Три поколения мужской любви

«Три поколения мужской любви»

1.
Мой дед был танкистом на Курской дуге. Я горжусь им. Я удивляюсь, как он выжил. Боевой у меня дед. Но он жуткий марксист, такой же жуткий, как я — христианин. Он мне говорит: «Убил человека, покаялся и всё, совесть чиста?» Я парировал словами Ницше о том, что наказание бессмысленно, что наказание — торговля, выкуп. Невозможно компенсировать человеческую жизнь, а государство компенсирует убийство одной личности наказанием другой. А христианин свою душу чистит всю свою церковную жизнь. Христос пришёл к мытарям и блудникам. «Совсем тебя попы окрутили!» — заявил дед. «Попы присваивают себе слишком большой куш общественного производства, они паразиты на теле общества. Они интересны только в качестве театра». Дед сказал это на повышенных тонах.

Когда мы с дедом начинали спорить о философии и особенно о политике, то все домочадцы убегали в другие комнаты.  Это были бури. Я говорю: «Белые и красные должны примириться для блага будущей России!» А он мне: «Это вечный бой, битва до победного конца». Это был последний его прижизненный разговор со мной,  который запомнился. Деда похоронили с воинскими почестями. Его медали и ордена стали семейной реликвией, сберегаемой отцом.

2.

Его жена, моя бабушка, прожила чуть больше. Но именно она привила мне любовь к классической музыке, опере и балету. С ней мы обсуждали индуизм и египетские космогонии. Она была физиком по образованию, часто читала мне о Эйнштейне, о НЛО, о «Филадельфийском эксперименте». Она же читала мне как сказки древнегреческие мифы. Когда я поступил в университет, она проходила всё, что проходил я: философию, демографию, историю искусства и другие предметы.

Дед и бабушка были слишком разные: он — коммунист до мозга костей, она — утончённая любительница иррационального и чувствительного. Я вообще удивляюсь, как они сошлись.

На похоронах бабушки я плакал навзрыд.


3.

Мой отец — доктор филологических наук, знаток Серебряного века русской культуры. Он любил мать, но изменял ей («из поэтических чувств»). Поэтому они и развелись. Реликвии деда остались у матери, потому что героем был её отец — мой дед. Отец женился на какой-то украинке и уехал в Харьков. Мама наша себе нового мужа, Василия Петровича Сафьянова, тоже какого-то учёного (системный аналитик, синергетик). Мой отчим силой заставил меня написать кандидатскую. Тема моей кандидатской звучала так: «Зло в шедеврах европейской литературы». Дядя Вася был доволен. Чего не успел сделать отец, сделал отчим. Мне он был всегда неприятен; отца я любил, и мы переписываемся с ним по электронной почте. Василий Петрович хотел сделать из меня «мужика», тогда как отец хотел видеть во мне «настоящего мужчину». Дядя Вася был несколько ниже планки интеллигентности нашей семьи. Он зачал мою сестрёнку Олю, за что я ему благодарен. Хотя мой отец мог бы и сам подарить мне сестру. Мать любила его, и я с этим смирился, и это отдалило мать от меня. Я перестал быть «её сыночком», а стал «отпрыском». Это была полная сепарация. К этому же времени относятся мои отношения с Аней Медок.

4.

Аня Медок была в нашей школе новенькой. Она часто меняла школы, потому что её родители постоянно переезжали, снимая квартиры в разных частях Москвы. У Ани был потрясающие каштановые волосы, медовые губы, серые глаза. Во всём её облике была лёгкость и невозмутимость, грация и гармония тела.

Ане было двенадцать лет, когда мы познакомились (её посадили рядом со мной). «Мы шли навстречу». Я провожал Аню домой, по дороге покупая ей мороженное. Я давал ей списывать по всем предметам: от химии до литературы, от математики до МХК. Аня взрослела быстрее меня. А замыкался в себе, любил и не знал, как эту любовь выразить. Она научила меня пить пиво. На выходные она приглашал к себе (родители её не были против). Ей брат Мишка меня запомнил; когда я приходил, он показывал мне свои игрушки, хвастался.

Я был Ане другом. За «своего парня» она меня не считала. Она лишилась девственности летом в Крыму, когда ей было 14 лет с каким-то нахальным хлыщом. С того времени она начала рассказывать о своей половой жизни, а потом жаловалась, что её считают потаскухой. (Интересный момент: её папа сам купил ей противозачаточные таблетки. «Я для дочери беру», — ответил он на немой вопрос аптекарши.) Но мы с Аней это пережили. И мы с ней начали встречаться. Мне приходилось удовлетворять её похоть, чтобы это не сделал кто-нибудь другой (а ведь у меня само слово «секс» вызывает краску на лице и бунт в сердце). Мне нравилось следить за её реакцией на сюжетный ход, когда мы сидели во тьме театра или кинотеатра. Я пытался, как моя бабушка, привить Ане любовь к опере, но Аня не поддавалась. Она любила мороженое. Она любила медведей. Я на все праздники ей дарил плюшевых и фарфоровых мишек.

Но увы, семья Ани вернулась в Крым. Со мной она не могла оставаться. От моей науки доходу не было, моя научная и преподавательская деятельность с трудом кормила одного меня, а Аня хотела семью. Так мы и расстались. Единственное, о чём я жалею, что она лишила меня девственности, принудила меня к сексу до брака. Что я скажу будущей жене?

5.

Все мы — люди. У всех разные убеждения и семейные положения. Мы устраиваем себе маленькие трагедии, и жить без этого не можем. Есть какое-то проклятие, что наша любовь не получается: ни у меня, ни у отца, ни у деда. Что это за проклятие? Будем же благодарны тем, кто на любит, любил или ещё полюбит.

23 января, 2014 года, Москва.