Глава 21 Напитать собою ближних

Из записок
1987
«Если мой крамольный муж-журналист не ходит за материалом для очередной статьи, то читает или пишет роман о своей жизни. Как-то отвез написанное машинистке на перепечатку и слышу:
- Рублей двести надо будет ей отдать…
А меж тем за последние два месяца давал мне только по сто пятьдесят, так что снова буду тянуть до своей зарплаты. Да-а, на его нерегулярные заработки от Бюро по пропаганде литературы за выступления по области и редкие публикации в газете жить нелегко, вот и накаляются и его нервы, и мои.
 …Сегодня пришел, и прямо от порога услышала:
- А я теперь нештатник в «Рабочем».
Выпорхнула из кухни:
- Да ты что? - И даже руками всплеснула: - Радость-то какая!
- Нештатником-то взяли, - погасил улыбку: - а вот в штат не захотели. Ну, что им Горбачев* и гласность! В белых тапочках видеть её хотели, так что нечего пока ожидать от этих коммуняк.
Попыталась народной мудростью утешить вновь испечённого нештатника… да и себя:
- Ну что ж, с худой овцы хоть шерсти клок.
…Всего несколько дней муж был улыбчив, но вот - опять… Да, понимаю. Крепко кусают его коммунисты из-за его «не тем светом» (как сказал о нём первый секретарь Обкома*) наполненных статей, но всё чаще не хватает выдержки сносить его срывы.
Тогда он пришел на обед. Старалась пододвинуть ему тарелки вовремя, а он ел и молчал. Вошла дочка, шутливо бросила,:
- Чего меня то не пригласили? Может, я тоже хочу есть.
И тут Платон... И мелькнуло же у меня: «Не зацепился б за свою любимую тему!», а и  зацепился:
- Да-а, чего ж её-то не пригласила?
И сразу стал развивать «тему до глубоких обобщений»:
- Не приучила семью всем вместе садиться за стол.
- Платон, - хотела притормозить его нарастающее раздражение: - собрать семью за столом можно при условии, если ритм жизни всех совпадает, а у нас… Один - на работе, другой - в институте…
- Не в этом дело… - прервал, раздражаясь: - Просто ты никогда не хотела этого делать. - Пожевал, проглоти: - Да в вашей крестьянской породе вообще не имели привычки вместе обедать и ели, когда хотели.
- Ну да, - попробовала заступиться за «крестьянскую породу»: - Кто - в поле, кто – в извозе, в сарае, на огороде… Только по праздникам вместе и садились за стол…
- Ха-а, - хмыкнул: - «садились»…
Бросилась дочка мне на выручку:   
- Па, ну когда ей собирать всех вместе и обслуживать? Вот ты сидишь, ешь, а тебе надо всё подать, убрать. Кто ж это сделает, если ни мама?
Я вроде как поблагодарила её:
- Ты, дочка, не объясняй этого папе, он всё равно не поймет.
И обернулась к нему:
- Платон, если все еще мечтаешь о завтраках-обедах всей семьей, то для этого, я думаю, тебе надо нанять экономку... или как они там, в вашей дворянской породе, назывались? Вот тогда бы она всё приготовила, поставила на стол, позвонила в колокольчик, а мы пришли и сели… если бы все дома были.
И тут он вдруг подскочил, схватил со стола самую красивую чашку и со словами: «До каких пор!» хватил ею об пол. Я застыла над раковиной, дочка склонилась над тарелкой, а он… Он вылетел в коридор, кинулся к обувной полке и уже затряс над головой ботинком:
- Развратила семью! Распустила детей!
В испуге я вскинула руку, перекрестила его и мелькнуло: «Не запустил бы в мой крест ботинком!» Но нет, не запустил. Лишь блеснули его посветлевшие глаза со сбившимися очками, он хлопнул дверью и ушёл… Мы с дочкой закрылись в спальне, сидели на кровати, она, закрыв лицо руками, плакала, плечики ее вздрагивали, а я уговаривала:
- Ну, брось, не плач. Ты же знаешь, что он может вот так... Обойдется, опомнится, одумается, извинится…
Но вдруг дверь в нашу комнату распахнулась и он прокричал:
- Ну не будьте вы такими!..
Кричал и еще что-то, а у меня лишь одно крутилось в голове: «Господи, хотя бы не запустил чем!»
И два дня ни с кем не разговаривал, а я всё надеялась: вот-вот подойдет!.. вот-вот извинится, а он… И сегодня подошла сама:
- Может, понял, что разговаривать в таком тоне с нами нельзя?
Нет, только усугубил:
- Вы… вместе с сотрудничками «Рабочего» втоптали меня в грязь. Я никогда вам этого не прощу.
Так значит за «сотрудничков», - и в который раз! - расплатились мы?

… И снова - в Карачев. В поезде всё болела и болела голова, поэтому до дома шла медленно, глубоко вдыхая свежий воздух, - а вдруг поможет? Нет, не помог.
А в хате холодно, неуютно. Присела на кровать, сунула руки в рукава. Подошла мама, посмотрела на меня, покачала головой:
- Давай электрогрелку включу.   
- Да нет… Лучше б печку затопить.   
Стоит рядом брат, расспрашивает о новостях, а я… как на грех!.. ничего не могу вспомнить… Наконец, затапливает он печку. В хате становится тепло, я оживаю, чуть отступает головная боль, и понемногу начинаю подметать, мыть пол, посуду. А потом строгаю привезённого замороженного кролика, чищу лук, чеснок, начинаю крутить мясо. Нет, не крутит мясорубка. Витька вынимает ножи, идет точить их в коридор. Приносит, вставляет, намеревается крутить.
- Да нет, я сама, - хочу опередить его.
Усмехается:
- Да ты не думай, - догадывается: – Руки я мыл, это они от угля такие черные.
И вот уже его, когда-то от замкнувшей электропроводки изуродованный палец, заталкивает в мясорубку кусочки мяса...
Пеку котлеты. Рядом крутится в грязнущем свитере пятилетний племянник Максим и вдруг слышу:
- И почему вы с Глебом всегда такие чистые?
Сварилась картошка… и  уже мама тянется к сковородке за котлетой.
- Ма, ну что ты… Сейчас подам на тарелочке.
- Да я уж и так привыкла, - ест с ладони.
А рядом Макс уплетает котлету и, поглядывая на меня, все приговаривает:
- Вкусно. Как вкусно!
Ну вот… В хате чисто, тепло, пахнет котлетами, мама сидит на кровати, попивает чай с пирожными, приговаривает:
- Спасибо тебе, спасибо. Образила нас, накормила... Спасибо.
А мне уже надо идти на автовокзал. И опять: «Как же больно от них уезжать! Но там, в Брянске, тоже мои родные».

… После записи передачи вошла в кабинет, села в свое любимое кресло: «Ох, хотя бы несколько минут побыть одной!» Но влетел Володя Гугля, - он подал заявление о выезде за рубеж: «Хуже там не будет... надо искать себя в жизни... только один раз живём... лучше там быть рабочим бензоколонки, чем здесь собкором». Слушала его, сочувствовала, согласно кивала головой… А когда ехала троллейбусом домой, подсела жена оператора Жени Сорочкина и всю дорогу перед моим лицом мелькала её сухая, маленькая ручка, скрипел, шипел голосок, на щеке я ощущала брызги её слюны, - проклинала Женьку, - и, прижатая к стеклу… прижатая не только её боком, но и ненавистью, смотрела в окно и мне до слёз было жалко и её, и Женьку, Гуглю… и мелькающие за стёклами исхлестанные снегом с дождём деревца… и Платона, и себя.
… Мои начальники взяли меня под ручки, повели: отметим, мол, «тринадцатые зарплаты». Да нет, знала: не «тринадцатые» приглашают отмечать, а будут уговаривать и дальше вести «Десятый канал».
И сидела в их уютном кабинете, пила ликер, потом коньяк… И не хотелось их, таких улыбчивых, огорчать, что ещё думаю: тащить ли опять эту ношу? Потому поблагодарила, встала:
- Эфир же прямой... А вдруг что случится?
И ушла в аппаратную. А там Миша-инженер протянул полстакана сухого вина, улыбнулся солнечно:
- Ну, пожа-алуйста, Галина Семеновна!
Разве можно было отказаться? И во мне такой хмель заиграл устойчивый! Мелькали разноцветьем мониторы, успокаивающе шумела аппаратура, а мы с Мишей говорили о космосе, душе, Гессе*, Волошине*, Коктебеле. Оказывается, и он поднимался к его могиле, стоял над плитой. Вот ведь как бывает! Ходил рядом очкастый, не очень-то заметный человек, а душа оказалась такой понятной, близкой!
Уже в двенадцатом часу ехала домой и думала: «А может, остаться на «десятом»?
Да, хлопотно, трудно, и домой каждый день возвращаюсь в двенадцатом. Но ведь интереснее, чем делать забубенные передачи на втором канале. Пожалуй, скажу завтра моим ласковым начальникам, что остаюсь.

… Мои сладкие мгновенья приходят, когда все улягутся, - «Наконец-то никому не нужна!» А вчера, когда все уснули, укрывшись пледом и надев наушники, до часа ночи смотрела концерт Пласидо Доминго*… Вот в такие минуты и опускается аура благости. И маленькая жизнь моя покажется нужной не только тем, кто рядом, но и тому, кто где-то ТАМ, в Вечности. Но как же стремительно тают эти мгновения! И хорошо, если входишь в привычное незаметно, но чаще...Чаще надо сделать усилие, чтобы очнуться.
… Проснулась, вошла на кухню... Мои сиамские близнецы, то бишь сиамские коты еще дремлют на диванчике, свернувшись калачиками... И почему-то сразу решилось: стреляйте в меня, режьте на части, а оставаться здесь, на кухне, и снова жарить картошку, крошить салат для моих милых деток не-бу-ду! Из-за них нервы даже за ночь не успокоились! Вчера-то… Вырвалась я на наш «земельный надел» только часа в три, – пока завтрак, обед приготовила, пирог с яблоками испекла… И так-то хорошо там работалось! Подгребла засохшие сорняки, посидела у костерка, высадила тюльпаны, побродила под березами, а когда ехала домой, подумалось: «Как же здорово, что есть у нас этот клочок земли! Вот сейчас приеду домой, ополоснусь под душем и сяду смотреть веселую передачу «Белый попугай». И приехала, и почти ополоснулась, когда услышала голос дочки:
- Ты посуду за собой никогда не моешь! И в туалете опять плохо за собой смыл!
На что сын что-то прокричал ей из зала.
- Дети, не ругайтесь! - пропела из ванной:
Нет, будто не услышали. Оделась, вышла:
- Сейчас же прекратите! - уже прикрикнула и я.
Нет, ноль внимания. Ну, и сорвалась... В слезах выскочила на балкон, Глеб - за мной:
- Мам, ты что?
А я подхватилась, накинула куртку, скатилась по ступенькам на улицу, перебежала через дорогу, в соседнем дворе плюхнулась на скамейку... Наревелась, нажалелась себя! Только в половине двенадцатого и пришла домой. Опять - снотворное… И вот сегодня, сбежав от детей на этот наш клочок земли, сгребала мусор, сидела у костра. Благостно-то как было, тихо! Только птички посвистывали.

… В «Новом мире»* прочитала статью Арсения Гулыги* «Пути к истине»: «Не может быть прямого пути к истине! Обязательно - отклонение в сторону и винтовая лестница - вверх и в сторону. Единоличная мысль подозрительна. Да здравствует многоликая мудрость!»
Наверное, так и есть. А в нашей родной стране… Нет, и все же произошёл сбой в «советской отлаженной идеологической системе» коль напечатали не только такую статью, но и «Белые одежды» Дудинцева*».

2020
Не хотелось смотреть сериал по этому роману, - тревожить душу, - и все же, со второй серии…  А фильм вот о чем: молодой ученый-генетик вопреки угодному партии и правительству Лысенко*, хочет продлить опыты своего учителя (уже высланного в Сибирь) по выращиванию нового сорта морозоустойчивого картофеля. И вот мечется он с этой картошкой, прячет от доносчиков свою опытную делянку в лесу, но петля на него уже наброшена, понемногу затягивается и тогда он, после самоубийства другого ученого, не вынесшего издевательства гэбистов*, ночью бежит, унося с собой в рюкзаке клубни нового сорта. Но за этот его побег вскоре расплачивается его ученица, - хватают её верные псы партии и в тюрьме она кончает самоубийством.
А финал фильма «светлый»: через несколько лет герой наконец-то разыскивает на поселении в Сибири свою любимую, которая уже отсидела десять лет; главный гэбист умирает, продавшийся ученый – тоже. И казалось: добро торжествует, но…
Но Боже, как же мучительно жить с этой пыткой в душе!.. Чем дальше удаляемся от социализма, тем мучительнее вспоминаю его.

«Начало ноября. С неделю было тепло, но вдруг подморозило. Как же неуютно, паршиво на улице! Будто висит в воздухе тонкий, пронзительный звук.
А на работе - бестолковое собрание постановочной группы… и надо всех успокоить, помирить; и подготовка к эфиру нервозная, спешная… и надо объединить операторов, помощников, диктора, редактора, выступающих, чтобы в эти тридцать минут стали они чем-то единым.
Но – домой… В троллейбусе дочитываю последние страницы об Альберте Швейцере*, а потом смотрю на мелькающие за окном фонари и думаю: «Какой поразительный человек! Столько знать, уметь, получить признание и уехать в Африку, чтобы лечить негров». И дожил до девяноста двух лет. И работал до последнего дня, а когда сердце износилось, сделал крест для своей могилы и вскоре умер. Какие дубы иногда возвышаются!.. среди нас – мелкой поросли».
А за окном, по голой земле, вперемежку со снегом, - змейкой вьюжила пыль.
А дома - дочка со своими проблемами, мрачный муж, которому стараюсь помочь…
А ночью - прокручивание дневного.
И только утром… За окном кружили и кружили снежинки, словно мои отрадные слезы после изматывающих душу часов.   

…С утра было пасмурно, стыло, но к полудню выпал снежок и от него словно светлее стало и всё преобразилось. Конечно, скоро он растает, а сейчас - чудо!
Иду из бассейна. И уже поднимаюсь по крутой лестнице, но вдруг вижу: под соседней горкой стоит... а вернее, медленно оседает на снег пацан, лицо в крови, кровь и на пальто, а пожилая женщина рядом с ним кричит:
- Упал! Разбился!
Подхожу, спрашиваю:
- Где здесь телефон?
Кивает вниз:
- Только под горкой, внизу.
По лестнице спускается мужчина, останавливается, предлагает:
- Я позвоню.
- Скажите, что скорая помощь пусть выезжает по адресу... - Смотрю на номер дома напротив: - По адресу Нижняя Лубянка тридцать семь.
Потом стучусь в дверь дома напротив. Выходит девушка, спрашиваю:
- У вас бинт и вата есть?
Она выносит. Стираю кровь с лица мальчика, а он… Он сидит бледный, глаза полузакрыты, тихо шепчет:
- Тошнит... Голова...
- Ничего, ничего… Потерпи.
Нас окружают, стоят, смотрят, ахают, а я сижу на корточках и поддерживаю мальчику голову. Но вдруг кто-то выкрикивает:
- Скорая!
И впрямь: внизу у лестницы стоит машина, а по ступенькам уже поднимается врач. Подходит, наклоняется над мальчиком:
- Голова кружится? Тошнит?
Отвечаю за него. Какие-то мужчины на скрещенных руках уносят его к машине…
Иду домой. И в душе бьётся, ширится хрупкое, светлое: «Помогла же, помогла человеку!»
А вечером в «Белых одеждах» читаю:
«Мир дан нам таким, каков есть: ни прибавить, ни убавить. И ты не колеси зря в поисках счастья. Оно - в тебе. Когда положишь плоть свою, чтобы напитать ближних; прольешь кровь свою, переплывешь моря страданий; вылезешь на берег еле живой... Тут счастье и найдет тебя».

*Михаил Горбачёв (1931) - Генеральный секретарь ЦК КПСС в 1985-91, президент СССР в 1990-1991 годах. 
*Обком - Областной комитет Коммунистической партии Советского Союза. 
*Герман Гессе (1877-1962) - Немецкий писатель и художник, лауреат Нобелевской премии.   
*Максимилиан Волошин (1877-1932) - Поэт, переводчик, художник-пейзажист, критик.
*Пласидо Доминго (1941) - Испанский певец, лирико-драматический тенор.
*«Новый Мир» - один из старейших (издается с 1925 года) ежемесячных толстых литературно-художественных журналов.
*Арсений Гулыга - Профессор, специалист по истории немецкой и русской философии.
*Владимир Дудинцев (1918-1998) - Советский писатель.
*Трофим Лысенко (1898-1976) - Украинский и советский агроном и биолог. Представитель псевдонаучного направления в биологии.
*Гэбист (нар.) - Сотрудники Комитета государственной безопасности CCCP.
*Альберт Швейцер (1875-1965) - Немецкий теолог, философ культуры, гуманист, музыкант и врач.

Фото: С внуком моя мама, Сафонова Мария Тихоовна. 1903-1994.