Глава 3. Лев

Наступила суббота, и я снова отправилась на занятия к Маргарите Виленовне. Идти к Загряжской не было никакой охоты, но этого очень хотела моя бабушка, уже заплатившая за пять занятий вперёд. Чувство морального долга не позволило мне ей отказать.
По пути мне, как назло, встретилась несносная Клавдия Матвеевна. Соседка вновь раскритиковала мой внешний вид, однако немного смягчилась, узнав о цели моего маршрута.
– Правильно, правильно, – одобрила она, – делом заниматься надо. Мама и тётя твоя тоже занимались музыкой. Хорошие девушки были, замуж удачно вышли. Тебя мы тоже скоро пристроим. Тем более, ходить далеко не надо. Через стенку твоё счастье живёт. Вечером сегодня, ради Христа, смой свою штукатурку и оденься прилично, грудь и коленки закрой. Мы к вам с моим Сёмочкой в гости заглянем.
– Он ваш внук? – предположила я, уже ненавидя этого Сёмочку не меньше, чем и саму навязчивую Шмагину.
– Да, и ещё какой! Он у меня парень видный. Здоровый, крепкий, дородный, упитанный! Ты не хохочи при нём, как дура, во всё горло, а лучше что-нибудь для него вкусненькое приготовь. Он у меня кушает хорошо, особенно свеженькое, натуральное любит. Что послаще, посочнее, пожирнее. Вчера три тарелки борща за обедом съел. Блинков на ужин напекла – не успела и глазом моргнуть, как они всё с другом своим съел. Оба красавцы. Жаль, девицы современные этого не видят. Варить, жарить и печь не успеваю, да и стирать приходится много. Погулять он с товарищами любит. Как уйдёт – так и гуляет по дню, по два. Без синяков никогда не возвращается. Ты вечером талию так сильно не обтягивай: он худышек не любит. Хозяйка ему нужна, работница, а не куколка на цыплячьих ножках.
– Простите, но я опаздываю. И этот вечер у меня занят, – вежливо закончила наскучившую беседу я и понадеялась, что Клавдия не приведёт ко мне сегодняшним вечером своего прожорливого медведя.
Кое-как отделавшись от соседки, я покинула дворы пятиэтажек и поспешила по старой деревенской улице к новому дому Маргариты Виленовны. На часах уже было десять минут одиннадцатого, вынужденный неприятный разговор заставил меня опоздать.
 «Через минуту я снова увижу Загряжскую, – пронеслось в моей голове во время подъёма по ровным ступенькам. – Она, конечно же, спросит меня о том, что было в среду. Что я ей скажу? Что забыла выключить утюг? Что мне позвонила бабушка? Нет…. Он всё видел. Он всё ей уже, конечно, рассказал. Какой волшебный у него голос, какая потрясающая фигура! Интересно, кто он ей. Наверно, сын. Или…. Неужели внук?».
Обречённо вздохнув, я лениво протянула руку к звонку и нажала на кнопку. Дверь открылась. Мои губы уже разомкнулись для того, чтобы произнести простодушное извинение, но мне вовсе не понадобилось этого делать.
В дверном проёме появилась не учительница музыки, а высокий и плечистый, немного сонный парень. Тот самый красавец, которого я видела вчера в уютной комнате с зелёными обоями. Он выглядел очень взросло и мужественно, лет на двадцать, но был при этом так красив, что у меня снова захватило дух, как на краю опасной пропасти. Нет страшнее пропасти, чем та, в которую хочется сорваться  – он безмолвно заставил меня убедиться в этом.
Я никогда не думала, что серые глаза, особенно мужские, могут быть так красивы. Но то, что я увидела, повергло меня на несколько минут в восхищённое оцепенение и заставило навсегда забыть прежний предрассудок. Из-под изумлённо взлетевших вверх тёмных бровей на меня пристально и неподвижно смотрели насыщенно-серые, как осеннее пасмурное небо, и такие же глубокие очи. Контур его гордо улыбающихся губ был так тонок и изящен, что всё внутри меня затрепетало. Две идеально симметричные плавные волны оканчивались в приподнятых уголках рта мягко и нежно, переходя в бархатистую поверхность гладко выбритых щёк.
Мне на протяжении долгого времени было довольно трудно понять, что такое мужская красота, каковы её критерии, насколько понятие о ней расходится с красотой женской. У меня не было чёткого идеала, хотя желание приобрести его всё чаще в последнее время закрадывалось в душу. Я хотела любить. Взаимно, горячо, безумно любить. Серьёзная взрослая любовь, жгучая страсть, притяжение и желание – всё это было для меня самой интересной неразгаданной загадкой. Но даже полное отсутствие опыта в любви не помешало мне услышать своё сердце. Неведомый внутренний голос подсказывал, что моя мечта начинает сбываться. Стоило лишь мне взглянуть на него, как что-то приятно согрело меня изнутри. Дыхание мгновенно участилось. Мысли в голове стали теряться и путаться. Около минуты мы стояли неподвижно и безмолвно разглядывали друг друга: он – меня, я – его.
Накинутая наспех, не застёгнутая на три верхние пуговицы синяя рубашка обнажала верхнюю часть его широкой и твёрдой бежевой груди. На  шее молодого незнакомца поблёскивала в полутьме прихожей золотая цепочка, запястье отяжеляли крупные наручные часы.
– Привет, – глядя на меня с высоты ста восьмидесяти с лишним сантиметров, непринуждённо и легко произнёс он таким тоном, будто мы давние знакомые, а то и хорошие друзья.
– Здравствуйте. Мне Маргарита Виленовна Загряжская нужна, – не переступая порога, негромко и немного растерянно вымолвила я.
Губы парня изогнулись в насмешливой и хитрой улыбке, отчего по моему телу пробежала приятная сладкая дрожь:
– Я тебя помню. Так что не говори, что это не ты. Ты северяночка. Та самая, с которой занимается моя грэндмаман. Зачем сбежала вчера? Зашла бы ко мне, поболтали бы. Я не кусаюсь, – усмехнулся он и неравнодушно взглянул на мои веснушки. – Припудриваешь? А зря. Они тебе очень идут. Это не недостаток, а особенность. Не знаю, как другие парни, но мне нравятся особенные девушки.
Обычно в таких случаях я горячо возражала и только старательнее замазывала щёки тональным кремом. Но сегодня что-то вдруг переменилось во мне. Его искренний доброжелательный комплимент ничуть не разозлил и не обидел, а заставил только благодарно улыбнуться и скромно опустить накрашенные чёрной тушью ресницы.
Парень отступил немного назад, и я, вся разомлевшая от его тёплого взгляда, доверчиво шагнула в комнату. Было что-то магически притягательное в подвижных складках его благородных век, решительном изгибе выразительных тёмных бровей, правильном овале лица и чёткой линии подбородка, плавно переходящей в матовую царственную шею. Однако естественный инстинкт самосохранения, пробудившийся даже несмотря на мою сильную симпатию к молодому незнакомцу, не позволил мне надолго задержаться наедине с ним в тёмной прихожей.
– А где Маргарита Виленовна? – заглянув в светлую, но пустую гостиную, ошеломлённо спросила я и немного испугалась мгновенного пожирающего взгляда, который он, будто шутя, на меня бросил.
– Уехала в Ульяновск ненадолго, – продолжая очаровывать меня естественными, но будто актёрскими движениями бровей и ресниц, ответил он и вальяжно облокотился на стоявшую рядом ширму. – Так и сказала тебе передать.
Он говорил с каким-то жарким придыханием, расслабленно-усталым и вкрадчивым голосом, который, казалось, и не мог быть другим. 
Я искренне обрадовалась тому, что хотя бы на непродолжительное время буду освобождена от рутинных занятий с придирчивой и вредной учительницей, но уже в следующую минуту замерла от страха.
Незнакомец совершенно спокойно захлопнул входную дверь, явно не намереваясь выпускать меня из пустого дома.
– Сыграй мне, – падая на диван в гостиной, небрежно проронил он.
Такого поворота событий я никак не ожидала. Мало того, что заманил меня в квартиру, так ещё и приказывать вздумал! Будто я служанка его. Или что-то в этом роде. Так почему же я послушала этого возомнившего о себе гордеца? Почему прошла в гостиную, опустилась на круглый стул у фортепиано и открыла ноты? Мои руки уже покорно легли на клавиши, пальцы левой руки встали на первый аккорд полонеза, а правая едва не нажала первую ноту…. Нет! Разве можно позволять незнакомцу так манипулировать собой? Ему может показаться, что у меня совсем нет чувства собственного достоинства. А этого никак нельзя было допустить. 
– Я незнакомым людям не играю! – глядя на его нечёткое расплывчатое отражение в гладко отполированной поверхности дорогого инструмента, как можно строже и надменнее сказала я. Но голос всё равно прозвучал не так уверенно и громко, как бы мне этого хотелось.
Мои слова заметно оживили по-домашнему развалившуюся на диване фигуру. Он стремительно приблизился ко мне и ненавязчиво, однако и не случайно коснулся тыльной стороной ладони моих волос. «Ну, знаешь, это уже неслыханная наглость!» – внутренне возмутилась я, но не почему-то не решилась сказать ни слова поперёк этому странному красавцу. 
– Так давай познакомимся. Лев! – с какой-то непонятной для меня торжественной гордостью произнёс он, опираясь на клавиатуру по обе стороны от моих полусогнутых локтей.
– Я вижу, что лев, – косясь на гипсовую скульптурку, украшавшую верхнюю крышку рояля, с неприязнью сказала я, но уже в следующую секунду упрекнула себя в несообразительности.
– Вообще-то Лев – это я! Лев Загряжский, – развернув меня к себе за плечи на чёрном крутящемся стуле, с тщеславной усмешкой представился он и заулыбался так широко и искренне, что я просто залюбовалась им. – Очень забавно, что ты этого не знаешь.
Будь на месте кто-то другой, одноклассник или мальчишка из соседнего двора, я бы так лаконично и находчиво осадила его, что он долго бы ещё помнил об этом. Но один лишь вид этого взрослого и безупречного Льва не давал мне ни придумать колкую, ставящую в тупик фразу, ни даже шевельнуть губами. Мне безумно хотелось повиноваться ему, и я ужасно боялась, что он разглядит мою слабость.
– А тебя как зовут, Рыжик?
Боже, что он сделал со мной! Рыжик…. Моё сердце растаяло, облившись чем-то горячим и сладким, похожим на вкусное нежное мороженое. Моя грудь зацвела неувядающей любовью, стоило мне только услышать в этом низком переливчатом голосе тёплую ласку.
Он не был нетерпелив, наслаждаясь моим состоянием, причиной которого стало одно-единственное произнесённое им слово. Серые глаза Льва изображали наигранное лёгкое удивление, но мне нетрудно было разглядеть в них две самолюбивые и довольно наглые искорки победного огня. Не убирая тёплых рук с моих плеч, он опустился на стоящий рядом обыкновенный стул – тот самый, на котором раньше сидела Маргарита Виленовна, – и окинул пристальным изучающим взглядом моё лицо.
– Полина, – негромко пролепетали мои губы, и их уголки сами собой поползли вверх. – Мотылькова.
– Твоё имя тебе очень идёт, – чуть прищурив глаза, негромко вымолвил он. – Оно означает «солнечная». Ты яркое, горячее, ласковое солнце, которое скрыла северная полярная ночь.
– Ты говоришь, как поэт, – неосознанно сорвалось с моих губ.
– Я никогда не называл себя поэтом. Но я пишу песни: и музыку, и тексты…. Для себя, для других. Причём, знаешь, довольно успешно, – самодовольно добавил он. – Неужели ты и правда ничего обо мне не слышала? Вспомни! «Малиновые ветра», «Танцующие в пламени», Всероссийский Московский фестиваль театрального искусства. «Золотая Ника» в руках Лео Загряжского…. «Новая волна». Сцена Петербургского театра, праздничные концерты. Ты хотя бы на Новый год включаешь телевизор?
Я всегда немного стыдилась, когда меня уличали в незнании какой-то крупной знаменитости. Мне хотелось идти в ногу со временем, но это получалось не всегда. Причиной этого была и удалённость моего посёлка от крупных городов, и замкнутость круга друзей, и ограниченность времени, которое я проводила в интернете. Безусловно, я была зарегистрирована в сине-голубой социальной сети, имела электронный почтовый ящик, использовала ресурсы всемирной паутины для подготовки домашнего задания. Но дальше вышеперечисленного дело заходило редко. Когда подкалывали подруги, всё можно было легко свести к шутке вроде «Ну, это же я» или «Вы же знаете, что я у вас самая главная чукча», а потом вместе посмеяться над собственным незнанием. Но мне довольно редко приходилось попадать в такое неловкое положение. В посёлке меня считали продвинутой личностью, активисткой, спортсменкой, талантливой танцовщицей и пианисткой. Чаще место незнающих о чём-либо известном, наоборот, занимали мои знакомые ровесницы, которым приходилось растолковывать, что к чему. Теперь я сама попала в западню своей непросвещённости и решила, что надо как можно скорее из неё выбираться.
– Я не местная просто. Наверно, поэтому, – попыталась оправдаться я, хотя и понимала, что оправдание моё звучит довольно глупо.
– Я тоже не местный.  Из Питера. Ммм…. Обожаю свой город, – с искренним патриотизмом признался Лев. – Зимой он бывает довольно суров, но это ему очень к лицу. Прекраснее всего в нём лето – свежее, тёплое или прохладное, без мучительной жары и засухи. В июне можно до утра писать стихи, не включая света. Мой первый альбом называется «Белые ночи». Совсем как повесть Достоевского. Да и не в этом суть. Европа близко. Люблю ездить в Петергоф и смотреть на Финский залив. По Невскому, по Дворцовой набережной, по Гороховой бродить люблю, вообще весь исторический квартал наизусть знаю. И не только. По-моему, Петербург – самое нормальное место во всей России. У него прекрасные перспективы. Ты так не думаешь? Тебе, наверно, Москва больше нравится. Кремль, Красная площадь, Успенский собор, где Иван Грозный на царство венчался, известные на всю страну часы на Спасской башне. Я угадал?
Я смущённо отвела глаза и по-детски пожала незагорелыми плечами. Признаваться в том, что мне не доводилось побывать ни в одном из этих городов, почему-то очень не хотелось. Но влюблённая улыбка всё ещё не сходила с моего лица. Я невольно любовалась им, его загадочно-лукавым взглядом, движениями его притягательных, тонко очерченных губ. И он чувствовал это, продолжая смело покорять моё сердце. Чтобы избежать дальнейших расспросов, я набралась смелости и задала ему вопрос, который меня уже давно волновал:
– Значит, это ты так красиво играл на гитаре?
– Значит, я, – с усмешкой ответил Лев. – А что?
– Ничего…. Просто я сразу поняла, что это ты, – влюблённо улыбнулась я ему в ответ, вопреки всем попыткам сделать каменное лицо. И в тот же миг упрекнула себя в излишней искренности.
Лев посмотрел на меня, как на сумасшедшую, но не без явственной симпатии. Помимо мелких веснушек на щеках, его явно привлекали мои большие голубые глаза, мои блестящие на солнце, рыже-русые волосы, к которым он уже не раз и не два прикоснулся, моя стройная фигура. Но гордый взгляд парня был опытен и горд, в насыщенно-серых радужках не виднелось ни отблеска волнения – только абсолютная уверенность в победе и царственное величие. Вероятно, в его страстных объятиях побывала уже не одна женщина. И не две, и не три.
– А я сразу понял, что ты по уши втюрилась в меня, – без зазрения совести, совершенно спокойно, как и Загряжская, эгоистично выпалил он.
Это заявление меня ужасно разозлило, хотя и было совершенно правдиво. Да, я была влюблена в него…. В знаменитого актёра, поэта, композитора, музыканта и певца. В избалованного и тщеславного красавца из далёкой северной столицы России. В того, о котором, должно быть, грезят сейчас сотни девушек из разных городов, посёлков и сёл. «Конечно, ему было нетрудно догадаться, что он мне очень нравится. Но зачем, зачем так резко и иронично говорить об этом прямо мне в лицо? – с досадой подумала я. – Как это унизительно и бесчеловечно – смеяться над чужими чувствами! Нет, ни за что не признаюсь!».
– С чего ты это взял? – безуспешно заставляя себя смотреть на него равнодушно, почти без промедления нахмурилась я.
– С того, что ты даже сейчас любуешься мной. Всё во мне привлекает тебя: мои глаза, мои губы, мои волосы, моё тело,  – не без удовольствия перечислил Лев и широко улыбнулся себе в висящее на противоположной стене, обрамлённое позолоченной рамой зеркало. – Я дико нравлюсь тебе, признайся!
Я больше не смогла это терпеть: кокетливые комплименты, чередующиеся с насмешливыми упрёками, интригующие знаки внимания вперемешку с высокомерными унижениями. Его глупое жеманство и себялюбивые звёздные выходки начинали раздражать меня ещё больше. «Он ещё несноснее, чем Загряжская! Недаром в народе говорят, что яблоко от яблони недалеко падает, – с озлоблением подумала я, но быстро остыла. – Боже, ну зачем он такой красивый?! Зачем я пошла в эту закрытую комнату и напоролась на него?! Я теперь и вздохнуть спокойно не могу, в глаза ему глядя! Нет, надо поскорее бежать отсюда, пока он окончательно не свёл меня с ума своими флюидами!».
Я попробовала встать, но его ладони властно легли мне на плечи. Как приятно и как тревожно мне стало от этого прикосновения сильных мужских рук!
– Ты не уйдёшь отсюда, пока мне не сыграешь, – с лёгким коварством вымолвил он твёрдым и горячим полушёпотом. – Это мой дом. Так что изволь выполнять в нём всё, что я скажу. 
Жестокий наглец! Как он мог так коварно со мной поступить?! Но противиться его воле я больше не могла. «Ладно, сыграю. Может, хоть совесть проснётся», – начиная мою любимую мазурку, подумала я и услышала, как Лев стремительно подошёл к инструменту, – Вон сколько здесь статуэток стоит! Если ты, как и Загряжская, к чему-нибудь сейчас придерёшься, я в тебя точно чем-нибудь потяжелее запущу! Хотя бы этим гипсовым львёнком».
Но подобные мысли покинули меня, когда из-под клавиш полилась мелодичная, полная светлой грусти музыка. Я играла, стараясь сосредоточиться на ритме и аккордах, но это было очень трудно. Он стоял за моей спиной и смотрел на меня, на мои дрожащие от волнения и напряжения руки очень пристально. Лев не мешал моей игре ни словами, ни прикосновениями, но какое-то необъяснимое предчувствие подсказывало мне, что неспроста такое длительное абсолютное затишье. Ещё мне казалось, что на эти три-четыре минуты вся Земля замолкла, остановившись на своей орбите. Исчезло расстояние. Исчезло пространство и время. Словно во всём мире звучала  одна только эта музыка: красивая и печальная. Непрерывная и всеобъемлющая, как и жизнь. А в ней, в её незримых бушующих волнах, тонули два сердцебиения, навеки слившиеся в единое неразделимое целое. И самым удивительным, самым необъяснимым для меня было осознание того, что Лев сейчас чувствует абсолютно то же самое, что и я. «Нет, это безумие!» – переходя на заключительное медленное легато, нажимая последние аккорды, подумала я. Но не успела вернуться из мира фантазий в реальность: Лев не позволил мне этого сделать.
Когда я закончила, парень пододвинул стул и уселся ко мне до неприличия близко. Мои глаза широко распахнулись и испуганно застыли, оказавшись на одном уровне с парой горячих, как угли, чего-то пламенно жаждущих мужских зрачков.
– Ты отлично постаралась и заслуживаешь хорошей награды, – горячо прошептал он и нежно обвёл кончиками своих тёплых пальцев контур моих слегка приоткрытых от изумления и растерянности губ. – И я даже знаю, какой.
Я снова вскочила, порываясь сбежать, но только усугубила ситуацию. Без труда воспрепятствовав моему побегу, Лев ловко обхватил мои худые запястья и сделал два решительных и быстрых, заставивших меня попятиться шага. Я не успела опомниться, как оказалась зажата им в угол между боковой стороной чёрного фортепиано и светлой, оклеенной дорогими обоями стеной, в тени высоких и причудливых комнатных растений в изысканных напольных вазах. Серые глаза Льва, ставшие ещё огромнее, полыхали звериной страстью. Исключительный, кисловатый с привкусом лимона запах его одеколона, аромат тёплой кожи, тесное соприкосновение с его твёрдым мужественным телом – всё это просто ошеломило меня, заставив утонуть в водовороте новых эмоций и незнакомых ощущений. Я ещё ни разу в жизни не находилась к парню так близко, особенно к такому красивому и взрослому. Почувствовав мою женскую слабость, он придавил меня к стене ещё сильнее – так сильно, что мне стало трудно дышать.
Умело воспользовавшись моим замешательством, Лев провёл ладонью по моим волосам, обвил рукой мою талию и прежде, чем я успела испугаться и оказать сопротивление, вплотную приблизился к моему лицу. Пытаться вырваться уже было слишком поздно, и предпринятая мною отчаянная попытка не увенчалась успехом.
Когда его мягкие и влажные, соблазнительно пахнущие мятой губы нашли мои, и я ощутила их божественный вкус, всё вокруг запылало для меня ослепительным розовым пламенем первого в моей жизни любовного блаженства. Он начал целовать меня медленно и нежно, растягивая удовольствие каждого лёгкого касания, но вскоре не выдержал и резко углубил свой поцелуй, самозабвенно погрузившись в слегка увлажнённую  мякоть моей тёплой кожи. Вновь и вновь вбирая в рот мои загоревшиеся уста, Лев слегка покусывал их и ещё сильнее обжигал своим свежим дыханием.  Мои глаза доверчиво сомкнулись, руки бессильно опустились, а мышцы лица безвольно расслабились, предавшись томительной неге нежданного искушения.
Оторвавшись от моих губ с ослепительной самодовольной улыбкой, Лев перевёл учащённое дыхание и посмотрел на меня повелительно и важно, как на свою собственность. Внутри у меня всё закипело от ожесточённой борьбы между негодованием и страстью, злостью и симпатией. 
– Только не говори, что тебе не понравилось, – весело сомкнув мои всё ещё слегка разомкнутые губы секундным поцелуем, опередил меня он. – Всё равно не поверю.
Я только сейчас с тревожным изумлением заметила, что обнимаю его за плечи. Но не это было самым страшным, а другое: мне ужасно не хотелось размыкать этих объятий. Целовать его, ласкать, гладить щёки и волосы. «Нет! Ты должна отчитать его, – шепнула мне разгневанная совесть. – Для приличия хотя бы. И посильнее, поувереннее. Он не должен понять, что ты уже совершенно потеряла волю». Я набрала в лёгкие воздуха, сжала кулаки и грозно взглянула на него исподлобья.
– Дурак! – вот всё, на что меня хватило.
Дальше мои околдованные едва знакомым красавцем губы говорить наотрез отказались, как я ни приказывала им. Они мелко подрагивали и безумно желали опробовать кожу его слегка колючих щёк, матовой шеи, тонких и подвижных век... Мне становилось страшно от того, что он, возможно, почувствовал, что происходило со мной. Грозовое небо его глаз вспыхивало опасными молниями новых желаний, которые не могли не вызывать во мне нешуточного волнения и целомудренного страха.
– Что тебе ещё от меня нужно? – испуганно, но с каким-то неожиданным для самой себя любопытством спросила я.
Лев отпустил меня и тихо засмеялся.
– Больше ничего. Теперь свободна. Иди домой. Или куда ты там хотела, – выходя из озеленённого уголка своей гостиной, радостно разрешил он.
Но мне уже совсем не хотелось уходить. Сам его ответ по какой-то непонятной причине меня немного огорчил. Как маленький ребёнок, впервые в жизни попробовавший сладкую шоколадную конфету и полюбивший её вкус, я захотела ещё и ещё. Мне хотелось побыть с ним ещё, поговорить, неважно о чём, главное, с ним. С
– Когда, ты сказал, Маргарита Виленовна придёт? – придав своему голосу как можно больше безразличия, невнятно пробормотала я.
Моя попытка вести себя так, будто ничего не случилось, показалась ему забавной
– Не придёт, а приедет. Чёрт её знает, – махнул рукой Лев и, обворожительно улыбнувшись, слегка прищурил левый глаз. – Что-то я очень сомневаюсь, что она тебе сейчас так нужна.
– Ты прав, – согласилась я и опять ему в ответ невольно улыбнулась, но тут же сознательно стёрла со своего лица влюблённую улыбку. – Ты не хочешь извиниться передо мной?
– За что? – с самым невинным видом округлил свои искрящиеся серые глаза Лев, приведя меня в крайнюю степень нежной ярости.
– За то, что ты сделал со мной! – обрадовавшись тому, что между нами снова завязался разговор, как можно суровее упрекнула я и слабо толкнула его ладонями в грудь.
– А что я сделал? Ничего противозаконного. Я просто поцеловал тебя, Рыжик. Вот и всё, – взяв меня за руки, непринуждённо ответил он. – Тебя проводить? 
– Не надо, – вопреки своему нежеланию расставаться с ним, ответила я и высвободила свои ладони.
– Как знаешь, Рыжик. Всё равно ты теперь моя, – подавая мне мою небольшую оранжевую сумочку, с уверенной улыбкой произнёс он.
Спотыкаясь около входной двери на плиточном полу, я поспешно застёгивала босоножки. Моё влюблённое сердце дико колотилось в висках. Мою душу изнутри что-то приятно и сладко жгло, и она просто не могла не отзываться на его ласку. Мои губы, познавшие неповторимый, ни с чем несравнимый вкус первого поцелуя, казались мне совершенно другими. И сама я стала другой.