Защищайся, Алла!

    Часто, очень часто в моей жизни возникает дилемма: «Хорошо это или не хорошо – отвечать  битьём, когда тебя « лупят»…или битой быть самой?» Одни родители учат своих чад не драться, другие , наоборот,  защищаться… всегда и везде.  Не буду вдаваться в историю происхождения   «бития». Но так случилось, что в моей жизни   наблюдение над дерущимися  людьми  началось  с самых маленьких лет. Видеть униженной и избиенной свою собственную маму - это больно,  невыносимо трудно …
       Первое , что вспоминается  об унижении, нанесённом  маме, когда мне было три – четыре года.  Какая-то женщина зашла к нам в наш японский дом и   что-то  сказала  маме. Вероятно, они разговаривали вполголоса, потому что  тогда  я не понимала,  какую беду предвещал их разговор…  И вот за ручку ведёт меня мать куда-то  « в гости» - так думала я тогда.  Мы входим в  барак, для тех времён добротный…  Изображение следующих кадров-картин  теперь уже  помнится, в стиле Пикассо … Мрачная полутёмная комната…слева кровать, придвинутая к стене… справа стол, сразу возле двери… вдруг встаёт  какой-то мужчина, хватает мою маму, маленькую, беззащитную… и бьёт  ремнём… она кричит:  « Я ни в чём не виновата!»  А я , такая слабенькая, крошечная, кричу:  «За что мою маму?!» Уйди! Отпусти мамочку!» И в рёв… главное, криком можно спасти маму - люди сбегутся и помогут,- думаю я.
     Мама выбегает из дверей, хватает меня за ручонку и  , плача,  кричит:  «Пойдём, доченька, скорее…» Я рыдаю, просто исхожу  криком… а за нами мальчишки и девчонки  гикают, вслед  отсылают бранные слова… Вокруг дома  пожухлая трава ( вероятно, дом стоял где-то на отшибе), заборы с выломанными досками… Я всхлипываю – не могу успокоиться, оглядываюсь на крики пацанов (  я запомнила звериное лицо несправедливости! Я запомнила  … и не забуду миг унижения моей мамы и меня – мы обе сейчас  беззащитные и маленькие…
     Эх, мамочка, мама! Почему ты такая была маленькая ростом и всегда беззащитная?! Почему никто не мог тебя спасти?! И не тогда ли появилось во мне  обострённое чувство справедливости, когда я видела,  что обижают кого-то, слабее или даже сильнее меня,  а я не могу ничем помочь?! Это чувство бессилия  наоборот возрастало во мне , перерастало в  ощущение силы  : в хваткость рук моих, в   голос, который вдруг появлялся  в минуту беды…
      В школе-интернате  редко кто из мальчишек обижал меня после того, как я снискала себе  «славу»  такой девчонки, с которой лучше не связываться. Как-то в классной комнате, где мы  утром учились, а  после обеда  делали уроки , занимались «самоподготовкой», произошёл такой инцидент… Я  и сейчас вижу  себя ,  сидящей за второй партой, во втором ряду… Мы сидим с Тоней Карташовой. Справа  от меня, в правом ряду, сидят за партами   Люба Колначёва, Надя Арефина, вполне оформившиеся как девушки, семиклассницы. Вдруг  входит в класс  Асанов Олег, крупный мальчик, с толстыми щеками, острый на язык, мастер создавать клички   всем, без исключения  одноклассникам. Окинув  своими грозными голубыми глазами классную комнату, он , окружённый своей «свитой» ( мальчишками, которые  побаивались его),он  зычно выкрикнул:  «Бабы , вон из класса – нам переодеваться надо!».  «Что , собственно им прятать?»,- подумала я и, не желая подчиняться этому «гаду», делаю вид, что медленно, как заставляют меня обстоятельства, складываю  учебники  на парте.
     Девочки: Люба и Надя, грудастые девчонки ( как не стыдно: такие сильные, могут же дать отпор) спешат выйти,  но не успевают  - «смачная  гуля из соплей, выхарканных на этот случай из пазух носа Асанова, летит прямо в цель – на  форменное платье  Нади Арефиной…
- Ха-ха-ха!- издаёт ликующий возглас Асанов.- Смотри, повисла, прямо на заднице!   Тут он окидывает взглядом остальных, оставшихся в классе. А во мне уже  кипит, клокочет, выпрыгивает  злость и ненависть вопиющей несправедливости и чувства беззащитности:
- Ничего себе,- думаю я,-  играет из себя короля «толстяк»…Вот сейчас я  разражусь  криком, возмущением, негодованием! Сейчас мне станет всё равно -   что мне будет  за это…получу, скорее всего,  но семь бед – один ответ!
     В эту секунду и он решает задеть меня словом ( слава Богу, не плевком):
- А ты, Гелевская, что стоишь, вон из класса, сказал!
- В честь чего я должна выходить? Класс не ваш, а общий…
-  «Чё»   ты сказа –а-а-ла…- протянул  Асанов.
-Ничего! Что слышишь!
- Ты  «чё», смелая? Получить захотела???- Он подходит угрожающе ко мне, лицом к лицу и готовит кулак, чтобы врезать прямо в бровь или в щеку…
- Попробуй только. Я тебя не боюсь!   - И тут я атакую:
-Только тронь! Я вскидываю обе руки и хватаюсь за его руки, за рукава рубашки.  Он пытается выдернуть из моих цепких рук свою… дёргает- дёргает, но у него получается тогда очень маленький размах руки - неудобно  стукнуть меня даже просто для острастки…  Я напрягла все свои усилия – держу цепкими пальцами  манжеты … Нет, нельзя сорвать руки –иначе – конец… теперь всё зависит  от моей возможности удержать его.
      Понимая своё невыгодное  положение  в глазах его  на «свиты», «герой против  баб»  делает вид, что ему  противно со мной возиться. И он уходит,  процедив сквозь зубы слюну, сплюнув   в ноги ко мне, произнеся:   «Смотри,  ты допрыгаешься, давно просишь…»
    Победа за мной… Будет потом и вторая победа… А через год Олег подрастёт , его оставят на второй год в седьмом классе.- Ему самому стыдно будет связываться с девчонками. Тем более он второгодник…
       А ещё через двадцать лет я встречу его в автобусе… Он придёт в ту пору с тюрьмы, где-то  «подженится», будет мыкаться  без своего собственного угла. Совсем по-мужски взглянет на меня , скажет:   «Здравствуй, Аллочка…» и ни тени от того грозы-парня… Как-то умилительно научится разговаривать с женщинами… А я скажу ему :»Помнишь?... И он ответит:  «Конечно, помню…»