Лихачёв Г. -Октябрьская революция в Новгороде

                Георгий Лихачёв

                Воспоминания тов. Лихачёва
         по истории Октябрьской революции в г. Новгороде

    До октября месяца 17-го года в Новгороде, как и везде в России, в Советах в большинстве восседали эсеры, энесы и меньшевики.
    Новгородский губисполком состоял из эсеров; большевиков в нём было всего лишь один – Н.Д. Алексеев. С начала Октябрьского переворота в Петрограде, в состав Новгородского исполкома, на правах кооптации, с мандатами от воинских частей и предписаниями из Петрограда, стали проникать товарищи понимающие значение происходящих в Петрограде событий. Эсеры, в начале игнорировавшие петроградские события, затем впавшие в состояние растерянности, опомнились и направили агитационную деятельность в воинские части.
    Наиболее опасными для Петрограда были третий и четвёртый «батальоны смерти»; третий батальон помещался в Антониевском монастыре и был, включая и своего командира Сидоренко, сплошь эсеровским; четвёртый батальон помещался в казармах около кирпичных заводов и был исключительно монархический; в нём не было ни одного офицера, который не имел бы орденов или золотого оружия.
И вот, когда Керенский был в Гатчине и узнал о существовании в Новгороде этих батальонов, он дал оперативное задание четвёртому батальону немедленно выступить в Гатчину против Петрограда.
    Телеграмму Керенского телеграфистка принимала при мне. Пользуясь революционным правом, я принял эту телеграмму сам и в ту же ночь созвал военное заседание из представителей командного состава воинских частей и членов батальонных и полковых советов. Огласив телеграмму Керенского, я намерен был воздействовать на командира 4-го батальона и не выступать в Гатчино. Но командир Николаев решительно заявил, что он, как дисциплинированный солдат, оперативное приказание Главковерха выполнит, и завтра же, выступит из Новгорода в Гатчино на поддержку Керенского.
    Третий батальон держался выжидательной политики или, как говорили эсеры, соблюдал «нейтралитет» и особой опасности не внушал.
    В эту ночь мною были посланы нарочные по всем воинским частям и в Кречевицкий гарнизон с разъяснением сущности дела, и приглашением явиться на утро для выяснения своих точек зрения. Рано утром представители всех воинских частей прибыли. У всех было одно решение: хотя бы силою оружия 4-й батальон не выпускать из Новгорода. Но так как батальон этот был хорошо вооружён, оградил себя охраной, выставил пулемёты, а с другой стороны у нас не было желания устраивать кровопролития, мною было отдано (на свой страх и риск) официальное распоряжение о демобилизации 4-го батальона.
    Это распоряжение возымело своё действие, батальон рассыпался, и когда мною было решено арестовать офицеров, последних уже в Новгороде не было.
Весь ноябрь месяц прошёл в Новгороде без революционных проявлений. Большевики настаивали на созыве губернского съезда; эсеры, теряя почву под ногами, согласились. Съезд 3-го декабря оказался на ; своего состава большевистским; эсеры из него ушли. Съезд этот коренным образом перевернул всё губернское административное строительство, провозгласил Новгородскую губ. советской единицей, избрал новый состав губисполкома, куда вошли левые эсеры и меньшевики, но где большевики имели преобладающее влияние. Этим съездом я был избран начальником милиции и организовал отдельную военную команду советских милиционеров, задачею которой была защита советской власти в Новгороде.
До 1-го января 1918 года советская милиция несла охрану Совета и оказывала содействие в достижении намеченных Советом реорганизаций. Мне особенно памятны три случая происшедшие в декабре 1917 – го года.
    Вступив в должность начгубмилиции и, выкурив губернского комиссара Врем. Правит. А.А. Булатова, я и вновь избранный губернский комиссар Ф.И. Окинчиц стали знакомиться с делами бывшего губернатора и последовательно с делами комиссара Врем. Прав., причём мы усмотрели, что Врем. Прав. было ассигновано на разъезды комиссаров 15 тысяч рублей и что деньги эти были вложены Булатовым не в госуд[арственный] банк, а на текущий счёт губернской кассы мелкого кредита, где Булатов состоял председателем правления.
    От имени Булатова Окинчиц получил объяснение, что «для правления кассы ничего неизвестно относительно какой-то советской власти». Мною и Окинчицем было решено произвести выемку денег из кассы. Получив мандат, я с командою отправился к Булатову. Прихожу, - там закрыты все ходы и выходы. Предъявляю мандат Булатову; он говорит, что это налёт, бандитское вторжение, что никакой власти, кроме Времен. Прав., он не признал и т. д.
    Я приступил к делу и потребовал книгу текущих счетов. Мне отказали. И только благодаря тому, что я заметил, как одна барышня прячет книгу под шкаф, я нашёл то, что искал.
    По справке оказалось, что чековая книжка по книге состояния счетов записанной значится и что денег разъездных должно быть около десяти тысяч. После долгих и настоятельных требований открыть денежный ящик мне удалось. В нём оказалось... 9 рублей. Булатов, ехидно улыбаясь, объяснил, что они никогда у себя денежные знаки не хранят и расплачиваются с клиентами через государственный банк чеками. Под град насмешек, хихиканья и свистки барышень, я с командой ушёл «несолоно хлебавши».
    Нужно было удалить из здания бывшего окружного суда старых воротил: председателя Драницына и прокурора Юрепева. Эти господа знать не хотели вновь назначенного председателя суда тов. Васильева.
    Придя с командою и, собрав всех служащих, я спросил: «намерены ли они признавать распоряжения советской власти? В ответ было громовое молчание. Я объявил, что служащие суда с сего часа, все без исключения, считаются уволенными и кто желает поступить на службу вновь, должен завтра явиться к новому председателю тов. Васильеву.
    При удалении служащих секретарь прокурора пытался спрятать в печке печати – я его арестовал. Это подействовало на остальных служащих всех учреждений.
Третий случай был в здании Дворянского собрания, которое нужно было очистить для исполкома. Дворянчики заявили: «ни в коем случае костьми ляжем, а не уйдём». Пришлось каждого брать под руки и выводить.
    В начале 18-го года молодому Новгородскому совету пришлось пережить довольно рискованные моменты своего существования. Когда стало известно, что вопрос с открытием Учредительного собрания решён в отрицательном смысле, пришлось пополнить вооружённые силы. Из Смольного был выслан пулемётный взвод с 6-ю пулемётами. Этот взвод прибыл в Новгород 4-го января; я разместил его в Дворянском собрании, где помещался и Совет.
    Утром 5-го января эсеровская манифестация с плакатами Учредсобрания направилась от Предтеченской церкви, где была редакция эсеровской газеты «Земля и Воля», на Легощую улицу, к зданию губернской земской управы. Толпа эта, сплошь состоящая из чиновничества, эсеров, энесов, кадетов и меньшевиков – остановилась митинговать.
    Один из наших товарищей Харчевников-Конде не учтя последствий сел с двумя вооружёнными солдатами в автомобиль и поехал к толпе. Такая «дерзость» большевика нарушила созерцательное настроение учредиловцев, и они разоружили Харчевникова.
    Находясь вблизи, я хотел было воспрепятствовать разоружению Харчевникова, но толпа накинулась и на меня. Отойдя к Дворянскому собранию, я собрал милиционеров; тут же находились красногвардейцы, пулемётчики и рабочие водного транспорта.
    Под подстрекательством вожаков Вольпе, Новака и других манифестанты подступили к Совету, намереваясь разгромить его. Некоторые из пулемётчиков уже хотели открыть огонь, но благодаря благоразумию других огонь по учредиловцам открыт не был. Вольпе и председатель земской управы Душечкин были приглашены в здание Совета, где они убедились в наличии пулемётов и той опасности, которой они подвергали толпу манифестантов.
    Вернувшись к толпе, Душечкин произнёс: «Кто признаёт меня как председателя губ. земской управы, как высшую в губернии власть, того прошу покинуть площадь и следовать за мною!» Толпа разошлась.
    Вечером того же дня учредиловцы собрались вновь и направились в Антониев монастырь, где помещался 3-й батальон смерти. Туда же стали стекаться гимназисты, офицеры и прочие.
    Через день «антониевцы» распространили в городе листовку, в которой говорилось, что они будут бороться с советской властью вплоть до её свержения и до созыва Учредительного собрания, а потому Антониев монастырь объявляется вооружённой базой и мирным гражданам не разрешается подходить к монастырю.
Такое положение становилось нетерпимым. У Совета были расставлены два орудия. Это встревожило засевших в Антониевском монастыре: испугались и меньшевики, бывшие в Народном Доме; Новгородское духовенство забило тревогу. В Совет от имени учредиловцев и меньшевиков явились: Абрамович, Гольдин, Карман-Кофманский, а от духовенства – сам епископ Алексей.
    Переговоры клонились к тому, чтобы заключить мир и не употреблять против Антониева монастыря оружия и орудий. Совет ответил, что «антониевцы» являются хулиганствующими бандитами и должны быть разогнаны и наказаны.

    Вспоминая события в хронологическом порядке, я должен осветить ещё один случай, имевший место вскоре после 5-го января.
    Имея в Новгороде отдел снабжения XII-й армии, перед Советом встал вопрос обезвредить оставшихся при отделе офицеров и обезоружить их. Казначей отдела снабжения оказал сопротивление, его пришлось арестовать. Офицеры возмутились и требовали по телефону освобождения казначея: Совет отказал.
    Тогда, вечером 7-го января, все офицеры собрались в Новом театре и избрали делегацию для переговоров с Советом, о чём и сообщили в Совет. Я отдал приказание патрулям на улице пропустить делегацию.
    Часов в 9 – 10 вечера около сада вдруг раздался выстрел. Патрули ответили. Пулемётчики, полагая, что на Совет ведётся наступление, открыли стрельбу по площади. После неимоверных усилий стрельбу удалось прекратить.
    В результате этой никому ненужной и начавшейся благодаря провокаторскому выстрелу стрельбы был убит один почтово-телеграфный чиновник. Однако стрельба эта показала, что с Новгородским «Смольным», как называли тогда Совет, шутки плохи, что Совет – это сила.
    Епископ Алексей посоветовал «антониевцам» сохранить святость монастыря. «Защитники» Учредсобрания, пробыв в монастыре ещё несколько дней, разбежались утром 11-го января. Так кончилась эсеровская авантюра учредиловцев в Новгороде, просуществовав, всего пять дней.
    Конец января и начало февраля прошли более спокойно. Исполком формировал свои отделы, из коих я помню: военный, председателем коего был левый эсер Половинкин, отдел борьбы труда с капиталом (председатель меньшевик Гольдин), народного образования (председатель тов. Великосельцев – большевик), финансовый с председателем Берзиным (бол.); отдел внутреннего управления сформирован не был – его заменял советский комиссар Окинчиц (левый эсер). Президиум исполкома состоял из председателя Валентинова (бол.), его товарища Владимирова (левый эсер) и секретаря, должность коего исполнял Н.Д. Алексеев (бол.).
    В это же время продолжал существовать, и был перегружен работой и Военно-революционный комитет, председателем которого был Ромм (левый эсер).
С середины февраля в Новгороде и среди окрестного населения был голод; войсковые части отступили хаотически из-под Пскова. Образованный в Новгороде городской Совет, во главе с безответственным демагогом Чариным, называвшим себя большевиком, всемерно тормозил работу губисполкома. На почве преступных действий Чарина, с отобранием от войсковых частей продовольствия, произошёл арест названного демагога. А когда его освободили, он собрал толпу голодных граждан и провокационной агитацией довёл её до того, что она намеревалась растерзать Валентинова, Алексеева и Рошаля, которые спаслись, спрятавшись в соседнем здании.
    Чарин и после этого случая не бросил своей контрреволюционной деятельности.
13-го апреля я лично был провокационно вызван к зданию губвоенкома, где собралась голодная толпа наэлектризованных чаринцами, под предлогом будто бы незаконного ареста какого-то Тростинского. Толпа эта избила меня и препроводила в тюрьму, где я пробыл 10 суток.
    Эта же толпа в день моего ареста ворвалась в Совет с намерением избить также Алексеева, Валентинова и др., но к счастью их там не оказалось.
    С осени 1918 года, когда голод стал терять свою остроту, организация советской власти пошла успешным темпом, совершенствуясь, год от году.
    Заканчивая свои воспоминания, не могу умолчать о том, как Новгородская интеллигенция, под давлением своих руководителей, намерена была проводить саботаж, но необеспеченность и трусливость сделали интеллигенцию неспособной даже на саботаж. Появлялись пакостники, но и они исчезали.
    Так, в январе месяце заведовавший водопроводом инженер Митрофанов разбросал главные водопроводные части и убежал из Новгорода. Находящаяся в Новгороде автомобильная мастерская XII-й армии в несколько дней собрала и изготовила недостающие части, и водопровод заработал полным ходом.


Пояснения:
Эсеры — партия социалистов-революционеров. Создана на основе существовавших народнических организаций в 1902 г. Историко-философское мировозрение партии обосновывалось трудами Н. Чернышевского, П. Лаврова, Н. Михайловского.

Энесы — Трудовая народно-социалистическая партия. Неонародническая партия городской интеллигенции. Образовалась в 1906 г. В годы воспоминаний Г. Лихачёва представляла собой серьёзную политическую силу. Идеологи партии: А.В. Пешехонов, В.А. Милютин, Н.Ф. Анненский, В.Г. Богороз-Тан.
_____________
Источник:
Сборник «Великий Красный Новгород» (К пятилетней годовщине Великой Окт. революции. 1917 – 1922 гг.) Новгород. 1922. С. 26 – 30.

Фото: № 158 из книги Трофимова А. «Великий Новгород в XX веке». М., 2009. С. 152.