Глава 29. Просьба Вирсавии

Он хорошо помнил слова матери, когда в детстве приходил домой, с расквашенным носом и подбитым глазом — Вирсавия не утешала, а жестко говорила, подавляя его навертывавшиеся слёзы:

 «Не можешь победить — обними. Не можешь убить — смирись. Непокорных всегда ломают, иногда до смерти. Будь умнее и старайся думать головой, а не животом. Иногда нужно уметь вовремя отступить, чтобы приготовиться для нападения, о котором не стоит предупреждать. Никогда напрасно не угрожай недругу, чтобы он не считал тебя своим главным врагом, от которого нужно избавиться во чтобы-то ни стало. Но лучше, со всеми жить в мире, тогда не придется кого-то бояться».

С тех пор он часто руководствовался мудрыми словами, и никогда впоследствии не раскаивался. Враг, увидев безропотность и незлобивость противника, невольно расслабляется и начинает благодушествовать, радоваться легкой победе. Вот тогда-то и надо нанести решающий и неожиданный удар, который воздаст всем по заслугам. Главное — не видимость внешней победы, а конечный результат, который может быть отдален во времени — ты твердо должен знать, чего хочешь добиться и какими средствами.

В любом дворце есть невидимые уши. Беспечные слуги могут проговориться. Произнесенные секреты не задерживались во дворце, просачивались наружу, словно влага на стенках кувшина с охлажденной водой. Поэтому Соломон всегда был настороже и не везде высказывал то, чего не хотел донести до чужих ушей, но сейчас он желал, чтобы его услышали те, которых он так страстно хотел бы увидеть и решить их судьбу по-своему.

— Мы могли бы подружиться. Я не злопамятен, добр, всегда в состоянии понять человека, думающего иначе. Зачем же обязательно убивать? Кто он — этот таинственный и неуловимый помощник Малхамовеса? Впрочем, рано или поздно я его найду и обо всем спрошу. Пожалуй, он и сам это знает, поэтому и пытается опередить, убив меня, но его усилия тщетны, потому что Элохим на моей стороне. Я Его помазанник и строитель храма Господнего. Фалтий, распорядись, чтобы отыскали толкователя жестов, и допросите этого несчастного. Если станет упорствовать, не сообщать правду… Одновременно с поисками толмача водите его по улицам и опрашивайте жителей. Возможно, кто-нибудь узнает его и сможет сказать, кто он и откуда?

Появление глухонемого убийцы расстроило Соломона. Заказчик преступления отчетливо показал, что не уступает в мудрости и хитрости  царю. А если учитывать, что он неизменно оказывается на шаг впереди и постоянно находится в тени, действуя чужими руками, то обнаружить и обезвредить, будет весьма непросто. И все-таки, он клюнул на приманку — Авирона! Клюнул и сорвался.

Теперь второй раз не полезет в одну и ту же западню. Даже осел не ступает дважды в одну и ту же ямку. Но заказчик убийства ожидает, что Авирон, применив по просьбе царя чудодейственную магию, сможет узнать его имя и откроет Соломону. И это вынудит его снова принять меры против чародея. Какие? Кабы знать.

Если надолго затаится, то поймет, что Соломон обманывает, выдает желаемое за действительность, потому что не может схватить убийцу, и это придаст ему еще больше уверенности в своих преступных замыслах. Нужно, не мешкая, принять опережающие действия.

Раздосадованный Соломон отправился к купальне, чтобы смыть липкий ночной пот и развеять дурное настроение — очередной день начался с краха ожиданий. Нужно снова ломать голову, как перехитрить неизвестного злоумышленника, который вполне заслуживает участи угроз Саваофа, говорившего Моисею про непослушников и нечестивцев: «…истреблю всех до мочащегося к стене», но почему-то так и не выполнившего своего обещания — оставил в живых.

Насколько бы тогда упростилась жизнь Соломона и остальных израильтян! Хотя, возможно, Саваоф и прав, что смилостивился. Иначе Ему пришлось бы истребить всё взрослое население — все в чем-то да грешны. Не могут забыть идолов. Истуканы и сейчас почти в каждом доме. Грешат во всём и со всеми, от дочерей до скотов. Совестливых людей не стало в царстве, все ищут свою выгоду. А разве он сам не таков?

Трудно смертному постичь замыслы Всевышнего, и еще труднее согласиться с ними. Слишком разные цели и возможности их выполнения. У Единственного и Сущего нет врагов, завистников, слишком все мизерны и ничтожны перед Ним. Даже удивительно, что Он, вообще, удостаивает нас вниманием. А может быть, и не жалует. Поэтому в мире всё так не обустроено.

Соломон давно заметил, что решение сложной проблемы приходит в самых неожиданных местах, во время оправления, любования садовыми цветами, часто в купальне, когда сознание переключено на преодоление водной среды, а тело наслаждается прохладой и потерей собственного веса. Но на этот раз он был слишком взволнован утренним происшествием, чтобы полностью расслабиться, освободить сознание от напряженного ожидания чужих действий по отношению к себе, и получить удовольствие от купания.

Кто-то упорно и настойчиво искал к нему подходы со всех сторон, чтобы досрочно отправить к пращурам. Это понимание не придавало оптимизма и настроения, слишком уж часто, если вспомнить жизнеописания царей, подобные намерения завершались успехом для преступников. Убить намного проще и быстрее, чем родить и вырастить человека.

Удивительно, что, несмотря на многочисленные войны, население израильского и иудейского царства не сокращается, а увеличивается — можно понять Давида, пожелавшего исчислить свой народ, и трудно оправдать Яхве, который наказал царя и народ за столь незначительный проступок. Хотя в других случаях Всемогущий сам просил судью исчислить израильский народ, дабы знать его силу и возможности.

День начинался весьма прескверно. Как-то закончится и чем? Завтракал Соломон в одиночестве, отрешенно, почти не замечая, что ест и кто прислуживает. Думалось о многом. Ближайшее будущее страшило неизвестностью, не знал, что предпринять, чтобы избежать нежелательных последствий. Он полностью находился в руках злоумышленников, которые не подозревали об этом и опасались действовать более решительно.

Неожиданно в зал вошла Вирсавия в голубом виссоновом платье, с золотым блюдом в руках, которое поставила перед сыном. Соломон скосил глаза — там лежали резаные фрукты, щедро облитые густыми, взбитыми сливками.

«Ещё одна отравительница»? — подумал он. «Но ей-то, незачем меня травить? Хоть кому-то надо доверять. Так и до сумасшествия недалеко».

— Мой любимый сын! Ты в детстве любил так есть. Решила доставить тебе удовольствие, и себе — на тебя посмотреть, — оправдывая своё появление, сказала Вирсавия. — Мы почти перестали разговаривать. Ты всё время занят важными делами. Мать у тебя на последнем месте. На первом — все, даже рабы, с которыми ты постоянно и охотно общаешься.
— Тебе что-то нужно от меня?
— Разве я не могу просто посидеть рядом с сыном? — с обидой спросила Вирсавия, придвигая тростниковое кресло от стены, и присаживаясь напротив.

— Просто посидеть и больше ничего? — язвительно произнес Соломон, недовольный, что не удалось подумать в одиночестве, отвлекли от размышлений. Так он никогда не сможет придумать действенные меры против своего убийцы. Постоянно кто-нибудь ему мешал.

Вирсавия заметно рассердилась, но переборола раздражение. Потупила взгляд и поправила шелковое шафрановое покрывало на голове, которое сползло на шею. Спокойно сказала:

— Ты прав. Кое-что нужно. Но это так же касается и тебя.
— Что же?

— Рабыня неугомонной Аггифы по секрету сообщила мне, что три дня назад её хозяйка ходила с нею в Вифлеем к ворожее Шива. Из любопытства, рабыня приникла ухом к двери и услышала страшные слова колдуньи, которая по просьбе Аггифы и за её золото наводила порчу на Вирсавию и царствующего сына. Рабыня испугалась, на следующее утро, пока все в доме спали и её не могли хватиться, прибежала ко мне и рассказала об ужасающей ворожбе.

— Она уже не в первый раз ходит к Шиве, — успокоил Соломон мать. — И это ты прекрасно знаешь. В прошлый раз просила её приворожить Завуфа к своей одиннадцатилетней дочери Циле, чтобы иметь возможность через него влиять на меня. Ничего у неё не получилось. Не обращай внимания на глупых женщин. Если бы они могли причинить нам зло, то давно бы это сделали. Забудь, как плохой сон. Реальность приятнее.

— Но я уже вторую ночь плохо засыпаю. Всё думаю и не могу забыть страшное известие про ворожбу на меня и тебя. А если под утро и забываюсь, то вижу страшные сновидения, которые истолковываются прорицательницами, как смертельная угроза мне и моему любимому сыну. В груди часто испытываю теснение и сердечные боли. Что, если проклятия Аггифы уже начали действовать через Шиву?

— Я тебе много раз повторял и ещё раз скажу: магические проклятия воздействуют только на тех, кто в них верит. Шива обыкновенная женщина, не наделенная волшебными способностями. После смерти мужа она вовремя сообразила, что может хорошо жить, пользуясь глупостью окружающих, которые верят в заговоры и наведенную порчу. От теснения в груди и прочих болей в спине, сердце, можно избавиться надолго, если скажешь Заре, чтобы её подручные рабыни делали тебе массаж с благовонными маслами, каждый раз их чередуя. А ты должна приметить, какое масло тебе помогает лучше. Впрочем, у тебя тоже есть рабыни. Пусть научаться массажу, и, поверь, избавишься от всех болей. А эту Шиву… Пошлю к ней стражников Фалтия, пусть на первый раз строго предупредят, чтобы поостереглась говорить и делать порочащее царя и его семейство. Иначе сошлю в каменоломню поварихой для камнебойцев.

— Почему бы сразу это не сделать? Она уже приготовила зло против нас. Нужно наказывать, не ожидая повторения проступка, чтобы другим было неповадно.
— Шива это сделала по-глупости, позарившись на предложенное золото Аггифы. Ей же как-то надо кормить своих малых детей.
— Но только не за наш счет. Уж больно ты жалостлив к своим недругам. Они тебя не жалеют, хотят извести. Неужели она так хороша собой? — не удержалась от иронии Вирсавия, намекая на его женолюбие.

— Не видел. Если тебе интересно, пойди в Вифлеем и посмотри на Шиву. Заодно можешь дать ей золото, чтобы навела порчу на Аггифу. Отомсти ей тем же. Мне любопытно, получится ли это у неё? Нельзя подвергать наказанием человека лишь только за то, что тот подумал о тебе плохо. Ты ведь за этим пришла?

— Аггифа не только думает, у неё и дня не проходит, чтобы не сделала зло против тебя. Почему бы её строго не покарать?
— Как?! Как, по-твоему, я должен поступить? Призвать Аггифу во дворец и пригрозить всеми карами, чтобы не смела ворожить? Все сочтут, что я испугался женщины. Или же мне сослать на окраину царства, чтобы её все жалели, как мученицу, а меня проклинали? Может быть, подослать тайных убийц?!

— Не знаю. Ты царь, тебе решать, — неуверенно произнесла Вирсавия. — Но без наказания нельзя оставлять.
— Я царь, — согласился Соломон. — И хочу сам вершить свои дела, и наказывать провинившихся без подсказок со стороны.

— Но я ведь не посторонняя, — попыталась обидеться Вирсавия. — Я твоя мать, а ты излишне доверчив. Таким был и в детстве. Верил всему, что говорил Адония. Вспомни, как он научил тебя ассирийским проклятиям под видом приветствий, и послал к ассирийским послам. Давид лично накрутил тебе уши. Я лишь хочу, чтобы ты не пострадал от своих врагов. Аггифа со дня твоего рождения старается тебе навредить, а ты, однако, её жалеешь.

— И ты пожалей. Она лишилась всего, что ты имеешь. Я приказал Ванее убить Адонию, потому что он единственный, кто безрассудно и яростно мне угрожал, и мог навредить, подговорив недовольных, к покушению на меня. Но женщину никто не согласится лишить жизни, ибо она мать. И может грозить лишь на словах. Аггифа перейти к делу не сможет, ибо её все сторонятся. Знают, что приятельствующий с моим врагом, невольно становится и моим недругом. Мне всё известно и это им ведомо. Спасибо за фрукты. Могла бы не беспокоиться. У меня хороший повар.

— Один чуть тебя не отравил, — съязвила Вирсавия.
— Неффалим сам за это и поплатился. Золото любит жертвы. Хотя он сам, его семья и не обогатились в покушении на меня. Золото до них так и не дошло. Я проверил. Знал бы он, чем закончится его намерение, стал бы рисковать жизнью? Увы, все злоумышленники надеются на благополучный исход, словно это единственное, что может с ними случиться. На самом деле, всё иначе. Жизнь настолько многообразна, что они не могут себе представить. Впрочем, довольно о них, не заслуживают нашего внимания. Что поделывают Рисий и Ваалимаф, кроме игры в кости и нескончаемой болтовни с друзьями?

— Они уже большие, чтобы наведываться ко мне и посвящать в свои дела. О своих детях узнаю стороной, из чужих уст, от рабов и слуг. Ваалимаф недавно подрался с городскими парнями, которые неуважительно отозвались о Давиде.
— И кто кого?
— Пришел с синяком под глазом и с рассеченной скулой. За грудь держится. Он же не умеет драться. Увалень.

— Я предлагал учителя-воина из хеттов, но он отказался. Ему лень рано вставать для занятий. Дрыхнет допоздна, когда становится так жарко, что думаешь только о том, как бы отсидеться в тени. И спать ложится позже всех.
— Сыну царя излишне становиться воином. Для чего нужны телохранители? Успеет навоеваться. Скажи Фалтию, пусть накажет зачинщика драки.
— То есть Ваалимафа? — удивился Соломон.

— Нет, другого. Кто ударил твоего сына.
— Но ты сказала — наказать зачинщика.
— Я уверена, что зачинщиком был не мой сын. Почему ты не защищаешь мальчика?
— Этот мальчик излишне гонорист, вспыльчив, не умеет себя вести среди сверстников и старших, поделом ему. В следующий раз подумает, прежде чем необдуманно бросаться с кулаками. И он давно уже не мальчик — брюхатит служанок и рабынь.
— Что же плохого? Израиль умножается людьми. Служанки на него не жалуются, получают хорошие подарки, серебро.

— Ему мало своих рабынь, он принуждает соседских к удовлетворению своих желаний. Я не успеваю золотом откупаться от возмущенных хозяев, которые поднимают цену на этих рабынь в три раза, словно они не простые женщины, а владеющие редким ремеслом. Я его уже предупредил, если не оставит в покое чужих рабынь, то женю на сидонской принцессе. Обзаведется новыми родственниками, детьми, — может быть, остепенится.

— Рано мальчику обзаводиться гаремом.
— Про гарем я и не говорю, потому что не дам больше золота, чем сейчас выделяется казной. Я непомерно щедр. Избаловал родственников, детей золотом и рабами. Царем Ваалимафу не быть, пусть привыкает жить по доходам. Мне в его лета Давид давал гораздо меньше золота, чем я своим сыновьям, и ничего, жил. Правда, не имел столько наложниц, как он. Но от этого хуже не стал. Дурнее тоже.

— Сейчас время другое, — примирительно произнесла Вирсавия. — Живем в мире. Мальчику хочется развлечений с друзьями, хоть чем-то выставиться перед ними. Все-таки сын царя, а не придворного вельможи. Когда же детей баловать, как не в детстве?

— Время всегда одинаковое. Нужно почитать родителей и жить интересами своего племени, а не только своими. За пирушками и играми вся молодость пройдет, вспомнить нечего будет. А так — только одни попойки. В своё время я гордился, что я — сын Давида, победителя Голиафа, а не тем, что сын царя.

— С тобой трудно разговаривать. У тебя на всё есть резкий ответ, ко мне уважения не осталось, — рассердилась мать.
— Почтения требуй от окружающих, от рабынь, а для душевных разговоров у тебя есть служанки, приживалки. Займись каким-нибудь делом, если скучно. 

— Я не жалуюсь на скуку. Мне есть, что делать. Весь двор на мне. Ты один этого не понимаешь. Потом, когда Аггифа сделает своё черное дело, будет поздно. Ничего не изменишь. Где твоя хваленая мудрость, которую так превозносят в народе?

— Я же тебе сказал, что приму меры. Аггифа больше не станет на нас ворожить. Сегодня же призову и строго поговорю с ней о том, на кого следует ворожить, а на кого — воздержаться, во избежание последующих неприятностей. Не опасайся собственной тени, бойся тех, кто прячется в её тени.

Соломон встал из-за стола и вышел из трапезной на портик, досадуя на всех, отнимающих у него драгоценное время на пустопорожние разговоры. Неужели Вирсавия не понимает Аггифу? Или слишком хорошо понимает, поэтому и старается от неё избавиться, чтобы обезопасить свою жизнь. Но ясно другое: Аггифа не причастна к покушениям, иначе ей не надо было ходить к Шиве и давать золото на ворожбу.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/437