Студент

В 1948 году я окончил 10 классов Корочанской средней школы. Получил аттестат зрелости, в котором было шесть оценок «хорошо», а остальные «отлично». Аттестат хранится в моем архиве.

Я мечтал поступить в Харьковский радиотехнический институт. Мой старший товарищ Женя Кривчиков, которому я помогал вспоминать, вернее, заново осваивать школьную программу, мечтал поступить в медицинский институт и упорно агитировал меня составить ему компанию. Он родился в 1925 году, был на фронте. Когда он демобилизовался и по какой причине я точно не знаю (возможно, по ранению).

Выпускной вечер проводили в школе. Что такое ресторан или кафе мы понятия не имели. Рядом с городским базаром работала небольшая общепитовская столовая, грязная и неуютная.

Черные от грязи скатерти, горы немытых тарелок на столах, постоянные разборки «алкашей» и буфетчиц,  разбитые стаканы и пивные кружки на полу, лохматые официантки в заляпанных передниках, трехэтажный мат... Пахло кислыми щами, пригоревшими котлетами и картошкой, спертый воздух с плотными парами водки и пива.

Обстановка в столовой, мягко говоря, не располагала к  праздничному настроению вчерашних школьников. Там постоянно собирались со всего города и, приехавшие из близлежащих сел, любители выпить и «покуралесить».

В столовой продавали бочковое пиво и водку на разлив, которую алкоголики называли «сучок». Говорили, что гнали эту водку из опилок. Невольно вспомнился В. Высоцкий: «И если б водку гнали не из опилок, то, что б нам было с пяти бутылок».  У стойки постоянно звучала просьба: «Кружку пива и сто грамм сучка туда же».

Часто бывали серьезные разборки, с разбитыми носам и головами. А отделение милиции и райисполком находились примерно в сотне метров от этого «гадюшника».

На выпускной вечер мы все пришли в той же одежде, в которой ходили в школу. О смокингах, галстуках-бабочках, сверхмодных платьях, оригинальных прическах, модных туфлях тогда никто и понятия не имел.

Директор школы  вручил нам аттестаты зрелости, учителя поздравили нас. Мы вручили им букеты пионов. Тем из нас, у кого дома не росли цветы, пришлось  «очистить» несколько палисадников в городе и пригороде. Цветы на рынке не продавали. Учителя, конечно, догадывались, где некоторые ученики «приобрели» цветы и только улыбались.

О застолье с шампанским даже не мечтали. Одноклассник Коля Коробейников принес  две солдатских фляжки  самогона из свеклы. Все ребята тайком глотнули этой отравы для веселья и потом танцевали до рассвета.

Насколько я помню, родители присутствовали только на торжественной части, когда директор вручал нам аттестаты. После официальной части они все ушли. Некоторые родители «активисты» всю ночь готовили чай с вкусными пирожками.

Кто из моих тётей был на торжественной части, я уже не помню. Кажется, была тётя Шура. Только она могла видеть мою подругу Лилю Романову. Мы  весь вечер танцевали с ней танго. До окончания вечера в школе был только представитель родительского комитета, который следил за порядком. Разошлись мы  на рассвете.

Утром, полусонные, мы с Женей Кривчиковым поехали в Харьков. В Курске тогда принимали абитуирентов только два ВУЗа – педагогический и медицинский. В Харькове их было  больше двух десятков.

Из нашего класса в Харьков поехали многие девочки и ребята. В педагогический институт  поступили Полина Чернова, Лиля Романова, Тамара Карайченцева, Тамара Журавлева. Ребята поступали, кто куда хотел и куда мог по уровню своих знаний.
Коля Коробейников поступил в институт мелиорации  сельского хозяйства. Вова Статкевич поехал в Ленинград и поступил в институт физической культуры имени П.Ф. Лесгафта.

Конкурсы во всех институтах Харькова были огромные. Например, в медицинский институт на одно место претендовали шесть или восемь человек. Большую конкуренцию школьникам составляли участники войны. Они приходили на экзамены в форме, с орденами. Конечно, им внимания со стороны преподавателей уделялось больше, чем нам, вчерашним школьникам. Но при поступлении ребятам все равно отдавалось предпочтение.

Как я оказался в медицинском институте – отдельный разговор. После приезда рано утром в Харьков, мы с Женей  побродили по городу, сходили на Благовещенский базар. Там впервые я выпил кружку пива, поел  пирожков с ливером. Пиво показалось мне горьким и хмельным.

Потом мы пошли в главный корпус медицинского института, который находился на улице Сумской. Там же работала приемная комиссия.

По пути Женя уговорил меня не поступать в радиотехнический институт. Он вел со мной беседу примерно так:
     — Там будет снова физика, математика.  Да и зачем он тебе нужен. Твоё увлечение  радио временное и оно пройдет. Поступай со мной в мединститут. Будем вместе учиться, всегда рядом.  Да и тёти твои хотели видеть тебя врачом.

Он убеждал меня, что я буду хорошим врачом. Я поверил Жене, как более опытному, старшему по возрасту. Вспомнил, как мои тёти мечтали, что я буду врачом. Мне не хотелось огорчать их, вложивших в нас, в том числе и в меня, всю свою жизнь.  И я сдал документы в приемную комиссию мединститута.

Нас отправили на улицу Островского в общежитие студентов медицинского института. Впервые настоящую дезинфекцию и дезинсекцию мы прошли  перед тем, как нас пустили в общежитие. Каждую неделю, в определенный день, мы шли в душ (он был в подвальном помещении) и сдавали всю свою одежду и постельное белье на «прожарку». Камера для дезинсекции белья работала рядом с душем. Без талона из нашего санпропускника комендант не выдавал постельное белье.

Нас с Женей поселили в одну комнату. Несколько дней я переживал, что не попал в радиотехнический институт, но потом радовался, что буду сдавать экзамены в медицинский институт, и, может быть, если поступлю, буду учиться на лечебном факультете.

Документы мы подали именно на лечебный факультет.  Санитарно-гигиенический факультет нас не интересовал, хотя конкурс  там был гораздо меньше. Быть санитарным врачом или, например, терапевтом, хирургом, другим узким специалистом, как говорят в Одессе «две большие разницы». Но и конкурс самый большой был именно на лечебный факультет. Наверное, там и учиться было гораздо труднее, но мы  решили не отступать.

Первое время после приезда в Харьков  я, как и многие другие абитуриенты, приехавшие на Украину, испытывал проблемы с украинским языком. Например, я никак не мог понять, почему на центральной улице города так много пекарен (по-украински парикмахерская – «перукарня»).

Преподавание в мединституте и  других ВУЗах велось на русском языке. Подавляющее большинство населения тоже общалось только на русском языке. Слушая радио, читая газеты, и под руководством  товарища по группе Саши Пархоменко я довольно быстро освоил украинский язык.

Вскоре без переводчиков слушал в театре оперу «Запорожец за Дунаем».  В ролях Одарки и Карася выступали знаменитые тогда супруги Поторжинские. В театре украинской драмы смотрел комедию «Вас выкликае Таймыр» (Вас вызывает Таймыр), в оперетте – «Одиннадцать неведомых» (Одиннадцать неизвестных - о наших футболистах в Англии) и другие оперы и пьесы.

Началась подготовка к вступительным экзаменам.  Мы сидели  в библиотеке до ее закрытия, вечерами в комнате, а днем, если позволяла погода, уходили на закрытое кладбище, которое было напротив общежития. Устраивались на плиты старых надгробий, теплых от солнца и учили, учили, учили. 

Предстояло сдать всего четыре экзамена – русский язык письменно и устно, химию и физику. По русскому языку я получил две пятерки, физику сдал на пятерку, а на химии «погорел»… Экзамен принимала пожилая женщина, и я видел, что ей очень хочется поставить мне пятерку, но у меня «замкнуло» что-то в голове.

Я так и не вспомнил ответ на последний вопрос «промышленный способ получения пищевой соды». Она пыталась мне помочь наводящими вопросами, но я  не ответил. С большим сожалением она сказала:
— В зачетной книжке у Вас три оценки «отлично», но я вынуждена поставить Вам  только «хорошо».

Всего я набрал 19 баллов.  Оказалось, что для ребят этого  достаточно для зачисления в институт. Меня и Женю зачислили. Женя шел ещё, как фронтовик. После того, как я нашел в списке абитуриентов, поступивших в институт, свою фамилию, сходил к брату Васе и доложил ему, что я теперь тоже студент. Он учился в машиностроительном институте.

Дома все радовались, что я поступил в институт, особенно тётя Катя. Она очень хотела, чтобы я стал врачом.

Прошло некоторое время, я привык к группе, товарищам по комнате. Анатомический театр меня не раздражал. Слишком много смертей я успел увидеть за свою короткую жизнь.

На несколько дней нас отпустили домой. Как формировалась группа, я не знаю, но  многие из нас попали в одну группу и в одну комнату № 9 на первом этаже общежития. Комната была угловая, большая, холодная, но нас это не смущало.

Не помню точно, сколько человек жило в этой комнате. Железные кровати стояли впритык. Коллектив был дружный. Особняком держались только два студента – Володя Баранник и еще один (имя и фамилию  я забыл). Мы звали его «Слепушонок». Он был близорукий и постоянно щурил глаза.

Ребята, получив посылку или передачу из дома, как правило, угощали других. Слепушонок прятал всё в тумбочку и, приоткрыв дверцу, уткнувшись в нее, потихоньку что-то постоянно жевал.

 Баранник с нами практически не общался и почти все время, после возвращения с занятий в общежитие, проводил в читальном зале, который размещался на втором этаже. Уходил туда с кипой учебников и сидел до закрытия зала. Ему трудно давались многие предметы,  особенно анатомия, и он учил, вернее «зубрил» ее постоянно.

В моем архиве есть фото студентов нашей комнаты, сделанное после скромного «банкета». Даты на снимке нет. Саша Пархоменко, фронтовики Игорь Бодня, Боря Дараган, Толик Лабинский, Женя Кривчиков.

...Когда Светлана (дочь моего старшего брата) училась в Харьковском медицинском институте, Игорь Бодня преподавал на кафедре рентгенологии и, как рассказывала она, вспоминал нашу группу и меня. Светлана тоже была Комаристова, а фамилия наша не очень распространенная. Недавно я нашел в интернете информацию, что Игорь Бодня заведовал кафедрой рентгенологии мединститута. На сайте «Научная электронная библиотека» в «Украинском радиологическом журнале» №4 за 2013 год в разделе «Память»  я нашел статью Пилипенко Н.И.(Харьковский национальный медицинский университет) «Бодня Игорь Федорович. К 90-летию со дня рождения» (к сожалению, прочитать статью мне не удалось).

Кто-то писал мне, что Вася Беседин работал в Белгороде гинекологом.
В интернете я нашел информацию о старосте нашей группы Нине Редько – «...выпускница Харьковского медицинского института, к.мед.н. Редько Н.И. В 1966г. ей было присвоено звание доцента кафедры физиологии в Луганском мединституте».
Женя Дубенко возглавлял кафедру нервных болезней Харьковского мединститута (об этом я случайно еще на Дальнем Востоке прочитал в журнале «Невропатология и психиатрия»).Из Википедии: «Дубенко Евгений Григорьевич (род. 22 мая 1929) — советский врач-невропатолог, заслуженный деятель науки УССР — 1985, лауреат Государственной премии Украины в области науки и техники».

Женя Кривчиков женился на дочери секретаря Белгородского обкома партии. Работал заведующим кардиологическим отделением областной больницы. О нём я написал в мемуарах «Мы жили по соседству». О судьбе остальных студентов из нашей группы я, практически, ничего не знаю.

Вспомнил, что в нашей группе училась девочка по имени Серафима. Мы звали ее кратко «Сима». После того как меня в 1976  году перевели в Москву, я совершенно случайно узнал, что после окончания института Сима вышла замуж за Толика Лабинского. Мы четыре года жили с ним в одной комнате общежития.

…Рядом с нашей комнатой в общежитии жили два студента старших курсов. Хорошо помню одного из них. На фронте он потерял обе ноги и ходил на протезах. Был очень умным, но пил постоянно. За бутылку водки писал студентам старших  курсов истории болезни с отличной дифференциальной диагностикой.Его сосед говорил, что он садился перед зеркалом, наливал стакан водки и чокался со своим отражением. На занятия ходил редко, но учился хорошо. Его отец был председателем известного колхоза под Харьковом. Кажется, он имел звание Героя Социалистического труда. В общежитии рассказывали, что в письмах отцу студент писал, примерно, так: « Папа! Погода у нас такая хорошая, что денег уже нет…».

В сентябре студентов всех ВУЗов Украины обязательно отправляли в ближайшие колхозы на уборку урожая. Наша группа поехала убирать кукурузу, другие - картошку, свеклу. Трудились в колхозе мы честно, кукурузы наелись на много лет вперед. У меня в архиве сохранился снимок нашей группы в колхозе. Хорошо помню Яшу Бунцера, Катю Сорока, Ларису Алдошину, Яшу Брацлавского, а остальных уже забыл.

В группе почему-то считали, что у нас с Ларисой Алдошиной роман. Мне кажется, что этот слух она распространила сама. Возможно, это было связано с одной из вечеринок, устроенных нашей группой где-то в частном доме на окраине Харькова. Об этой вечеринке я написал мемуарах «Лариса».

Фотографий институтских у меня сохранилось немного. В архиве есть только большое фото 4-й группы лечебного факультета ХМИ, 2  курс, июнь-июль 1950 год.    Есть маленький снимок - староста нашей группы Нина Редько и я у памятника Шевченко, я на занятиях по биологии с умным видом  смотрю в микроскоп. Кафедрой биологии тогда заведовал профессор Бирюков. Это было время, когда Т.Д. Лысенко громил Вейсмана, Менделя, Моргана и всех сторонников генетики, в том числе и Бирюкова.

Над нашей группой и комнатой шефствовала кафедра фармакологии. У меня есть фото, где вся кафедра во главе с профессором Харченко и мы студенты. Среди преподавателей Миша Брук – заядлый волейболист, с которым мы могли в спортзале на Сумской играть до полуночи, а утром он поднимал меня для ответа. Но перед экзаменом сказал мне:
— Я за тебя спокоен.

Во дворе нашего общежития была площадка для игры в волейбол, где мы сражались «на пиво». К нам часто приходили два студента из авиационного института. Ростом они были не менее двух  метров. Помню, что одного из них звали Сережа. Он был огненно-рыжий. Играли они против нашей команды вдвоем и, как правило, обыгрывали нас. Перед игрой мы и они клали под кирпич (около судьи) по рублю. Это были большие деньги по тем временам.

В нашей команде  всегда играли два брата Редькины. Здоровые были ребята. Старший брат Николай занимался легкой атлетикой – метал молот. В 1952 году на Олимпиаде в Хельсинки    он занял пятое место.

Мы с Женей Кривчиковым  играли  за курс, институт,  факультет.  На улице Сумской, в главном корпусе института, работала секция волейбола. Играли мы в небольшом зале на первом этаже. Тренировал нас мастер спорта по волейболу Стрекунов. Меня он почему-то назвал «картошка» и во время игры всегда кричал:
— Картошка! Точнее пас!

К нам в спортзал на улице Сумской часто приходил играть в волейбол Николай Уграицкий (вратарь Харьковской футбольной команды «Локомотив»).  Был он высокого роста и играл с азартом, хорошо.

Игру мы заканчивали поздно,  иногда уже не ходили троллейбусы и трамваи.   Возвращались в общежитие пешком. Женя любил во всю мощь и на всю Сумскую улицу петь свою любимую арию из оперы «Князь Игорь» – «Что приуныл, ты князь? Возьми коня любого!».
 
Харьков в наше время был спортивным городом. Во время моей учебы в мединституте и на факультете (1948-1954) там почти каждый год проводилось первенство СССР или Украины по различным видам спорта.

Так, в 1951 и 1954 годах, в спортзале на стадионе «Динамо», было первенство Союза по спортивной гимнастике. Я видел выступления Чукарина,  Шахлина, Азаряна. Там же, на «Динамо», проводился чемпионат СССР по волейболу. Тогда за команду Грузии играл Гиви Ахвелидиани, а за ЦДКА – Константин Рева.

На соревнованиях по тяжелой атлетике выступали чемпион мира Г. Новак, А. Воробьев и другие известные тяжелоатлеты. В парке им. М. Горького проводилось первенство страны по баскетболу.

Помню всесоюзную велогонку Москва – Симферополь.
Промежуточный финиш был на площади Дзержинского. Встречать гонщиков собрались тысячи харьковчан.  Этап был небольшой – от Белгорода до Харькова, но дело было летом, и жара стояла ужасная. Некоторые гонщики не выдерживали темп гонки и, доехав до финишной черты, падали без сознания на булыжник. Сумская улица и площадь Дзержинского были вымощены булыжником.

Харьковский футбольный клуб «Локомотив» выступал тогда в высшей лиге. Запомнилась игра «Локомотива» с московским «Торпедо»  на стадионе «Динамо». Небольшой стадион находился недалеко от общежития пединститута. Никаких кресел не было, сидели на деревянных лавках. Круглое фанерное табло при изменении счета вращали мальчишки. Вратарь «Торпедо» Анатолий Акимов играл в кепке. Нападение москвичей возглавлял известный футболист Александр Пономарев. За «Локомотив» играли Николай Уграицкий, Виталий Зуб, Лабунский. Остальных игроков забыл.

...Как сейчас помню первое занятие по анатомии. Вошел преподаватель, поздоровался с нами, бросил на мраморный стол связку позвонков и сказал, что через час проверит, как мы выучили строение позвонка.

Вел нашу группу преподаватель по прозвищу «Яшка» — сын заведующего кафедрой нормальной анатомии профессора    Рафаила Давыдовича Синельникова, который вместе с академиком В.П. Воробьевым бальзамировал В.И. Ленина.После смерти В.П. Воробьева «Рафа» (так звали его студенты) почти каждый месяц ездил в Москву проверять состояние тела В.И. Ленина. Вместе с В.П. Воробьевым он написал многотомное руководство «Атлас анатомии человека», заведовал кафедрой анатомии. Экзамен по анатомии я сдавал самому «Рафе».

Все знали, что на экзаменах «Рафа» мог выкинуть какую-либо шутку. Так, например, он спрашивает студента: «Какова длина кишечника у человека?». Студент называет какое-либо число, скажем 10 метров. «Рафа» предлагает ему встать и измерить шагами расстояние от стола до двери. Студент добросовестно шагает до двери, считая шаги. Получается, например, 8 шагов. Тогда «Рафа» говорит:
— Отройте дверь и закройте её с той стороны. Два!

Соседнюю группу вел товарищ сына «Рафы». Они оставляли нам кости и на час уходили пить пиво на площадь Дзержинского, где был пивной ларек. Иногда  приходили трезвые, иногда под градусом, но веселые и начинался опрос.

Девочки первое время к костям притрагивались осторожно, кто-то даже бежал в туалет. Но это было на первых занятиях, а потом здесь, же рядом с трупом мы могли спокойно есть бутерброды, бублики с маком, шутить. Бубличная была на улице Сумской в подвальчике, напротив фонтана «Зеркальная струя». Переходя по улице Сумской с одной кафедры на другую, мы обязательно покупали там горячие бублики с маком по 5 копеек за штуку.

Пили газированную воду. Стакан воды без сиропа стоил 1 коп., с сиропом – 3.  На улице Сумской почти на каждом углу стояли тележки с водой и соками или автоматы для продажи газированной воды. В автоматах редко где были стаканы – их постоянно уносили «алкаши». Постепенно и тележки и автоматы с улиц исчезли, но в какие годы это произошло, я не помню.

На первом курсе я особого рвения в учебе не проявлял. Хотелось побывать в театрах, на концертах, в цирке. Несмотря на бедность, все равно ухитрялся на всем экономить, чтобы собрать денег на билет. Нельзя сказать, что билеты тогда были дорогие. Но мы никогда не брали билеты на места в партере, а, как правило, на «галерку».

Я не пропустил ни одной премьеры в цирке, оперетте, театре русской драмы. В цирке видел всех знаменитостей – Карандаша, КИО, Бугримову и других известных артистов. Не один раз был в оперном театре, ходил в русскую и украинскую драмы, на эстрадные концерты.

С  Женей Кривчиковым ходили на концерт киноактера П. Кадочникова. Он стал известным после фильма  «Подвиг разведчика». Понравились концерты эстрадного оркестра Армении под руководством А. Айвазяна, симфонического оркестра под управлением композитора И.О. Дунаевского. А цирк  я люблю с детства, хотя до приезда в Харьков  видел его только в кино. Наверное, на меня сильно повлиял фильм «Цирк», который я знал, наизусть. Нравилась мне музыка Дунаевского к фильму, особенно «Выходной марш».

В областном драмтеатре шла пьеса А. Арбузова «Таня». Она настолько понравилась мне, что я пошел смотреть её еще раз. Театр был на улице имени Свердлова, в небольшом здании. В театре русской драмы с успехом шла пьеса по роману Юрия Трифонова «Студенты» (забыл название, но очень понравилась).

Я никогда не прощу себе мою лень и стремление больше узнать и увидеть в городе, посетить театры, цирк, концерты знаменитостей. Обширная (слишком обширная!) культурная программа дорого мне обошлась. На экзаменах я получил тройки по химии, физике и латинскому языку. После первого семестра остался без стипендии. Я хорошо знал обстановку дома,  но не подумал, что мне будет так трудно жить. Из дому прислать было нечего, передавали иногда - то картошки, то еще что-нибудь. Но дома не ругались, успокаивали. Надо было немедленно менять свой образ жизни, что я потом и сделал.

Тётя Шура в своих записках пишет, что первыми моими словами, когда я приехал домой на каникулы, был вопрос:
— Я буду дальше учиться или нет?
Помогали мне во время учебы Вася с Зиной, чем могли, подкармливали,  хотя у них и самих хватало проблем.

Кто-то из студентов нашей группы рассказал в профкоме, что я умею рисовать и меня тут же сделали художником факультетской стенгазеты «Студенческое слово». Она выходила каждый месяц на четырех или пяти больших листах ватмана, вывешивалась в вестибюле института. Мороки с ней было много, но профком часто премировал меня деньгами.

Не помню, перед каким праздником, Саша Пархоменко сказал мне, что нашел работу по оформлению витрины магазина на нашей трамвайной остановке (приближался праздник 1 Мая или 7 ноября).  Директор магазина оказался жадным. Мы получили 10 рублей и кулёк конфет.  Подушечки с повидлом внутри, они стоили тогда копейки.

На разных кафедрах преподаватели относились к нам различно. Например, на  кафедре гистологии меня звали «художник». Нарисовать в альбоме, глядя в микроскоп, например, строение  клетки для меня труда не представляло.  Преподаватель брала мой альбом для показа в других группах, заведующему  кафедрой. На экзамене по гистологии я получил пятерку.

Английский язык преподавал Сериков (прозвище «альпинист»).  Он увлекался альпинизмом и гордился своим значком мастера спорта. Все занятия почему-то начинались с подъема меня и Толика Лабинского.  «Комаристов и Лабинский прошу…» и гонял нас, как «сидоровых коз». Я благодарен ему – на экзамен шел спокойно.

До конца своих дней буду помнить пивной бар не улице Сумской. Тётя Шура прислала мне 10 рублей. По тем временам это были большие деньги. Я решил угостить пивом своего друга и земляка Вову Статкевича. К этому времени я уже научился разбираться в пиве. Зашли в пивной бар, заказали по кружке. Продавщица спросила, будем ли мы повторять. Мы ответили утвердительно, но 10 рублей я, дурак, отдал ей сразу. В этом была ошибка! Когда мы подошли за второй кружкой, она говорит:
— А за первые две кто будет платить?
 Все попытки доказать, что мы уже платили, ни к чему не привели. Она заявила нам «или вы платите, или я вызову милицию». Зная свою правоту, соглашаемся на вызов милиции. Итог – мы у дежурного по отделению. Он нас внимательно выслушал и сказал, что верит нам, но доказать мы ничего не сможем.  Дал совет уходить и больше здесь не появляться и в жизни таких глупостей не делать. Вот так мы выпили две кружки пива за 10 рублей, а стоило оно тогда копейки.

В это время Вова уже перевелся из института физкультуры в Харьковский горный институт и начал агитировать меня съездить на каникулах в Ленинград на экскурсию. Он брался показать мне город, музеи. Я мог остановиться у Анны Андреевны (сестры матери). Дома мою идею одобрили. Я получил небольшую сумму на проезд, подарки, культурные развлечения  и мы на каникулах поехали с ним в Ленинград. Он остановился по старой памяти в институтском общежитии у ребят, а я поехал на Васильевский остров, вернее в Гавань, искать тётю Аню.

Она жила в маленькой комнате в коммунальной квартире, бедно. Была очень строгой. Наказов от нее я получил  много – туда нельзя, сюда тоже, поздно не приходить, громко не говорить и т.д. Как пишет тётя Шура в своих записках, после смерти отца она поступила работать в селе Козьминки к князьям Волконским в качестве русской гувернантки. Она была видная и интересная (в моем архиве сохранилась её фотография, сделанная в 1905 году).Вместе с князьями она побывала в Германии, Франции, Швейцарии, Финляндии и других странах. Знала несколько иностранных языков. Бабушка рассказывала, что Анна Андреевна просила ее отдать ей тётю Шуру и обещала, что даст ей образование и сделает человеком.

Показал мне Вова город, походили по музеям (Эрмитаж, Русский музей, Казанский и Исаковский соборы, Петропавловская крепость), магазинам. Вова уговорил меня поехать посмотреть новый стадион им.С.М.Кирова. Он ещё строился, но впечатление производил огромное.

В общежитии института им. Лесгафта Вова познакомил меня с чемпионом мира по конькам Борисом Шилковым. Через несколько дней мы поехали домой. На оставшиеся от поездки деньги я кое-что купил. Главная просьба была от девчонок из нашей школы – привезти новые грампластинки.

Я привез пластинки Клавдии Шульженко, Ружены Сикора, какие-то новые импортные, модные, последние новинки эстрадной и танцевальной музыки. Девчонки все были очень рады моему подарку. Их потом без конца крутили на танцах в общежитии пединститута. Тёте Шуре привез модный тогда «Школьный вальс» и романсы в исполнении Сергея Лемешева. Дома стоял старенький патефон. Тётя Маруся любила слушать романсы в исполнении Ивана Козловского и Сергея Лемешева.

...Всегда хотелось есть. В столовой общежития ассортимент блюд  был просто бедный.  Утром каша пшенная, чай, в обед суп пшенный и биточки пшенные с киселем, на ужин оладьи пшенные и чай. С тех пор пшено много лет я не мог видеть.
Все спасались жареной картошкой на маргарине. Каждый студент имел электроплитку, сковородку. На общей кухне девчонки на большой электроплите изощрялись в приготовлении «вкусных»  блюд из того же ассортимента.

Раз в месяц, в день получения стипендии (после второго семестра, на втором и третьем курсах), я шел в подвальчик на улице Артема, напротив пединститута, в  небольшую столовую. Заказывал ромштекс с жареной картошкой, зеленым горошком, маринованным огурцом и жареным луком. Готовили это блюдо там очень вкусно.

Лучше всех в нашей комнате питался Игорь Бодня. Он был гораздо богаче нас. Как только весной на Сумском рынке появлялась первая зелень – редиска, петрушка, укроп, лук он каждый день делал себе зелёный салат со сметаной. Скажу честно – мы завидовали ему.

Жить в то время без стипендии было очень трудно. Ждать откуда-то помощи не приходилось. Дома тоже были проблемы. Доход семьи был низкий. Пришлось браться за ум, и уже в следующем семестре я получил стипендию и затем получал её все время учебы в институте, а свои походы по театрам и в цирк значительно сократил.

Курить  я начал в 1942 году во время войны. В институте я тоже курил. Денег на хорошие папиросы мы не имели, поэтому все студенты курили дешёвые. Например, пачка папирос «Ракета» или «Огонек» стоили тогда 10 или 12 копеек. Мы называли эти папиросы «гвозди». Позднее появились папиросы «Шахтерские», но  стоили они гораздо дороже и курили мы их только по праздникам.

Группа избрала меня «кассиром», и я на всех студентов в бухгалтерии получал стипендию. Кто-то из студентов узнал, что я могу в ведомости  расписаться за любого из них. Признаюсь, иногда  я подделывал чью-то подпись, если кто-то отсутствовал, но, ни бухгалтер, ни кассир подделку не замечали, хотя они имели образцы наших подписей.

Помню, один раз расписался в ведомости за всю группу (не хотел ехать на какую-то кафедру, где вся группа была на занятиях) и в бухгалтерии никто ничего не заметил! Способность подделывать подпись обнаружилась у меня случайно еще в школе. Но я этим не злоупотреблял, хотя иногда и расписывался в денежной ведомости  за некоторых других студентов, но только до призыва на Военно-медицинский факультет.

Во время учебы я несколько раз ходил в художественный музей на улице Дарвина.  Основан музей в 1805 г. при императорском Харьковском университете. Видел много картин известных русских и украинских художников, в том числе Репина, Шишкина, Ярошенко, Левитана, Айвазовского и других мастеров кисти. Кстати, Илья Репин родился недалеко от Харькова.

Напротив художественного музея находился «Дом ученых», где «крутили» трофейные фильмы. Билеты туда стоили очень дёшево, и мы часто бегали в этот клуб, а не в центр города.

После окончания четвертого курса  меня призвали в армию и зачислили слушателем Военно-медицинского факультета, который был создан при мединституте. Это был 1952 год.

Фото из архива автора.4-я группа лечебного факультета. 1949 год.