Ворон таинство жизни Глава 2

   Глава 2
   «Искра»
   Мой сон был наглым образом прерван. Голос, женский голос настойчиво звал меня из царства Морфея.

- Ворон, эй, Ворон! Вставай, соня!
- Ну что ещё? - я недовольно морщусь, сонно зеваю и приоткрываю по очереди сначала один глаз (ну точно - девушка), затем второй (а не дурна, весьма не дурна). Сдерживая грузинское "вах!" и характерное прицокивание языком, я из лежачего положения принимаю сидячее. С трудом. Сон на мраморном полу весьма ощутимо отозвался в некоторых частях тела... Окидываю девушку уже более осознанным взглядом. Она сидит на невесть откуда взявшемся тут массивном булыжнике, одетая "аля" амазонка. Тугой хвост пшеничных волос искрящимся потоком буйной реки ниспадает с затылка через плечо, ненароком касаясь пышной девичьей груди, так изящно и ненавязчиво прикрытой лёгкой льняной блузой. Стройный силуэт заточён в крепкие узы корсета, выполненного из китового уса и коричневатой кожи, выточки из золота на котором подчёркивают самые аппетитные черты её фигуры... Облизнулся, как-то вдруг пить захотелось... Или не пить... Мотнул головой, стряхивая наваждение из вороха желаний. Продолжил осмотр незнакомки. Коротенькая юбочка из той же кожи идеальной длинной своей в выгодном свете открывает взору стройные спортивные ножки, икры которых нежно, можно сказать любовно обнимают сапожки мягкой кожи того же цвета на прямой подошве.

   Вроде бы ничего не забыл... Ах, нет - глаза! Изумруды её глаз излучают манящий опасный свет. Хитрый прищур выдаёт задорный, неукротимый характер. Наклон головы намекает на неуправляемость, вздорность, взбалмошность натуры девушки. Положение плеч говорит о нужде в защите, изощрённо скрываемой за прочими недостатками... Оригинальный букетец, однако... Тонковатые губы застыли в лукавой, по-детски радостной улыбке, обнажая крепкие жемчужины зубов.

- Ты кто, красавица?

   Золотистой трелью соловья разнёсся по туннелю смех незнакомки, отражаясь о его своды мириадами отголосков эха. Она с радостным возбуждение вскочила на ноги, подбежала ко мне, схватила тёплыми влажными ладошками за щетинистые щёки и, приблизив своё лицо к моему на столько, что носы наши соприкоснулись, распахнув широко, широко свои глаза, тихо прошептала:

-Ты не узнал меня, птенчик?

   Ну, вот зачем? Ну, вот к чему надо было подобным образом портить такое удачное моё впечатление?  Все мои знакомые, а их единицы, знают одно золотое правило «хочешь жить, не играйся с интерпретациями моего прозвища»…
Мои пальцы непередаваемым образом сжались на её хрупком горле. Но к моему глубокому разочарованию, не смотря на все мои потуги, за этим не последовало ни испуганных хрипов, ни попыток вырваться, ни метаний в железных тисках моих пальцев, ни даже умоляющего о пощаде взгляда, словом ни-че-го! Ни грамма тех стенаний, кои я часто наблюдал у тех, кого удостаивал этакой почести.

   Она взирала на меня своими бархатными цвета свежее выкошенной травы глазами и с ехидством улыбалась!

- Да кто ты, мать твою, - пробормотал я, отпрянув от неё как от прокажённой.
Она размяла свою шею, продефилировала мимо меня туда-сюда и, зыркнув на меня ещё раз хитрым взглядом, расхохоталась дьявольским смехом.

- Я знала! – прокричала она, принявшись, как безумная скакать вокруг меня. – Я знала, что ты именно так и поступишь! Ты предсказуем как мой носок!

- Ну, знаешь, это уже ни в какие ворота не лезет, рыба, - я начинал закипать от возмущения, - да кто ты есть, что бы сравнивать меня, лучшего киллера России и не только с носком?!

- Да я знаю тебя с детства, - выдала она, успокоившись и встав напротив меня, заложив руки за спину и расставив ноги на ширине плеч. Помолчав секунд пять, продолжила, протянув мне руку для рукопожатия, - моё имя Искра. Я твоя сестра.
Настало время посмеяться мне. Хохотал я громко, упоительно, выказывая тем самым весь сарказм и недоверие к обнаглевшей блондинке.

- Ну, всё ясно, ты просто чокнутая. Небось, так же как и я не смогла пройти сквозь врата, застряла тут на века и потихоньку съехала с катушек…

- И ничего я не сумасшедшая, - обиженно надула она губки. – Не хочешь, не верь. Папа тебе сам потом всё расскажет…

- Папа? – я вытер скупую мужскую слезу.
- Ну да, наш папа, твой и мой!
- Хочешь сказать общий? – покачал я головой.
- Да! Наш общий папа! – сорвалась она на крик.
- Тихо, тихо. Таким как ты вредно волноваться…
- Это, каким же?
- Ну, таким, - многозначительно расширил я глаза, - шибко буйным… Душевно больным, словом.
- Что-о-о-о?! – возопила она.

   Видимо для моей новоявленной сестрички - топ модели класса «Барби» это стало последней точкой кипения. Она глубоко вздохнула, закрыв глаза и задрав к верху голову. Затем резко опустив последнюю, распахнула далеко уже не изумрудные, а сплошь чёрные глаза, она вздёрнула руку и метнула в меня раскалённый добела поток пламени. Я, опупевший от такого «дружеского» жеста, застыл на месте как столб. Глаза по пятаку. Челюсть тяжёлым грузом пробила земную твердь… И такая меня злость взяла. Ой, братцы, думаю, сейчас меня эта злоба изнутри живьём и сгложет! И такую я ощутил сильную потребность эту злобу выплеснуть. Так вот пока этот жалкий столбик огня на меня надвигался, я успел форменно измениться. Да так видимо измениться, что девочка эта сама потом челюсть по земле собирала. Описать конечно не могу. Потому что как ни крути, а себя со стороны не увидишь. А в туннеле по какой-то нелепой причине зеркал не держат. Так что обойдусь без подробностей. Рука моя сама собой взметнулась по направлению к надвигающейся угрозе ладонью вперёд. Вокруг бешеной стихии в мгновение ока образовался плотный грязновато-болотной раскраски пузырь, поймавший и погасивший огонь. На месте коего тут же материализовалась чёрная роза. Я подошёл к пузырю, тот лопнул, дав мне возможность взять цветок в руку. Затем летящей, размеренной походкой я подвалил к «сестричке» и вручил ей розу.

- Ну, зачем же так жарко? – прошептал я ей томным баритоном. – Я же мог обжечься…
- П-прости, - икнула та, глупо вытаращив на меня вновь зазеленевшие глазища. – Я забылась…
- Ну, будет, прощаю! – барским движением отмахнулся я, улыбнувшись своей самой тёплой и нежной улыбкой. Последним до дикости несвойственным мне действом был до приторности галантный поцелуй дрожащей мелкой дрожью маленькой женской ручки.