144. В. Агошков. Тросна. Поэт Квашнин-Самарин-4

144. В.Агошков. Тросна-Ефратово тожь.

Поэт Квашнин-Самарин, часть -4

Комментируя этот очерк, мы должны отметить следующее. Не-веста Петра Андреевича, урождённая княжна Козловская. В очерке о графе Г.И. Рибопьере мы тоже упоминали род Козловских. И Рибопьер, и Квашнин-Самарин имели имения в Кромском уезде, были соседями. Не исключено, что и познакомились молодые в нашем крае.

Далее. Н.К. Телетова обращает внимание на то, что «интересна при авторской переработке и переадресовка скорбного набора чувств-фраз от Него к Ней и от Неё к Нему, которую позволяет обнаружить публикация 70-х гг».

Мой отец, Иван Петрович Агошков, как первый гармонист окру-ги, часто играл страдания: более быстрая часть – К ней, или вернее, До ней, и медленная, неуверенная, разарованная – от Ней, когда милая отказывает своему дружку. Конечно, мой отец не знал поэта Квашни-на –Самарина, если и не все специалисты ведают о нём. Эти выраже-ния «До ней!» и «От ней!» живут в народе.

Что касается «скорбного чувства набора чувств-фраз», то игра отца разделялась на два отрезка – «радост-ная надежда на встречу» и «разочарование от отказа девушки стать невестой!» Поэтому «До ней» он играл с приподнятым настроением, в более быстром темпе, а «От ней» – в медленном, грустном. Медленном – потому, что дружок надеялся, а вдруг невеста переменит своё мне-ние и сообщит вдогонку своему возлюбленному радостную весть.
 
Автор предполагает, что поскольку «путь к Азову шёл на юг, (то) и не-избежное общение Петра Андреевича с местным населением, казачеством, должно быть отмечено как один из возможных источников его украинских стихов». Думаем, что Квашнин-Самарин с украинскими песнями и с украинца-ми знакомился в селе Пенное.

Нам известно, что в 1639 году в Кром-ской уезд были переселены казаки с Дона; была образована слобода Черкасская рядом с городом Кромы. Скорее всего, в это же время появилась слобода Черкасская и на берегах реки Белый Немёд.
Тогда же, в 17 веке, переселялись в Россию и украинцы.

Если же люди идут в военный поход, то нужно думать, в первую очередь, о военном снаряжении и о поддержании боевой готовности. Безусловно, когда гремят пушки, то и музы не молчат, но всё же, пред-почтительнее, изучать душу народной музыки в спокойной, мирной,  обстановке, находясь дома. Об этом пишет и сама автор:
«Чтобы писать стихи на уже ненужных домашних бумагах, надо быть дома. Это годы с 1696-го по 1699-й, когда он прерывает свою азовскую службу».

Конечно, было бы лестно предположить, что село Пенное тоже было в числе тех имений, где Пётр Андреевич создавал свои вирши. И, как знать, не усиливалась ли любовная тоска в украинских песнях от переезда людей в новый край! Не можем не сказать и следующее.

Петербургский литературовед Наталья Константиновна Телетова в своём замечательном очерке высказала, на наш взгляд, спорное мнение о том, «что Западная Европа умела хранить то, что Восточной возбра-нялось, – традицию, восходящую к Древней Греции и Риму, традицию Алкея, Са-фо, Архилоха, подхваченную неотериками, Валерием Катуллом в частности, и перешедшую в «золотой век» Рима – любовную лирику Овидия. Несмотря на все преследования античности, традиция была жива.

 Она сказывалась у трубадуров Прованса и труверов Северной Франции, позже – в поэзии «сладостного стиля» Италии и миннезанга Германии. Сохранялась она и в поэзии вагантов. Преобра-жённая в рыцарском романе, любовная тема обретает интеграцию в повествова-ниях о Тристане и Изольде, рассказ о которых был известен у южных и западных славян — в Сербии, Польше, откуда он достигает и Белоруссии в XVIв.

В Россию тема эта – ни в поэтической, ни в романной форме – проникнуть не смогла. Здесь Eros-Amor отождествлялся с грехом – блудом, плоть – по бого-мильской традиции, вкоренившейся с принятия христианства от охридских бол-гар, охваченных этой ересью, – рассматривалась как дьявольское начало.
 
Естественно, что любовная тема искоренялась при её зарождении. Уже в относительно свободном XXв Цветаева называет «страну любви, которая в Рос-сии... экзотика», т.е. нечто привозное, редкостное. Речь идет не о любви-милосердии (caritas), а о любви-страсти, любви между людьми двух полов…».

Н.К. Телетова, на наш взгляд, немного увлеклась восхвалением Западной Европы, которая, якобы, умела хранить то, что Восточной возбранялось… Достаточно привести в пример творчество русского поэта 18 века Ивана Семёновича Баркова, писавшего свои стихи и поэмы «срамными» стихами (заметим, за полвека до А.С. Пушкина!), чтобы понять: ничто человеческое не было чуждо и Востоку-России!

Но!.. Здесь нужно иметь в виду некоторую специфику. Н.К. Теле-това, указав, что «речь идёт не о любви- милосердии (caritas), а о люб-ви-страсти, любви между людьми двух полов…», всё же, видимо, не до-говаривает, надеясь, что сведущие читатели поймут, о чём речь. Что ж, в России «искоренялась при её зарождении» не «любовная тема», а, если так можно выразиться, отклонения от любви, когда любовь-страсть возникала не между людьми двух полов, а однополая любовь…

То есть, когда мужчина страстно любит мужчину, а женщина – женщи-ну. Традиция Сафо (вариант: Сапфо), на которую ссылается автор, го-ворит именно об этом – об однополой любви.

см. далее.

(С) В.И. Агошков.