Дружок

ДРУЖОК

    Всё началось с того, что пропал Дружок. Как его Олег ни кликал, даже ладони рупором складывал, его верный пёс, с которым в лесу они прожили уже целую вечность, не отзывался.
   «Куда он мог запропаститься, - горестно размышлял Ломов и ничего не мог придумать. – Может, смерть к нему подкатилась? Собаки, говорят, уползают из дома, предчувствуя свою кончину. Вот так и я однажды  сам отдам концы, - вдруг пришло ему в голову. - Гакнусь и нет боевого офицера».
   Эта мысль Олега даже позабавила. Увидели бы  его боевые товарищи, во что он сам себя превратил. Он прекрасно осознавал, что надо остановиться. Нельзя из-за подлой бабёнки превращаться в слюнтяя, но ничего не мог с собой поделать. И дело не только в ней, конечно. Сына она его лишила, и это для него было самое горькое.
  С тех пор, как Ломов поселился в лесной сторожке, он ни разу с Дружком не расставался. Хотя нет. Ездил как-то в родной Владивосток. И Дружка приютила его сестра, которая одобрила его решение повидаться с сыном.
  - Поезжай, Олежек, - сказала она ему, пряча глаза, собирая в дорогу. – Может, с Ларисой помиритесь.  Она, поди, как и ты, мается теперь. Ведь ей же тогда сказали, что ваша подлодка подбита. Не знала она, - голос у сестры был какой-то плаксивый, будто это она, а не Лариса, перевернула жизнь её брата.
  «Эх, Галина, Галина, добрая твоя душа, - мысленно жалел  сестру тогда Ломов. - Не знала.… Да хотя бы и так. Какая же ты тогда морячка, да ещё жена командира подлодки? Другие ждали и дождались, а ты кобеля себе завела. И в открытую с ним  крутила…».
  Вслух он, конечно, ничего не сказал сестре, только буркнул, что настоящая морячка всегда должна ждать. Ждать и верить.
  «И то верно», - подумала тогда Галина Дмитриевна, но промолчала: была у нее тайная надежда, что эта поездка вернет брата к нормальной жизни. И бросит он пить. В лесу живет, надо же? Соорудил себе самогонный аппарат и гонит теперь эту гадость неизвестно из чего.
  Вернулся из той бесполезной поездки Ломов ещё более опустошенный: ни бывшая его жена Лариса, ни Артёмка в городе уже не проживали. Он попытался узнать, куда они уехали, но никто толком об этом не знал.
   Пошел в порт, хотелось ему хоть одним глазком глянуть на свою субмарину, но туда его не пустили. Так и уехал ни с чем.
   В тот год на  Урале зима была долгая, вьюжная. Жил Ломов на самом краю посёлка в небольшой избенке, купленной им на последние деньги, когда  приехал навестить старшую сестру Галину, но жить в её доме отказался.
  Она даже обиделась на него:
 - Что я тебе чужая? И места в доме всем хватит.
  Ломов тогда промолчал, не стал спорить и убеждать Галину, что после всего произошедшего с ним, ему не нужен никто. Да и ничто. Он мог бы работать в школе. Слава богу, до войны получил университетское образование по любимому еще со школы предмету - физике.
   Его было взяли, но очень скоро отпустили на волю. Заметили, что от него спиртным пахнет. А он, в принципе, и не пил тогда. Принял на грудь грамм сто какого-то дешёвенького винца, какого раньше сроду не пил.
  Сказать, что он сильно расстроился… Так он никогда не рвался в школу. Его стихией было - море. Оно его манило, дразнило и даже чуть не сделало вечным заложником. Но и помогало. Не случайно же он тогда сумел-таки и себя спасти и весь экипаж.  Привёл он тогда субмарину в родной порт целую и невредимую.
  Были у неё, конечно, раны, которые можно было подлечить. А вот ему самому никто не мог помочь. После измены жены он совсем потерял голову – запил. За что  его и списали на берег. Так и закатилась его звезда. И звездочки, которую он заработал за уничтожение вражеского каравана, и вышел буквально сухим из воды, тоже лишили. Так он потерял сразу всё: море, которое он никогда не предавал, любимую жену и дорогого  Артемку, успешную карьеру морского офицера.
  А потом он устроился на работу в лесопункт сторожем. Пожалели, конечно, учитывая его боевые заслуги. И теперь стал он сам себе хозяин. Правда, и тут его надолго не хватило. Застал его как-то мастер пьяным во время дежурства и выгнал с работы.
  Но к тому времени у Ломова появилась эта сторожка в глухой тайге, которую он однажды случайно обнаружил во время своего похода за грибами. Обычно далеко за ними он не ходил, вокруг посёлка их много было. А в тот раз забрёл подальше, поплутал немного, и тут он эту избушку и обнаружил. Ничего, справная она была. Видать, хороший мастер её построил. А когда на этой делянке лес перестали валить, её и забросили. Ломов её подправил, и поначалу, в основном зимой, на лыжах сюда наезжал. Всё-таки далеко она была от посёлка. А потом вообще сюда переехал.
  «Куда же делся мой Дружок, неужто, кто-то его подстрелил,- уже совсем  обеспокоился Ломов. Как он без него? С кем будет по ночам беседовать? Он, бывало, рассказывал ему о море, о подлодке, о том, как они тогда фашистов обхитрили, а Дружок так внимательно смотрел на него своими умными,  преданными собачьими глазами, будто всё понимал. А может, и понимал. Говорят же, все мы кем-то были в прошлой жизни».
   Ломов нацедил себе в кружку самогону - его совсем мало у него оставалось, поднёс ко рту, и ему вдруг стало стыдно. Он напьется,а в это время его верный пес, который однажды его даже от медведя спас, где-то, может быть, в тайге замерзает. И Олег отставил кружку, хотел, было выплеснуть, но пожалел. Вышел наружу, встал на лыжи и начал кружить по тайге и снова кликать Дружка, но тот не отзывался.
  «Может, подружку, какую нашел и погнался за ней в посёлок,- размышлял Ломов. - Надо туда смотаться. Но не сейчас, уже темнеет, а туда километров с полсотни. Даже на лыжах далековато».
   Ломов вернулся в сторожку. Кружка с самогоном на столе манила, но что-то сегодня его держало. И вдруг в его сознании мелькнула мысль: значит могу. Хочу, но не пью.
  «Вылей, вылей, чтоб она тебя не раздражала, - диктовал внутренний голос. - Ты ж не выдержишь, всё равно выпьешь».
 - А вот и нет, - уже и вслух твердо сказал Ломов. - Потом, потом, когда найду Дружка. А сейчас нет
 И вдруг он услышал за окном радостный лай пропавшей собаки. Ломов выскочил наружу, и к нему бросился любимый пес. А на шее у него болталась оборванная веревка. Олег схватил собаку и на руках внёс в избушку измученного пса.
 - Кто ж тебя на привязи держал? - растроенно причитал Ломов. - Слезы стекали по его небритым щекам.
   И тут он увидел кружку с самогоном. Олег оглянулся на Дружка. Тот смотрел на него преданными, умными глазами.
   Тогда Ломов взял в руки кружку и выплеснул её содержимое в огонь разожжённой печки. Обессилено сел на стул. Дружок был рядом, и что-то рассказывал хозяину на своём непонятном собачьем языке. А Ломов всё понимал и поглаживал своего любимого пса…
 
               
Видать, хороший мастер её построил. А когда на этой делянке лес перестали валить, её и забросили. Ломов её подправил, и поначалу, в основном зимой, на лыжах сюда наезжал. Всё-таки далеко она была от посёлка. А потом вообще сюда переехал.
  «Куда же делся мой Дружок, неужто, кто-то его подстрелил,- уже совсем  обеспокоился Ломов. Как он без него? С кем будет по ночам беседовать? Он, бывало, рассказывал ему о море, о подлодке, о том, как они тогда фашистов обхитрили, а Дружок так внимательно смотрел на него своими умными,  преданными собачьими глазами, будто всё понимал. А может, и понимал. Говорят же, все мы кем-то были в прошлой жизни».
   Ломов нацедил себе в кружку самогону - его совсем мало у него оставалось, поднёс ко рту, и ему вдруг стало стыдно. Он напьется,а в это время его верный пес, который однажды его даже от медведя спас, где-то, может быть, в тайге замерзает. И Олег отставил кружку, хотел, было выплеснуть, но пожалел. Вышел наружу, встал на лыжи и начал кружить по тайге и снова кликать Дружка, но тот не отзывался.
  «Может, подружку, какую нашел и погнался за ней в посёлок,- размышлял Ломов. - Надо туда смотаться. Но не сейчас, уже темнеет, а туда километров с полсотни. Даже на лыжах далековато».
   Ломов вернулся в сторожку. Кружка с самогоном на столе манила, но что-то сегодня его держало. И вдруг в его сознании мелькнула мысль: значит могу. Хочу, но не пью.
  «Вылей, вылей, чтоб она тебя не раздражала, - диктовал внутренний голос. - Ты ж не выдержишь, всё равно выпьешь».
 - А вот и нет, - уже и вслух твердо сказал Ломов. - Потом, потом, когда найду Дружка. А сейчас нет
 И вдруг он услышал за окном радостный лай пропавшей собаки. Ломов выскочил наружу, и к нему бросился любимый пес. А на шее у него болталась оборванная веревка. Олег схватил собаку и на руках внёс в избушку измученного пса.
 - Кто ж тебя на привязи держал? - растроенно причитал Ломов. - Слезы стекали по его небритым щекам.
   И тут он увидел кружку с самогоном. Олег оглянулся на Дружка. Тот смотрел на него преданными, умными глазами.
   Тогда Ломов взял в руки кружку и выплеснул её содержимое в огонь разожжённой печки. Обессилено сел на стул. Дружок был рядом, и что-то рассказывал хозяину на своём непонятном собачьем языке. А Ломов всё понимал и поглаживал своего любимого пса…
 
               
ДРУЖОК

    Всё началось с того, что пропал Дружок. Как его Олег ни кликал, даже ладони рупором складывал, его верный пёс, с которым в лесу они прожили уже целую вечность, не отзывался.
   «Куда он мог запропаститься, - горестно размышлял Ломов и ничего не мог придумать. – Может, смерть к нему подкатилась? Собаки, говорят, уползают из дома, предчувствуя свою кончину. Вот так и я однажды  сам отдам концы, - вдруг пришло ему в голову. - Гакнусь и нет боевого офицера».
   Эта мысль Олега даже позабавила. Увидели бы  его боевые товарищи, во что он сам себя превратил. Он прекрасно осознавал, что надо остановиться. Нельзя из-за подлой бабёнки превращаться в слюнтяя, но ничего не мог с собой поделать. И дело не только в ней, конечно. Сына она его лишила, и это для него было самое горькое.
  С тех пор, как Ломов поселился в лесной сторожке, он ни разу с Дружком не расставался. Хотя нет. Ездил как-то в родной Владивосток. И Дружка приютила его сестра, которая одобрила его решение повидаться с сыном.
  - Поезжай, Олежек, - сказала она ему, пряча глаза, собирая в дорогу. – Может, с Ларисой помиритесь.  Она, поди, как и ты, мается теперь. Ведь ей же тогда сказали, что ваша подлодка подбита. Не знала она, - голос у сестры был какой-то плаксивый, будто это она, а не Лариса, перевернула жизнь её брата.
  «Эх, Галина, Галина, добрая твоя душа, - мысленно жалел  сестру тогда Ломов. - Не знала.… Да хотя бы и так. Какая же ты тогда морячка, да ещё жена командира подлодки? Другие ждали и дождались, а ты кобеля себе завела. И в открытую с ним  крутила…».
  Вслух он, конечно, ничего не сказал сестре, только буркнул, что настоящая морячка всегда должна ждать. Ждать и верить.
  «И то верно», - подумала тогда Галина Дмитриевна, но промолчала: была у нее тайная надежда, что эта поездка вернет брата к нормальной жизни. И бросит он пить. В лесу живет, надо же? Соорудил себе самогонный аппарат и гонит теперь эту гадость неизвестно из чего.
  Вернулся из той бесполезной поездки Ломов ещё более опустошенный: ни бывшая его жена Лариса, ни Артёмка в городе уже не проживали. Он попытался узнать, куда они уехали, но никто толком об этом не знал.
   Пошел в порт, хотелось ему хоть одним глазком глянуть на свою субмарину, но туда его не пустили. Так и уехал ни с чем.
   В тот год на  Урале зима была долгая, вьюжная. Жил Ломов на самом краю посёлка в небольшой избенке, купленной им на последние деньги, когда  приехал навестить старшую сестру Галину, но жить в её доме отказался.
  Она даже обиделась на него:
 - Что я тебе чужая? И места в доме всем хватит.
  Ломов тогда промолчал, не стал спорить и убеждать Галину, что после всего произошедшего с ним, ему не нужен никто. Да и ничто. Он мог бы работать в школе. Слава богу, до войны получил университетское образование по любимому еще со школы предмету - физике.
   Его было взяли, но очень скоро отпустили на волю. Заметили, что от него спиртным пахнет. А он, в принципе, и не пил тогда. Принял на грудь грамм сто какого-то дешёвенького винца, какого раньше сроду не пил.
  Сказать, что он сильно расстроился… Так он никогда не рвался в школу. Его стихией было - море. Оно его манило, дразнило и даже чуть не сделало вечным заложником. Но и помогало. Не случайно же он тогда сумел-таки и себя спасти и весь экипаж.  Привёл он тогда субмарину в родной порт целую и невредимую.
  Были у неё, конечно, раны, которые можно было подлечить. А вот ему самому никто не мог помочь. После измены жены он совсем потерял голову – запил. За что  его и списали на берег. Так и закатилась его звезда. И звездочки, которую он заработал за уничтожение вражеского каравана, и вышел буквально сухим из воды, тоже лишили. Так он потерял сразу всё: море, которое он никогда не предавал, любимую жену и дорогого  Артемку, успешную карьеру морского офицера.
  А потом он устроился на работу в лесопункт сторожем. Пожалели, конечно, учитывая его боевые заслуги. И теперь стал он сам себе хозяин. Правда, и тут его надолго не хватило. Застал его как-то мастер пьяным во время дежурства и выгнал с работы.
  Но к тому времени у Ломова появилась эта сторожка в глухой тайге, которую он однажды случайно обнаружил во время своего похода за грибами. Обычно далеко за ними он не ходил, вокруг посёлка их много было. А в тот раз забрёл подальше, поплутал немного, и тут он эту избушку и обнаружил. Ничего, справная она была. Видать, хороший мастер её построил. А когда на этой делянке лес перестали валить, её и забросили. Ломов её подправил, и поначалу, в основном зимой, на лыжах сюда наезжал. Всё-таки далеко она была от посёлка. А потом вообще сюда переехал.
  «Куда же делся мой Дружок, неужто, кто-то его подстрелил,- уже совсем  обеспокоился Ломов. Как он без него? С кем будет по ночам беседовать? Он, бывало, рассказывал ему о море, о подлодке, о том, как они тогда фашистов обхитрили, а Дружок так внимательно смотрел на него своими умными,  преданными собачьими глазами, будто всё понимал. А может, и понимал. Говорят же, все мы кем-то были в прошлой жизни».
   Ломов нацедил себе в кружку самогону - его совсем мало у него оставалось, поднёс ко рту, и ему вдруг стало стыдно. Он напьется,а в это время его верный пес, который однажды его даже от медведя спас, где-то, может быть, в тайге замерзает. И Олег отставил кружку, хотел, было выплеснуть, но пожалел. Вышел наружу, встал на лыжи и начал кружить по тайге и снова кликать Дружка, но тот не отзывался.
  «Может, подружку, какую нашел и погнался за ней в посёлок,- размышлял Ломов. - Надо туда смотаться. Но не сейчас, уже темнеет, а туда километров с полсотни. Даже на лыжах далековато».
   Ломов вернулся в сторожку. Кружка с самогоном на столе манила, но что-то сегодня его держало. И вдруг в его сознании мелькнула мысль: значит могу. Хочу, но не пью.
  «Вылей, вылей, чтоб она тебя не раздражала, - диктовал внутренний голос. - Ты ж не выдержишь, всё равно выпьешь».
 - А вот и нет, - уже и вслух твердо сказал Ломов. - Потом, потом, когда найду Дружка. А сейчас нет
 И вдруг он услышал за окном радостный лай пропавшей собаки. Ломов выскочил наружу, и к нему бросился любимый пес. А на шее у него болталась оборванная веревка. Олег схватил собаку и на руках внёс в избушку измученного пса.
 - Кто ж тебя на привязи держал? - растроенно причитал Ломов. - Слезы стекали по его небритым щекам.
   И тут он увидел кружку с самогоном. Олег оглянулся на Дружка. Тот смотрел на него преданными, умными глазами.
   Тогда Ломов взял в руки кружку и выплеснул её содержимое в огонь разожжённой печки. Обессилено сел на стул. Дружок был рядом, и что-то рассказывал хозяину на своём непонятном собачьем языке. А Ломов всё понимал и поглаживал своего любимого пса…
 
               
ДРУЖОК

    Всё началось с того, что пропал Дружок. Как его Олег ни кликал, даже ладони рупором складывал, его верный пёс, с которым в лесу они прожили уже целую вечность, не отзывался.
   «Куда он мог запропаститься, - горестно размышлял Ломов и ничего не мог придумать. – Может, смерть к нему подкатилась? Собаки, говорят, уползают из дома, предчувствуя свою кончину. Вот так и я однажды  сам отдам концы, - вдруг пришло ему в голову. - Гакнусь и нет боевого офицера».
   Эта мысль Олега даже позабавила. Увидели бы  его боевые товарищи, во что он сам себя превратил. Он прекрасно осознавал, что надо остановиться. Нельзя из-за подлой бабёнки превращаться в слюнтяя, но ничего не мог с собой поделать. И дело не только в ней, конечно. Сына она его лишила, и это для него было самое горькое.
  С тех пор, как Ломов поселился в лесной сторожке, он ни разу с Дружком не расставался. Хотя нет. Ездил как-то в родной Владивосток. И Дружка приютила его сестра, которая одобрила его решение повидаться с сыном.
  - Поезжай, Олежек, - сказала она ему, пряча глаза, собирая в дорогу. – Может, с Ларисой помиритесь.  Она, поди, как и ты, мается теперь. Ведь ей же тогда сказали, что ваша подлодка подбита. Не знала она, - голос у сестры был какой-то плаксивый, будто это она, а не Лариса, перевернула жизнь её брата.
  «Эх, Галина, Галина, добрая твоя душа, - мысленно жалел  сестру тогда Ломов. - Не знала.… Да хотя бы и так. Какая же ты тогда морячка, да ещё жена командира подлодки? Другие ждали и дождались, а ты кобеля себе завела. И в открытую с ним  крутила…».
  Вслух он, конечно, ничего не сказал сестре, только буркнул, что настоящая морячка всегда должна ждать. Ждать и верить.
  «И то верно», - подумала тогда Галина Дмитриевна, но промолчала: была у нее тайная надежда, что эта поездка вернет брата к нормальной жизни. И бросит он пить. В лесу живет, надо же? Соорудил себе самогонный аппарат и гонит теперь эту гадость неизвестно из чего.
  Вернулся из той бесполезной поездки Ломов ещё более опустошенный: ни бывшая его жена Лариса, ни Артёмка в городе уже не проживали. Он попытался узнать, куда они уехали, но никто толком об этом не знал.
   Пошел в порт, хотелось ему хоть одним глазком глянуть на свою субмарину, но туда его не пустили. Так и уехал ни с чем.
   В тот год на  Урале зима была долгая, вьюжная. Жил Ломов на самом краю посёлка в небольшой избенке, купленной им на последние деньги, когда  приехал навестить старшую сестру Галину, но жить в её доме отказался.
  Она даже обиделась на него:
 - Что я тебе чужая? И места в доме всем хватит.
  Ломов тогда промолчал, не стал спорить и убеждать Галину, что после всего произошедшего с ним, ему не нужен никто. Да и ничто. Он мог бы работать в школе. Слава богу, до войны получил университетское образование по любимому еще со школы предмету - физике.
   Его было взяли, но очень скоро отпустили на волю. Заметили, что от него спиртным пахнет. А он, в принципе, и не пил тогда. Принял на грудь грамм сто какого-то дешёвенького винца, какого раньше сроду не пил.
  Сказать, что он сильно расстроился… Так он никогда не рвался в школу. Его стихией было - море. Оно его манило, дразнило и даже чуть не сделало вечным заложником. Но и помогало. Не случайно же он тогда сумел-таки и себя спасти и весь экипаж.  Привёл он тогда субмарину в родной порт целую и невредимую.
  Были у неё, конечно, раны, которые можно было подлечить. А вот ему самому никто не мог помочь. После измены жены он совсем потерял голову – запил. За что  его и списали на берег. Так и закатилась его звезда. И звездочки, которую он заработал за уничтожение вражеского каравана, и вышел буквально сухим из воды, тоже лишили. Так он потерял сразу всё: море, которое он никогда не предавал, любимую жену и дорогого  Артемку, успешную карьеру морского офицера.
  А потом он устроился на работу в лесопункт сторожем. Пожалели, конечно, учитывая его боевые заслуги. И теперь стал он сам себе хозяин. Правда, и тут его надолго не хватило. Застал его как-то мастер пьяным во время дежурства и выгнал с работы.
  Но к тому времени у Ломова появилась эта сторожка в глухой тайге, которую он однажды случайно обнаружил во время своего похода за грибами. Обычно далеко за ними он не ходил, вокруг посёлка их много было. А в тот раз забрёл подальше, поплутал немного, и тут он эту избушку и обнаружил. Ничего, справная она была. Видать, хороший мастер её построил. А когда на этой делянке лес перестали валить, её и забросили. Ломов её подправил, и поначалу, в основном зимой, на лыжах сюда наезжал. Всё-таки далеко она была от посёлка. А потом вообще сюда переехал.
  «Куда же делся мой Дружок, неужто, кто-то его подстрелил,- уже совсем  обеспокоился Ломов. Как он без него? С кем будет по ночам беседовать? Он, бывало, рассказывал ему о море, о подлодке, о том, как они тогда фашистов обхитрили, а Дружок так внимательно смотрел на него своими умными,  преданными собачьими глазами, будто всё понимал. А может, и понимал. Говорят же, все мы кем-то были в прошлой жизни».
   Ломов нацедил себе в кружку самогону - его совсем мало у него оставалось, поднёс ко рту, и ему вдруг стало стыдно. Он напьется,а в это время его верный пес, который однажды его даже от медведя спас, где-то, может быть, в тайге замерзает. И Олег отставил кружку, хотел, было выплеснуть, но пожалел. Вышел наружу, встал на лыжи и начал кружить по тайге и снова кликать Дружка, но тот не отзывался.
  «Может, подружку, какую нашел и погнался за ней в посёлок,- размышлял Ломов. - Надо туда смотаться. Но не сейчас, уже темнеет, а туда километров с полсотни. Даже на лыжах далековато».
   Ломов вернулся в сторожку. Кружка с самогоном на столе манила, но что-то сегодня его держало. И вдруг в его сознании мелькнула мысль: значит могу. Хочу, но не пью.
  «Вылей, вылей, чтоб она тебя не раздражала, - диктовал внутренний голос. - Ты ж не выдержишь, всё равно выпьешь».
 - А вот и нет, - уже и вслух твердо сказал Ломов. - Потом, потом, когда найду Дружка. А сейчас нет
 И вдруг он услышал за окном радостный лай пропавшей собаки. Ломов выскочил наружу, и к нему бросился любимый пес. А на шее у него болталась оборванная веревка. Олег схватил собаку и на руках внёс в избушку измученного пса.
 - Кто ж тебя на привязи держал? - растроенно причитал Ломов. - Слезы стекали по его небритым щекам.
   И тут он увидел кружку с самогоном. Олег оглянулся на Дружка. Тот смотрел на него преданными, умными глазами.
   Тогда Ломов взял в руки кружку и выплеснул её содержимое в огонь разожжённой печки. Обессилено сел на стул. Дружок был рядом, и что-то рассказывал хозяину на своём непонятном собачьем языке. А Ломов всё понимал и поглаживал своего любимого пса…