Бессонница. Шестнадцатая глава

Разве осуждают того, кого любят? Мы готовы простить человеку измену, обман, предательство, убийство, в конце-то концов, но никогда не простим  ощущение боли, которое при этом он нам причинил. Потому что только боль способна указать человеку его место, показать, кто он, очертить красной линией границы его возможностей. Она старая, спокойная дама, она живет дольше смерти, не оставляя человека ни на минуту одного. Ей никогда не составит большого труда поднять острый тонкий серебряный клинок и распороть человеческую душу или плоть. Она аккуратна и метка – всегда знает, куда целиться. И еще никогда не ошибалась. Некоторые люди ей поклоняются, боготворят, слепо ходят по ее следам, пытаясь повторить ее подвиги искусственным путем. Другие защищаются от нее народными средствами, кто-то смиренно терпит, третьи делают различные асаны, последние бегут в аптеку за Анальгином, Пенталгином, Найзом, Нош-пой, за всем, что доктор пропишет, лишь бы она ушла, лишь бы избавиться от проклятой. Она, так или иначе, есть идеальная мера всех вещей. Сердце тебе разбили – больно? Больно. Не язвите только про то, что сердце это мешок мышц, я все-таки про идеальную материю говорю. А что больнее: разбитое сердце, смерть близкого человека или порезанный палец? Вот то-то же.
Мы ведь все прощаем, но никогда ничего не забываем. И это ощущение навсегда застревает  деревянным   штырем в груди, разрывает ткани в первое время, а гниет – все остальное. У меня сейчас как раз стадия гниения.
Больше всего на свете я хочу, чтобы Настя сейчас подошла к своему старому проигрывателю и поставила бы пластинку Sly And The Family Stone. Тогда бы заиграла «Everyday People», и она бы начала подергивать плечами в такт. Я никогда не видел, чтобы она так делала, но Денис многое рассказывал про ее привычки, любимые песни, книги, про очень многое из ее жизни, что она так страстно охраняла от посторонних глаз. Я хочу, чтобы она взяла меня за руку и повела к своему высокому узкому шкафу из темного дерева. Она бы достала оттуда «Лолиту», а я бы заметил множество закладок, сделанных из подручных материалов.
- «Когда вернулся, дом был ещё безлолитен»,- правда,  хорошо сказал? Правда?- Спросила бы Лолита души моей. 
Потом бы еще:
- «Я опять рыдал, пьянея от невозможного прошлого». Ну, признайся, как тебе? Только идиоты могут подумать, что эта книга о педофиле и его жертве – бедной, маленькой девочке Долорес. Тебе нравится?
- Насиловать маленьких девочек? Вот уж не думаю,- сказал бы я с притворным возмущением.
Тогда она бы закатила глаза, как никогда не делала на людях.
Я мог придумывать часами такие маленькие истории, которые будут забыты со временем и никогда не осуществлены. Я воображал, что той ночи не существовало, что это тоже не больше, чем выдумка. Плод перетружденной фантазии. Иногда мне удавалось в это поверить, тогда я улыбался. А потом накатывало снова. Я орал. Лежа, стоя, сидя, в любой момент, когда перед глазами вставала эта картина, я просто орал на стену, потолок, дверь, что видел перед собой, на то и орал. Постепенно мозг уже нельзя было обмануть. Я даже слышал, как кто-то в моем сознании вздыхал и качал головой, мол, ладно уж, перетерпишь, жалко тебя, дурачка, ну да что теперь поделать.
Сколько можно, Господи, я уже давно не держу лицо, перестал кривляться, стал искреннее, добрее, стал открываться этому гнусному миру в надежде, что он хоть раз даст мне увидеть его лучшую сторону. А вместо этого откуда-то из его недр мне горячей сталью грудную клетку пробили. Не зря в тебя сейчас все поголовно не верят, повода не даешь.

 Время от времени, я посещал один отвратительный клуб. Точнее будет сказать не так. Раньше, я думал о нем, как о надежном пристанище талантливых, но не понятых людей, которых переломала жизнь и восстановлению они больше не подлежат. Но совсем недавно мне стало так отвратительно, когда я наконец туда попал. Эти люди хронические алкоголики в двадцать лет, наркоманы, которым недостаточно героина, амфетамина, кетамина, метадона, DMT, они уже слишком пообвыклись с таким набором, они - те, чью смерть осталось подтвердить лишь на бумаге. Но я все равно ходил туда с завидным постоянством. А все почему? Потому что не было ни единого шанса, что на этот огонек заглянет кто-нибудь из знакомых. Кстати, у этого места было потрясающее название, которое у меня чуть ли не когнитивный диссонанс вызывало. «Подсолнух», представляете? Место, кишащее  бухими, накуренными и обдолбанными уродами, от которых сама мать природа отказалась, провонявшее протухшим мясом, с несмывающимися следами дерьма и спермы на стенах, где не знают, что такое солнечный свет, а шприцы можно купить за десятку у бармена, назвали в честь желтого цветка, который так любят дети из-за вкусных семян. Да что, б***ь, не так с этим миром?
Как в середине 70-ых годов в подпольных клубах Лондона, где играли свои первые концерты Sex Pistols, и где Вишес  еще и уже не имел права на воскрешение.  Именно так и было в этом даже чертом забытом месте.  С черного входа, который был вообще единственным входом, миновав стальную дверь, можно спуститься по таким же стальным ступенькам прямиком к вратам Ада. Здесь было слышно Ramones, Pennywise, Social Distortion, Rancid, Bad Religion, Misfits, Sex Pistols, а песню Blitzkrieg Bop пели обычно все, кто был в состоянии дышать. Они были преданы своей культуре до последнего. Стены от потолка до пола испещрены граффити, и дело это явно не рук профессионалов. Здесь всем было на меня плевать, и это был плюс, потому что сейчас все, кто меня знал, воспылали лютой ненавистью к моей персоне. Не хотелось попадаться им на глаза. Не осуждения я боялся, а непонимания.
Пробравшись через толпу, я сел за барную стойку. Дождавшись бармена, замученного  парня лет тридцати в футболке Iron Maiden, я заказал текилы и, получив ее, тут же выпил. Заорал «обнови» и получил еще. С рюмкой в руке, повернувшись на стуле лицом к залу, я не увидел ничего нового для себя. Что со мной происходит? Раньше я был полностью «за», увидев их жизнь. Это же живое воплощение правила трех «Н». Я прекрасно понимал их философию, но я больше не был ее частью. Эти люди чистые гностики, просто не знают этого. А я гребанный атавизм на теле всего человечества, который только и может, что все портить. Теперь еще и пищи своей самооценке подбросил, можно подумать, от моего существования, равно, как и от не существования, что-то в этом мире поменяется.  Я выпил свою текилу, развернулся обратно к бармену и почувствовал его пристальный взгляд. Я откинулся на стуле и сложил руки на груди.
- Я тебя, кажется, знаю.- Заявил он мне.
- Да? Я вот тебя что-то не помню.
- Мы встречались этим летом на вечеринке. Хипповская она такая была.
- Да летом все вечеринки такие,- ухмыльнулся я.
- Имя у тебя еще странное такое. Ли… Ле…
- Леон. Да, вот такое имечко, родители наделены фантазией были.
- Точно! И девушка с тобой постоянно рядом ошивалась. Красивая, с белыми волосами, смеялась постоянно и пила много.
Да, бармен, была такая девушка.
- Ты меня с кем-то путаешь, наверное. Не было со мной девушки с белыми волосами. Никогда ее не встречал.
-Да нет, я запомнил ее, а вместе с ней и тебя, память на лица хорошая, не обманешь. Я уверен, что это был ты. Просто та, с которой ты не был, тоже здесь сегодня, вот и вспомнил.
Я вскочил со стула, сбил по пути пару человек -  удивительно, как не получил по морде за это -  бегом поднялся по лестнице и вылетел на улицу. Больше меня там никто не видел. 
                Ненс.
У меня есть уникальный талант. Заключается он в том, что я могу испортить все, к чему прикасаюсь. Лиловый синяк пестрел на губе в доказательство сказанному.  Потому что сил нет больше. Потому что он давил на меня своей любовью, и я понимала, что еще немного, и я сдамся. А так делать было нельзя.  Мне же никто не нужен. Я сознательно отталкиваю от себя все хорошее, что мне предлагают.
Тринадцать пропущенных звонков от Алекс и чуть больше от брата. Несколько смс с угрозами расправы, если я сейчас же не позвоню и не скажу где шляюсь. Я не возьму трубку, вам же будет лучше, если я исчезну. Тем более  у тебя, милая Саша, с Денисом что-то явно намечается. Возможно, ты его спасешь, когда меня не будет рядом. Конечно, если он позволит. 
Я стояла в самой середине клуба, куда не забредают милые девочки, так восторгающиеся Кобейном, в поисках приключений на свои милые задницы. Здесь только бешено танцующие тетки вокруг. Какой-то идиот выбежал из бара и толкнул меня. По морде бы ему дать за такое. Хотя, его наверняка тошнит, беднягу, это было бы не удивительно, от такого кошмарного пойла. Пусть себе бежит.  Пусть все бегут. Бегите, идиоты, бегите, пока живы! Не тратьте время на подобное дерьмище.  Не будьте такими, как я.
Сегодня выпал первый ноябрьский снег. Вдохнуть бы поглубже этот морозный воздух и понестись во все тяжкие по чистому небу.