный подъём или подношения, чтобы не чинили и далее препятствий в пути. Впереди голая равнина с небольшими возвышениями, озеро слева внизу и долгий-долгий путь до лесной зоны, где путник может чувствовать себя в относительной безопасности.
 
    Где-то в середине дня у небольших зарослей чахлого ивняка Малелин командует: привал на обед!  Какой обед? Молодняк рвётся вперёд – не терпится перевалить бугорок, может за ним лесок, хорошие дрова? Можно ещё потерпеть пару часов.  Но Георгий зол и неумолим: распорядок дня должен соблюдаться, пришло время обеда, – значит обед!
    Я в душе с ним солидарен: группа сборная и ни кто не знает, как отреагируют организмы участников на задержку с обедом. Бывали и в моей практике случаи, когда не получив вовремя пищи некоторые участники отключались. Но я ещё далёк от такой требовательности к распорядку и, что греха таить, порой допускаю промахи. А Жора молодец! Я восхищён.
    Обследуем чахлый кустарник. В нём всегда можно наломать сухих веток для костра,  знаю это по горно-тундровым переходам. И наламываем, хватает и на супчик и на чай – обед должен быть полноценным.

    У посёлка Сорок пеший переход закончен, садимся на воду. Хотели раньше, но река вдруг уходит под землю и катится под завалившими русло валунами. Диковинное место! Мы идём по валунам, а снизу из-под камней доносится гул воды. Наконец река выскочила и собралась в единое русло. Воды мало, но байдарка и ЛАС пройдут. Вот плотовикам придётся ещё долго топать.
Перед устьем Тиссы байда оснащается фартуком – валы на сливах уже захлёстывают в кокпит.
 
    Причаливаем в Порт-Оке. Местоположение этого посёлка я так и не определил. Знаю, что проплывали мимо Орлика (райцентр?), что впереди крупное селение Хужир, но где этот посёлок с аэродромом – так и не разобрался. Где-то рядом впадает в Оку река Сенца. Реку потом разыскал на картах, а вот посёлок – нет! Топографическая головоломка! Нет, не моё это занятие – быть «негром». Когда я сам готовлю маршрут, прорабатываю даже плохонькие схемы, я знаю, где что расположено, даже то, чего и на самом деле нет.

    Наши парни загорают здесь уже давно: улетели в тот же день как мы уехали. Обленились, загорают и спят. Только Володя Сердюк экспериментирует в подборе «обманок» для ловли хариуса. Последнее его достижение – клочок красной клеёнки на крючке. Доказывает, что окинский хариус хватает всё цветное, упавшее на воду – до того голоден. Рыбачит на кораблик, но сделал его в виде катамарана из двух досок. Беру себе это на заметку, как и упрощённую мушку – обманку.
 
    Перед этим я подсмотрел новый для меня способ ловли хариуса, на спиннинг. Снасть представляет собой деревянный болванчик в виде круглого конуса утяжелённого в нижней части свинцовой шайбой. К верху конуса крепятся два-три уса с мушками на крючках-двойниках. Забрасывается спиннингом.   Болванчик тянешь катушкой через струи потока, мушки прыгают по воде, привлекают рыбу. Кто-то окрестил этот способ ловли «бурятским», я предпочёл проще: «на болванчик». Полагаю, придумали его не в Бурятии – буряты относятся к рыбе прохладно.

    Подошли плотовики. Байды уже собраны и оснащены. Начинается основной сплав. До ущелья Орхо-Бом река сложности не представляет, только перекаты, мелкие протоки и галечные острова.
    Вот и ещё одна диковинка маршрута – водопад Жомболок. Может он и имеет другое название, но все называют его по имени реки. Кстати, река в нескольких километрах до слияния с Окой раздваивается. Одна протока течёт по долине и спокойно впадает, другая, подходит к Оке чуть ниже и низвергается с обрыва водопадным многометровым потоком. Вода падает метров пятнадцать, практически не соприкасаясь с вертикальной скалой. Под водопадом образовалась чаша, над которой висит туман мелких брызг. Ребята лезут в эту чашу купаться. Я уклоняюсь – уж очень холодна вода.
 
    Вблизи ущелья Ока распадается на несколько проток. Женя Павлов уверенно выбирает одну из них, и мы в небольшом селении. В Сибири его назвали бы заимкой или зимовьем. У руководства здесь свои дела, а мы в юрте у очага наблюдаем варку непонятного  кушанья. Пожилой бурят растирает на дне казана в кипящем масле муку с какими-то специями, добавляя и то и другое поочерёдно. Потом заливает до жидкой взвеси бурой жидкостью из кипящего литого чайника. Оказывается, это будет чай! По густоте он походит на европейский суп.
    Не знаю, может я и упустил что-то из ингредиентов, но приготовление этого чая заняло не менее часа времени. Но, убеждает бурят, будет и вкусно и сытно. Мы не дождались окончания варки – поступила команда отчаливать.

    Наш руководитель хорошо знает реку. Видимо он здесь бывал или с поисковым отрядом – год назад погиб байдарочник завода имени Калинина Гера Смирнов, или даже был в составе той невезучей группы. Я о той трагедии знаю мало, слыхал только, что нашли тело на берегу далеко ниже по течению от места аварии. Может остальные мои спутники знают подробности, поэтому не спрашивают, а мне уточнять неудобно: вдруг затрону больную струну.

    Вход в Орха-Бом приметен: слева высокая заметная издалека скала. Река как бы упирается в неё, делает изгиб и с хорошо заметным уклоном устремляется в ущелье. Здесь первый серьёзный порог, требуется разведка и уточнение деталей страховки.
    Ещё на подходе Павлов обращает наше внимание на пятно на скале. Это спасатели, после обнаружения и вывоза из ущелья Смирнова, повесили на скалу его спасжилет. Он всё ещё висит, но  выцвел и почти сливается по цвету с фоном скалы.
 
    Пройдя несколько порогов, вблизи места  обнаружения погибшего, мы устроим днёвку, и будем сооружать памятник. Прикатим сверху кусок древнего лавового потока необычной восьмигранной формы, расклиним его на склоне и закрепим памятную доску. Это была одна из целей похода зиковцев и всей нашей экспедиции.
 
    На абсолютно гладком быстротоке перед шестым порогом случается первый оверкиль. Перевернулись молодые ребята из «Факела». Разворачивались по большой дуге для причаливания и налетели бортом на обливной камень. Такое причаливание общепринято: уход из центра к берегу, с разворотом против течения.
    Вот тут-то народ и обращает внимание на наш, «фирменный» способ причаливания. До этого, вероятно, считали его нашей блажью. У нас водники обучены причаливать без разворотов. Уходишь со струи траверзом за счёт обратных гребков и прижимаешься к берегу кормой. Перемещение в потоке за счёт отрицательной скорости, – наш конёк. Этот элемент мы выработали на сплавах по каменистым верховьям уральских рек. А развороты на быстром течении, вообще, вещь рисковая. Впрочем, я зря расхвастался: второй оверкиль в группе был наш.

    Но перед этим у меня разболелся зуб. И не только зуб: воспаление распространилось на щеку, переносицу, горло, лобную пазуху. Боли ужасные. Не могу жевать, проглатываю лишь жидкое. Боль по совету Володи Ломовских глушу анальгином. За три дня съел анальгин из аптечек всех групп – не помогает.
    Но самое обидное: Беня в это время добыл косулю. Как только не изгаляются сплавщики: делают рубленые котлеты, жарят отбивные, даже  сварили холодец. И всё это проходит мимо меня, мой удел – бульончики и чаи.

    И вот на фоне этого расстройства мы проходим очередной порог, кажется, по лоции одиннадцатый. Впереди экипаж Павлова, за ним мы. Почему-то идём правой частью слива и попадаем  в стык потоков, прямого и обратного. Правый борт уходит под воду, вода давит на деку и переворачивает. В последний момент пытаюсь выправить байду опорой на весло, но оно проваливается в уходящий вниз вертикальный поток. За секунду до переворота слышу сзади всплеск – это Женя плюхается в воду ещё до оверкиля. Видимо, сидел не на сиденье в кокпите, а «на облучке».
 
    Под водой выдёргиваюсь из фартука. Мысль одна: только бы резинка фартука не сорвала «тапочки» – теннисные туфли, мою сплавную обувь. Выныриваю, хватаюсь за обвязку байды и не вижу кормовика. Он появляется из-под воды, как мне показалось, спустя минуты. Как кит выпускает воздушно-водяной фонтан и гребёт к байде. Всё, пора ставить её на киль, заниматься самоспасением. Но рядом байда Михальцова, и Женя Павлов уже подставил корму своей. Вытащат! И я хватаюсь за кормовую обвязку его байды. Боже, лучше бы мы ставили байду на плав и выходили на вёслах сидя верхом! Здесь я понял, что такое быть растянутым между рвущейся против потока лодкой спасателей и своей, отрываемой вниз этим потоком. А связующий элемент – распятый я!
Пока нас прибили к берегу, прошло минут пять, нас полоскало в воде метров триста.

    Я вылез на берег не то что посиневший, меня просто колотит. Согреть мог только костёр. Развели его быстро, и я голый лез в языки ещё слабого пламени, готовый зарыться в дымящих головнях. Никогда ещё я так не «доходил». А мой друг – не чета мне! Вылез, сбросил мокрое, сделал зарядку, пробежался вокруг поляны и подошел к огню бодрый и улыбчивый.
    На все последующие походы я зарёкся: никаких спасателей; пока в руках весло и не разбита байда – только «на киль» и выходить на вёслах.

    А вечером прорывается моя болячка, выходит всё лишнее и боли прекращаются. Помог оверкиль и полоскание в воде с температурой плюс десять? Или пламя костра, спалившее растительность на руках и ногах? Не знаю, но получилось по-русски: клин – клином.
    И тут я понимаю, что страшно голоден. Бросаюсь к дежурным: не остались ли косульи деликатесы? Вроде что-то подкапчивали? Увы, от косули остались лишь кости на бульон.

    На 17-м пороге переворачивается наш командир. Об этом стоит упомянуть лишь затем, что в его экипаже Юра Суворов. У Юры одна нога – протез и, естественно, ему сложней под водой отделяться от байдарки. Но всё происходит наилучшим образом: парни мгновенно выныривают, ставят на киль, Женя запрыгивает верхом и через мгновения лодка на мели у берега. Юра и не пытался оседлать – держался за корму.
    Я уже не помню, где познакомился с этим парнем. Он мой ровесник, но выделяется молодецким задором и категоричностью суждений даже среди молодых. Он на протезе, но он – не инвалид. Человек с таким твёрдым напористым характером не может быть инвалидом. Ни в собственных глазах, ни в глазах его окружения. То бишь, в наших.
 
    К концу ущелья группы разошлись. Ушли вверх по Хойто-Оке факельцы, где-то отстали или, наоборот, обогнали нас плотовики. Река чуть помощнее, горы раздвинулись, по берегам всё больше обширных террас.
    На одной из береговых террас кедровник. Деревья мелковаты, с неразвитой кроной, не то, что у нас под Конжаком. Вероятно, их угнетает периодическое подтопление террасы. Что здесь бывает большая вода – видно по древесному мусору. Шишки на кедрах много.
    Павлов командует: «шишкарим!» Но, прежде всего бивак. Выбираем повыше полянку для палаток и под скалами натыкаемся на избушку. Кедровник-то, оказывается, имеет хозяина! Кто-то предлагает ночёвку в избушке. Что касается меня с Беней, то избушки с их обязательными запахами нам опротивели в зимних походах. Мы ставим палатку.

    Знатоки кедрового промысла весь вечер мастерят «колотушки». В чурбаках делают запил «ласточкин хвост», насаживают их на длинные жерди. Это чтобы стучать по стволам вверху. Полагаю, что хозяин избы сбивал шишки, просто громыхая по стволу кедра прислонённой жердью, «колотушки» не мастерил.
    Утром колотим по стволам, но шишка держится крепко, падает не более трёх – пяти с дерева. Ещё рано, шишка дозреет через тройку недель, а может и через месяц. Ещё ведь и лиственные деревья не пожелтели, хотя и похолодало по-осеннему. Женя Павлов загадывает сплавиться здесь на следующий год в сентябре и вволю пошишковать.  Исполнит ли он своё намерение?
Кто-то замеряет температуру воды: плюс восемь. Но это не осеннее похолодание, просто урез воды в Орхо-Боме 1,5 – 1,2 км над уровнем моря и питание реки большей частью за счёт летнего таянья в горах снежников. Выше ущелья вода была теплее – там высотные лесостепи, солнечный прогрев эффективней.

    Вот и Левый Сарам – конец маршрута. Укладываем снаряжение, разбираем байдарки. Все с удивлением наблюдают, как мы с Беней срываем продольные протекторы с днища своего «Салюта». Мы их клеем не «намертво». Прошли маршрут, и оборвали. Зачем лишний вес даже на обратном пути? А резина? Мы – «РТИ», резины у нас – «завались».

    Уезжаем на МАЗе, загруженом зерном. Снаряжение привязываем сверху брезента, укрывающего зерно, сами втискиваемся в кабину. В кабине, включая водителя, одиннадцать человек: пятеро под потолком на спинке, четверо рядом с водителем, один на полу на груде ботинок.
 
    В Масляногорске Павлов хочет рассчитаться с водителем. У него припрятана бутылка из-под шампанского со спиртом. Бутылку находит, но она пуста. Выясняется, что спирт «приговорили» наши авиатуристы ещё в Порт-Оке, в период ожидания нашего прихода с верховьев. Беззлобно поматерившись, Женя предлагает купить водителю водки. Тот отказывается: «спирт бы пригодился, а водка? – не пью!» Непьющий водитель! Да ещё в Сибири, да у реки Зима! Чудеса.
                Июль – август 1969г.