Жизнь в картинках

Сто рублей – деньги, я их возьму, пожалуй, и уеду на неделю куда-нибудь, если ему так хочется... У него, несомненно, какой-то план, и мне всё равно, что он задумывает, и одна-ко...
– Не хочешь ли ты в моё отсутствие сделать что-нибудь этакое? – я щёлкнул пальцем в воздухе, намекая на...

...лицо праведника. Я хотел встать и уйти, но он меня удержал:
– Постой!.. Давай не будем убивать этого человека, а разнесём о нём ложные слухи, будто он...
– Зачем? – спросил я и подумал: «А если обо мне разнесут слухи?.. Или убьют!?.»

Тело натянуто, как струна, готово к решительному прыжку в нужный момент, и это неизбежно, иначе – смерть. Если смиришься, то всё пропало... Неужели в тот день, когда ты родился, ты стал заложником тупых законов?..

– Целый год меня преследовала одна мысль: для чего всё это нужно, кому?.. Мне?.. Мне-то это нужно меньше всего, верите ли?.. Но тогда зачем я притворяюсь, валяю дурака, зачем улыбаюсь, делаю умное выражение лица, кажусь везучим?.. Думаете, я счастлив?.. Я дошёл до такого состояния, когда меня уже ничто не осчастливит, я трепыхаюсь, я сопротивляюсь какому-то року, меня влечёт куда-то... а я всё ещё здесь, по уши в дерьме, радуюсь вместе со всеми неизвестно чему!.. Может быть, день сегодня слишком хорош?.. Какой-то особенный, выдающийся день?.. Я не понимаю, почему я должен любить этот день и цепляться за него этими крючьями!.. Объясните мне!.. Впрочем, и вы, я вижу, ничем не лучше меня!.. Я это вижу по вашему лицу, по вашим глазам, ох эти глаза, эта вечная тайна пытливого взора!..

Он лежал в луже собственной крови, это было удивительное зрелище! Он уже не откликался на своё имя, ничего не хотел. Если есть где-то счастье, то, несомненно, он его по-знал. Он должен быть мне благодарен за это!.. Вот он мучился, терзался, спрашивал себя: человек ли он, есть ли у него совесть, а я пришёл и разом разрешил эти вопросы... Он так бы ни к чему и не пришёл, только тиранил бы окружающих, пока его не уничтожили бы какие-нибудь туберкулёзные палочки или что-нибудь ещё в этом же роде!.. Попробуй, докажи микробу, что он не прав, что перед ним человек!.. Да и какой тут человек, где он, покажите мне его, – чтобы он и сегодня и завтра был человеком, и послепослезавтра!?. Сегодня-то он чело-век, а завтра какая-нибудь тушёная говядина, в самом прямом смысле, а больше и нет ничего!..

Сволочь я, конечно, изрядная, да ведь и бациллы чумы для чего-нибудь нужны, хотя бы для того, чтобы производить естественный отбор или для изобретения противочумной сыворотки, чтобы, значит, прогресс человеческого общества не стоял на месте, чтобы, значит, восторжествовал гений этого самого... человеческого разума!..

На небе сияло солнышко, на клумбах расцветали эти самые цветочки, птицы трудолюбиво вили гнёзда, люди зарабатывали деньги, а я... я на всё наплевал. Представьте себе, я лежал у себя в постели, курил и думал, что сегодня я никуда не пойду и виной этому – кровь, она запеклась у меня в душе, кричала: «Сукин сын! Что же ты наделал? Как же ты был не прав, когда вместо созидания избрал уничтожение!..»

Его шаги напомнили мне меня самого, когда-то я так же твёрдо ходил, в молодости, я знал себе цену, я уважал себя, я был неподкупен! Теперь я не знаю, зачем я должен держать голову высоко. Я конечно страдал, по-своему, но гордости во мне не было теперь, нет, я попросту был убит и погребён под обломками моей совести, чести... Усы ещё издалека подрагивали, но не от возмущения, а по какой-то странной прихоти, смысл которой понять было не-возможно...

И вот они снова сидят напротив друг друга: он и она, и поблёкшие лица, уставшие взоры говорят о чём угодно, только не о пылкой страсти теперь уже погаснувших сердец... Он – аферист, она – рецидивистка, он попал в сети своих философских поисков, она – пыталась найти мужчину, который бы распознал это сокровище и улёгся бы у его ног, подчиняясь его, сокровища, всевышней власти...
– Ах! – говорит она, поднимая глаза. – Прошло столько лет... Я бы никогда не подумала, что мы будем сидеть когда-нибудь тут, вдвоём...
– А я на это надеялся! – сказал он и подумал, что врёт беззастенчиво. И добавил: – Мне приятно тебя видеть... – и это тоже была ложь...

Я засмеялся при мысли о том, как они хотели обмануть меня и как у них ничего не вы-шло, только зря время сгубили. Но всё же было грустно оттого, что этих мерзавцев я вижу насквозь и читаю у них в душе... Вреда мне причинить не могли – и в этом только была моя польза... И всё, тут и исчерпывается вся моя польза... Что-то гнетёт ум, а не пойму что. Что-то есть выше всякого разумения и измышления... Всегда мне казалось что-то слишком унылое и безнадёжное в правильных, умных и даже заковыристых выводах. По-моему иной философ, сочиняющий какую-нибудь очередную идею, всегда в главном-то и ошибается и потому и строчит толстенную книгу, что главного не видит, а увидел бы – сложил бы с себя все обязанности...

В зеркале напротив кто-то стоял беззащитный, смешной, нелепый и спрашивал: «Что дальше делать прикажешь?..» «А ничего, – отвечаю. – Жди своего часа, а когда пробьёт, тут ты себя и покажешь!..»

Эта зима была как будто последняя в жизни этих людей. Они жили с удвоенной энергией, любили и ненавидели, как перед концом. Они были правы по-своему, никогда не известно, чем закончится этот день, для многих станет он последним днём, это закон такой, тут ни-чего не поделаешь... Больше того, тут вывод напрашивается: они не должны жить!.. Но это не значит, что они не должны были родиться... Раз они родились – значит, это было нужно, и если их жизни завершились – значит, они почти что осознанно хотели этого и стремились к этому... А другие должны делать выводы и знать то, что было неизвестно жившим до них, иначе зачем и рождение и смерть?!. Иначе зачем жизнь?!.

В душе моей столько скорби! Смотрю я на вас, дорогие мои, и думаю: я потерял вас навеки, да и себя... А может быть, мне только казалось, что вы у меня есть, что я есть сам у себя самого?.. Может быть, я ошибся и не вокруг меня вся жизнь происходит и не во мне, а где-то в стороне, незнаемо где... и я проглядел эту жизнь навеки!?.

– Вот что, – говорит мне этот человек, – приходи ко мне вечером, я тебя с интересны-ми людьми познакомлю!..
– Не верю я в ваших интересных людей! – отвечаю. – Но приду, посмотрю, мне ведь не интересные люди нужны, мне всего один человек нужен, только один, не святоша, не из хороших, что потом оказываются хуже плохих, а обыкновенный человек, который бы посмотрел на меня и всё понял бы, и не стал бы обижаться, и учить бы не стал, а простил бы...

Однажды я посреди ночи проснулся с предчувствием, словно весь мир давно уже перевернулся, а я этого не замечаю, или не хочу видеть, только обманываю себя, тешу разными иллюзиями... И мне это показалось столь далёким от меня, как будто я был не человек и родился где-то в ином мире, чем этот!.. Перевернулся я на другой бок и тут же погрузился в сон дальше... Только потом, днём, вспомнил, что просыпался ночью и было у меня такое ощущение, как будто этого мира вовсе нет, а есть какая-то яма бездонная, то есть совершенно чёрт знает что...

Воспоминание из детства: просыпаешься утром, выглядываешь с полатей, заспанный, а тятя уже, мрачный, сидит за бутылкой, смотрит куда-то напротив ненавидящим взглядом – уже набрался с утра пораньше!.. А потом со всего размаху как трахнет кулаком по столу!.. Я, конечно, прячусь под тулуп, чтобы тятю не видеть, уж больно он грозен в подпитии, кого хошь в бараний рог согнёт...

Алёна приснилась мне, была такая девочка по соседству, вертлявая, смешливая, с косичками, мне она нравилась очень, а я её обижал, думал, что если обижаю, то никто не упрекнёт меня, будто в Алёнку я влюбился... Этой же ночью мне приснилось, как меня убивают, схватили и ножом по живому телу режут какие-то мужики, а между тем вся окружающая обстановка – из моего детства, только дом, где мы жили, вроде не тот, а как будто мы у кого-то в гостях... И вот меня режут, и слышу я смех Алёнки и вижу, как в стороне дети играют, а среди них я сам... Страшно мне, что умру я, хочу я вырваться, а меня не пускают, ужасные лица ко мне приставили и что-то говорят, словно кровь мою пьют, что-то нехорошее, жуткое говорят... Ах, Алёнка, Алёнка! Где ты теперь, что с тобой стало!?.

На обочине дороги мы уселись на толстое, сухое бревно и стали курить, как в старо-давние времена. И нет никаких забот. Солнце помаленечку припекает, нас разморило, а мы курим, потихонечку ведём разговор, о том, да о сём, не спеша, степенно, и возраст обязывает... А в небе проплывает облачко, пушистое, мягкое, беленькое облачко, похожее на зайчика... И так хорошо отчего-то, так спокойно на душе. Ничего и не было в жизни плохого, всё списано по акту...

– Где это ты шлялся, старый хрыч?..
– Да у Ивана Косолапова...
– У Ивана Косолапова!.. Ишь ты, разгулялся! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки!..
– А что, я не имею права после трудов праведных о моей душе позаботиться?.. Врёшь ты, а потому и не дал тебе бог сознания человеческого!..

Как-то раз он спросил у себя: «Сделал ли я что-нибудь хорошее для кого-нибудь?..» и призадумался крепко. Вспомнил жизнь свою беспутную и мрачную и теперь только старость убелённая как бы прощала ему все его прегрешения.
– А я ведь убийца, – прошептали его губы и захотелось ему поведать страшную тайну, а потом подумал: «Всё равно не поверит никто!..» И спросил себя: «И зачем было жизнь отнимать, из какой корысти?..» Удивительно ему стало на свои деяния и вздох вырвался из его груди – и что он в эту минуту чувствовал: раскаяние, сожаление? Себя жалел или чью-то жизнь?.. Себя, может быть, отдал на растерзание, а мёртвым неведомо, да и живые не веда-ют, особенно молодые... Самая большая казнь – это, может быть, казнь жизнью, день за днём живёшь, рассыпаешься по кирпичику, никому ты не нужен, никто на тебя с топором не бросается. А лучше, если бы и бросился, да и всё бы завершилось разом на том... И что гнетёт, уж не то ли, что не знаешь, зачем дальше жить?.. Лет двадцать назад ещё знал, а теперь – теперь программа исчерпана, пули кончились, пулемёт замолчал... Тоже ведь... Анка-пулемётчица, мать твою!..

Глаз подрагивающий бельмом покрывается, тут уже хирургическое вмешательство требуется, иначе – слепота... Предметы окружающего смутно различаются, вот окно, льдом подёрнутое, а за ним снега и снега!.. На дороге, в полях, в лесах сумрачных, на крышах домов – снега белые, рассыпчатые!.. В воздухе миллионы падающих снежинок, и небо – из чистого снега, солнца не видать, и всю зиму скрыто будет солнце... И жизнь... эта жизнь... что это такое – жизнь!?. Почему живёшь, что хочешь этим сказать, что надобно тебе ещё?!. Она как будто в наказание дана, эта жизнь... День ото дня падает этот рассыпчатый, убаюкивающий снег, год от году!.. Замёрзшие слёзы бескровные тех, кого уже нет...

Маленькая девочка с куклами, чья-то внучка, мило воркует, бегает по травке, бабочка кружится возле её головы! Как это хорошо, родиться весной на белый свет и радоваться всему!.. И мелкие огорчения не испортят этого великолепия, этих солнечных брызг, растекающихся по домам, по травам и деревьям! Вот ручеёк течёт из чистого солнца!.. Ручеёк-ручеёк, скажи, куда ты держишь путь!?.

Что это там? Человек какой-то, с палкой идёт, останавливается на каждом шагу, от-дышаться не может, такой вот слабый, нездоровый человек! Только и знает, что дома целыми днями отсиживаться! Никто его никуда не приглашает, никто его ни о чём не спрашивает, а он многое мог бы порассказать...
– Дедушка Макар! День добрый!.. Как здоровьице!?.
– Ой плохо, сынок, туман перед глазами, туман!..
– Плохо видите?..
– Всё хорошо вижу и без глаз, всё очень хорошо вижу!..
Развевает тонкие белые волоски налетевший откуда ни возьмись ветерок... Где-то далеко, во многих парсеках кто-то летит навстречу братьям по разуму, а цена этого где?.. В чём цена возможности, которая и не снилась!?. Контакт, прежде всего контакт с разумными – а для него и перешагнули через дедушку Макара. Он не убивецкровопиец, он благороден в своих годах, в своём почтенном возрасте...

Отцы наши и деды наши жили однажды заведённым методом, зверя били, птицу, на войну ходили, на человека человек шёл, – ох, бедовые были люди, теперь всё быльём-травой поросло... Вся старая жизнь – мёртвая история, можно так трактовать, а можно этак... Поворачивай, как хочешь – как тебе удобнее!.. Предки были?!. Были, значит, пиши, все на подбор были, богатыри... Записал?.. Теперь пиши: «Умели многое и знали многое, чего и нам неведомо!..» Записал?.. Ну и в том же духе пиши – бумага, она стерпит... История не мёртвым нужна – живым... Юлий Цезарь был героем, Наполеон герой, ну и другие туда же, все молодцы-воители!..

Совершенна она, жизнь, даже в своих ошибках права, слепа она и тычется, как щенок тупоголовый в тысячу щелей, небось где-нибудь и пронесёт и выйдет какая-нибудь хитроумная штука, или существо, слишком приспособившееся, или открытие научное, или религия: можешь плакать от счастья, а можешь и так перетерпеть – пронесёт на этом свете, как из пушки, умрёшь – не заметишь, счастлив будешь, если подготовишься хорошо, всё равно что как украдёшь и грудь выпятишь для геройского креста. Грудь она всё выдержит, грудь – не спина... Мать-прародительница тоже небось грудью встречала отца-прародителя, а он весил неизвестно сколько, тяжёлым был, особенно со своей душой, которую любовь переполняла, одной её набралось бы столько, что она перевесила бы тот самый первоатом, из которого всё потом пошло...

Тело вытянулось, распрямилось, стало прекрасно в своём совершенстве. Окончательное приспособление... все функции исчерпаны... Хватит креветок поглощать, давить мух, теперь и червям будет чем попировать!.. Дедушка Макар, пожил ты в своё удовольствие, скажи же последнее слово!..

Светит солнце, ветер чуть колышет высокую траву, она мне по грудь... Иду я, легко дышу – живу и жить мне хочется, хочется солнце пить, как воду при жажде, когда горишь изнутри... Я числа дням не веду, знаю наперёд...
20 ноября 1981 г.