Чёрный ход... 1. Сбой

Сбой

Из Школы был только один выход. Он же и вход, разумеется. Большой вестибюль, перекрытый снаружи двойным рядом высоченных дверей, расходился внутри  вправо и влево  двумя широкими и светлыми коридорами, в высоких квадратных окнах которых никогда не появлялось солнце. Коридоры шли с северной стороны здания школы, а классы выходили окнами как раз напротив, на юг, что весьма положительно влияло на освещённость и экономию электричества, хотя стоило оное в те далёкие светлые советские годы сущие пустяки.
 
В вестибюле же была и большая двустворчатая боковая дверь, ведущая в раздевалку, окна которой давным–давно заложены кирпичом до узких полосок стекла по верхнему краю. Эта дверь была "вечнооткрытой", внутри постоянно сидела дежурная и караулила сданные одёжки. Раздевалка была большая и бестолковая. И входящие, и выходящие толкались в открытой на одну створку двери, раздевшиеся спешили в классы, только что прибежавшие спешили раздеться и бежать в классы, в–общем, не любил он раздевалку, старался бегать в школу без верхней одежды, благо расстояние до Школы позволяло добежать в одном костюмчике даже при минусовой температуре, разумеется, небольшой.

А прямо напротив входа в Школу вестибюль упирался в широкую лестницу с высоко поднятым окном на промежуточной площадке. Лестница вела только на второй этаж школы. Чтобы подняться на третий, надо было пройти по коридору второго этажа до конца, где были выходы на две боковые лестницы, ведущие на третий этаж. Вот такая нехитрая арифметика. Одна две лестницы вверх, одна лестница вниз, два коридора внизу и всего один выход наружу.

Под центральной лестницей, правда, была ещё одна дверь, выходящая во двор, но она была из категории вечно запертых.  Открывали её, снимая с засова здоровенный висячий замок, только когда надо было силами одного–двух классов подметать двор к тем или иным праздникам. Брать в расчёт эту дверь даже в голову не приходило. Короче, именно через вестибюль и был единственный выход.

Чтобы выйти из школы, надо было спуститься со второго этажа  по широкой лестнице,  пройти мимо распахнутой двери раздевалки и открыть поочерёдно две тяжеленные двери тамбура, услышать два громких хлопка дверных пружин  и вот она, свобода. Казалось бы, чего проще, дело даже не минутное, а секундное. Ну, или десятисекундное. Но так только казалось, ведь в школе вовсю шли уроки, а покинуть её надо было тихо и не привлекая ничьего внимания. Потому что в кинотеатре шло Кино и надо было обязательно, незамедлительно, всенепременнейше посмотреть его. Важность этого просмотра перевешивала всё прочее, включая пропущенный последний урок.

Десять секунд – это, скатившись по лестнице со второго этажа, проскочить через вестибюль мимо раздевалки  и миновать тамбур.  Да, казалось бы, чего проще. Но так лишь казалось, ибо за вечнораспахнутой дверью раздевалки сидела зловредная техничка с зоркими глазами и чуткими ушами, успевающая не только заметить промелькнувшую мимо двери фигуру, но и опознать её. А затем зловредная техничка  обязательно, незамедлительно и всенепременнейше ябедничала завучу. Со всеми вытекающими из этого последствиями для промелькнувшего и опознанного сбегуна с уроков.

Мальчик, закончив вышеописанные размышления, вздохнул и уныло поболтал в воздухе ногами. Он сидел на подоконнике промежуточной площадки боковой лестницы между третьим и вторым этажом,  автоматически вслушиваясь в тишину коридоров, чтобы вовремя смыться на другой этаж, заслышав стук каблуков завуча или ещё кого–нибудь из крайне нежелательных сейчас свидетелей его размышлений на подоконнике. Все учителя были женщинами, все носили туфли на каблуках, все оповещали о своём приближении заранее стуком подковок и набоек. Был, правда, и один мужчина, ходивший мягко и тихо, учитель рисования и труда, но он практически никогда не поднимался выше первого этажа, где были оба его кабинета и внезапно появиться на лестнице между вторым и третьим этажом ну никак не мог. Мальчик вздохнул ещё раз. В кино хотелось до безумия, ибо кино он очень и очень любил. Но из школы был только один выход.

Правда, существовал ещё Чёрный ход во двор из школьной столовой, но попасть в столовую можно только через тот самый вестибюль, пройдя по второму этажу направо, спустившись по центральной лестнице вниз  и, свернув  налево, вернуться снизу к той самой боковой лестнице, наверху которой он сейчас сидел, болтая ногами.  А зловредная техничка обязательно высунется из раздевалки посмотреть, кто это во время уроков шляется по лестницам и шныряет в столовую, стопудово опознает и наябедничает.

Мальчик посмотрел вниз и внезапно подумал: а ведь выход из столовой во двор прямо внизу, несколькими пролётами ниже. Как же он раньше не подумал,  не сообразил, что можно не бегать туда–сюда  по этажам и коридорам Школы, а просто спуститься вниз и выйти наружу! Сколько раз он, ускользая от слонявшейся у входа шпаны, покидал Школу именно через столовский чёрный ход, во двор и направо, к дому, и всегда шёл через коридор первого этажа. Ну да, правильно, он же сворачивал к Чёрному ходу, лишь завидев ненавистную шпану у выхода из школы, вот и шёл через первый этаж. Но почему же сейчас не додумался спускаться по боковой лестнице прямо вниз?

Век живи, век учись, воспрянув духом, он поудобнее подкинул на спине ранец и помчался вниз, сигая через три ступеньки практически бесшумно, скользя на цыпочках и держась за перила обеими руками. Поглощённый предвкушением Кино и увлекшись стремительным полётом вниз, мальчик проскочил мимо тамбура выходной двери и затормозил на следующем пролёте, уже на полпути в подвал. 

Подвал! Мысли о кино сразу отошли на второй план, унесённые ветром тайны, веющим от этого волшебного и притягательнейшего для любого пацана слова. Он, разумеется, знал, что в Школе, как и в других зданиях, был Подвал. Его просто не могло не быть, но это знание было как бы отвлечённым, а тут вот он Подвал, собственной персоной, дверь, как ей и положено, старая и облезлая, из неё тянет  загадочно, сухо и тепло. Кино, вернулось в сознание заветное слово. Кино, кино, кино! Гляну одним глазком и побегу, подумал мальчик и шагнул к таинственной двери...

Дверь в Подвал распахнулась легко, будто невесомая и, вырвавшись из пальцев, распахнулась до упора, глухо брякнув ручкой об стену. Он замер. Если что, три прыжка вверх, выскочить во двор и дёру, дёру. Приготовив план отступления, прислушался. Тишина. Шагнул внутрь Подвала, в темноту и остановился. Не от страха, темноты он никогда не боялся, просто надо глазам привыкнуть, чтобы не врезаться башкой в трубу или что там ещё может торчать из стены или потолка. Через распахнутую за спиной дверь в Подвал проникали слабые остатки света, преодолевшего два слепых, без окон, лестничных пролёта. Впереди начали проявляться детали, из темноты выступили какие–то ящики слева от него, штабель пиломатериала впереди, а дальше...

От края до края подвальной стены, почти у самых ног зиял громадный бездонный колодец,  заполненный до краёв глухой непроницаемой чернотой. Из него вдруг появились невидимые, но ощутимые сознанием  страшные чёрные руки и потянулись к нему, норовя настичь, загрести и опрокинуть в непроницаемую бесконечность колодезного  мрака.  Мальчик отшатнулся назад, к далёкому и почти незаметному свету. Картинка неуловимо изменилась, темнота качнулась, невидимые руки исчезли, страх угас, колодец опрокинулся и мгновенно исчез, превратившись в уходящий вдаль туннель, по–прежнему утопающий в непроницаемом мраке. Ну да, Подвал же идёт под всей школой, а она длинная, туннель получается самый что ни на есть реальный, как под проспектом Ленина. И почему он решил, что колодец, обычный пустой и пыльный Подвал, уходящий  в обычную темноту. Страх окончательно прошёл.

Мальчик постоял ещё несколько секунд, затем двинулся вперёд. Он действительно не боялся темноты, ввергающей в ужас его сверстников, если в комнате внезапно гас свет, и тот же ужас не позволял им войти в темную комнату. Не понимал он этого безотчётного страха перед темнотой, и всё тут!  Поэтому страх, вызванный отсутствием ориентиров в незнакомом месте, исчез бесследно. Кино!
 
Кино звало и манило, напоминая о дефиците времени. Да, заторопился он, пора закругляться. Хмыкнув, он начал закругляться, мягко ступая по земляному полу. Сделаю круг по видимой части Подвала и бегу, бегу, бегу  в кино! По ходу придерживался левой рукой за стену, оглядывая загадочные ящики и спотыкаясь о выныривающие из темноты малозаметные препятствия.

Это красивое выражение он вычитал на плакате в кабинете по НВП, в который сунул нос, пробегая как–то раз мимо полуоткрытой двери с этой загадочной надписью. Там на развешанных по стенам плакатах стояли, сидели, лежали, бежали солдаты, летали самолёты, падали бомбы и мчались танки. А ещё там были картинки с гранатами, автоматами, колючей проволокой и какими–то загогулинами, как раз и обозначенными словами "малозаметные препятствия".

С тех пор, спотыкаясь о незамеченный вовремя  камень или бордюр, он вспоминал эту фразу. Обогнув половину круга, то есть выполнив половину намеченного,  в очередной раз споткнувшись и  более ничего интересного не заметив, мальчик повернулся лицом к двери и, мысленно отметив на полу полуокружность оставшегося пути,  пошёл к выходу по дуге, собираясь на несколько шагов углубиться  в темноту уходящего вдаль длиннейшего помещения. Круг, так круг, думал он, пусть круг будет правильный. Но правильный круг никак не хотел получаться. Что–то мешало сделать очередной шаг. Почему–то не хотелось идти туда. Не хотелось и всё тут. Он глянул вперёд. Абсолютно пустое, уходящее вдаль помещение, и только–то. Один шаг, всего один шаг уже занесённой ногой  и можно с чистой совестью закругляться к двери. Повеяло из темноты чем–то или показалось? По спине пробежали мурашки.   Не–е–ет, взвыл внутренний голос. Ни! За! Что!  Ладно, ладно, растеряно подумал он, внутренний голос не хочет туда, ну и мы не хотим туда. Он с ходу на каблуке развернулся в сторону двери, поставил ногу уже "на выход". По инерции слегка шатнувшись в черноту подвала,  шагнул к выходу, наружу, к свету, к манящему его  Кино!

В это мгновение вокруг всё изменилось. Что–то блеснуло во мраке, как будто внезапно повернулся боком большой лист стекла, ранее перекрывавший проход в подвал–туннель. Край невидимого стекла с острым, радужно сверкнувшим  краем промелькнул совсем рядом, холодком резануло по локтю. Неужели порезался? Рукав, значит, порвал, вот попадёт теперь дома!  Потом, потом, всё это потом! Сквозь блик  невесть откуда взявшегося громадного стекла из черноты Подвала вынырнуло нечто настолько огромное, что перекрыло  всю ширину помещения, а сзади, в спину, дунуло холодом и...  Немыслимо и невозможно, со стороны глухой стены Подвала в спину ударил яркий свет.

Не теряя ни мгновения, повинуясь какому–то первобытному  инстинкту, мальчик рванулся вперёд по громко хрустевшему под ногами полу, мигом проскочив оставшиеся до двери метры, краем глаза заметив возникшую на месте пустоты подвала выщербленную кирпичную стену практически у самого локтя, шарахнулся в сторону и выскочил наружу. Поздно! Сзади кто–то крепко ухватил за ранец и резко дёрнул назад.
 
Рванулся из последних сил и с колотящимся сердцем вылетел из Подвала, провожаемый сердитым возгласом. Это громыхнула, быстро замирая, вторая створка двери, за которую зацепился край ранца, но он этого уже не видел. Поднятые дёрнувшейся дверью,  вверх потянулись неспешным хороводом пылинки. Они бездумно кружились, вспыхивая и делая видимым широкий луч солнца из полукруглого  окна в скошенной крыше, падающий на покрытый серыми пористыми комьями керамзита пол школьного чердака.  Вместо низкого потолка вверху была двухскатная изнанка крыши, вдоль и поперёк пронизанная  балками, за которыми виднелись редкие длинные доски, удерживающие серые волны шифера. На усеянном керамзитом полу виднелись оставленные мальчиком углубления, сохранившие его путь к выходу из обычного школьного чердака.

Мальчик мчался по лестнице. Лестница никак не хотела кончаться. Надо было преодолеть всего–навсего один пролёт, всего один пролёт до выхода во двор, но лестница всё тянулась и тянулась, превращаясь в кошмар. Уже казалось, что она ведёт вовсе не вверх, к тамбуру двери, а вниз, в подземный мир. Думать не хотелось, да и нечем. В голове стучало, сердце билось уже не в горло, а в затылок, каждый удар сопровождался замиранием света в глазах. Пролёт, площадка, поворот... Пролёт, площадка, поворот... Мир мерцал в такт биению сердца и прыжкам через три, а то и четыре ступеньки. Всё–таки я бегу вниз, пробилась в бухающую голову мысль, вниз, вниз... Куда я бегу? Куда? Какая разница, беги!!!

И он бежал дальше, зачем–то считая пролёты краешком сознания. Пролётов оказалось шесть. Счёт прервала внезапно вынырнувшая из темноты дверь, ударившая его в грудь, подбородок, колени. Вспышка боли опрокинула кошмар и он понял, что врезался в дверь, не успев затормозить после суматошного спуска по  длиннющей лестнице. Да что же это такое, что за страсть такая, шесть пролётов,  шесть! Куда может быть дверь на такой глубине? Мысль прервалась на полуслове. Дверь, ударившая его, распахнулась, и за ней оказался залитый солнцем школьный двор.

Наверное, он бы ослеп на какое– время от внезапной смены освещения и остолбенел бы от мысли, что в шести пролётах под землёй оказался двор, но яркое небо почти полностью  перекрывал громадный чёрный силуэт. Кто–то шёл навстречу и уже протягивал руку к двери. Ещё не совсем потеряв скорость, мальчик вывернулся вправо, подныривая под протянутую в его сторону руку, и рванулся прочь, за несколько прыжков домчавшись до края стены и завернув за угол Школы. Ноги понесли его дальше, снова набирая скорость. Перескочив через пустую, к счастью, улицу Химиков, он заскочил за угол здания напротив школы и побежал знакомой дорогой к дому.  Тупо брякнула захлопнутая пружиной дверь Чёрного хода, шаркнув нижним краем по вездесущим камешкам. Никакой чёрной фигуры возле неё не было.

Чёрная фигура, силуэт которой померещился  мальчику, лишь несколькими мгновениями ранее вынырнула из–за глухого угла  школьного двора, не имевшего в той стороне ни двери, ни прохода наружу. Человек, действительно одетый во всё чёрное, подошёл к двери Чёрного хода, поднял было руку, собираясь её открыть, но не успел. Распахнувшая  створка выпустила наружу мальчика и захлопнулась, брякнув щеколдой. Черный молча посмотрел вслед удиравшей вдаль маленькой фигурке. Опустив руку, человек постоял у двери, задумчиво глядя сквозь неё сначала в сторону Подвала, затем вверх, в сторону Чердака, человек повернулся и плавным движением вернулся за угол, скрывшись в тупике школьного двора.
Мальчик бежал вдоль вечно зашторенных окон подвала жилого дома, постепенно замедляя шаги. Сзади никто не гнался, не кричал и не обещал неприятности. На низко расположенные окна квартир он не обращал никакого внимания, принимая их как должное, хотя жильцы этих полуподвальных квартир вряд ли согласились с ним. Два пятиэтажных "сталинских" дома, мимо которых проходил ежедневный маршрут в Школу и обратно, имели не пять, а шесть этажей. Шестым, вернее, нулевым, был так называемый  цокольный этаж, по сути тот же полуподвал, в котором располагались  квартиры, и жили люди. Окна этих квартир выходили на улицу на высоте менее метра от поверхности земли, и жильцы имели сомнительное счастье наблюдать  ноги проходящих мимо окон  прохожих, равнодушно глазеющих на них сверху вниз.

Кому хочется жить под взглядами прохожих? Никому. И все окна были затянуты в несколько слоёв тюлем, занавесками и шторами.  Вспомнив о порезанном локте, мальчик спохватился и зашарил пальцами по рукаву в поисках прорехи, но ничего не нащупал. Рукав был целёхонек. Более того, рука не была порезана вовсе, при нажатии на неё не возникало знакомое ощущение саднящей царапины.  Померещилось, значит, не задел он то дурацкое, выскочившее из ниоткуда стекло в подвале. За очередным окном белела занавеска,  натянутая без складок, как полотно киноэкрана. Кино! Вспомнив про Кино, мальчик тут же забыл про рукав и  сунул руку в карман. Там лежал гривенник, сэкономленный во время школьного обеда. Нащупав маленький металлический кружок, спохватился и прибавил шагу.

Следующий сеанс стоил уже пятиалтынный, и надо было спешить, чтобы успеть на последний так называемый утренний сеанс, за который брали как раз десять копеек.  Собственно, из–за этого и пришлось пожертвовать последним уроком. Впрочем, жертва была сделана с лёгкостью, как только стало понятно, что сэкономить в столовке пятнарик не получится никак, и выгадать можно только десярик. Мысли понеслись вперёд, к кинотеатру, притаившемуся во дворце Ленина, за боковой дверью с огромной вывеской "Искра". Такое же слово было и над двумя большими щитами афиши рядом со входом.
 
На афише были разноцветные строчки со столь заманчивыми названиями фильмов, что хотелось смотреть все подряд. Но, увы, денег хватало только на один сеанс, и то не каждый день. Приходилось мучительно выбирать, на что же их потратить, на фильм или сборник мультфильмов, сходить сегодня на этот фильм или потерпеть до завтра и посмотреть другой? Афиша вывешивалась на неделю, и фильмов было много. Каждый день шло по два–три фильма.

Дворец Ленина был удобен тем, что там же располагалась и библиотека. Если не получалось с кино, можно было подняться на второй этаж, заглянуть в пахнувшую бумажной тишиной комнату и долго перебирать стопки затрёпанных книг, читать названия и перелистывать страницы, делая столь же мучительный выбор, что и с фильмами. На руки давали только одну книгу... Но сегодня... Не–е–ет, сегодня будет кино, кино, кино!

Из головы давно уже вылетели пережитые недавно страхи и странные неувязки последнего приключения. Вначале, пока бежал от Школы до первого спасительного угла дома через дорогу, ещё вертелись смутные вопросы, но Кино всё-таки пересилило и загнало их вглубь. Потом подумаю, мысленно махнул он рукой и помчался в сторону площади Ленина и вскоре свернул на проспект. Слева за широким газоном тянулась проезжая часть проспекта Ленина, справа уходил вниз, под склон, небольшой парк, по ту сторону заканчивающийся Старым Горисполкомом, а впереди ждало Кино.

А назавтра его сбила машина...
 
Он бежал через улицу к остановке. На остановке стоял троллейбус.  Среди водителей было много вредных, норовивших закрыть двери и умчаться вдаль прямо  перед носом спешившего на посадку человека. Приходилось идти на хитрость и, пересекая у остановки улицу, огибать троллейбус не сзади, как полагалось по правилам, а спереди, перед кабиной водителя. Отвлекаясь на пробегающего перед ними человека, водители не успевали вовремя напакостить и захлопнуть перед ним дверь,  можно было успеть заскочить в салон. Так и на этот раз, привычно проскочив дорогу и пробегая  перед стоявшим на троллейбусной остановке людьми, мальчик внезапно ощутил нарастающую волну холодного страха, по спине пробежали мурашки, и в памяти вспыхнуло воспоминание. Да, да, именно так оно было: Подвал, чёрный колодец, невидимые страшные руки, тянущиеся из мрака. Показалось, что впереди выросла чёрная фигура. Не рассуждая, он резко затормозил и метнулся назад, инстинктивно стараясь оказаться подальше от непонятного, но явно неприятного предчувствия беды, выскочил на проезжую часть за край троллейбуса и успел заметить желтый косой капот рафика.  Ни визга тормозов, ни дружного "ах!" толпы на остановке он уже не слышал. Короткий полёт спиной вперёд, шум падения, хруст ударившейся о бетонный бордюр головы, глухой стук об асфальт раскинутых в стороны рук.

        На краю тротуара стоял одетый в чёрное высокий человек, не спускавший пустых глаз с распростёртого на противоположном крае дороги мальчика, внимательно глядя на расширяющуюся под его затылком тёмное пятно. Дождавшись, пока пятно перестанет расширяться, он сделал шаг назад и растворился в растерянной толпе, и уже не видел появления нового действующего лица.
 
За рафиком, в кабине которого продолжал глядеть вперёд невидящими глазами вцепившийся в баранку водитель, резко остановился, наехав на газон, новёхонький синий жигулёнок. Выскочившие из него молодые люди в военной форме на мгновение замерли, оценивая обстановку. Затем первый, с погонами капитана ракетных войск, подскочил к мальчику и быстрым, но плавным движением поднял на руки, поддерживая одной рукой за плечи и голову, другой рукой под колени. Второй, с погонами лейтенанта,  подскочил к задней двери и распахнул её, придерживая, пока маленькое тело не оказалось на заднем сидении.  Хлопнули дверцы, легковушка плавно развернулась на газоне, осторожно преодолела бордюр  и помчалась в сторону улицы Деменева, быстро набирая скорость, мигая фарами и не обращая внимания на светофоры. Через несколько минут пустой синий жигулёнок стоял на территории больничного городка у Второго корпуса. На заднем сидении темнело большое пятно, пунктир маленьких блестящих тёмных точек начитался на асфальте у распахнутой дверцы, проходил по коридору и заканчивался под широкой двустворчатой дверью с надписью РЕАНИМАЦИЯ...