Про жен и мужей

по мотивам интермедий Мигеля Сервантеса Сааведры

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

В ПРОЛОГАХ
Рольдан
Сармиенто
Беатрис,жена Сармиенто
Альгвасил

САЛАМАНКСКАЯ ПЕЩЕРА
Панкрасио, хозяин дома
Леонарда, его жена
Кристина, ее племянница
Репонсе, священник
Студент

БРАКОРАЗВОДНЫЙ СУД
Судья по бракоразводным делам
Старик
Мариана, его жена
Солдат
Донья Гиомар, его жена
Фельдшер
Донья Альдонса, его жена
Носильщик

ТЕАТР ЧУДЕС
Чанфалья, плут
Бенито Репольо, алькальд
Хуана, его жена
Тереса, его младшая дочь
Кастрада, его старшая дочь
Фурьер кавалеристов




ПРОЛОГ ПЕРВЫЙ

Рольдан

Сармиенто

Альгвасил

Улица.
Входят Альгвасил, Сармиенто и Рольдан, дурно одетый.

Сармиенто. Вот, сеньор Альгвасил, двести дукатов! Даю вам слово, что я заплатил бы и четыреста, если б рана была шире.
Альгвасил. Вы нанесли ее как кавалер и как христианин заплатили. Я беру деньги и очень доволен, что я с барышом, а мой клиент с лекарством.
Рольдан. Кавалер! Вы Альгвасил?
Альгвасил. Да. Что вам угодно?
Рольдан. Что это за деньги?
Альгвасил. Я получил их от этого кавалера, чтобы заплатить моему клиенту, которому он нанес рану.
Рольдан. А много ли денег?
Альгвасил. Двести дукатов.
Рольдан. Ну, ступайте с богом!
Альгвасил. Счастливо оставаться. (Уходит.)
Рольдан. Кавалер!
Сармиенто. Вы это мне, благородный человек?
Рольдан. Да, вам.
Сармиенто. Что вам угодно?
Рольдан. Сеньор мой, я бедный идальго и я в большой нужде. Я слышал, что вы дали двести дукатов человеку, которому нанесли рану. Если вам подобное занятие доставляет удовольствие, я готов получить рану куда вам угодно. При этом я вам сделаю пятьдесят дукатов, уступки.
Сармиенто. Вы шутите? Или вы думаете, что раны наносятся так, без причины кому попало, а не тому, кто их заслуживает?
Рольдан. Я очень нуждаюсь в деньгах, поэтому я заслуживаю раны больше прочих.
Сармиенто. Вы, должно быть, не очень начитаны. То, что вы предлагаете, это противозаконно.
Рольдан. Вы изволили очень хорошо сказать про закон, потому что закон  изобретен для спокойствия, и разум есть душа закона, У кого есть душа, у того есть и душевные способности; душевных способностей три: память, воля и рассудок. Вы имеете очень хороший рассудок; рассудок сейчас видно по физиономии; у вас физиономия искаженная от соединенного влияния Юпитера и Сатурна, хотя Венера находилась в квадрате и в восхождении по восходящей линии по вашему гороскопу.
Сармиенто. Черт меня сюда занес! Этого только еще недоставало; двести дукатов за рану заплатил, да еще...
Рольдан. "Рану", изволите говорить? Очень хорошо. Рану нанес Каин своему брату Авелю. Нужно вам знать, что раны наносятся двумя способами: по предательству и по вероломству. Предательство против короля, а вероломство против равных: оно бывает и в оружии, а если я пользуюсь преимуществом...
Сармиенто. Убирайтесь к черту! Что вы за чушь несете!
Рольдан. "Чушь", вы изволили сказать? Это очень хорошо, потому что чушь – это хвастовство или фанфаронады. А еще говорят бернардинады. Одна женщина, которую звали Бернардиной, сделалась монашенкой святого Бернарда; а вот если бы ее звали Франциской, так она не могла бы этого сделать, потому что Франциска начинается с «эф». «Эф» - есть одна из букв азбуки; букв в азбуке двадцать три. Букву «ка» мы чаще употребляем в младенчестве, стоит только повторить ее, сказав в два приема. В два приема хорошо пить и вино. В вине много великих достоинств; но не надо пить его натощак, а также и разбавленное водой, потому что тонкие частицы воды проникают сквозь поры и поднимаются в мозг, таким образом...
Сармиенто. Остановитесь, вы меня уморили! Точно дьявол сидит у вас в языке.
Рольдан. Вы изволили сказать: "в языке"? Это очень хорошо. Язык до Рима доводит. Я был в Риме и в Манче, в Трансильвании и в городе Монтальване. Монтальван был крепостью, в которой был Рейнальдос. Рейнальдос был один из двенадцати пэров Франции и из тех, которые сидели с императором Карлом Великим за круглым столом. Он потому круглый, что был не четверо- и не осьмиугольный. В Вальядолиде есть маленькая площадь, которая называется Осьмушкой. Осьмушка есть половина четверти, или кварты. В старину кварта стоила столько же, сколько теперь четыре эскудо. Эскудо бывает двух родов…

Конец первого пролога.



САЛАМАНКСКАЯ ПЕЩЕРА

Панкрасио,
хозяин дома

Леонарда,
его жена

Кристина,
ее племянница

Репонсе,
священник

Студент


СЦЕНА ПЕРВАЯ
Комната в доме Панкрасио.
Входят Панкрасио, Леонарда и Кристина.

Панкрасио. Осушите слезы, сеньора, и прервите вздохи! Четыре дня отсутствия - ведь не вечность. Я возвращусь, самое большее, на пятый день. Хотя, конечно, будет  лучше  не  расстраивать вас, нарушить обещание и оставить эту поездку, потому что сестра может выйти замуж и без меня.
Леонарда. О, муж мой! Я не хочу, чтобы из угожденья  мне вы сделали невежливость. Отправляйтесь  в  час  добрый, а уж я перемаюсь со своим горем и  скоротаю как-нибудь одиночество. Держи  меня,  Кристина,  у  меня  замирает  сердце! (Падает в обморок.)
Кристина. Ох, уж эти мне свадьбы и праздники! Ну, сеньор, по правде вам сказать, если бы я была на месте вашей милости, ни за что бы я не поехала.
Панкрасио. Поди-ка, дитя мое, принеси стакан воды; надо плеснуть  ей  в лицо; или нет, постой, я скажу ей на ухо словечко, которое женщин в  чувство приводит. (Шепчет какие-то слова, Леонарда приходит в чувство.)
Леонарда. Довольно; нужно быть твердой! Чем раньше вы уедите, тем скорей вернетесь!
Панкрасио. Мой ангел, если хочешь, чтобы я  остался,  я  не  двинусь  с места, как статуя.
Леонарда. Нет, нет, любовь моя: ваши желания - это мои желания. Кристина, принеси мне манто: я  хочу  проводить  своего господина и дождаться, пока он сядет в карету.
Кристина. Образцовые супруги! Если б все жены  любили  своих мужей!
Панкрасио. Обними меня и оставайся. Кристиночка, старайся развлекать свою сеньору. Я, когда возвращусь, подарю тебе башмаки, какие ты желала. Повеселитесь без меня.
Леонарда. Мне веселиться? Хорошо же ты меня знаешь! Нет!
Нет любезного со мною,
И веселье прочь летит;
Только горем да тоскою
Сердце бедное щемит!

Панкрасио. Я не могу выносить этого. Будь покойна, свет очей моих! И мне не видать этим глазам никакой радости, пока я не вернусь к тебе! (Уходит.)
Леонарда. О, чтоб провалиться тебе в преисподнюю! Век бы тебя не видать!
Кристина. Я тысячу раз дрожала от страха, что из-за твоих необыкновенных чувств он останется и помешает нашим планам.
Леонарда. А придет нынче ночью тот, кого я жду?
Кристина. Еще бы не прийти! Еще вчера наша доверенная прачка под видом белья принесла нам от него целую корзину с вином и провизией. Там и пироги, и холодное жаркое, и грудинка с рисом, и два петуха, еще не ощипанные, и всякие фрукты! Да кроме того бурдючок вина, больше полупуда весом, и такого крепкого, что так в нос и бьет.
Леонарда. Он всегда был таков, мой Репонсе. Он - бритва моих печалей! Как только его увижу, так у меня всякое горе обстригается, как не бывало.
Леонарда. Ты спрятала корзину-то?
Кристина. Она у меня на кухне, покрыта мешком из-под золы, чтобы не заметили.


СЦЕНА ВТОРАЯ
Стучат в дверь, потом, не дождавшись ответа
на свой стук, входит студент.

Леонарда. Кристина, посмотри, кто там все время стучит.
Студент. Сеньоры, это я, бедный студент.
Кристина. Это сразу видно. Что вы студент, видно по вашему платью, а что вы бедный - по вашей дерзости. Только вот на вашем месте я бы ждала милостыню за дверью, а не врывалась в дом.
Студент. Будьте милосердны! Я не прошу никакого подаяния, а ищу лишь конюшню или сарай с соломой, чтобы на эту ночь укрыться от непогоды.
Леонарда. Откуда вы, милый друг?
Студент. Я саламанкинец, сеньора моя.
Кристина. Как саламанкиец? Вы учились колдовству в пещерах Саламанки?
Леонарда. И вызывали на ваши шабаши самого дьявола? Идите прочь, только проблем со святой инквизицией нам не хватало.
Студент. Да нет же, я просто родом из Саламанки. Я ходил в Рим, а на обратной дороге, в Каталонии, меня ограбили разбойники. Теперь же ночь застала меня у ваших святых дверей. Да, я их такими считаю и прошу вашей помощи.
Леонарда. Право, этот студент возбуждает во мне сострадание.
Кристина. Да и меня уж берет за сердце. Оставим его ночевать у нас. Провизии у нас хватит, а заодно поможет мне ощипать петухов, что лежат в корзине.
Леонарда. Зачем нам свидетель нашего легкомысленного поведения?
Кристина. Да какой он свидетель! От него слова-то, как от рыбы, не скоро дождешься. Подите сюда, друг мой! Умеете вы щипать?
Студент. Как это - "щипать"? Ваша милость хочет посмеяться над моим ощипанным нарядом? Зачем же? Я и сам признаюсь, что я величайший оборванец в мире.
Кристина. Нет, совсем не то, по душе вам говорю; я хотела только знать, сумеете ли вы ощипать пару петухов?
Студент. Сеньоры, по милости божией, я имею ученую степень бакалавра, поэтому...
Леонарда. Поэтому сумеете ощипать не только петухов, но и гусей. А как вы насчет умения хранить тайну? Умеете ли вы держать язык за зубами и не болтать о том, что видели?
Студент. За пищу и кров над головой я готов быть нем, как могила.
Кристина. Если так, то оставайтесь с нами. Вы отведаете чудесных яств, утолите жажду волшебным вином, отдохнуть в доброй компании, а потом сможете протянуть ноги во всю длину постели.
Студент. Я был бы рад и меньшему. Спасибо вам, добрые сеньоры!


СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Входят священник.

Репонсе. Да будут благословенны антомедоны и кондукторы повозок наших удовольствий, лучи в наших потемках, и две взаимные склонности, которые служат базами и колоннами любовной фабрики наших пожеланий.
Леонарда. Ведь вот только это и противно в тебе, Репонсе: говорил бы ты как человек, чтоб тебя понять можно было.
Репонсе. Вот в этом и разница между священником и необразованными девушками.
Кристина. Ты что, пришел сюда спорить о том, что написано в Библии? Нужно накрывать стол.
Студент. И много щипать.
Репонсе. Кто этот добрый человек?
Леонарда. Бедный студент саламанкский; он просит пристанища на эту ночь.
Репонсе (вынимая деньги). Вот тебе два реала на ужин и ночлег, и иди с богом.
Студент (принимая деньги). Благодарю за милость, сеньор. Но я так беден и так молчалив! И сверх того, на улице поднялся такой ветер, что в эту ночь не уйду из этого дома, хотя бы даже весь свет меня гнал.
Кристина. Давайте примемся за дело. (Студенту) А ты будешь щипать и молчать, как за обедней.
Студент. Уж верней сказать: как за всенощной.
Репонсе. Этот студент меня пугает; я бьюсь об заклад, что он знает Библию больше меня.
Леонарда. Во всяком случае дать приют страннику - дело хорошее.

Уходят все.


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Дорога за городом. Появляется Панкрасио.

Панкрасио. И как я сразу не заметил, что колесо сломано! Еще извозчик упрямый попался. «Доедем», - говорит! Доедем! Доехали. Хорошо всего на две мили от дома отъехали. Успею к ночи вернуться. Как приятно провести эту ночь не на постоялом дворе, а дома, с женой. Ведь она, несчастная, чуть не умерла сегодня вечером от горя, что я уезжаю. Великая женщина! Не страдай, любимая! Я иду к тебе!

Уходят.



СЦЕНА ПЯТАЯ
В доме Панкрасио.
Входят Леонарда, Кристина, священник и студент с гитарой. Священник подобрал сутану и завязал вокруг пояса. Все пляшут.

Репонсе. Отличная ночка, отличная пирушка, отличный ужин  и отличная любовь!
Кристина. Сеньор сакристан, хватит танцевать; садитесь ужинать.
Репонсе. Отличная ночка, отличная пирушка, отличный ужин  и отличная любовь!
Леонарда. Оставь его, Кристина, мне приятно видеть его веселым.

Стук в дверь и голос Панкрасио,

Панкрасио. Эй, сони! Не слышите, что ли? Зачем так рано заперлись? Вот до чего доходит скромность моей Леонарды!
Леонарда. Муж! Ах, я несчастная! Сеньоры, прячьтесь в чулан, где у нас уголь. Я задержу его.
Кристина. Как снег на голову! Пойдемте, пойдемте все.
Студент. Скверная ночь, дрянная пирушка, плохой ужин и еще хуже любовь!
Панкрасио. Что там за черт! Да что ж вы не отпираете, сони?
Студент. А я не хочу быть заодно с этими сеньорами; пусть прячутся, а я пойду на солому; хоть там меня и найдут, все-таки примут за бедного, а не за любовника.
Кристина. Да идите скорее!
Репонсе. У меня душа в зубах трепещется.
Кристина. А у меня ударилась в пятки.

Все уходят, остается Леонарда одна.

Леонарда. Кто там? Кто стучит?
Панкрасио. Твой муж, Леонарда. Отопри, уж я полчаса колочу в двери.
Леонарда. По голосу-то мне кажется, как будто это мой чурбан Панкрасио; но ведь голоса-то все похожи; не могу сказать наверное...
Панкрасио. Вот умная-то жена! Какая необыкновенная осторожность! Это я, жизнь моя, твой муж, Панкрасио; отпирай, не сомневайся.
Леонарда. А что я делала, когда муж уезжал сегодня вечером?
Панкрасио. Вздыхала, плакала и, наконец, упала в обморок.
Леонарда. Правда. А какие у меня знаки на плече?
Панкрасио. На левом родимое пятно величиной в полреала, с  тремя волосками, как три золотые ниточки.
Леонарда. Правда. А как зовут мою племянницу?
Панкрасио. Ах, дурочка, надоела! Кристиночкой ее зовут; ну, что тебе еще?
Леонарда. Кристиночка, Кристиночка, это твой сеньор; отопри, дитя мое.
Кристина. Иду, сеньора. (Отпирая.) Что это, сеньор мой? Что это вы сегодня так скоро вернулись?
Леонарда. Ах, блаженство мое! Не случилось ли какой беды с тобой?
Панкрасио. Ничего такого. Только в одном овраге колесо у кареты сломалось, и я решил возвратиться, чтобы не ночевать в поле. Что это за крики?

Издали слышится голос студента.

Студент (за сценой). Выпустите меня, сеньоры, я задыхаюсь!
Панкрасио. Это в доме или на улице?
Кристина. Ну, убейте меня, если это не бедный студент, которого я заперла в чулане, чтобы он там переночевал.
Панкрасио. Студент заперт у меня в доме и в мое отсутствие? Сеньора, если б я не был так уверен в вашей добродетели, то это прятанье возбудило бы во мне некоторое подозрение. Однако ж поди, выпусти его.

Кристина уходит.

Леонарда. Сеньор, это бедный саламанкинец. Он просил Христа ради пустить его переночевать хоть на соломе. Вы знаете мой характер, я ни в чем не могу отказать.

Входят Кристина и студент; у него в бороде,
в волосах и на платье солома.

Студент. Ах, если бы я только не боялся суда инквизиции, я бы давно хорошо поужинал и без всяких опасных приключений спал бы на мягкой постели.
Панкрасио. А кто бы вам дал, мой друг, лучший ужин и лучшую постель?
Студент. Кто? Мое искусство. Если бы не страх суда инквизиции! Я родом из Саламанки, а вы знаете, чем славится это место? Знания, которые я приобрел на шабаше в саламанкской пещере, позволяют творить чудеса! Если, конечно, вы не боитесь святой инквизиции, я мог бы доказать это.
Панкрасио. Не бойтесь инквизиции, все мои домочадцы будут молчать как рыбы. Я желаю лично увидеть что-нибудь из тех чудес, которым, как вы говорите, обучились в саламанкской пещере.
Студент. Тогда, чтобы порадовать вашу милость, я прикажу дьяволу в человеческом виде, принести сюда корзину с разнообразным кушаньем.
Леонарда. Дьявол в моем доме, в моем присутствии? Боже, спаси меня!
Кристина. Сам черт сидит в этом студенте. Дай бог, чтоб эта проделка добром кончилась! У меня сердце в груди замирает.
Панкрасио. Ну, хорошо; если только это не опасно и не ужасно, я очень желаю видеть сеньора дьявола и корзину с кушаньем. Только прошу, чтоб вид его не был ужасен. С нами дамы.
Студент. Чтобы успокоить дам, он покажется в виде священника приходской церкви.
Кристина. Что он там толкует о священнике Репонсе? Несчастный, он должен превратиться в дьявола! Скажите мне, родной мой, это будет дьявол крещеный?
Студент. Вот новость! Когда ж дьявол бывает крещеным? Хотя, может быть, этот и крещеный, потому что не  бывает правила без исключения. Посторонитесь, и увидите чудеса.
Леонарда (в сторону). Ах, все наше плутовство откроется.
Кристина. Смелей, сеньора! Смелый из воды сух вылезет.
Студент О жалкие, что в угольном чулане
Скрываетесь, приказ услышьте грозный!
Несите к нам легко и грациозно
В корзине ужин, стряпанный заране.
Вы слушайтесь! Пока прошу учтиво.
И грубым быть меня не принуждайте!
Или сейчас идите, или знайте,
Что день для вас не кончится счастливо!
Минутку! Я пойду к этому дьяволу и наедине крепко поговорю с ним. Он мигом выскочит. Его скорее убедишь разумными советами, чем заклинаниями. (Уходит.)
Панкрасио. Если все выйдет так, как он говорит, так это будет такая новая и такая диковинная штука!
Леонарда. Да, конечно, выйдет. Что ему нас обманывать!
Кристина (прислушиваясь). Там возня поднимается. Бьюсь об заклад, что это он его гонит.

Входят студент, за ним священник несет корзину.

Леонарда. Господи Иисусе! Как он похож на священника Репонсе!
Кристина. Сеньора, при дьяволах не говорят: "господи Иисусе!"
Репонсе. Говорите что угодно, только ногами не бейте.
Леонарда. Подойдите поближе, я хочу попробовать то, что в корзине.
Студент. А я, во славу божию, начну с вина. А ну, налейте мне (Пьет.) Это эскивийское, сеньор ваше дьявольство?
Репонсе. Эскивийское, клянусь вам...
Кристина. И они будут ужинать с нами?
Панкрасио. Э, что ты! Дьяволы не едят.
Репонсе. Ну, некоторые едят; конечно, не все; но мы из  тех,  которые едят.
Кристина. Ах, сеньоры, он нам ужинать принес. Будет не очень учтиво, если мы выгоним его умирать с голоду. Мне кажется, они честные и очень порядочные дьяволы.
Панкрасио. Пусть остается; я хочу видеть, чего сроду не видел.
Репонсе. Господь вам заплатит за ваше доброе дело.
Панкрасио. Ах, какой образованный, какой учтивый! Клянусь вам, если все дьяволы точно такие, так с этих пор они станут моими друзьями! Скажите, а дьяволы знают, где изобретены все эти новомодные танцы, и особенно сарабанда?
Репонсе. Где? В аду; там они имеют свое начало и происхождение.
Панкрасио. Да, я этому верю.
Леонарда. Признаюсь, я сама немножко люблю танцевать. Но скромности не осмеливаюсь.
Панкрасио. Ничего! В такую волшебную ночь можно!

Общий танец.
Занавес.


ПРОЛОГ ВТОРОЙ

Рольдан

Сармиенто

Сармиенто. Господи, помоги мне перенести все это! Помолчите, я совсем потерялся.
Рольдан. "Потерялся", вы изволили сказать? Это очень хорошо. Потерять - это не то, что найти. Есть семь родов разных потерь: можно потерять в игре, то есть проиграть, потерять состояние, положение, потерять честь, потерять рассудок, потерять по небрежности перстень или платок, потерять...
Сармиенто. Довольно, черт вас подери!
Рольдан. Вы изволили сказать: "черт"? Это очень хорошо. Потому что черт искушает нас разными соблазнами, главнейшим образом посредством мяса. Мясное - это не рыбное. Рыба флегматична, а флегматики не холерики. Человек составлен из четырех элементов: из жёлчи, крови, флегмы и меланхолии. Меланхолия - это не веселость, потому что веселость зависит от того, есть ли у человека деньги. Деньги делают людей людьми. Люди не скоты... скоты пасутся на траве, и, наконец...
Сармиенто. И, наконец, вы сведете меня с ума; вы можете это сделать. Но я умоляю вас, выслушайте, хоть из учтивости, одно слово, и чтоб от вас ни слова, ни звука, иначе я тут же умру на месте.
Рольдан. Что вам угодно?
Сармиенто. Сеньор мой! У меня есть жена, и, по грехам моим, величайшая болтунья, каких еще не бывало с тех пор, как женщины существуют на свете. Она так болтает, что уж я несколько раз ощущал в себе решимость убить ее за разговоры, так же как других убивают за дурные дела. Искал я средств, но  ни одно не помогает. Теперь мне пришло на мысль, что если я возьму вас с собой домой и потолкуете вы с ней шесть дней кряду, то окажется она перед вами, как новичок перед человеком бывалым. Пойдемте со мной, умоляю вас; я скажу, что вы мне двоюродный брат, и под этим предлогом вы будете приняты в моем доме.
Рольдан. Вы изволили сказать: "двоюродный"? Это очень хорошо. Мы все сродни, и все одно другому сродни. На гитаре пять струн, а нищенствующих монашеских орденов четыре. В четырех есть недостача до пяти. В древности был такой обычай…
Сармиенто. Ради бога, перестаньте! Пойдемте ко мне, там договорите остальное.
Рольдан. Идите вперед! Обещаю, что через два часа ваша жена будет нема, как камень; потому что камень...
Сармиенто. Я не хочу ничего слышать!
Рольдан. Я вылечу вашу жену. Идемте!

Конец второго пролога.



БРАКОРАЗВОДНЫЙ СУД

Судья по бракоразводным делам

Старик

Мариана,
его жена

Солдат

Донья Гиомар,
его жена

Фельдшер

Донья Альдонса,
его жена

Носильщик


СЦЕНА ПЕРВАЯ
Зала суда.
Входит судья и садится на кресло.
Входят старик и Мариана.

Мариана (старику очень громко). Ну, вот, сеньор судья бракоразводных дел сел на свое судейское кресло; вот теперь как уж я пущу это дело в ход! Буду жить безданно-беспошлинно, как птица.
Старик. Ради бога, Мариана! Говори потише. Посмотри, как ты всполошила всех соседей своими криками. Сеньор судья не глухой, объясни ему свою просьбу без крика.
Судья. Что у вас за спор, добрые люди?
Мариана. Развод, сеньор, развод, и опять развод, и тысячу раз развод!
Судья. С кем и почему, сеньора?
Мариана. С кем? С этим стариком, который перед вами.
Судья. Почему?
Мариана. Потому, что не могу я переносить его причуд, не могу постоянно ухаживать за его болестями, которых у него несть числа. Меня мои родители воспитывали совсем не в сиделки или сестры милосердия. Я хорошее приданое принесла этому костяному скелету, который только жизнь мою заедает. Когда я шла за него замуж, так у меня лицо-то светилось, как зеркало, а теперь оно точно суконка. Сеньор судья, разведите нас, коли не хотите, чтобы я удавилась. Смотрите, смотрите, какие борозды у меня на лице, - это все от слез, которые я каждый день проливаю, как только вздумаю, что я замужем за этой анатомией!
Судья. Не плачьте, сеньора! Умерьте ваш голос и утрите слезы, я рассужу вас по справедливости.
Мариана. Позвольте мне плакать, ваша милость; в этом одно мое утешение. В порядочных странах через каждые три года браки нужно или разводить, или утверждать еще на три года. Как аренду. Чтоб они не тянулись всю жизнь, на вечную муку для обеих сторон.
Судья. Сеньора, определите мне точнее причины, которые вас заставили просить развода.
Мариана. Его дряхлость и мои цветущие лета. Никакого сна, потому что я должна вставать в полночь, греть мешочки с отрубями и прикладывать ему к бокам и накладывать то ту, то другую перевязку. Чтоб тебе пеньковую перевязку на шею присудили! Всю ночь поднимать повыше подушки, подавать сиропы да мягчительные, чтоб ему не теснило грудь. А еще принуждена терпеть дурной запах у него изо рта, которым разит от него на три выстрела из мушкета.
Судья. Это, должно быть, оттого, что у него коренной зуб гниет.
Старик. Не должно, потому что у меня во рту давно не только коренного, а и никакого зуба не осталось.
Мариана. Я слышала, что и закон такой есть, будто бы за один только дурной запах изо рта можно развести жену с мужем и мужа с женой.
Старик. По правде сказать, сеньоры, этот дурной запах всего лишь умысел ее злой души. Ваша милость, вы мало знаете эту сеньору. Двадцать два года живу я с ней мучеником, и нет мне никакого утешения. Терплю ее блажь, крики да причуды; и уже вот два года почти каждый день она меня бьет. От ее крику я почти совсем оглох и  уж начисто помешался. Если она и ухаживает за мной во время болезни, как она говорит, так делает это скрипя зубами. Словом, сеньоры, от этого брака я умираю, а она живет.
Судья. Скажите, сеньор, когда вы женились на вашей супруге, вы были еще молодцом, здоровым, крепким человеком?
Старик. Я уж говорил, что прошло целых двадцать два года с тех пор, как я поступил на эти каторжные галеры. Тогда я был так здоров, что какую хочешь работу заводи, нескоро забастую.
Мариана. Было-то было, да не надолго хватило.
Судья. Молчите, молчите, прах вас побери. Нельзя обязать мужей не стареть. Вы пробовали сладкое, попробуйте и горького. Я не нахожу повода для развода.
Старик. Если только возможно, ваша милость, освободите меня из этой тюрьмы. Вот если бы пошла она в монастырь, а я в другой. Разделили бы мы имение и жили бы таким образом в мире, посвятив оставшиеся дни служению Богу.
Мариана. Вот еще, черт возьми! Очень мне нужно запираться в монастырь. Я уже не девчонка, которым нравятся потайные свидания, да черные выходы. Сами запирайтесь в ваш монастырь!
Судья. Я не могу произвести развода, ибо не вижу никаких оснований.


СЦЕНА ВТОРАЯ
Входят солдат, хорошо одетый,
и его жена, донья Гиомар.

Гиомар. Благодарение господу, я нахожусь перед вашей милостью. Самым убедительнейшим образом, как только умею, умоляю вас развести меня с этим.
Судья. Что такое "с этим"? Разве у него нет другого имени? Вам бы следовало сказать по крайней мере: "с этим человеком".
Гиомар. Если бы он был человек, я бы и развода не просила.
Судья. Кто же он?
Гиомар. Полено.
Солдат (про себя). Да, клянусь богом, я буду молчалив и  терпелив, как полено. Я не стану оправдываться, не стану противоречить жене. Может быть, судья сделает такое одолжение, обвинит меня и, в наказанье, избавит меня от неволи. Ведь бывают же чудеса, и невольники иногда спасаются из тюрем.
Судья. Говорите учтивее, сеньора, и объясняйтесь без оскорблений для вашего мужа.
Гиомар. Отчего ж мне нельзя называть поленом статую, в которой движения не больше, чем в бревне?
Мариана. Ну, видно, мы обе терпим одно и то же горе.
Гиомар. Скажу вам, наконец, сеньор мой, что меня точно выдали за этого человека, но ведь это не тот человек, за которого я вышла замуж.
Судья. Как же это так? Я вас не понимаю.
Гиомар. Я думала, что выхожу замуж за человека дельного и проворного; а через несколько же дней оказалось, что я вышла за полено. Он не находит ни средств, ни способов добыть хоть реал для поддержки своего дома и семейства. Утром он топчется у церкви, где рассказывает и слушает сплетни. После полудня шляется по игорным домам. Проигравшись, приходит обедать. Потом уходит опять, возвращается в полночь, ужинает, коли найдет что; а коли нет, крестится, зевает и ложится спать. И всю ночь ворочается с боку на бок. Спрошу его: "что с тобой?" Отвечает, что сочиняет в уме сонет. Воображает себя поэтом, как будто за это занятие платят деньги!
Солдат. Моя супруга во всем, что говорила, не  перешла границ правды. Если б я в своих делах был бы так же основателен, как она в речах, то уж давно бы нашел себе какое-нибудь дело.
Гиомар. И еще вот что, сеньор судья. Видя, что мой муж ни к чему не способен и терпит нужду, я умираю, чтоб помочь ему как-нибудь, но не могу, потому что, прежде всего, я женщина честная и ни на какие низости не способна.
Солдат. Вот только единственно за это и стоит любви жена моя. Но под этой честностью таится в ней самый дурной характер, какой только есть на свете. Ревнует без всякой причины, бранится ни за что, превозносится, ничего не имея; а за то, что я беден, не считает меня за человека. Что мне из этого, что вы сами по себе честны, если вы постоянно нахмурены, сердиты, ревнивы, надуты, растрепаны, сонны, неодеты, бранчивы, ворчливы? Безобразия подобного рода способны сокрушить жизнь двумстам мужьям. Сеньор судья, я признаюсь, что я полено, что я неспособный, вялый и рассеянный человек. Разведите нас, ваша милость.
Гиомар. Разведите? Бессовестный! А кто будет кормить меня, нашу горничную, и нашего семимесячного ребеночка, который ест не более сверчка?
Судья. Суд должен подумать.


СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Входят фельдшер и Альдонса, его жена.

Фельдшер. Четыре весьма основательные причины привели меня просить вашу милость, сеньор судья, произвести развод между мною и сеньорой доньей Альдонсой, моей женой.
Судья. Начали решительно. Назовите эти четыре причины.
Фельдшер. Первая: видеть ее для меня хуже, чем всех дьяволов вместе. Вторую она сама знает. Третья... я об ней промолчу. Четвертая, что я не хочу попасть к черту на рога, что непременно случится, если всю жизнь проживу в союзе с нею.
Альдонса. Сеньор судья, выслушайте меня и заметьте, что если у моего мужа четыре причины, чтобы просить развода, то у меня их четыреста. Первая та, что каждый раз, как я его вижу, мне кажется, что я вижу самого дьявола. Вторая, что я была обманута, когда выходила за него замуж; он говорил мне, что он настоящий лекарь, который щупает пульс, а оказалось, что он простой фельдшер, который только делает перевязки. Выходит, он только половина настоящего лекаря. Третья, что он ревнует меня даже к солнцу, когда оно меня касается. Четвертая, что я не могу его видеть. Пятая...
Судья. Сеньора, сеньора! Я не имею ни времени, ни желания, чтобы выслушать все четыреста ваших причин. Ваше дело отлагается до исследования. Ступайте с Богом, у меня есть более спешные дела.
Фельдшер. Какие еще исследования, кроме того, что я не желаю умирать с ней, а ей не нравится жить со мной?
Судья. Если б этого было достаточно для развода, то на земле давно б ни осталось ни одного брака.


СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
Входит крючник в четырехугольной шапке на голове.

Носильщик. Сеньор судья, я носильщик, я старый христианин и человек честный, и если бы я иной раз не набирался вина или оно меня не забирало, что вернее, так был бы уж давно старостой артели носильщиков. Но это в сторону. Ваша милость, однажды я, закружившись до одурения от паров Вакха, обещал одной заблудшей женщине жениться на ней. И я исполнил свое обещание и женился на женщине, которую вытащил из грязи. Посадил я ее фруктами торговать. И тут напала на нее такая гордость, и такой дурной характер явился, что ни один покупатель не отойдет от ее прилавка без того, чтобы не поругаться с ней. То у нее весу не хватит, то зачем роются в фруктах; и уж двум из трех непременно пустит в голову гирю. А соседок по прилавку срамит во что попало до четвертого колена. И я целый день должен держать наготове свою шпагу, чтобы защищать ее. У нас не хватает всей выручки на судебные издержки за проигранные тяжбы. Если ваша милость будет так добра, я желал бы, чтобы или развели с ней, или, по крайней мере, переменили ее горячий характер на тихий и скромный. Я обещаю вашей милости, что перенесу даром весь ваш уголь, который вы купите этой весной, потому что я носильщик, и смею заверить, неплохой.
Фельдшер. Я знаю жену этого доброго человека; она так же зла, как моя Альдонса, а выше этого ничего быть не может.
Судья. Сеньоры! Хотя некоторые из вас и дали показания, в которых можно найти поводы для развода, но при всем том необходимы свидетели. Поэтому я отлагаю все ваши процессы до представления доказательств. На сегодня суд закончен, тем более что меня ждут на пир те рассорившиеся супруги, которых я примирил. Только прошу всех присутствующих ни в коем случае не мириться так же, как и они. Иначе суду придется помереть с голоду. Нет, нет, все просите развода! Все! Потому что если вас даже и не разведут, то все равно от ваших распрей и ссор суду сплошная прибыль.

Занавес.



ПРОЛОГ ТРЕТИЙ

Рольдан

Сармиенто

Беатрис,
жена Сармиенто

Комната в доме Сармиенто.
Входит донья Беатрис.

Беатрис. Инес, эй, Инес! Долго ль мне звать? Инес, Инес! Все слуги бездельники. По двадцать раз их нужно звать. А иногда и по двести. Двести раз уж очень много. Лучше сказать, двести тысяч раз, - только нолей прибавить: ноли ведь сами по себе  ничего не значат. Зови этих слуг, не зови, а что в результате? Стол не накрыт. Муж сердится, а когда муж сердит, то это бывает причиной скандала.

Входят Сармиенто и Рольдан.

Сармиенто. Эй! Донья Беатрис!
Беатрис. Я здесь, сеньор. Зачем вы так кричите?
Сармиенто. Вот я привел гостя, кавалера, - он солдат и мой родственник; я пригласил его обедать. Ласкайте и ублажайте его хорошенько. Он ищет службы в столице.
Беатрис. Если ваша милость идете в столицу,  так  имейте  в  виду,  что столица существует не  для  робких  людей,  потому  что  робость  есть  дочь глупости. А глупый почти всегда человек загнанный, да и стоит  того,  потому что ум есть свет для человеческих дел. Каждое дело зависит...
Рольдан. Позвольте, позвольте, прошу вас...  зависит  от  расположения, комплекции;  а  комплекция  действует   посредством   телесных   органов   и располагает чувствами. Чувств пять: ходить, осязать,  бегать,  думать  и  не мешать другим; всякий, кто мешает, есть невежа, а невежество состоит в  том, что человек не попадает в раз. Но кто падает и возвышается, пошли  тому  бог хорошие праздники. Главных праздников четыре: рождество, богоявление,  пасха и пятидесятница. Пятидесятница - слово изысканное.
Беатрис.  Как  изысканное?  Плохо  ваша  милость   знает,   что   такое изысканное.  Все  изысканное  необыкновенно;   обыкновенное   не   удивляет; удивления  порождают  дела  великие;  самое  высочайшее  дело  в  мире  есть спокойствие, потому что никто его не достигает; самое глупое -  это  злость, потому что в нее все впадают. Падать необходимо, потому что  все  имеет  три степени: начало, возвышение и склонение.
Рольдан. Вы изволили сказать:  "склонение"?  Это  очень  хорошо.  Имена существительные склоняются, а глаголы спрягаются, и те,  кто  женятся,  тоже спрягаются, и супруги обязаны любить  друг  друга,  как  того  требует  наша святая мать церковь. Причина этому та, что...
Беатрис. Постойте, погодите! Муж мой, кто это? В уме ли вы? Что это  за человек? Кого вы привели в наш дом?
Сармиенто. О боже! Я нашел, чем отомстить ей! Скорее накрывайте стол, будем обедать. Сеньор Рольдан прогостит у  меня  шесть  или семь лет.
Беатрис. Семь лет! Ах, черт возьми! Ни одного  часу,  муж  мой,  или  я лопну с отчаяния.
Сармиенто. Я слишком хорош  для  того,  чтобы  быть  вашим  мужем.  Эй, давайте кушать!
Рольдан. Пойдемте скорей за обед. Я хочу вам показать, что я обедаю по обычаям Великобритании.
Беатрис. Мне осталось только с ума сойти, муж мой! Мне хоть лопнуть, да только бы разговаривать.
Рольдан. Ваша милость  изволили  сказать:  "разговаривать"?  Это  очень хорошо. В разговоре узнается ум человека; ум образуется из понимания; кто не понимает, тот не чувствует; кто не чувствует, тот не живет, а кто не  живет, тот умер. А кто умрет, тот меньше врет...
Беатрис. Муж, муж!
Сармиенто. Что вам угодно, супруга моя? Имейте терпение! Прежде семи лет, как  сказано, он не уйдет от нас, потому что я дал слово и обязан сдержать его.
Беатрис. Семь лет? Нет, прежде вы увидите меня мертвой. Ай, ай, ай! (Падает в обморок)
Рольдан. Боже, обморок! Отчего с ней такая беда?
Сармненто. Говорить не дали.

Конец третьего пролога.


ТЕАТР ЧУДЕС

Чанфалья,
плут

Бенито Репольо,
алькальд

Хуана,
его жена

Тереса,
его младшая дочь

Кастрада,
его старшая дочь

Фурьер кавалеристов


СЦЕНА ПЕРВАЯ
Улица.
Входит Чанфалья.

Чанфалья (к залу). Сеньоры! Мне позарез нужна ваша помощь! Меня зовут Чанфалья. И я самый честный плут и мошенник в Севилье. До того честный, что в Севилье мне лучше не появляться. Если, конечно, нет желания оказаться на виселице. Но здесь, в провинции, моя проделка должна получиться на славу! Помогите! Я сам все сделаю, а вы… Вы только не выдавайте меня! Взываю к вашему христианскому состраданию! Всевышний наделил меня лишь одним ремеслом, которое я и исполняю. Не хотите же, чтобы я, в самом деле, умер голодной смертью? Спасибо! Я знал, что мы договоримся. А вон и господин, которому не терпится расстаться со своими деньгами. Наточу свой язык на камне лести. Главное, чтобы нас не побили камнями.

Входит алькальд Бенито Репольо.

Целую руки вашей милости. Не подскажите, как нам найти алькальда этого местечка?
Алькальд. Я алькальд этого места. Что вам угодно, добрый человек?
Чанфалья. Как это я сразу не догадался, что так торжественно и величаво может шествовать только достойнейший алькальд этого города, который вы, ваша милость, скоро покинете, заняв должность наместника целой области.
Алькальд. Что привело тебя в наш город, честный человек?
Чанфалья. Много честных дней желаем вашей милости за оказанную нам честь. Я, сеньор, содержатель театра чудес. Меня вызвали в столицу, куда я сейчас и направляюсь. Ведь при дворе нет ни одного театра чудес, а они умирают от желания его иметь.
Алькальд. А что это значит: театр чудес?
Чанфалья. Название произошло от чудесных вещей, которые в этом театре показываются. Но показываются они с одним условием: чудеса, которые в нем представляют, могут видеть только верные мужья и жены. Если же кто заражен этим столь обыкновенным недостатком, тому лучше и близко не подходить к невиданному и неслыханному представлению моего театра.
Алькальд. Что ж, вчера вечером вышла замуж моя дочь. Прошу в честь нашего семейного праздника дать вас свое представление.
Чанфалья. С удовольствием, сеньор! Есть только еще одно маленькое условие. Пусть нам заплатят за наш труд вперед. Нам приходилось сталкиваться с разными людьми. Если на спектакль приходят неверные супруги, и им не открывается тайна представления, мы можем остаться ни с чем.
Алькальд. Вы напрасно беспокоитесь, сеньоры. Идемте со мной, получите деньги, посмотрите мой дом и удобства.
Чанфалья. О, благодарю вас! Только не забывайте, какие качества должны иметь зрители, которые хотят видеть чудесное представление.
Алькальд. Что касается меня, моей супруги и моих дочерей, то мы можем идти на ваше представление с полной уверенностью.

Расходятся.


СЦЕНА ВТОРАЯ
Дом алькальда.
Входят Хуана, Кастрада и Тереса.
Последняя в венчальном платье.

Кастрада. Матушка, сядем вот здесь, чтобы сцена была прямо перед нами.
Тереса. Ах, матушка! Меня так и поджигает увидеть чудеса.
Хуана. Вы ведь знаете, под каким условием можно смотреть это представление? Не забудьте, а то будет большая беда.
Тереса. Ах, матушка! Я же ваша дочь. Поэтому я уверена, что увижу все, что на этом представлении будет показываться. А ты, сестрица?
Кастрада. Если я вышла замуж на год раньше тебя, это не значит, что я пошла не в матушку. Позаботься о себе. Ведь ты уже сутки как замужняя дама.
Хуана. Тише, девочки. Я ни минуты не сомневаюсь, что вы достойные дочери своих родителей.

Входят алькальд и Чанфалья.
Все рассаживаются.
Открывается занавес.

Чанфалья. Ваша милость, сеньоры, пожалуйте! Все готово, остается только начать.
Хуана. Не много ж утвари у директора великого спектакля.
Кастрада. Тут, должно быть, все чудеса.
Алькальд. Сеньор, начинайте свое дело.
Чанфалья. Внимание, сеньоры! Начинаю. Сейчас вы увидите чудесное искусство театра чудес! Смотрите! С этой стороны является фигура сильнейшего библейского Самсона, обнимающего столбы храма, чтобы повергнуть их на землю и отомстить своим врагам. Стой, храбрый Самсон! Ты разрушишь дом и превратишь в яичницу столь многих благородных людей, собравшихся здесь.
Хуана. Остановите его! Хорошо же будет, если вместо удовольствия, за которым мы пришли, нас расплюснут в лепешку. Остановитесь, сеньор Самсон, чтоб тебе провалиться!
Чанфалья. Видите вы его, сеньор алькальд?
Алькальд. Еще бы не видать! У меня глаза-то на затылке, что ли?
Тереса. Удивительное это дело: я так же вижу там Самсона! Хотя поистине я верная жена.
Чанфалья. Берегитесь! Идет бык, тот самый, который убил семерых носильщика в Саламанке. Ложись, ложись! Сохрани нас боже! Сохрани нас боже!
Алькальд. Ложитесь все, все!

Все ложатся и трепещут.

Кастрада. Ой! Если я не присяду, он меня вздернет на рога. В этом быке сидит сам дьявол, и сам он с боков черный как ночь.
Тереса. Да еще какой! Я теперь три дня буду вспоминать, как шел на меня этот пегий бык.
Алькальд (в сторону). Так черный или пегий? Не видали, вы, дочки, ни быка, ни его рогов. Сеньор директор, постарайтесь, если можно, чтоб не выходили фигуры такие страшные, они нас пугают.
Чанфалья. А это стадо мышей, которое появляется перед вами, происходит по прямой линии от тех, которые были в Ноевом ковчеге. Вот тут белые, а тут пестрые, тут крапчатые, а тут синие; и, наконец, все это мыши.

Хуана, Тереса и Кастрада вскакивают и визжат.

Хуана. Боже! Горе мне! Держите меня, я выпрыгну в окошко.
Тереса. Сестра, обожми крепче твоя юбки и смотри, чтобы тебя не укусили. Их тут не стадо, клянусь жизнью нашей покойной бабушки! Их больше тысячи!
Кастрада. Ах! Они забрались ко мне под платье! Одна гнедая мышь влепилась мне в коленку. Силы небесные, помогите!
Алькальд. Хорошо, что я в штанах; ни одна мышь ко мне не залезет, даже самая маленькая. (про себя). Ну и пускай все видят, а я не вижу. А я скажу, что тоже все видел, не то стыдно будет.
Чанфалья. А эта вода, которая с такой стремительностью низвергается из облаков, волшебная. Если она плеснет в лицо женщине, то ее кожа превратится в гладкое серебро, а если мужчине, то их волосы и бороды сделаются золотыми.
Тереса. О, какая вкусная вода! Отец, тебе нравится?
Алькальд (про себя). Я сух, как ковыль. (громко) Я промок до нитки!
Кастрада. Ах, папочка, твоя борода намокла и светится золотом!
Хуана (про себя). Черт знает что такое! Все промокли, а на меня не попало ни одной капли! Неужели я одна здесь неверная?
Чанфалья. Теперь нам является две дюжины свирепых львов и седых медведей: все живое берегись! Они хоть и призрачные, но могут наделать реальных бед!
Хуана. Провалиться вам на месте, сеньор директор! Вы что ли хотите прогнать нас из дому своими медведями да львами?
Алькальд. Сеньор директор, или пусть являются фигуры более приятные, или с нас довольно того, что мы видели; и убирайтесь с богом.
Кастрада. Сеньор, пусть являются медведи и львы, хоть только для нас с сестрой! Нам будет очень приятно.
Хуана. Как же, дочка, давеча ты испугалась мышей, а теперь захотелось тебе медведей и львов?
Кастрада. Все новое заманчиво, сеньор отец.
Чанфалья. А вот является девица, милая и учтивая. Если б взялся кто-нибудь потанцевать с ней, вы бы увидали чудеса.
Алькальд. Фу ты пропасть, какая милая фигурка, приятная и светленькая! Как вертится-то девчонка!

Алькальд танцует с невидимой девушкой.


СЦЕНА ТРЕТЬЯ
За сценой трубят, входит фурьер кавалеристов.

Фурьер. Кто здесь сеньор алькальд?
Алькальд. Это я. Что вам нужно?
Фурьер. Приготовьте сейчас же помещение для тридцати кавалеристов, они будут здесь через полчаса и даже раньше. (Уходит.)
Хуана. Бьюсь об заклад, что это продолжение представления вашего театра!
Чанфалья. Ну, нет, это настоящий военный отряд.
Алькальд. Да ладно! Я вам запрещаю присылать сюда этих солдат, иначе я им всем закачу в спину по двести плетей.
Чанфалья. Говорю вам, сеньор алькальд, что их послал не я.
Алькальд. А я говорю, что вы.

Возвращается фурьер.

Фурьер. Ну, готовы квартиры? Кавалеристы уж в городе.
Алькальд. Сеньор директор, нам не нравится этот герой. Пусть лучше снова явятся львы с медведями, или волшебный дождь, а лучше та танцовщица.
Фурьер. Сеньор алькальд? Да в уме ли вы?
Алькальд. Сделайте милость, директор, заставьте выйти ту девицу еще раз, чтобы вот этот сеньор видел то, чего никогда не видывал. Может быть, мы его этим подкупим, и он оставит нас в покое?
Чанфалья. Это извольте. Пожалуйста!
Алькальд. Ей-богу, это ртуть, а не девчонка! Живо, живо! Еще, еще!
Фурьер. С ума сошел, что ли, этот народ? Какой тут дьявол, какая девушка, и что это за пляска?
Хуана. Значит, сеньор не видит танцовщицу?
Фурьер. Да какого черта и какую танцовщицу мне видеть?
Тереса. Все понятно, он изменял своей жене!
Алькальд. Вы, сеньор, ничего не видите, потому что вы из тех.
Кастрада. Из тех, из тех самых!
Фурьер. Гнусные канальи, если еще раз вы мне скажете, что я "из тех", на вас живого места не останется.
Алькальд. Но это правда, сеньор, вы – неверный муж.
Фурьер. Ах, проклятая деревенщина! Погоди же!

Фурьер хватает шпагу и дерется со всеми.

Чанфалья (в зал). Спасибо, друзья мои! Вы мне очень помогли. Чем? Вы меня не выдали. И благодаря вам у моего театра сегодня необыкновенный успех! Да здравствует плутовство!

Занавес.



ПРОЛОГ ЧЕТВЕРТЫЙ

Рольдан

Сармиенто

Беатрис,
жена Сармиенто

Альгвасил


Альгвасил (за сценой). Отоприте правосудию! Отоприте правосудию!
Рольдан. Правосудие! Ай, горе мне! Если узнают, что это я ее доканал, меня упрячут в тюрьму.
Сармиенто. Полезайте под эту циновку.

Рольдан прячется.

Альгвасил (входя). Отопрут мне сегодня или нет?
Сармиенто. Что же угодно будет приказать вашей милости? Что-то уж очень грозно вы входите.
Альгвасил. Суд, не удовольствовался тем, что ваша милость заплатили моему клиенту двести дукатов за нанесенную рану, и приказал, чтобы вы подали тому человеку руку, обнялись с ним и стали друзьями. Мой клиент здесь и ждет вас на улице, чтобы идти с вами в суд.
Сармиенто. Ну, так пойдемте в добрый час.

Уходят.

Беатрис (приходя в себя). Все ушли? Слава богу, наконец-то я могу прервать свое молчание! Ведь и обморок у меня оттого случился, что разговаривать не давали; теперь я одна и могу не молчать.
Рольдан (показывая голову из-под циновки). Ваша милость изволили сказать "молчание"? Это очень хорошо. Молчание всегда восхвалялось мудрецами; мудрые молчат вовремя и говорят вовремя, потому что есть время говорить и есть время молчать. Кто молчит - тот соглашается, а согласие предполагает условие; условие требует трех  свидетелей, а  завещание  семи, потому что...
Беатрис. Потому что убирайся ты к черту вместе  с  тем,  кто  тебя привел! Видана ли где такая величайшая подлость? Нет, я опять в обморок.

Входят Сармиенто и Альгвасил.

Сармиенто. Теперь, после мировой, я прошу вас выпить  и  закусить. Эй, подайте похолоднее вина и грушевого киселя.
Беатрис. Зачем вы пришли в эту комнату? Разве  вы  не  видите,  что мы выколачиваем эти циновки. Раз уж пришли, вот вам палка, берите и помогите выколотить их начисто.

Принимаются выбивать.

Ролдан (из-под циновки). Тише, тише, сеньоры! Не давайте воли рукам!
Альгвасил. Что такое? Кто это? Никак это мошенник Рольдан, болтун и бездельник?
Ролдан. Он самый.
Альгвасил. Вы арестованы, арестованы.
Рольдан. Ваша милость изволили сказать: "арестован"? Это очень  хорошо. Кто арестован, тот не свободен; а свобода...
Альгвасил. Нет, нет, теперь  уж  болтовня  не  поможет;  теперь  уж  вы отправитесь в тюрьму.
Сармиенто. Сеньор альгвасил, прошу у вашей милости одолжения: пусть он побудет у меня в доме; на этот раз не берите его. Он больше не бездельник, он теперь лекарь.
Альгвасил. Лекарь?
Сармиенто. Да, лекарь. Он лечит мою жену.
Альгвасил. От чего он ее лечит?
Сармиенто. От разговоров.
Альгвасил. Чем?
Сармиенто. Разговорами. Он так ее заговаривает, что она немеет.
Альгвасил. Я был бы очень рад видеть такое чудо.  Только  вот  условие: если он ее вылечит, вы сейчас же известите меня; я его возьму к себе  домой. Моя жена тоже нуждается в этом лечении.
Ролдан (в зал) Эй, а среди вас есть те, кто также нуждается в услугах лекаря? Ну же, не стесняйтесь! Только встаньте в очередь! Ведь очередь – это…

Поклоны.
Занавес.


Рецензии